Шкура кота

Илья был нормальным пацаном — вечно с разбитой коленкой, вонючими носками и вечной фразой на губах: «Да пошли вы все». Он не был злым. Просто… ну кот ему не нравился. Толстый, ленивый, смотрел как будто сверху. Мурзик звался. Или Мурлыка. Или как там… не важно.

Мама всё пилила:
— Покорми кота!
— Налей воды коту!
— Не дёргай его за хвост, засранец!

А он забывал. Или не забывал. Просто не делал. Иногда тыкал кота в бок ногой, чтобы тот с дивана сдвинулся. Иногда закрывал его в ванной. Один раз корм просто в унитаз высыпал — типа, «порча продуктов» у него случилась. И ничего — выжил же, Мурзик. Кот, как танк.

Однажды он шёл по району, в капюшоне, жевал жвачку и увидел у подвала кучу местных котов. Тусовка. Он им пнул коробку с кормом, которую кто-то оставил. Коты зашипели, один сиганул на дерево. А он:
— А ну, шли отсюда, шерстяные уроды!

И тут сзади — голос.
— Эй, парень… ты чё, совсем совести нет?

Он обернулся. Бабка. Вся в чёрном, как будто из асфальта выросла.
— Чё надо, старая? — выдал он, с наездом.
— С котами не шутят. Они тоже душу носят. Смотри, а то окажешься на их месте.

— Да пошла ты, старая ведьма, — бросил он и даже хрюкнул что-то, как бы посмеявшись.

На следующее утро он проснулся… вроде как обычно но, что то было не так, какого черта подумал он, но голос муркнул просел. Взглянув на руки вернее лапы он ахнул  они были пушистым, чёрно-белыми, и у него был хвостом. Он был Мурзик.

А на кровати сидел он же. Но не он. Мальчик. Его тело. И оно смотрело на него с ухмылкой.
— Ну чё, киса… каково?

Сначала было весело. Вкусная еда, можно спать весь день, никто не орёт. Но через пару дней начался кошачий ад. Новый Илья стал злорадным. Воду не наливал. Корм — раз в сутки. Хвост тискал. Голову клал на него, когда спал. Играл в мяч — котом.

Однажды мальчик в теле кота дождался момента. Дверь приоткрылась. Он выбежал. Свобода!

…и тут же — шлёп! Машина просвистела в сантиметре. Потом злая псина из соседнего двора, потом камень в бок от пацанов, потом кто-то пытался засунуть в мешок и утащить. Еле сбежал.

Он жил на помойке. Он дрался с бездомными котами за тухлую рыбу. Он прятался под машинами от дождя. Он мяукал под окнами, и его прогоняли. Он понял, как это — быть никому не нужным, когда даже приласкаться не к кому.

Однажды он нашёл ту бабку. Она сидела всё там же. Смотрела в пустоту.

Он подошёл, лизнул её в руку, потом лёг у ног, свернулся клубком. Молча. Как бы прося: «Верни… Пожалуйста».

Она посмотрела на него, щёлкнула пальцами.
— Ладно. Шерсть тебе не идёт.

Он проснулся, в кровати. В своём теле. Дышал как после бега. А Мурзик сидел рядом и смотрел. Молча. Но глаза у него были уже совсем другими.

Илья молча встал. Пошёл на кухню. Налил воды в миску. Насыпал корма.

С тех пор он не пинал котов. Не из страха. А потому что теперь знал: у них есть душа. И месть. И бабки. Вездесущие бабки.