Праздник на работе

На работе была пьянка. Я, наивный, и подумать не мог, что предпраздничный рабочий день — особенно если он в пятницу и накануне 8 марта — способен так бурно разогнать кровь и лишить людей профессиональной трезвости. Зашёл я, значит, в раздевалку цеха — и едва не оступился: четыре тела уже мирно дремали на полу, посапывая в унисон, как будто репетировали хоровое дыхание для сна в четыре голоса.

Картинка была умилительная: крепкие, проверенные временем токари и фрезеровщики, лежащие на сером линолеуме, словно младенцы на облаках — только в спецовках и с засаленными бейджиками.

Из душевой доносились радостные всплески и смех. Пару человек намыливали друг другу спины с таким энтузиазмом, что я заподозрил в этом акте нечто большее, чем гигиену — возможно, сплочённость коллектива достигла апогея. Раньше я не замечал, чтобы у наладчиков было такое крепкое чувство локтя... да ещё и с пеной для тела.

Возле раковины кто-то с трагическим упорством гонял по эмали ускользающее мыло, как будто участвовал в финале чемпионата по мылоболу. Он выглядел увлечённо, даже благоговейно. Я переодевался под аккомпанемент пьяных разговоров и ароматов, в которых угадывались нотки одеколона, солярки и крепкого рабочего духа.

Сказать, что мне было плохо? Вовсе нет! Было весело. Даже странно весело. Ведь кто бы мог подумать: сила женского праздника такова, что обычный рабочий день превращается в эпос, который начальство ещё долго будет вспоминать, тяжело вздыхая и утирая лоб.

Женщин, между прочим, я так и не увидел. Мастер только строго предупредил в обед: "Инструмент не дам! У нас банкет у девчат!" — и, действительно, исчез вместе со всеми ключами.

Я работал почти один, вооружённый сломанным метчиком, сверлом и энтузиазмом. Мой наладчик — Василий Фёдорович, бывший моряк лет шестидесяти пяти, худощавый, в видавшем виды бушлате и кепке в стиле "революционер-интеллигент" — то появлялся, то снова исчезал. Пах от него машинным маслом и загадкой.

Когда он подошёл в третий раз, я понял: он больше никуда не уйдёт. Вцепился в станок, как штурман в штурвал во время тайфуна. Молчал, глядел исподлобья и держался, как будто жизнь его зависела от этого железного агрегата.

Я предложил довести его до раздевалки. Он сказал: "Да-а-а..." — протянуто, с философским подтекстом. Что значило это «да», я не понял, и когда переспросил, он лишь взглянул на меня стеклянными глазами сквозь защитные очки. Вид у него был такой, будто качка в душе у него продолжается и на суше.

«Наверное, сильно штормит», — подумал я. Ну а как иначе объяснить, почему человек просто стоит и держится за станок, как за мачту?

Тостов в этот день было столько, что они слились в один непрерывный комплимент. Некоторые звучали как поэзия, другие — как диагноз, но все — от души. Одним словом: день удался! Даже с учётом салата, срыгнутого кем-то из наших героев на ступеньках проходной. Это, можно сказать, финальный мазок на холсте праздника.