Вот, девушки!

      - Вот так, девушки! А остальное – тлен!
      Я обернулся на звук, да и на смысл тоже, последнего слова, произнесённого звонко и торжественно. Кто это, интересно, такими словами разбрасывается на перроне перед уходящим поездом?
      Выглянул в окно: худощавый,среднего роста молодой человек в камуфляжной форме отмахнул прощальную двум раскудлаченным красоткам и резво заскочил в вагон. Я задумчиво перевёл взгляд на клок дыма, грозно нависший над залитым водой мусорным баком, и вернул голову в купе, озадаченный непонятной тревогой, заскрежетавшей где-то под рёбрами.
      Тут входная дверь отъехала, и появилась материализация моего смутного желания – тот самый юноша, зацепивший необычным словом. Споткнувшись перед входом, он суетливо стал заполнять собой купейное пространство: присел на краешек моего спального места, потом встал, сел на свободное, привстал, протянув для приветствия и знакомства («очень приятно, Максим»), руку, и только потом определил свою бесформенную поклажу под свободное сиденье.
       - Из наших тревожных мест куда направляетесь? В отпуск или насовсем?
       - Ага, в отпуск. Алтайский край – там моя родина. И представить себе не мог, что буду когда-нибудь так от неё далеко. Хотя… Я и на Тайланде был, и в Китае, С родителями ещё, в школе когда учился, летали. А так, чтобы один и надолго, - первый раз.
        Чуть оторвавшись от земли, мы сразу становимся говорливо-свободными, – это магия путешествия. «Молоденький…» - завистливо вспомнил я своё детдомовское детство.
       - По какой специальности воевал, Максим?
       - Думал, по мирной – медбрат. Медицинский колледж закончил, потом армия, и сразу сюда.
       - На передовой воевать-то, поди, тоже приходилось?
       - Так себе… больше… отвоёвывать приходилось, – произнёс он с заметными паузами, и улыбка вдруг скатилась у него с центра лица на одну сторону, и он, несколько раз жиловасто мотнув головой влево, пояснил:
       - Ребят забирать с передка.
       Ещё раз от души тряхнув жёстким чубом, он обеими руками сжал виски и всем  корпусом отвернулся от меня к окну, «Контузия, наверное, или нервяк так выходит?»
Я понял, что такой разговор он поддерживать не хочет, и брякнул бодрячком:
       - А вот ведь какая встреча ещё!
       Максим вздрогнул, и в сузившихся глазах блеснуло ребяческое любопытство.
Я протянул ему загнутый на нужной странице толстый журнал:
       - Мы с тобой, похоже, одну периодику читаем.
       - Где? – отшатнулся он, потом с улыбкой добавил:
       - Не-е, я не читаю ничего, кроме вот, - и солдат показал на телефон, - сообщения там, приколы, если интернет есть. Да и то, больше слушаю, а не читаю.
       - Вот, смотри! – я ткнул пальцем в небольшое стихотворение, а потом опустил его к последним строкам:
      «Подставь плечо тяжёлому кресту
      Того, кто рядом, - вот твоя победа.
      Твоё бессмертье. Остальное – тлен!».
      Максим  замер на несколько секунд, но потом глаза его ожили, поднялись вверх по странице и дали приказ «отомри!» всему телу:
       - Так это моя бабушка. Её стихотворение.
       - Благодатина!? А это фамилия или псевданим?
       - Её – да, в смысле - фамилия, - уже радостно, с разной амплитудой, свободно замахал он головой, - девичья только. По паспорту  у неё другая.
       - Бабушка - поэт, печатает стихи в таких изданиях! – искренне восхитился я. - Вот бы мне такую бабушку!
       - Да. Прикольно, конечно. Я читал этот стих ещё дома, ещё до командировки на СВО. Ни-и-чо не понял, конечно. А здесь дошло. И что она говорила, и что писала.
       - Во как! Чуть было не прошлёпал чудо-бабушку, да?!
       - Да уж…- он улыбнулся открыто-задумчиво. - А сегодня вот разговор на вокзале с девчонками завязался, сначала лёгкий, ни о чём, а потом они такую пургу начали нести и про войну, и про то, что мы только из-за денег… Ну, я и плесканул в них то, что здесь выучил: мол, вот мы, не только воевать-спасать, но и читать-рассуждать можем!
       Уголки губ его при этих словах приподнялись вверх, плечи, медленно распрямляясь, стали заметно шире.
       Мы проговорили с ним до темноты не про бои, госпитали и ранения. Он рассказывал про своё детство, я - про свою юность. У него юность забрала война, у меня детство - вечно похмеляющиеся отец и мать, забота о пропитании младших братьев. Потом сиротство, детдом.
       Его детство берегли со всех сторон родные: отец, мать, сестра, бабушка, оно было полно приключений, иногда сомнительных и опасных. «Не мог я сидеть спокойно дома: то по заброшкам лазили с друзьями, то на рыбалке пропадали, то собак от бомжей прятали, то пожары тушили... Мы один раз даже грудничка спасли. Да, было дело: отец у меня спасатель, вот я и крутился возле него. Мама? А мама в банке работает. Ух, я учиться, дурак, совсем не хотел, особенно домашку ненавидел. Мама билась за меня, я сопротивлялся.  Сестра-умница тоже помогала, вместе школу (я - девятый, она - одиннадцатый), осилили. В колледже я уже сам старался, мечта грела военным врачом стать. Сестра уехала дальше учиться. Представляете, она у нас стюардесса…» Губы бывшего сорванца шлёпали всё тише и нескладней. «Спи, браток, завтра доскажешь – дорога дальняя, успеем судьбу обговорить».
      Мне не спится, я вглядываюсь в обгорелозаветренное лицо воина и пытаюсь представить, каким оно было, когда читал он не желающим думать о смерти и смысле жизни юным жеманницам стихотворение своей бабушки «Бессмертие»:

      Прогневаться на заданность идей,
      На сумасбродство подтасовок фактов,
      На «аллилуйю» важности вождей,
      На фарисейство милосердных актов.

      Долой сквозящий сумрак перемен!
      На всё – табу!
      Любви, добра и света!
      Подставь плечо тяжёлому кресту
      Того, кто рядом, - вот твоя победа.
      Твоё бессмертье. Остальное – тлен.

25-27.05.2025г.