Полчаса до весны

Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
(И. Бродский)


Есть клубнику на завтрак не имело смысла. Лета брезгливо оглядела погребенные под пушистой плесенью бывшие когда-то сладкими ягоды. Поставила их обратно в холодильник, откуда на нее с полки укоризненно-завлекающе глядел чистейший спирт в запотевшем стакане. Открыла по привычке банку копченых устриц, запила молоком, посмотрела на часы и вышла из дома.

Чахлое солнце пробивалось сквозь весенние тучи, всегда готовых разразиться мелким холодным дождем. 

– А я вот КААК сейчас сделаю тебе удар в лицо, чтоб начал осознавать окружающую действительность!

Лета обошла по периметру двух деревенских субъектов, извечно готовящихся к драке и крутящих руками у носа друг друга как взбесившиеся альбатросы. Отсчитала про себя шаги: “Раз, два, три четыре. И - четыре, пять, шесть, семь”. Этот утренний сельский ритуал давно стал неотъемлемой частью местного ландшафта. “Интересно, подерутся они когда-нибудь всерьёз или как?” — подумала Лета и пошла дальше, не оглядываясь на ставшую для неё обыденной сцену.

Деревня просыпается рано. Из труб односельчан вился дым. Несмотря на май было все еще холодно. Лета шла, вытаскивая из грязи резиновые сапоги и стараясь ступать туда где тверже.

По размытой дождями хляби лошадь тащила гроб. Гроб был блестящий, длинный и в поворот не лез. Как будто знал куда его везут. Возница нервничал. Народ собрался, жестикулировали.

– Куда прешь, назад сдавай!

– Какой назад, вперед двигай! Вот чертила непонятливый!

Сморщенная старушонка тихо плакала у неуклюжего гроба, промакивая глаза концами платка, но никто не обращал внимания -  у мужиков дела поважнее были - дорожную ситуацию разруливать. А гроб там, или не гроб - не суть важно.

– Ну, помер и помер. И правильно сделал, - припечатал эпитафией происходящее некий мордоворот в косоворотке, не играющий в регулировщика.

Лета немного постояла, давая дорогу процессии. Кое-как, стараниями коллективного разума, траурная процессия двинулась дальше, в сторону деревенского кладбища. Улица заметно опустела и притихла.

Внезапно на Лету выскочил местный агроном с вилами и безумным выражением всклокоченной бороды.

– Ты чего это с трезубцем по деревне носишься? Ихтиандра ищешь? Иль Нептуну поклоняешься?  - насмешливо поинтересовалась Лета у вооруженного вилами энтузиаста.

– Да какое там! Сено у меня кто-то спер из сарая, вот ищу чью жопу на вилы поднять!  - агроном унесся прочь, угрожающе рыча.

Лета вздохнула и пошла дальше. До начала уроков в школе, где она преподавала английский, оставался еще почти час, но она любила приходить пораньше, чтобы побыть в тишине.

Через три дома Лета поравнялась с местным алкоголиком, бывшего ради разнообразия трезвым этим хмурым утром. Он полувыбрился и буквально распространял вокруг себя миазмы любви. В руках франт в ватнике держал жухлые понурые цветы.

– Ты эти гвоздички по акции рвал на кладбище? - ехидно поинтересовалась Лета.

– Ну, знаете, это уже прямо какое-то кощунство над глумлением! - гордо возмутился труженик сельпо-реализма.

– Ладно, ладно, не заводись, - примирительно сказала Лета. – Просто 9 Мая вроде как прошло, а тут ты с гвоздиками.

– Да! Я не патриот… Хотя и пью, - гордо ответствовал трезвый пьяница.

Из избы вышла огромная баба Зина, жена алкоголика. Посмотрела на непутевого мужа, вырвала у него из рук букет, очевидно ей и предназначавшийся, кивнула головой Лете и обращаясь к супружнику грозно прогудела:

– Чего встал? Топай в магазин куда послали. И внеси в список покупок кроличье мясо и трусы!

Муж бабы Зины, со всем возможным достоинством, оставшемся ему в этой ситуации, двинулся в сторону сельпо, выражая спиной независимость и непокорность.

Баб Зина подслеповато прищурилась на блеклое небо. Молча постояли с Летой, думая каждая о своем.

– Чего это колокол звенит на колокольне? - удивленно спросила Лета, прислушиваясь к внезапному перезвону, поплывшему над деревней. В местной церквушке колокол звонил только по большим праздникам, да воскресным дням.

– А! Это электрик венчается, - равнодушно ответила баба Зина и, грузно переваливаясь, скрылась за калиткой.


* * *

У деревенского магазинчика, несмотря на раннее утро, было шумно и многолюдно. Бабы пришли за хлебом, у мужиков в авоськах позвякивала пустая тара. Как водится, разговоры велись по большей части философские.

Внезапно, говор стих и все как по команде повернули голову на лихо затормозившую у ступенек болотного цвета Ладу Гранту.

– Ишь ты, Жигуленок последней модели, - завистливо присвистнул кто-то.

Из машины вышел ничем не примечательный средних лет гражданин с бородкой, и натужно распяливая рот в улыбке, дабы деревенские не заподозрили в недружелюбности намерений и городской надменности, стал приближаться к группке на крыльце сельпо.

– Здравствуйте, товарищи, - фальшиво-бойко и неестественно нарочито прокричал он, словно выступал не перед тремя скучающими бабами с бидонами, а с трибуны перед тружениками целинных земель.

В ответ кто-то кашлянул с оттенком вечности. Лета незаметно стояла за углом, где всегда чуть тянуло сквозняком и пахло прокисшими огурцами.

– Мы вот это… приехали к вам, - дяденька с бородкой бессмысленно обвел широким русско-народным жестом окрестности, как бы танцуя Сударушку.

“Боже, какой же он нелепый. Какой и был”, - пронеслось в голове у Леты. “Ему всегда было важно, что о нем подумают другие, какое впечатление он произведет”.

Два субъекта отделились от коллектива и небрежно приблизились к авто. Со знанием дела стали рассматривать его, засунув руки в штаны. Гражданин с бородкой нервно оглянулся, переживая.

– Ба, да там сидит кто-то! - воскликнул один, вглядываясь в полутьму салона.

– Баба что ли? - спросил другой.

– Да не пойму, забился кто-то.

– Эй, товарищ, что это там у тебя такое застряло между сиденьями? Чисто таракан в щель забился. Дустом не пробовал? - загоготал один из сельчан.

Гражданин из города недовольно подскочил к своему автомобилю, резко открыл дверь и что-то пробурчал внутреннему человеку. Из машины с недовольной миной вылезла женщина с густо намазанным ярким ртом и сердито пошла в магазин, ни с кем не поздоровавшись.

– У нас там селедка по акции сегодня, - услужливо прокричали ей в след бабы и бидоны загрохотали от сотрясшего их хохота.

Обладатель авто нервно потеребил бородку между пальцами, издав при этом странный скрип.

– Скажите, любезный, где у вас тут центр деревни? - спросил он местного жителя, не удержавшись от покровительственно-нарочитой бодрости.

– А тут у нас везде окраина,  - невозмутимо сплюнул индивид в слегка прорваной коричневой болоньевой куртке с торчащим из подмышки синтепоном.

– А речушка ваша как называется? - продолжал географическо-этнические исследования визитер.

– Река не знает как она называется, она просто течет, - философски заметил все тот же тип.

Контакты с аборигенами категорически не хотели налаживаться. Дело спасла ушедшая за скидочной селедкой пассажирка. Она вышла из магазина, неся в руках круглый пластмассовый тазик нелепого ярко-розового цвета. Деловито открыла багажник, засунула туда таз и обернувшись к милому другу отчеканила недовольно:

– Там действительно селедка на скидке, но деревенских уже в очередь набилось, пойду стоять, - и окатив присутствующих презрением снова скрылась в недрах сельпо.

Остальные сельчане, утратив интерес, рассосались кто куда. На небольшой площади перед магазином осталась стоять машина и приехавший на ней мужчина.

Лета отделилась от стены и неслышно подошла к нему.

– Ну и зачем на этот раз ты приехал?

– Я знал, что найду тебя в этой дыре. Ты не скроешься от меня, я всегда буду тебя преследовать.  – Почему ты здесь поселилась?

– Почему здесь поселилась, говоришь? – Лета немного помолчала, словно впервые сама задумалась над этим вопросом. – Здесь были длинные вещи жизни: река и улица. Я могу находить красоту только в грустном спокойствии.  Яркие пестрые перья под гремящую музыку никогда не вызовут замирания моего сердца.

– Не буду отрицать, в этом местечке есть некая….ммм.. аутентичность, - педантично протянул он. – Горы, опять же.

– Горы в снегу - одна из немногих вещей, которые примиряют меня с этим миром, - согласилась Лета.

– Люди. Главное, люди, – назидательно произнес он, и даже как будто погрозил ей пальцем. – Ты всегда была плоха в общении и не понимала людей. А люди - это вселенная.

“Да что же он разговаривает будто лектор по распространению”, - внутренне поежилась Лета, но вслух сказала:

– Люди, конечно, - это вселенная; каждый человек - космос, но некоторые на поверку оказываются приклеенными к обшарпанному потолку светящимися в темноте силиконовыми звездами, купленными по случаю со скидкой в магазине Fix Price. Стоит включить свет, и вся их мнимая загадочность куда-то испаряется, обнажая дешевую примитивность.

Он немедленно обиделся, восприняв на свой счет и поджал сердито губы куриной жопкой.

Лета усмехнулась.

– Вижу, что все еще пробуждаю в тебе какие-то чувства, - мстительно парировал он через некоторое время.

– Конечно. Ты пробуждаешь во мне равнодушие, - спокойно отозвалась Лета.

– Что ты вообще тут делаешь по жизни, в этой…ммм… сельской местности? - с неподдельным любопытством спросил он.

– Да как тебе сказать… иногда ищу устриц. Иногда, так, гуляю.

Он опять сердито засопел, поняв, что над ним подтрунивают.

– Это твоя новая жена? - спросила Лета, кивнув головой в сторону охотницы за селедками.

Он почему-то смутился, и небрежно произнес, стряхивая с рукава пальто несуществующую пылинку:

– Да…. Нас сочетали скоропостижным чином.

– Ну, поздравляю, - ответила Лета. – Всяческих благ вам, как водится. Совет и прочие дела, - Лета не могла сдержать улыбки. “Прям сплошное благолепие и елей из всех щелей.” - подумала она про себя.

– Знаешь что! - вдруг взъярился он, - не атакуй мою цитадель угрюмости своей жизнерадостностью!

– Если ты снова женился, почему продолжаешь преследовать меня? - невинно поинтересовалась Лета.

– Сама ушла, сама спрашивает. Совести у тебя нет! - вдруг заорал он. – Лета давно заметила, что он всегда нападал, когда чувствовал себя неправым.

– А ты что, попросить хотел? - усмехнулась она. – Сколько же от тебя галдежа, ты просто как толпа из одного человека, - она погрустнела от усталости.  – Знаешь, Бог с тобой, можешь гоняться за мной и преследовать с каждой очередной новой женой, но я вдруг внезапно поняла — вот прямо ощутила всем подкожным жирком: как волна по телу рябью пробежала и вспыхнула сверхновой в голове. Мне неважно, какое географическое положение на глобусе занимаешь ты — сидишь ли ты на толчке в соседнем помещении за стенкой или плещешься в волнах Марианской впадины — если тебя нет в моей голове, тебя нет вовсе. На свете ты не существуешь, как не существует какой-нибудь рыбак на безымянном острове, о котором я ничего не знаю. А может, и нет такого человека — потому как знать то, чего ты не знаешь, метафизически невозможно. Знаешь, стальную дверь не пронзит стрела.

– С тобой прям какая-то куртуазная реинкарнация произошла, - издевательски кривя рот обронил он.

Лета промолчала. Она умела выражать презрение даже молча. Даже закрыв глаза. Он все равно чувствовал, что она его презирает.

– До начала весны осталось полчаса, -- прошептала она. – Что ты собираешься делать по этому поводу? 

Он сделал легкое полудвижение к Лете. В этот момент стальная пружина двери сельпо истерически взвизгнула, тяжеленная дверь с грохотом распахнулась.

Раздраженная красноротая женщина с торчащими из пакета хвостами селедки обрисовалась в дверном проеме. Она остервенело пыталась придерживать дубовую, норовившую ее прихлопнуть дверь и справиться с ускользающими рыбинами, решившими слинять из пакета.

Новоиспеченный супруг ее бросил последний взгляд на Лету, которая откровенно наслаждалась спектаклем, –  и нервно рванул спасать то ли жену, то ли селедку, он еще сам точно не решил.

Лета посмотрела на часы. Но начала уроков оставалось десять минут. Она решительно, не оглядываясь зашагала к школе.