Папаша, как скрипку держишь?

Давид Р. был великим скрипачом. Его сын Леопольд Р. был известным скрипачом. Его сын Серёга Р. ненавидел скрипку всеми фибрами своей души. Однако, ему на роду было написано, что со скрипкой он родился, со скрипкой же и… Впрочем, Серёга с этим не был согласен, и откашивал от музыкальных занятий, как только мог.
Понять его можно – солнышко за окном, ребята в футбол гоняют на школьном дворе, а ты как му… на скрипочке часами пиликаешь. Или – снег идёт, ребята на санках с горки, а ты как му… на скрипочке… Или – тёплый летний вечер, ребята с девчонками собрались у Пузырька, там Битлз и портвишок, а ты как му…
Тяжко жилось Серёге из нашей компании студенческой. Жалко его. Сушил он душу свою порывистую этой скрипкой, пилил напрасно юность смычком!
Но был в этом и плюс – отец его, тот, что не великий, но известный, Серёге, чтобы он эту «хрень деревянную» – как Серёга свой инструмент называл, в окно не выбросил, за муззанятия деньги ему давал – по рублю за урок. Что по тем временам шикарно было.
Серёга парнем был щедрым и компанейским, и денег этих не зажимал, и, когда другие на мели были, мог и за всю компанию в кафе-мороженое «Космос», что на улице пролетарского литератора Макса Горького, заплатить. Мог и куртку джинсовую, что дед ему из Америки притаранил, дать на свидание сходить, и кассеты давал послушать, и на даче мы гуляли с его немецким магнитофоном, который стоит как «Жигули» и играл как скрипка Страдивари… Про скрипку, правда, при Серёге – табу. Он от этого слова сразу начинал материться и в озлобление впадал.
Особенно Серёге обидно было, когда он повинность в консерватории отбывал. А приходилось. И частенько, он несколько раз соскакивал с этого мероприятия для него нуднейшего. И был за это пару раз наказан дополнительным терзанием скрипкой и смычком, причём, что обидно – без оплаты. Но потом рациональный папа Леопольд решил этот вопрос через материальное стимулирование – за каждый вечер, что Серёга в концерте высиживал, он получал десять рублей – сумма по тем временам гигантская. Стипендия была – сорок за месяц, а тут – 10 за два часа! Шикарный бизнес.
Серёга стал частенько в консерваторию заходить. Но до конца музыкального действа не мучился – поквасит мордой минут двадцать – и свалит на тусовку какую-нибудь, хоть бы и к нам. Папаня это просёк быстро – и халяву прекратил – стал оплачивать только те концерты, где сам выступал – и сёк со сцены, чтобы сынок из зала не свалил после увертюры.
Ох, и тоскливо Серёге тогда стало! Особенно он терзался, когда мы в это время где-нибудь весёлой компанией собирались. Он нас уговаривал подождать его, когда он обязательный свой концерт отсидит, и потом уже ехать, но кто ж его ждать будет, когда он отмучается?
Тогда Серёга решил и нас к прекрасному приобщить – не одному же мучиться, и стал нас уговаривать:
– Ну, это только на пару часов, в девять – всё, пиз…! И сразу в «Космос», ну что вам, два часа для друга жалко?
– Не, ну нормально, Серёга, ты за десятку паришься, а мы должны даром? Если бы там «Машина времени» или «Аракс», а там что?
– Скрипичный концерт Мендельсона! – с ненавистью выговорил Серёга и сплюнул на грязный асфальт.
– Ну, вот, мы и говорим, херня полная. Да ещё два часа!
– Ну, ладно! – настаивал Серёга, очень ему не хотелось, чтобы мы без него тусовались. – Всё по-честному сделаем!
– Что, Мендельсона разделим?
– Мендел… не будем! Просто на всю десятку в кабак пойдём! В «Космос».
Идея не плохая! Один коктейль «Шампань Коблер» и мороженое в вазочке двушник стоили. Десятка – это круто!
– Ладно, – согласились мы. – Но не больше двух часов, как обещал!
– Не, не больше! Если будут кота за хвост тянуть – слиняем!
Решили – пошли. До концерта время ещё было в буфет зайти – жрать охота, все голодные, после занятий. Кроме бутербродов – из еды – ничего. Зато по 10 копеек. Взяли по два. Серёга предложил:
– Шампанского давай возьмём! А то два часа сидеть, пить захочется!
– Шампанское – по 70 копеек! Что деньги транжирить на этот лимонад!
– Так я плачу! – ликовал довольный Серёга.
– Нет, мы лучше эти деньги потом пропьём, а сейчас у меня есть! – и он показал на свой рюкзак.
– А что? – оживился Серёга, и даже глаза у него заблестели.
– Что-что? Портвейн! Я на вечер затарился! – проворчал Михалыч. – Сейчас его выпьем, а на вечер купим. Я на кафе купил, чтобы деньги на ветер не бросать. Экономить надо!
– Класс! – согласился Серёга. – Открывай!
Михалыч долго, не вынимая бутылку из рюкзака, с пробкой боролся, пока пластмасску откупорил.
– Тихо надо! Выгонят! – предложил осторожный Олег.
– Выгонят – ну и хер с ним! – воскликнул Серёга. – Им же хуже будет!
Кому и почему, он не объяснил. Но ему виднее – он здесь местный. Разлили под столом, конспиративно, и закусили бутербродами. Хорошо пошло! Сразу веселее стало, к прекрасному ещё больше потянуло.
– Сколько у тебя там? – осведомился Серёга, вытирая рот культурно, платочком.
– Две!
– А чего же ты тогда зажал?
– Да не зажал! А на вечер оставить!
– На хрен оставить тебе! Я три куплю! Открывай! – оживился Серёга.
Михалыч, сопя, открыл вторую. Она пошла ещё лучше. Крепкий сладкий напиток тягуче тёк по пищеводу и загорелся в желудке. Бутерброды, правда, кончились. Олег предложил взять ещё четыре. Но Михалыч урезонил – не стоит деньги зря переводить, и эффект от портвейна смазать. Зачем тогда пили вообще? Серёга его поддержал.
А эффект и правда был хороший, но до зала мы всё-таки дошли. У Серёги с отцом контракт был, что он будет в зале присутствовать, а где конкретно – сказано не было. Поэтому мы до последнего ряда доплелись, и там уселись. А зал красивый!
– Ну, ни хрена себе! Народу – больше, чем людей! – удивился немузыкальный Михалыч. – И охота за свои деньги?.. – на него стали озираться и он замолк.
Да и мы все замолчали. Приготовились в Мендельсона вслушиваться. Тут на сцене музыканты появились. Солидные, в чёрных фраках.
– Серёга! Ты что, также во фраке будешь? – участливо спросил Олег.
– В х…ке! – прошипел Серёга. – Я на электрогитаре лобать буду!
Началась увертюра. Мендельсон – это не тяжёлый рок! Вовсе нет! Под него не заснуть трудно после пары портвейна без закуски практически. Однако мы держались стойко. Уважение проявляли к высокому искусству.
На Серёгу только портвейн сильнее нужного подействовал. Может, потому, что он и так музыкой был изнурён? Он со злостью смотрел на музыкантов, которые вообще-то ни в чём были не виноваты, а потом со злостью прошептал:
– Папаша мою гитару запер, уже две недели… Я ему эту скрипку…
– Тихо, Серёга, Мендельсон-то тут при чём? Не хочешь, не слушай, а нам не мешай! – сказал я.
Серёга мрачно снова обратил взор на сцену.
В конце первого акта известный скрипач Леопольд Р., и по совместительству отец Серёги, исполнял сольную партию, энергично водя смычком и встряхивая ухоженной шевелюрой. Серёга внимательно и оценивающе, взглядом профессионала, долго вглядывался в него, а затем вскочил с кресла, и возмущённо заорал на весь зал:
– Папаня, как скрипку держишь?
После концерта папаня, вместо того, чтобы отстегнуть Серёге десятку, долго гонялся за ним со смычком за кулисами. Не догнал!
– Ты чего, Серёга, – подкатили мы к нему, когда он вырвался со служебного входа, – пропали десять рублей! Что ты разорался!
Серёга грустно задумался, а потом произнёс:
– А хрен его знает! Мендельсон навеял!