Патриот

Мама убрала с газа сковородку, полную шкварчащих котлет, и начала раскладывать их по тарелкам с макаронами. Я в нетерпении елозил задницей на табуретке и вертел в руках столовые приборы, голодный и неимоверно уставший после четырех уроков. На дворе стояла расхлябанная, плаксивая осень. Мне нравилось исподтишка пинать ее мокрые листья по дороге домой со школы, пачкая башмаки грязными брызгами.
С удовольствием приступив к трапезе, я поглядывал в окно, в котором маячил дом, стоящий напротив. Он почти сливался с темно-серым небом в одно целое, и лишь горящие кое-где окна и торчащие антенны на крыше очерчивали его призрачный контур. Полосатые трубы ТЭЦ на горизонте, будто огромные сигареты, безбожно коптили. По старинному радиоприемнику транслировался очередной бредовый аудиоспектакль, наверняка ориентированный на бабушек, находящихся на смертном одре. Я невольно ловил на слух куски слов, но не мог собрать их в одно целое, от чего немного раздражался.
Внезапно радио заткнулось. На несколько секунд повисла тишина, которую вдруг прервал душераздирающий вой сирены с улицы. Я удивленно взглянул на маму. Из радиоприемника вырвался резкий, грубоватый мужской голос, который начал тараторить о каких-то учениях, проверке сирен, воздушной тревоге. Почему-то от этого голоса и всего того, о чем он вещал, мне стало еще беспокойнее. Сирена не прекращалась еще минуты две. В эти бесконечно долгие пару минут мама успокаивала меня, не в силах скрыть снисходительную улыбку, и твердила, что это понарошку и ничего страшного не случилось.
Внезапно все стихло. Опасности миновали. Она оказалась права: нам ничего не грозило. Котлеты остывали в ожидании своей кончины, а мой любимый попугай Кеша (земля ему пухом) все так же задорно скакал по своей клетке, гремя прутьями и колокольчиками. Слишком далекими и невозможными казались какие-либо беды в тот смурной, и в то же время светлый день из детства…

Нас всегда к чему-то готовили с младенчества: то ли как спартанских воинов, ищущих бессмертной славы, то ли как скотину на убой. Чего уж, не мы первые, не мы последние. Жернова неспокойных времен перемалывали зубами судьбы и жизни в порошок. Мы же играли в пластмассовых солдатиков и «казаков-разбойников», бегая по палисадникам с игрушечными пистолетами; обожали стрелять из пневматики в тирах, кидаться друг в друга камнями, драться до первой крови и строить шалаши на деревьях; будучи уже школьниками, разбирали и собирали на время АК-74, гонясь за рекордами и разбивая руки. Не поверите: первый раз я стрелял из настоящего автомата по отдаленной мишени не в армии, а во время школьных учебных сборов, на военном полигоне. Кстати, отстрелялся тогда лучше всех. Рекорд школы по стрельбе из пневматической винтовки тоже был моим. Правда недолго.
Мы маршировали на «Зарницах», метали муляжи гранат, пели строевые песни, смотрели патриотичные фильмы, ждали салют и парад на День Победы, ненавидели Гитлера и террористов. Мы не были октябрятами или пионерами, но нам повезло оказаться под влиянием с каждым годом, к сожалению, угасающей ауры великой страны, что должна была когда-нибудь объединиться либо для великой цели, либо для великой войны, как она уже делала это не раз. Война же всегда была где-то рядом, и мы это всегда знали, хоть и совсем не хотели в это верить.
Афганистан, Абхазия, Чечня, Косово, снова Чечня… Вооруженные конфликты перетекали из одного в другой, творя новейшую историю кровавыми мазками. По большей части, планета жила мирно и спокойно, но маленькие огненные вспышки никогда не угасали на ее толстой коже, пульсируя острой болью, словно от укуса змеи то тут, то там. Будённовская больница, театр на Дубровке, Бесланская школа, взрывы в Москве - обрывочные воспоминания об этих ужасах до сих пор нет-нет, да проносятся в моей памяти двадцать пятым кадром. А ведь я был совсем еще ребенком, который наблюдал за этим по телевизору.
Я был в Беслане, безмолвном, немом,  будто до сих пор погруженном в траур. Видел «Город ангелов» и стоял в том самом школьном спортзале с изрешеченными пулями и осколками стенами, на которых висели фотографии погибших деток. Невольно по телу бегут мурашки и сжимается сердце, когда вспоминаешь это заваленное мягкими игрушками, цветами и бутылками с водой помещение, в котором царит неестественная гробовая тишина, нарушаемая лишь непривычно громким воркованием голубей и свистом ветра над подобием крыши.
Все эти события в детстве виделись чем-то запредельным. В сказках всегда добро побеждало зло, и всадник на белом коне успешно протыкал копьем змея, но на самом деле все выглядело совсем наоборот. Власть имущие лишь разводили руками, а невинные люди продолжали гибнуть по всей стране от рук убийц, прикрывающихся обликом якобы «самой мирной религии в мире». Народ жил в постоянном страхе и оцепенении. Каждый боялся за свою жизнь сегодня, не зная наверняка, наступит ли завтра.
Однажды я четко сформировал для себя образ истинного, инфернального зла, от которого воняет серой и веет жаром преисподней. Надеюсь, вы не видели это видео, которое передавали друг другу школьники через ИК-порты в начале нулевых, иначе я вам сочувствую, как сочувствую себе, хоть и посмотрел его из любопытства, который, конечно, присущ всем подросткам без исключения. Наверное, тогда и ушло окончательно мое наивное детство с добрыми рыцарями из сказок и розовой сахарной ватой. На той записи чеченские боевики буднично и со знанием дела, словно баранам или свиньям, резали головы русским парням, совсем зеленым, по-видимому, всего на несколько лет старше нас. Даже на фоне дурного хохота «духов» были слышны предсмертные, булькающие хрипы. Комментарии излишни. С тех пор я стараюсь не смотреть подобные видео, даже если и внезапно на них натыкаюсь. А теперь, сравните и ужаснитесь, сколько подобного «контента» было доступно в начале века, например, и сколько сейчас?

Шел 2014-ый год. Моя короткая, но чрезвычайно насыщенная событиями служба в Краснознаменном Северном флоте подходила к концу. Большой противолодочный «Адмирал Левченко» бросил якоря в Севастополе, суровый и слегка озябший гость, обогнувший материк по нескольким морям и одному океану, весь в ржавых пятнах, подтеках и вмятинах от многочисленных ударов судьбы.
Каждый местный срочник, которому выпало на долю оказаться в переломном моменте истории полуострова, на стыке разных миров, носил на груди медаль «За возвращение Крыма», чем вызывал легкое недоумение с нашей стороны. Понятное дело, ни один из них ничего и никому не возвращал. Да и выглядели все эти морячки-черноморцы как-то чересчур «прилизанно»: в белоснежных робах и с георгиевскими ленточками на бескозырках, да еще и медали эти резали глаз, бликуя на солнце. Единственной их болью и заботой, казалось, было снижение ежемесячного жалования с заоблачных пятнадцати (так как Крым до этого был украинским, Минобороны платило по-заграничному) до таких привычных нам двух тысяч. Нам, почти круглый год носившим оттенки черно-синего и получавшим гроши, бесхозно пылившиеся на банковских картах, это казалось неким чудачеством на букву «М», мягко говоря. Заслуженные буквально потом и кровью нагрудные значки «За дальний поход» казались нам намного круче и престижнее. Что тут греха таить, так оно и было на самом деле.
О том, что «гордость русских моряков» вернулась на родину, мы узнали далеко-далеко от берега. В информационный корабельный вакуум сквозь металлическую оболочку и железный занавес новости если и добирались, то с большим опозданием. Интернета и сотовой связи, как вы догадываетесь, на волнах не сыщешь. Краями ушей мы выхватывали то здесь, то там обрывки фактов и домыслов. Мелькали слова: Киев, Майдан, Янукович, Донецк, Яценюк, Правый сектор и так далее. Ключевые события тех неспокойных дней прошли мимо нас, оставив каждому либо легкий интерес, либо тотальное безразличие. Честно признаться, я и сам не шибко интересовался тем, что происходит. Голова была наполнена лишь сладким предвкушением дороги домой и, в силу возраста, конечно, ноющей тоской по женским телам. В это самое время совсем недалеко ежедневно и ежечасно погибали люди.
Как-то раз, майским солнечным днем, в томном ожидании скорого дембеля, с еле-заметной улыбкой на лице, я шагал мимо офицерской столовой по верхней палубе, награфиченной до глянцевого блеска. Эта столовка была чуть ли не единственным местом, в котором к телевизору, прикрученному к переборке, прилагалась тарелка, да еще и отлично ловила сигнал (все-таки мы стояли у причала). Услышав запахи готовящейся еды и звуки включенной «плазмы» из иллюминатора, я решил одним глазом заглянуть внутрь. В пока что пустующем до ужина помещении, несколько нарядно-вычурном для военного корабля, большой экран демонстрировал здание с четырьмя огромными колоннами, входы в которое полыхали, словно врата ада. Это был прямой репортаж о пожаре в Одесском Доме профсоюзов. Позже кто-то показал мне фото с зигующими ублюдками в балаклавах, и я сразу все понял, заметив нацистскую свастику и портрет Бандеры среди их красно-черных и «жовто-блакитных» флагов.
Киев - очень красивый город, оставляющий после себя приятное послевкусие вперемешку с запахами. Я посещал его еще в юности, однодневной школьной экскурсией. Тогда я не заметил и не понял ничего, кроме ощущения невидимой связи двух братских народов на каком-то глубинном уровне. От величия исторических памятников и храмов перехватывало дух. Днепр размеренно переливался в прохладе бабьего лета, а над ним нависала, демонстрируя щит и меч в могучих руках, Родина-мать. Тогда на щите был изображен герб Советского Союза. Сейчас - небезызвестный «декоммунизированный» трезубец. А какие девушки встречались нам на Крещатике… Площадь Независимости (если угодно, «Майдан Незалежности») была набита людьми. Впрочем, как и в 2014-м году, только без баррикад и «скачек».
Спустя много лет я почти на сто процентов был уверен, что попаду на войну. Даже пытался несколько раз сам пробиться на службу в пару спецподразделений, но не прошел комиссию из-за зрения. Даже сделал операцию по коррекции - не помогло. К счастью или нет, кто уж там разберет? Маховик разгонялся до точки невозврата, и его инерция тянула за собой все вокруг в хаос. Бурлило и кипело всеобщее броуновское движение.
Февраль 2022-го года разделил жизнь государства на до и после, ознаменовав начало новой эпохи, эпохи «русского ренессанса» с оружием в руках. Слегка неожиданно для одних и слишком ожидаемо для других в сентябре 2022-го года была объявлена «частичная мобилизация». Мысленно смирившись и приняв, казалось, неизбежное, я не сел на велосипед судорожно крутить педали до Верхнего Ларса и не улетел на Бали или Гоа греть свои сжатые от страха булки. Я потихоньку, помаленьку собрал рюкзак со всем необходимым, наполнил аптечный подсумок и даже прикупил комплект формы и навороченные высокие военные ботинки с мембраной. Удовлетворенно сверившись с заранее составленным списком, стал ждать повестку из военкомата. Так и не дождался.
Порой, признаюсь, меня посещают мысли о том, чтобы собрать свои пожитки, томящиеся в ожидании (не зря же я покупал все это барахло?), попрощаться с семьей и отправиться в призывной пункт навстречу судьбе. Отмахиваюсь от них, как от назойливых мух, посматривая на сына, который сладко спит в своей колыбельке.

Задрав головы на оглушительный рокот летящих друг за другом боевых вертолетов, детвора восторженно махала им руками, что есть сил, и кричала: «Наши!». Мой маленький и тихий городок уже не тот, что был: он словно скрылся за знакомой до боли маской, растрескавшейся и выцветшей от времени, затаив под ней беспрестанную тревогу и боль. Теперь, спустя пару десятков лет после той самой первой сирены, я размеренно шагал по родным улицам под ее частые завывания, распугивающие стаи птиц с облезлых крыш. К ней приходится привыкать каждый раз, когда я оказываюсь здесь, до тех пор, пока она не остается фоном, радиопомехой на задворках слуха. «Специальная военная операция» шла четвертый год.
Далеко не секрет: где можно жить, там можно жить хорошо. Наверное поэтому местные жители не теряют присутствия духа и относятся к этим уже привычным звукам, как к неотъемлемой части своей жизни, даже иногда с юморком. Они стараются вести дела, работать, учиться, любить и оставаться людьми. У кого-то получается, у кого-то не совсем. Наспех сложенные бетонные бомбоубежища на автобусных остановках уже давно облюбовали местные алкаши. Иногда раздаются «хлопки», то далеко, то как-будто где-то рядом, до дрожи стекол, и невольно гадаешь, отработало ПВО или «прилет»? Ответы узнаешь из новостей, порой такие, что лучше бы не узнавал.
Например, о том, что где-то в боях погиб или пропал без вести твой знакомый, который на несколько лет младше тебя, сперва один, потом еще и еще. Или дом, мимо которого ты, бывало, проходил, сгорел начисто от попадания беспилотника, а вместе с ним - одинокая старушка. Или о том, как здешние чиновники, оказавшиеся волками в овечьих шкурах, «случайно» не довели линию обороны в приграничье до ума, рассовав государственные деньги по растянутым карманам и кошелькам с катастрофическими последствиями для жителей того самого приграничья. Здесь не очень любят читать новости, но все равно продолжают их читать, не смотря ни на что. А вдруг что-то хорошее?
На въездах в город и выездах из него обязательно попадаешь в поле зрения хмурых, уставших ребят в камуфляже и броне, с автоматами наперевес. Если у них будет сносное настроение - спросят водительские права и паспорт или просто проводят взглядом. Если же нет - могут вывернуть наизнанку весь автомобиль. Вся область усеяна похожими блокпостами, где-то с усилением и серым оскалом «зубов дракона», где-то без. По обочинам и кюветам, замаскированные грязевым  месивом и колючей проволокой, скрываются блиндажи, окопы и землянки. С билбордов снимают рекламу молока и вешают объявления с призывами вступать в добровольческие формирования или подписывать контракт с Минобороны. В полях виднеются силуэты комбайнов, тракторов и пулеметных гнезд. На разбитых в хлам дорогах иномарки мешаются с Уралами, БТР и даже с танками. Пожилые дачники спешат за город сажать картошку и помидоры. С «передка» вывозят бесформенные груды обугленного металла и подбитую трофейную технику. В барах и ночных клубах толпы молодых и не очень людей пытаются утолить воспоминаниями жажду беззаботности. Между больницами и госпиталями в красно-синих огнях курсируют машины скорой помощи и реанимации, передавая друг другу покалеченных солдат. Влюбленные парочки и семьи с колясками совершают вечерний променад по центральным улицам и паркам. Теперь все мы узнали, как это - жить на контрасте. Донбасс к тому моменту жил так уже более десяти лет.

Почему-то с самого детства у меня было странное предчувствие, что умереть мне суждено именно на войне, от шальной пули или осколка, например. Возможно, повлияли книги, фильмы и песни, на которых столбился фундамент моей тогда еще незрелой личности. В меня вселяли священный трепет истории о героях Великой Отечественной, Куликовской битве, «Ледяном» походе, «Атаке мертвецов», Афганской и Чеченской кампаниях. Невский, Суворов, Бакланов, Корнилов, Матросов, Родионов и многие другие фамилии горели огнем в моем сердце. Я примерял на себя их форму и подвиги, спрашивая себя: «А смогу ли я так же, случись подобное, сдюжу ли?» Ответить, к сожалению, точно не представляется возможным, пока не произойдет похожая ситуация: когда за спиной окажется семья, а впереди - абсолютное зло; когда наилучшим решением будет выдернуть чеку, разжать пальцы и забрать с собой в мир иной как можно больше, лишь бы не попасть в плен; когда вражеский пулемет возможно будет заткнуть только своей жизнью; когда кто-то чужой попытается заставить отречься от своей веры под угрозой мученической смерти.
Несмотря ни на что, я все еще жив, хоть и войны не прекращались ни до моего рождения, ни после. Видимо, мой час еще не пробил. Ну что ж, во всяком случае, я хочу верить и молю Бога о том, что когда выбора уже не останется, я окажусь готов, что времени подумать и засомневаться будет слишком мало. Я буду ждать, готовиться морально и физически и в то же время надеяться, что моя многострадальная Родина когда-нибудь сможет обойтись без битв за существование себя и тех, кто находится под ее покровительством: слабых, беззащитных, зависимых. Наверное, ей просто по привычке не оставляют вариантов.
Моя жизнь не так уж и ценна, если дело касается ценностей намного больших и важных. Я не душевнобольной и не ищу смерти, но и не собираюсь бежать от нее, сверкая пятками. Доброволец - это не про меня. Я нужен своим родным, но где бы я ни был, за моей спиной бок о бок с тихим счастьем крадется вероятность того, что могут найтись другие места, где я окажусь нужен еще больше. Они всегда были, они снова нашлись, они найдутся потом. Правда, пока обходятся без меня.
Я - русский, и горжусь этим так сильно, как только возможно. Люблю до боли свою страну и не без самоиронии считаю себя полноценным патриотом. Белые березы в густом лесу, синяя река, ветреный лужок, колокольный звон храма поутру, родной район, двор, моя семья, мои друзья - все это и есть моя Родина, и я буду счастлив отдать за нее жизнь, если придется. Не знаю и не хочу знать, какие тайны скрывают в себе непредсказуемые виражи грядущего, но я хочу, чтобы это самое дорогое жило всегда и вопреки, пускай даже и без меня, если на то будет воля Божья. А иначе для чего на этом свете жил я сам? Можно ли вообще на этом свете жить ради чего-то другого?