Как я был под следствием

     Случилось это в далеком 1958 году, мы жили тогда в поселке Сухой Карабулак Саратовской области. Поселок был мордовский, хотя преподавание в школе велось на русском. Впрочем, местные общались между собой тоже преимущественно на русском, хотя родной язык не забывали. За два года в детском общении я тоже немножко освоил мордовский, до сих пор помню «адя якшелема»  - пойдем купаться, «кал» - рыба, «гуин» - змея, ну и еще кое-что ненормативное.

     Так вот однажды во время перемены меня вызвали в учительскую и задали неожиданный вопрос: что я делал на железнодорожном полотне? Вопрос поставил меня в тупик, что я там мог делать?  Для пояснения ситуации сообщу, что железная дорога проходила по краю поселка, школа тоже была рядом с полотном, школа полностью не была огорожена, только пришкольный садовый  участок. На переменах, когда мы резвились на улице, порою забегали на насыть, даже перебегали полотно, но на самих рельсах, что там можно делать? Я ответил, что ничего не делал, только иногда переходил. И еще вопрос: а не видел ли кого-нибудь, кто на рельсах что-то делал? Ответил, что не видел, но меня еще допрашивали до самого звонка.
   
     А была уже вторая половина мая, и скоро мы были распущены на каникулы.  И вот где-то неделю спустя какой-то человек нашел меня на улице и заявил, что меня вызывает следователь,   и я должен идти с этим человеком, он меня проводит. Я немножко струхнул, но с другой стороны было даже интересно. Мужчина проводил меня на железнодорожную станцию, завел в отдельную комнату, сказал «вот» и удалился. Не помню точно, в комнате было то ли двое, то ли трое мужчин, которые сидели за столами. Мужчины молодые, один показал мне на стул рядом со своим столом, я сел. Он начал меня спрашивать, по первым вопросам понял, что дело касается опять-таки железной дороги, о чем в свое время спрашивали учителя в школе. После первого вопроса: хожу ли я по железной дороге, что на ней делаю, и один ли я хожу, или с друзьями? Вопрос поставил меня в тупик, я что-то бормотал, а следователь раздражался на мою тупость и наконец перешел к конкретным вопросам.  Есть ли у меня друзья и как их зовут? – назвал три-четыре имени пацанов, с которыми жил неподалеку и с которыми чаще всего общался. Он начал записывать. Потом вопрос: в какие игры мы играем и где? – ответил: в войнушку, в классики, в ножички, в прятки, догонялки, но следователю это было неинтересно. А во что вы играете на железной дороге? – этот вопрос опять поставил меня в тупик, какая может быть игра на железной дороге, там же поезда проходят, что-то подобное и ответил. И опять вопрос: может вы что-нибудь ищите на полотне? – да что там можно найти? Щебенку что ли? Далее: может костыли? У тебя есть костыль?  Вспомнил, ответил: были, когда ногу ломал. Сосед следователя хихикнул, но следователь разозлился: дурачком не прикидывайся, не знаешь, что такое костыль? Я откровенно не понимал, тупил. И тут он вытащил из стола костыль – скажем для простоты большой квадратный гвоздь, которым прибивают рельсы к шпалам. Да костыль, вспомнил, что их так называют. Но тот костыль, что он показал, был не совсем обычным, с широкой расплющенной головкой. В моей голове заворочалась какая-то мысль, но до конца не оформилась.

     Первый допрос продлился, наверное, не меньше часа, следователь периодически что-то записывал, часто раздражался, и когда он переходил на повышенные тона, сосед его одергивал. Наконец меня отпустили. Не то, чтобы я был сильно напуган, поскольку никакой вины за собой не знал, но все же немало озадачен и вспоминал костыль с расплющенной головкой.
На следующий день опять пришел посыльный и кроме меня сопроводил на станцию и соседских пацанов, которых я назвал своими друзьями.  Пока мы шли, друзья стали спрашивать у меня, куда и зачем нас ведут.  Ответил, что к следователю, он будет спрашивать про железную дорогу. «А чо про нее спрашивать? -  ответил: Сам не знаю, что-то выпытывают, про костыли.  Чо, костыли где-то что ли украли – Не знаю».
Сопровождавший, вдруг прикрикнул: «Хватит болтать, у следователей наговоритесь…».

     В этот раз допрос вели оба следователя, а может их было трое, точно не помню. Помню только, что в комнате было шумно, следователи обращались то к одному, то к другому, стульев не хватало, половина допрашиваемых стояли. Еще помню, что мои друзья ушли в глухую несознанку: не знаем, не видели, по полотну не ходили. Похоже, весть о моем допросе быстро разошлась по околотку и друзья от своих родителей получили строгие наставления от всего отказываться. Но несмотря на единодушные отказы, после некоторых каверзных вопросов следователи что-то записывали. Все это продлилось часа два, и в двенадцать, как раз перед обедом, нас отпустили. На обратном пути, друзья напустились на меня, что я их заложил. Я оправдывался, до драки не дошло. Еще пацаны договорились назавтра с утра пораньше куда-нибудь сбежать, но  меня с собой взять отказались.

     Следующим утром за мной пришла женщина, тоже рабочая со станции, она меня не сопровождала, пошла по соседям. А я пошел по уже известному адресу. На этот раз в коридорчике перед кабинетом сидели несколько незнакомых мне пацанов не из нашего околотка.  Из кабинета вышел еще один не из наших и позвал очередного. И тут из разговора незнакомых мне пацанов я услыхал, что уже давненько на нашу станцию пришло сообщение о подложенной на рельсы железке, и обходчик нашел вставленный в межрельсовый стык костыль. Приезжала бригада следователей, виновных не нашла, посчитали, что это пацаны набедокурили, теперь вот приехали эти, ищут среди пацанов. Я сразу вспомнил костыль с расплющенной головкой и понял ситуацию.
 
     Пришла женщина, которая накануне позвала меня, заглянула к следователям, внутрь не зашла и сказала в проем двери, что больше никого не нашла. Оттуда послышалось: «А сколько нашла?» - «Одного». Голос следователя: «Сбежала шпана, будем родителей повестками вызывать, мало не покажется. Скажи ему, пусть заходит».  Женщина кивнула, я поднялся, пацаны напряженно примолкли.

     Когда зашел, в комнате был один пацан постарше, лет 12-13-ти, с ним беседовал другой следователь, не мой. «Ты-то постарше, год-два и для тебя уголовная ответственность наступит. Тебе как старшему надо младших от баловства удерживать, а вы дрезину на запасной путь перетащили и устроили катания, да еще платформу в тупик утолкали… ну, что скажешь?» - «Не знаю я…» - «Чего ты не знаешь?» - «Не знаю, кто костыль на рельсы клал…» - «Ну, смотри, если вдруг какая авария будет, ты первый на подозрении, так что учти…».

     Парень вышел, я сел на стул перед своим, он спросил: «А где твои дружки?». Я оторопел вначале, потом сказал: «Не знаю, я их сегодня не видел» - «А вчера?» - «Тут мы были, все» - «А когда ушли, чем занимались, потом о чем договорились?» - «Мы не договаривались» - «Ну, ладно, только ты сегодня же передай им, если опять попрячутся, будем родителей повесткой вызывать… Передашь?» - Я кивнул. Следователь молча смотрел на меня, долго, потом сказал: «Ну давай, рассказывай…  - Что? – А все…  что знаешь, про рельсы, про костыли… - Который вы прошлый раз показывали? -  А что я тебе показывал?  -  Ну, который с расплющенной головкой. – Так, хорошо, следователь начал записывать,  а почему она расплющенная?  -  Так по ней поезд прошел.  -  Очень хорошо, а почему только головка расплющенная?  -  Так  наверно костыль между рельсами был вставлен…  -  следователь молчал, но очень быстро писал, наконец спросил:  А как ты догадался? Может видел костыль в рельсовом стыке?   -  Не, не видел.  – Ну, может знаешь, где такой широкий зазор, может замечал? –  Я задумался, костыль шириной сантиметра два, а между рельсами зазор сантиметр и меньше. Да такой зазор еще поискать надо. Ответил: Нет, не знаю… -  Ну, ладно, а вот скажи зачем головку расплющивать, что из нее можно сделать?  -  Я опять задумался, в  голове закрутились технические соображения, что можно сделать из квадратного костыля? Если бы это был болт, а с другой стороны, костыль можно отковать чтобы он стал круглым, как болт, об этом и сообщил следователю. Он очень заинтересовался и начал строчить, наконец опять спросил: Может вы с ребятами что-то мастерили?»
     И тут меня понесло, начал рассказывать как в Ахтубинске, где я раньше жил, мы с пацанами раскаляли в костре болты, ковали их и делали пропеллеры для планеров с резиновыми движками. Резиновый движок – это жгут из десятка и более круглых резинок, жгут закручивается на несколько  десятков, а может и сотню оборотов, снятый со стопора раскручивает пропеллер, и модель летит. Такие движки я видел в авиамодельной мастерской, куда мы заглядывали любопытства ради, и авиамоделисты не всегда выгоняли, позволяли нам глазеть.  Фантазией было то, что мы вроде бы ковали пропеллеры.
 
     Следователь строчил без передыха, изредка приостанавливался и задавал наводящий вопрос: «Так ковать же наверно тяжело? Это же нужны и кувалда, и наковальня».  -  Я прикинул, как правдоподобно выпутаться, сказал: «У нас был топор, забитый в чурку, и молоток» - следователь тут же записал, и опять спросил: «Так все равно это тяжело и долго. А как думаешь, если болт положить на рельс, поезд его быстро расплющит?  -  Нет, мы на рельсы не клали, это же вредительство, нет, мы сами ковали.  -  Молодец, правильно мыслишь. А с другой стороны, болт ведь круглый, если его на рельс положить, он же скатиться может, когда поезд идет, рельсы же дрожат. Как думаешь?» Я согласился, даже добавил, что непременно скатился бы. Следователь записал и тут же опять вопрос: «А ведь если положить костыль, он же квадратный, не скатится. Как думаешь?»  Я согласился, следователь записал, сказал, обращаясь к соседу: «Парень-то головастый, хорошо соображает.» Сосед хмыкнул. И опять ко мне: «А расплющенный уже костыль ведь легче отковать на пропеллер? Как думаешь?» Я опять согласился.
     Такие вопросы с обязательным финалом «как ты думаешь?» продолжались не менее часа, я думал и отвечал сообразуясь со своими фантазиями. Кроме пропеллеров для моделей планеров, мы еще «делали и модели подводных лодок»  и ковали для них винты. Эти винты были одновременно и балластом для огрузки корпуса лодки, чтобы она чуть-чуть выступала над поверхностью, если перегрузить - лодка не всплывет, а если не догрузить – она не уйдет в воду, поэтому подборка и подгонка винта по весу очень ответственное и кропотливое дело. Следователь изредка приостанавливал меня, когда не успевал записывать, а потом очередные вопросы с «как я думаю?». В итоге я доврался до того, что мы даже ковали оси и педали для велосипедов.

     Наконец вопросы закончились, следователь потянулся, покрутил головой и сказал: «Молодец, настоящий пионер, очень помог следствию. Завтра еще проведем следственный эксперимент, и дело можно закрывать». От похвалы я приосанился, хотя пионером еще не был, в пионеры пронимали после третьего класса, я же только закончил второй.

Перед тем, как отпустить меня, следователь перебрал исписанные страницы, что-то в них пометил и одну положил передо  мной: «Вот здесь внизу напиши: с моих слов записано верно и мною прочитано, и подпишись».  Я старательно и ровно написал, листы были нелинованные, а поставив подпись, несколько замешкался, для подписи чего-то не хватало, вспомнил – росчерка, поэтому от последней буквы своей фамилии закрутил спираль и вытянул снизу линию до первой буквы, это выглядело намного лучше.

     На следственный эксперимент мы пошли на железнодорожное полотно, меня сопровождали оба следователя (а может и трое). Вначале шли по полотну, и я должен был определить подходящий для костыля зазор. Мы прошли, наверное, с километр, но достаточный по размеру зазор не находился. Наконец следователям надоело искать зазор, мы остановились около более-менее широкого, следователь дал мне костыль: «Попробуй, вставь». Я попробовал, костыль не входил, еще бы миллиметров пять, как тетрадная клетка, он бы легко зашел, об этом я и сообщил. «Правильно соображаешь, молодец!, - подбодрил меня следователь, - а если попробовать забить, как ты думаешь?» Ответил, что все равно не войдет. «А ты попробуй,   -  А чем?  -  Да вот  хоть этим камнем», - и он подал мне крупный камень из щебенки. «Не, не получится, - ответил я.  -  А ты попробуй-попробуй».  Я начал вколачивать, а второй при этом стал меня фотографировать с разных ракурсов. Откуда взялся фотоаппарат, я даже не понял, вроде ни у кого не было. Закончив снимать, следователи повернули обратно, при этом про меня они будто забыли, я шел следом, а они бодро беседовали и периодически смелись. Я спросил: «А мне фотку дадите?  -  Обязательно, - ответил мой», и они захохотали, а потом сказали, что я могу возвращаться домой – дело закончено.

     На этом допросы закончились, нас никуда не вызывали и ни о чем не спрашивали, только у меня с ближайшими друзьями надолго разладились отношения. Но летние каникулы только начинались, и через месяц все позабылось.

     Позже, уже во взрослой жизни, вспоминая этот эпизод, я понял, почему допросы начались с меня. Был я грешен перед железной дорогой, и случилось это зимой. Вдоль полотна на низких участках зимой ставились снегозаградители. Для этого использовались несплошные  деревянные  щиты собранные из планок  где-то сантиметр на десять сечением и длиной до двух метров. Планки идеально подходили для изготовления самодельных лыж, и пацаны этот материал частенько использовали. Решил и я, пошел к ближайшему заградителю и оторвал одну самую ровную планку, щит упал, я пытался поставить его на место, но не смог.
 
     Вечером по моим следам к нам пришел обходчик и долго стращал меня, а больше родителей, серьезными карами за вредительство. Мои фамилию и имя он записал и видимо передал в школу, но зимой меня на разбор не вызывали, не припомню, но сведения где-то хранились, и когда произошло ЧП с костылем, первым привлекли меня.

     А по поводу следствия, думаю, что его вели то ли курсанты милицейской школы, то ли студенты-юристы, это у них было практическим заданием, и они уж расстарались вовсю. Думаю преподаватели, проверявшие их отчет, над моими фантазиями повеселились от души.

     Что еще любопытно, фотографию мне прислали. Мое лицо при «забивании» костыля выражало лишь добросовестность при исполнении задания, ни злобного ехидства вредителя, ни ненависти империалистического шпиона-диверсанта не просматривалось.