Шестидесятые - семидесятые как расцвет свободы в С
- Пущай.
Криво намарав это весомое и значимое слово с краю внизу безграмотно напечатанной трипперной телеграфисткой Груней партийкой резолюции об успешном затоплении всей Каспийской флотилии о прошлый четверг, матрос Шариков радостно ощерился, открывая скрипливый ящик письменного стола. Извлек оттуда бутылку еще царской, клейменной водки и протянул ее Пухову, спешно копающемуся в вещевом мешке. Поставив бутылку на стол, Шариков, расщедрившись, выметнул из кармана галифе початую пачку папирос " Ира ", а Фома, в свою очередь, выложил на письменный стол Начальника Каспийской флотилии пару печеных картофелин, луковицу и спинку пересушенной астраханской воблы.
- Пир горой, - лукаво щурился матрос, любовно оглаживая старого приятеля враз замаслившимися глазами, - как, помнишь, верно, во время десанта ?
Пухов, разливая напиток по чайным стаканам, с достоинством кивнул. Кто ж такое забудет. Ночь, будто специально подгаданная, штормовая и непроглядная, маленький и шустрый Кныш на первом катере поливает белый берег из пулемета, трясясь вместе с " Максимом", Пухов и Шариков во главе абордажной команды жмутся на носу второго пароходика, а рядом, слева идет на дно баркас. Все визжат, плачут и богохульствуют, а какой - то щуплый матросик - анархист влез на мачту и растягивает меха гармошки, и перед смертью не в силах отказаться от залихватского " Яблочка ".
- Да, - протянул Фома, выцедив водку сквозь плотно стиснутые зубы, - было время.
Шариков, швырнув тут же разбившийся стакан, в стену, завопил, содрогаясь :
- И не говори ! А сейчас кому ? Закопали меня в бумажонки, даже, веришь, нет, тельняшку приказали отдать на дело международной солидарности, торчи, говорят, героический матрос революции, в горах бумажной волокиты и не жужжи.
Пухов, раздирая луковицу волчьими зубами, согласно кивал, а потом, осторожно оглянувшись, предложил, выразительно играя глазом :
- Айда в повстанцы.
Шариков вскочил и забился в падучей, разрывая гимнастерку заскорузлыми пальцами.
- Иэх, - рыдал он, катаясь по полу, - власть ты моя совецкая, кровинушка ты моя низаветная.
Пухов, закинув ногу на ногу, спокойно курил, ожидая окончания приступа. Шариков - он, товарищи, психический, это все знали и на Царицынском, и на Воронежском, и на Шепетовском направлениях, бывалоча, сам генерал Любомирский, бросая смертников в безнадежную атаку, напутствовал гимназистов и юнкеров : мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, увидите матроса Шарикова - так скачите обратно, будем эвакуироваться через Новороссийск в Севастополь, а там и до Турции рукой подать.
- Да, - снова протянул Пухов, помогая отудобевшему приятелю подняться, - было время.
Шариков, упав на стул, полез в стол и вытянул из ящика вторую бутылку водки, уже рыковской, поганенькой в сравнении с настоящей - то, но для второй и так сойдет. А там и третья. И трипперная телеграфистка Груня партийка привела подруг, и какие - то расхристанные рожи и фигуры набежали, и даже ГПУ притащил самогону, дым, как говорится, коромыслом. А с утра с самого выяснилось от нарочного, что вся Советская Россия решением каких - то боссов пущена в расход. По историцкой, говорят, необходимости и закономерной целесообразности.
ША на убралось.
Свидетельство о публикации №225052600913