Психология

                Б Е Ж Е В А Я     В О Л Г А       
                Из психологии жизни советского периода


Александр Александрович слыл человеком приятным во всех отношениях. Невысокого росточка, склонный к полноте и начавший уже лысеть в свои неполные сорок пять лет, он, казалось, постоянно пребывал в прекрасном расположении духа и своей неизменной улыбкой с радостью, но кротко и ненавязчиво распространял свойственное ему настроение на всех окружающих, где бы и в каком кругу он не находился. Знавшие Александра Александровича, только завидев его, с готовностью шли на общение, заранее предполагая получить положительный заряд эмоций, в каком бы сами настроении не находились и с каким бы, не всегда самым простым, делом или просьбой он к ним не обращался. То же самое происходило и с теми, кто ранее не был знаком с Александром Александровичем, но, только узнав его, с первых же минут личного контакта попадали под его обаяние, проникались исходившим от него радушием и не могли отказать ему в оказании просимых услуг, порой немалых, а иногда и вовсе значительных.
Александр Александрович знал за собой эти качества и, не тратя сил на исследование их природы, умело пользовался ими, полагая, что они получены им в компенсацию иных свойств характера и внешности, которые в изобилии присутствовали у других, но отсутствовали у него. Рано осознав, чем он награждён, и приняв этот дар к употреблению исключительно в личных целях, Александр Александрович всячески культивировал в себе то позитивное начало, что так выгодно для него воздействовало на знакомых и не знакомых ему людей. Для этого он старательно избегал всего, что могло хоть каким-то образом возмутить наполнявшее его спокойствие, так магнетически воздействовавшее на людей, избегал всего, что было связано или просто напоминало о горестных событиях: уклонялся от посещения больниц и кладбищ, участия в похоронах; никогда не ходил на родительские собрания  (хотя дети учились хорошо и не доставляли родителям тревог) из нежелания переступать порог школы, где в детские и юношеские годы, когда он не обрёл ещё должного внутреннего равновесия, покоя и не ощутил в себе природного дара, нередко чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку учился неважно и уважения среди товарищей по причине слабого телосложения и малого роста не имел.
Уклонялся Александр Александрович, как мог, в силу своего ума и способностей, и от всего, что невольно могло вывести его на уровень привязанностей, серьёзных интересов, дружбы или любви. Одним словом, всего того, что хоть как-то могло быть связано, если и не напрямую, то приближаясь к совокупному понятию – страсть, имеющую, как известно, своим производным не что иное, как  страдание, а этого Александр Александрович по отношению к себе, единственно любимому допустить ну никак не мог.
Среди бесчисленных знакомых Александра Александровича, легко приобретаемых им для укрепления благосостояния, благополучия или повышения комфортности жизни, что, собственно говоря, и являлось приоритетом его интересов, не было никого, с кем бы он в действительности был близок либо стремился к этому. Напротив, Александру Александровичу претила сама мысль о том, что в силу сложившихся отношений кто-то посчитает позволительным внимательно всматриваться в его душевное и духовное состояние. Это было невыносимо для него даже на уровне отдалённых представлений, как для многих других несносно физическое прикосновение, если оно не было заранее оговорено и позволено. Да и зачем, собственно говоря? Ведь он же не лезет в чужие души, не считая это возможным, да и интересным: вряд ли там обнаружится что-то привлекательное, чистое и глубокое – так совершенно искренне, считал Александр Александрович, беря за образец своё внутреннее состояние. Уже само приятельство ощущал он излишне обязывающим и обременительным для того скользяще-поверхностного варианта прохождения благополучной во всех отношениях жизни, выйдя на который спонтанно и неожиданно, он посчитал для себя единственно приемлемым и желанным.
Не делалось им никаких исключений и для женщин, с которыми Александр Александрович был весьма обходителен, деликатен, вне зависимости от возраста и внешних данных оппонентки, но всегда безопасно дистанцирован, после того как ещё в самой ранней юности  сильно обжёгся, позволив себе по неопытности окунуться с головой в омут страданий от неразделённой первой любви. Войдя в возраст создания семьи, что для него предопределялось прежде всего комфортно-гигиеническими соображениями и требованиями общественной морали, он не искал чувственных наслаждений, внешней красоты и особых внутренних качеств избранницы, а изначально был настроен на выбор девушки с умиротворённо-спокойным характером, гарантирующим его от неприятностей в семейной жизни на всём её протяжении. Ему повезло: супруга вот уже на подходе к «серебряной» свадьбе не доставляла ему никаких хлопот, то есть исполняла в полной мере ожидавшееся от неё главное предназначение. Такая же, как и муж, миловидная и пухленькая, она исправно пребывала рядом, не требуя взамен ничего из ряда вон выходящего, всегда довольная своим положением, мужем, детьми и тем, как она устроилась в этой жизни. Родителей она держала на отдалении, подруг не имела, о связях на стороне и не помышляла, содержала дом в почти идеальном порядке, готовила, обихаживала домочадцев, поддерживала в семье культ мужа и отца.
Наибольшие же сложности в реализации жизненных установок Александр Александрович испытывал от контактов со всякого рода руководством, причём настолько, что была бы его воля, он и вовсе отказался бы от напрягавшего его почти каждый раз общения с начальниками всех уровней. Но воли его на то не было, больше того, избранная им административно-бюрократическая сфера деятельности, привлекавшая его минимумом затрат каких-либо усилий, в сравнении с другими вариантами получения средств к безбедному существованию, не предполагала ничего иного, как нахождение в постоянной подчинённой зависимости от вышестоящего руководителя, с которым приходилось волей-неволей выстраивать отношения. И Александр Александрович научился этой, оказавшейся, в общем-то, нехитрой науке. Несмотря на минимальную исполнительскую отдачу и полное отсутствие хотя бы показной инициативы, он выезжал на личном обаянии, непробиваемом терпении и неприкрытом заискивании, неизменно заручаясь симпатией, казалось бы, поначалу неприступных и немилостивых к нему начальников. Нередко приходилось добавлять в этот коктейль или компот отношений проявление особого внимания к тому, что называется человеческими слабостями, которые есть у всех, даже у самых высоких руководителей, и уж совсем редко, но всё же случалось, прибегать к завуалированным или прямым подношениям.
Не строя перед собой грандиозных жизненных задач, в полном соответствии с настроенностью на постоянное умиротворение, Александр Александрович постепенно  пришёл к выводу, что наилучшим образом его представления о создании комфортного благополучия могут реализоваться в случае выезда в долгосрочную загранкомандировку, что во времена развитого социализма за несколько лет работы гарантировало материальное благосостояние, недостижимое за всю трудовую деятельность на благо страны, но без выезда за её пределы. Появившееся неудовлетворённое желание давало о себе знать и подталкивало  Александра Александровича к тому, чтобы в своём ритме, без больших усилий и ощутимых затрат внутренней энергии, но всё же двигаться к задуманному эталону существования под названием  «загранработа». Нельзя сказать, чтобы продвижение в исполнении Александра Александровича имело постоянный курс по заранее выверенному фарватору, как и многое в его жизни, оно было неспешным, а порой и останавливалось вовсе, попадая в житейские заводи, а то и в затхлый пруд, и лишь временами в нём наблюдалось некоторое оживление. Но он в полном соответствии со своей жизненной установкой не унывал, а спокойно ждал, когда появится хоть какой-то намёк на возможность дальнейших шагов в искомом направлении, и, нет, конечно же, не устремлялся туда сломя голову, а просто-напросто пользовался ситуацией. Как это было, если уж говорить честно, с выпавшим ему счастливым билетом, когда вместе с невестой он получил в качестве бонуса тестя – крупного внешнеторгового чиновника.

И вот наконец-то ни шатко, ни валко, но всё же достиг Александр Александрович своей цели и оказался специалистом по торговле чем-то там в одной Центрально-европейской стране. Поздновато, конечно. В его годы сверстники и сокурсники уже возглавляли самостоятельные подразделения, а кто-то, став кандидатами всевозможных наук, уже стоял на пороге докторства, он же вынужден был довольствоваться положением рядового исполнителя, но там, где и хотел быть, то есть за пределами Отечества, где зарплата выплачивалась в иностранной валюте, а материальное благополучие дождём сыпалось на него в виде недосягаемых на Родине модной одежды, обуви, радиоэлектроники и уже заходило на горизонте набухающей тучей, несущей личный автомобиль.
Александр Александрович любил хорошо одеваться, что со временем стало для него не просто желанием или прихотью, а превратилось в составную и неотъемлемую часть его жизненного кредо, не только приятного, но и работающего на сохранение и приумножение достигнутого. Всегда безукоризненно подстриженный, как если бы каждый день посещал личного парикмахера, выбритый, источающий запах дорогого одеколона, он был просто обязан одеваться не только аккуратно, но и с претензией на знание моды и наличие вкуса. Только в этом случае житейские и производственные сложности и недоразумения обтекали, не задерживаясь, его приятные во всех отношениях формы, а незначительные пожелания с его стороны (он предпочитал все крупные проблемы делить на мелкие составные части, которые проще было разрешить малыми усилиями) осуществлялись как само собой разумеющиеся. Поддержание в надлежащем виде собственной внешности было делом непростым, в котором нельзя было выйти за границы золотой середины. Покажи он себя выше ростом или крепче сложением, то мог бы вызвать зависть у тех из мужчин, кто этими качествами не обладал, но не позволительно было и распускать приятную полноту больше допустимого. То же и с одеждой. Излишнее щегольство так же было не только напрасным, но и небезопасным, поскольку могло вызвать зависть, а невнимание к аккуратности и стилю – обвинение в скаредности. Но Александру Александровичу удавалось избегать крайностей и как опытному лоцману уверенно прокладывать курс установления и поддержания отношений по своим правилам.
В эти тёплые дни благодатной в Центральной Европе осени, во времена, отстоявшие на доброе десятилетие от начала присной памяти перестройки, он предпочитал очень нравившийся и шедший ему стиль, позволявший носить одежду одного тона или даже цвета, например его любимого светло-бежевого или, по-другому, – кофе с молоком. Не сразу, экономно выбирая желаемое в местах распродаж, он собрал весь необходимый комплект одежды и аксессуаров, вплоть до галстуков, носков, туфель и ремня. Были у него и такого же цвета рубашки, но он предпочитал им светло-голубые. Последней точкой в  подборе делового костюма стала покупка светло-бежевого лёгкого плаща и модной шляпы с короткими полями. Знакомые женщины таяли от его вида, а он, принимая их внимание и понимая его природу, пользовался им в своих корыстных интересах, никогда не заходя за опасную черту сближения, памятуя о всех нежелательных последствиях, которые за этим могут последовать в их маленьком советском коллективе, неминуемо сопровождаемых личными неприятностями, чего он всегда избегал.
Александр Александрович прикупил, тоже выгодно на распродажах, такого же модного цвета вельветовые джинсы, свитер, легкую куртку и спортивные тапочки, и заранее представлял, как будет выходить в этом наряде на веранду собственного дома в ближайшем Подмосковье; не какой-то там полуразвалившейся, замшелой, деревянной дачи, а именно дома, двухэтажного, кирпичного, под крышей из оцинкованного железа, газифицированного, с водой и канализацией, доставшегося его семье по наследству от тестя после непростого судебного процесса с какими-то его дальними родственниками, что отняло время и средства и обрекло на ненавидимое им нервное напряжение, но в результате стоило того. И вот весь такой загранично-стильный выходит он поутру из собственного загородного дома в бежевом на фоне тоже почти бежевых стен и делает несколько шагов по песчано-бежевой дорожке сада по направлению к личному автомобилю.
На этом месте мечты прерывались, поскольку автомобиля у Александра Александровича ещё не было и его покупка только планировалась, однако задерживалась по двум причинам: потенциальный хозяин ещё не определился с маркой машины, а кроме того, не располагал достаточными средствами. И если со второй частью проблемы всё обстояло более-менее понятно: основная часть денег уже была собрана, остаток же гарантированно накапливался в течение пары месяцев, то по первой части возникали некоторые проблемы выбора, который, собственно говоря, был невелик, но всё же существовал и докучал своим присутствием. Вариантов было два: Жигули шестой модели бежевого цвета либо Волга, поставлявшаяся в Центрально-европейскую страну в чёрном или белом, редко – голубом вариантах. Непростая ситуация: Жигули без малого вдвое дешевле и исключительно желанного цвета, Волга – существенно дороже, но значительно престижнее, однако подкачала с окраской.

Пребывавший в непростых размышлениях Александр Александрович призадумался было даже о приобретении подержанной иномарки, имея перед глазами притягательный, но одновременно курьёзный пример.
В скромном пятиэтажном доме, где он проживал с семьёй среди местной публики, ответственным за поддержание чистоты и технического порядка служил вполне себе ещё крепкий и моложавый на вид пенсионер. Мастер на все руки, завершивший работу не по возрасту, а по причине особого статуса профессии – газосварщик, остававшееся у него свободное время посвящал восстановлению автомобилей едва ли не из хлама. Казус же заключался в том, что они на пару с таким же коллегой-пенсионером привели в идеальное состояние доставшийся тому за бесценок почти умерший Роллс-Ройс, на котором новый хозяин не только стал постоянно ездить, но и парковал его под окнами своей муниципальной квартиры в спальном районе среди сереньких и скромных,  в полном соответствии с положением и статусом проживавших там владельцев, малолитражек. Раздражённые невиданной по наглости роскошью соседи в судебном порядке выразили своё недоумение по поводу правомерности получения государственной пенсии розовощёким владельцем блистательного во всех смыслах лимузина. А, кроме того, не сумев сдержать очередного прилива классовой ненависти, выломали украшавшую радиатор фирменную фигурку «Апофеоз страсти», для которой тогда ещё не было придумано специальное место в решётке радиатора для укрытия от вандалов на время стоянки автомобиля. Суд не нашёл состава преступления в действиях владельца выбивавшейся из общего ряда машины и оставил ему пенсию в полном объёме, негласно посоветовав избавиться от неё, дабы не иметь в дальнейшем неприятностей.
Домоуправитель Александра Александровича не стал повторять ошибки приятеля и в восстановленном ими совместно тоже недешёвом, а в прошлом откровенно шикарном Мерседесе оставил в неприкосновенности ржавчину по всем сторонам кузова, прогрызшую его местами до сквозных дыр, что, однако, нисколько не влияло на ходовые качества немецкого лимузина, имевшего первоклассную техническую начинку и обволакивавшего внутри салона роскошью хозяина вместе с потрясающей красоты женой-югославкой и двумя очаровательными детишками.
Александр Александрович почти соблазнился предложением двух мастеровых товарищей сделать ему за сносную плату приличный автомобиль из любой рухляди с покраской в выбранный им цвет, но тут кем-то из Москвы был привезён рассказ о том, как знакомый им коллега по ходатайству партсобрания был изгнан из рядов внешторговцев за то, что осмелился вернуться из командировки на старенькой БМВ. Не помогли и подкреплённые документально заверения бедолаги в том, что приобрёл он иномарку по той простой причине, что стоила она дешевле нового отечественного автомобиля, на покупку которого он – многодетный отец – за годы командировки не сумел накопить. Александр Александрович, быстренько сопоставив оба случая, решил не дразнить людей, которые, несмотря на различия соцсистем в двух государствах, оказались предельно схожими в проявлении таких сокровенных человеческих качеств, как зависть и жадность.

Александр Александрович, не помышляя распространять это в качестве всеобщего закона на многих,  твёрдо знал про самого себя, что присущее ему терпение в конечном счёте всегда выводит его на единственно правильный выбор, быть может, не приносящий максимальную выгоду, но заведомо уберегающий от ущерба, то есть укажет любимый им фарватер золотой середины. Знал он также, что после продолжительных раздумий или даже некоторых переживаний по какому-то поводу, жизнь, в поощрение его верности всё тому же несомненно положительному качеству, могла преподнести не только верную подсказку, но и настоящий подарок. Именно так воспринял Александр Александрович известие о том, что в местное отделение «Автоэкспорта» привезли на продажу Волги вожделенного им светло-бежевого цвета. Сообщил об этом представитель этой организации, считавший себя приятелем Александра Александровича, поскольку тот уже неоднократно обращался к нему по поводу консультаций по отечественным автомобилям.
Скрывать интерес, чтобы показным равнодушием повлиять на окончательную стоимость товара, не имело никакого смысла, поскольку совторговцы от заявленной государством цены не отступали, поэтому потенциальный покупатель, бросив все свои дела, примчался на место разгрузки, когда часть машин ещё находились на стапелях двухъярусных прицепов привезших их грузовиков. И точно: среди черно-белых с редкими вкраплениями голубых Волг стояли две нужного ему цвета.
Представитель «Автоэкспорта» широким жестом пригласил Александра Александровича к осмотру, заранее радуясь тому, что с его помощью пристроит одну из машин неходового у местных жителей цвета, присланных ему едва ли не в отместку за малые подношения руководству, несмотря на его неоднократные обращения в Москву с запросами исключительно белых, пользовавшихся всё ещё вниманием у таксистов, и чёрных, покупаемых из солидарности и обозначения своей политической принадлежности руководителями провинциальных организаций компартии. Однако для очистки совести совторговец показал Александру Александровичу случайно попавший к ним уникальный экземпляр Волги с более дорогой отделкой салона от модели для госструктур с индексом 31-02, но тот даже смотреть не стал в её сторону, резонно сославшись на не интересующий его радикально голубой цвет. С учётом предварительно озвученных претензий покупателя, выглядело это в его поведении вполне естественно, на самом же деле Александру Александровичу страшно хотелось оценить особенности этой модели, отдававшейся за ту же цену, что и все прочие Волги, пощупать обрамлённую мягким кожзаменителем, а не жёстким гремучим пластиком приборную панель, посидеть на обитых дорогущим велюром сиденьях, полюбоваться матерчатым, а не из белой клеёнки потолком, покрутить импортную магнитолу. Но он не позволил себе проявить интерес к уникальному варианту, памятуя о недавнем инциденте в одном из отечественных загранпредставительств, где рядовой сотрудник дерзнул приобрести чёрную Волгу этой самой модели – 31-02, от которой по каким-то причинам отказался заказчик из местных жителей, что его руководителю показалось нескромным, поскольку-де подобные машины предназначались исключительно в качестве персональных транспортных средств для начальствующего состава. Дело дошло до партийного разбирательства и досрочного прекращения командировки провинившегося, что приравнивалось к высшей мере административного наказания. Суть же конфликта заключалась в том, что разгневанный руководитель сам намеревался приобрести эту машину, но имел несчастье (или глупость?) обратиться за советом, подразумевавшим получение негласного разрешения, к своему начальнику в Москве, который по своей зарплате и помыслить не мог о подобной покупке, а потому многозначительно-неопределённо что-то промычал в ответ в трубку служебного телефона, что перепуганный подчинённый воспринял как однозначный запрет. Александр Александрович вовсе не желал попасть в подобную ситуацию, а потому полностью отдался выбору между двумя бежевыми машинами, что, по примеру Буриданова осла, могло бы продолжаться бесконечно долго, поскольку будущий хозяин задался целью сравнить поэлементно все детали обеих автомашин. Но на его счастье, уже через полчаса обнаружилась еле видимая царапина (или грязь?) на кузове одной из них – и выбор был сделан.
И тут неожиданно возникло препятствие иного рода – недостаток средств для оплаты дорогостоящей покупки. Но Александр Александрович был бы не самим собой, если бы не сумел применить весь имеющийся у него  арсенал воздействия для решения этой проблемы, самым простым вариантом для чего было упросить оставить машину на пару месяцев на стоянке фирмы до сбора всей необходимой суммы. Обаяние Александра Александровича поднялось на такую высоту, что могло сравниться разве что с его же неуёмным желанием заполучить выбранную Волгу в личное пользование, а также тем видом непереносимого горя, который он на себя напустил, не видя возможности сделать это сразу же и сейчас. Представитель «Автоэкспорта» проникся и предложил неслыханное: продать машину, не включая в цену немалый налог на добавленную стоимость, который в любом случае возвращался фискальной службой Центрально-европейской страны после вывоза товара за её пределы. Однако новоиспечённый владелец не намеревался в ближайшее время покидать понравившееся ему государство, а потому была избрана некая схема ухода от налогообложения, как оказалось, известная и уже применявшаяся на практике. В соответствии с ней автомобиль выезжал в одну припограничную страну, затем переезжал в другую и возвращался обратно. На границах делались соответствующие отметки в документах, чего для оформления возврата налога было достаточно. Главная же хитрость заключалась в том, что на машине менялись номера: выезд осуществлялся по одним, а возвращалась она уже с другими. Но и в этом больших проблем не возникало, поскольку достаточно было  не государственных, выдаваемых полицией, а перегонных, которых у представителя «Автоэкспорта» было предостаточно.

О бытующих приоритетах в повседневной жизни населения той или иной страны нередко можно узнать из порой не замечаемых мелочей. К примеру, такая, казалось бы, банальная вещь, как неизменно и часто повторяющиеся информация в местных радиопередачах. Как правило,  едва ли не повсюду – это сведенияо погоде, что интересует всех вне зависимости от места проживания. Но есть и различия: например, биржевые сводки в тех странах, что мнят себя финансовыми центрами; или актуальные курсы иностранных валют в других, что свидетельствует о нестабильности их собственных; либо сведения о дорожной ситуации, что важно для жителей крупных городов. В той Центрально-европейской стране, где временно жил и работал Александр Александрович, по радио, вслед за новостями и погодой, регулярно сообщали о пробках или их отсутствии на пограничных переездах, настолько она была мала и так плотно окружена соседями. Именно это обстоятельство и предполагал использовать с выгодой для себя новоиспечённый автовладелец.
Поначалу Александр Александрович планировал прихватить с собой в поездку жену, которая одним своим преданно-терпеливым взглядом вливала в него дополнительную порцию уверенности в себе, что было не лишним в предстоящем рискованном предприятии. Но, поразмыслив, последовал советам опытных товарищей и пригласил в спутники недавно приехавшего в страну молодого дипломата – на всякий случай подстраховаться его особым статусом. О цели их путешествия он рассказал попутчику в самых общих чертах, без нюансов, то есть не посвящая в суть.
В тот ясный, солнечный день решили выехать пораньше.  Машина Александра Александровича сразу же привлекла к себе стороннее внимание, хотя Волги ещё попадались среди такси в небольших городках и совсем уж редко в столице, вызывая недоумения возимыми на специальных дугах над крышей или сзади запасными колёсами, занимавшими иначе половину багажника. Началось с бензоколонки, где знакомый ему заправщик чуть не присел от неожиданности, когда увидел Александра Александровича не за рулём его служебного Опель-Рекорда, а автомобиля редкой в этих краях марки, которую он, чтобы потрафить постоянному клиенту, безостановочно расхваливал за прочность и основательность, вспомнив, однако, попутно, как совсем недавно «на одной из таких же» потёк бензобак, и пришлось вызывать пожарных. По дороге к границе внимание продолжалось, причём в отличие от предусмотрительно-комплиментарного работника бензоколонки, отнюдь не доброжелательного свойства; создавалось впечатление, что Волга, хотя и выдерживала в целом задаваемый потоком ритм движения, чем-то раздражала попутчиков. Со своими  немалыми габаритами, медлительным разгоном, затяжным торможением и увеличенным радиусом поворота она выглядела большим, неповоротливым жуком на узкой тропинке шустрых муравьёв-малолитражек, не говоря уже о несколько подотставших от веяний последней моды обводов громоздкого кузова с хромированными деталями, давно заменёнными на западных моделях чёрным пластиком.
С другой стороны, Александр Александрович, человек придирчивый и даже где-то привередливый, как ни старался, не находил в своей новой машине чего-то принципиально устаревшего, ущербного или неприглядного в сравнении с западными аналогами. О внутренних размерах и говорить не приходилось: верно было сказано в одном из фильмов – «прямо-таки малогабаритная квартира какая-то». Один из рукастых охранников попытался было недавно прикупить на свалке сиденья от подержанной Вольво, так задний диван от самого большого лимузина оказался на целую ладонь уже, чем в его Волге. Мощность – как мало у кого: за сотню «лошадок». И на карбюраторах ездят куда как чаще, чем на новомодном электронном впрыске. Нет подушек безопасности и АБС? Зато присутствуют ремни безопасности. А что касается антиблокировочной системы торможения, так посольские водители, которым, сколько они не пытались, так и не удалось заставить представительский Мерседес оставить чёрные полосы от шин на асфальте, уговорили посла за отдельную плату отключить её. Приёмник без магнитофона? Так это дело поправимое: Александр Александрович уже присмотрел подходящий на местном рынке, да к тому же съёмный. Рессоры сзади? Конечно анахронизм, зато какая комфортабельность и плавность хода на ямках и бугорках. Нет пятой повышающей передачи? А нужна ли она в стране, где толком и разогнаться-то негде? Да и вообще все эти технические споры и технологические премудрости перекрываются начисто самим фактом приобретения машины с годовым выпуском не более 60 тысяч экземпляров, из которых менее четверти идёт в продажу 270-миллионному населению всего Советского Союза.
Эта мысль грела. Однако, Александр Александрович остро чувствовавший настроение окружающих, ощущал себя неловко среди владельцев продукции западного автопрома, полагая, поддавшись исходившему от них настрою, находившимся на несколько ступеней ниже их в социальной иерархии. А потому закрыл все окна и пригнулся к рулю так низко, что со стороны его почти не было видно, как если бы водителя в автомобиле и вовсе не было. И даже солнышко, как бы сочувствуя и сопереживая Александру Александровичу, от смущения за него неожиданно спряталось за невесть откуда взявшимся облачком.
Но перед погранпереездом солнце вновь озарило бежевого цвета машину, как бы предвосхищая начало изменений в положении Александра Александровича, который, не снижая скорости, проезжал по свободной полосе, специально отведённой для транспорта, везущего лиц с дипломатическими паспортами, и, понемногу выпрямляясь и приподнимаясь над рулём, уже с осознанием собственной значимости и элементами гордости, несколько свысока поглядывал на стоявшую перед госграницей немалую очередь из тех, кто ещё недавно с явным высокомерием посматривали на его автомобиль. Оформление проезда и получение необходимого штампа в налоговой декларации также не заняло много времени, поскольку проходило через отдельное окошечко, тоже предназначенное для дипсостава.
Здесь следует дать некоторые пояснения для лучшего понимания той обстановки, в которой происходили описываемые события без малого сорокалетней давности. Мир был разделён самым радикальным образом на две системы: Восток и Запад, соответственно – социалистическую и капиталистическую. Центрально-европейское государство, на территории которого работал Александр Александрович, являло собой форпост капсистемы, хотя и с нейтральным статусом, а две страны, куда он собрался выезжать, относились к соцлагерю. Обе системы находились в состоянии «холодной» войны, отделялись друг от друга «железным занавесом» и готовы были к отражению внезапного нападения противника. Взаимные посещения граждан ограничивались до минимума, а знания друг о друге сводились в конечном счёте к тому, что одни, по представлениям других, жили состоятельно, но в моральном разложении и социальном загнивании, вторые же полагали о первых, что они живут в нищете и под неусыпным контролем государства. Правда же заключалась в том, что те, кто жил на Западе, действительно имели больший достаток, за который расплачивались перманентным состоянием добровольной кредитной зависимости, прикрываемой и оправдываемой гражданскими свободами, оказавшимися позднее на поверку больше декларируемыми, чем реальными. Проживавшие же на Востоке на самом деле тоже не бедствовали (особенно в тех двух странах, куда направлялся Александр Александрович), а в действительности же, как вскрылось позже, были обеспечены не хуже западных соседей, если посчитать на круг не только их зарплаты, но и всё нематериальное обеспечение – на медицину, образование, жилищное строительство и иное социальное вспомоществование,  исходившее от государства, требовавшего взамен всего-то проявления видимости лояльности. Но всё это обнаружится много позже, а пока граждане с обеих сторон посматривали друг на друга, если и не с явной враждебностью, то с немалым опасением. А ещё, если говорить о реалиях того времени, они были таковы, что разница в организации хозяйственной жизни по обе стороны «железного занавеса» приводила порой к таким перекосам, что стоимость ящика первоклассного чешского пива, купленного на восточной стороне, оказывалась по стоимости ниже того, что давали на западной за пустую стеклянную тару из-под него.
Так вот, Александру Александровичу с попутчиком предстояло совершить геостратегическое перемещение из одной социально-экономической системы в другую и обратно, и всё это за один световой день.
Выехав после прохождения первой – западной границы на нейтральную полосу в добрую пару сотен метров, для пущей важности за ветровым стеклом выставили советские загранпаспорта, но восточный солдат-пограничник долго не обращал на это должного внимания и всем своим расхлябанным видом демонстрировал полное неуважение к рядовому загранпаспорту Центрально-европейской страны, который по цвету и формату имел неосторожность (или наглость?) совпадать с зелёным колером диппаспорта под гордой аббревиатурой СССР. Бедняга понял  и осознал свою оплошность всего за десяток метров, остававшихся до капота подъезжавшей к нему Волги, встрепенулся и, вытянувшись по стойке «смирно», одновременно пытался застегнуть дрожащими руками расхристанный ворот гимнастёрки; но, так и не осилив  эти два взаимоисключающие действия, забросил автомат за спину и стал натужно отодвигать в сторону толстенный стальной шлагбаум, больше похожий на ствол гаубицы. Справившись с этим к моменту переезда через погранлинию машины советского производства с советским дипломатом, солдатик, посчитав, что приложенные усилия полностью реабилитировали его прежние упущения, вновь принял приветственную позицию, поедая глазами проезжавших и отдавая им честь по всей форме, если не считать того, что пуговку на вороте он так и не застегнул.
Пограничные формальности на восточной стороне прошли и того проще: молодцеватый офицер, едва завидев советские паспорта, подскочил к машине, лихо согнулся в направлении открытого окна, не забывая одновременно держать правую руку у фуражки, забрал документы и через считанные минуты вернул их со всеми полагающимися штампами. Вновь козырнул и пожелал уважаемым гостям счастливой дороги.
Дорога, если и не вела напрямую к счастью, то и не препятствовала этому, ничуть не уступая автобанам на западной стороне с их замечательным покрытием, всем полагающимся набором знаков и чёткой разметкой. Единственное, но принципиального свойства отличие заключалось в существенно меньшем числе автомашин, поскольку в этой стране, по кооперации внутри соцлагеря, из автотранспорта производились только автобусы, с каждым годом всё лучшего качества и во всё возрастающих объёмах; что же касалось легковушек, то местным жителям приходилось довольствоваться их поставками со стороны. Поэтому присутствовавшие на дороге не отличались разнообразием, свежестью и качеством: как правило, это были малоформатные чешские Шкоды и Вартбруки из ГДР с изредка попадавшимися и вовсе мелкими Трабантами оттуда же. На их фоне советские Жигули выглядели образцами солидности и показателями достатка хозяина. Волги и вовсе несли на себе печать роскоши и комфорта, доступного лишь немногим на самых верхних этажах власти и достатка, с которых они лишь на время и в силу суровой необходимости спускались для исполнения самых неотложных дел, по миновании которых, мягко шурша шинами, вновь возносились на привычную им высоту положения.
Солнце вновь вовсю сияло, отражаясь в кофейном блеске кузова, Александр Александрович гордо восседал над рулём, выставив локоть левой руки в открытое окно. В его фигуре, помимо осознания собственной значимости во всей её полноте, появилась монументальность с бронзовым оттенком, зримо усиливавшаяся и прибавлявшаяся с каждым восторженно-завистливым взглядом водителей, неизменно обгоняемых им маломощных малолитражек.
За столиком придорожного кафе Александр Александрович сверился с пометками в записной книжке и, оставив подобострастно согнувшемуся официанту монету западного достоинства, покрывавшего с лихвой все собираемые им за неделю чаевые, важно покинул заведение и, степенно погрузившись в машину, плавно вернул её на почти автобан, с которого, однако, скоро свернул на малоприметную и гораздо более узкую дорожку, поменявшую через непродолжительное время асфальт на то, что называется твёрдым покрытием и у нас почему-то имеет свойство в короткий срок полностью исчезать под натиском грузовиков и крупной сельхозтехники. Здесь же оно продолжало существовать и в глубине леса, куда Александр Александрович, следуя советам опытных товарищей, уверенно въехал и продвигался в сторону границы. Через пару километров, свернув на живописную лужайку и имитируя на всякий случай лёгкий перекус на крышке багажника,  на которой расстелили прихваченную с собой скатёрку, выставили термос, пластиковые стаканы и завёрнутые в пергамент бутерброды, Александр Александрович шустро, что при его комплекции трудно было от него ожидать, поминутно оглядываясь, сделал то, что у водителей называется «перебросить номера», то есть сменил одни, по которым машина въехала в эту страну, на другие, по которым она из неё должна была выезжать, и, проехав через соседнюю, в совершенно обновлённом с позиций административных признаков виде возвратиться в Центрально-европейское государство. Буквально через считанные минуты всё было готово, бутафория с пикником убрана, и движение продолжено.
Погранпереход на границе двух братских государств представлял собой дощатое строение, сродни тому, что у нас именуется хозблоком и ставится на дачных участках, то есть сарай для сельхозинвентаря с одним никогда не мытым окном и дверью с навесным замком. Внутри, видимо, присутствовала какая-то начинка в виде печурки, пары топчанов, шкафчика для служебных документов и крючков для одежды. Предельная скромность этого, с позволения сказать, служебного строения с одной стороны свидетельствовала, конечно же, об особых и доверительных отношениях между обоими государствами, что позволило им сэкономить на постройке двух отдельных погранпредставительств, а с другой – не позволяло и предполагать, что там присутствуют какие-либо ценные вещи вроде рации или сейфа, а в лучшем случае – полевой телефон с проводами, ведущими в диаметрально противоположные стороны.
Удивление водителя Волги и её пассажира увиденным на границе между двумя суверенными государствами по его величине и силе кратно перекрывалось эмоциями, пережитыми обоими пограничниками, до того мирно сидевшими под рябью солнечных зайчиков, прорывавшихся через шевелящуюся под лёгким ветерком лесную листву, на вынесенных из служебного помещения табуретках за простым деревянным столом и игравшими в самую мирную международную игру – шахматы. Увлекшись, они, видимо, не услышали или не придали значения мерному звуку приближающегося транспорта, или полагали, быть может, что в их глушь везут полагающееся им питание. Увидев же сверкающий лимузин, один из них вскочил, схватил зачем-то автомат и побелевшими от напряжения пальцами едва не передёрнул затвор для приведения его в боевое состояние; другой же, судя по размеренности движений и некоторой полноте, – прямой потомок совокупного Еврошвейка, ещё прочнее осел на табурете и лишь обозначил плавным движением руки направление, в котором находилось его оружие, прислонённое к стволу растущего неподалёку дерева. Машина напряжённо остановилась и дополнила немую сцену, продолжавшуюся до тех пор, пока солдатики не увидели в руке Александра Александровича, протянутой к ним через открытое окно, волшебным образом разрешающие все проблемы, советские паспорта, из которых зелёного цвета предусмотрительно был положен поверх служебного – синего. Почти полностью повторилась история, произошедшая на первой границе: автомат был закинут за спину, пилотка поправлена, но пуговка на гимнастёрке так и не застёгнулась. Солдатик принял стойку «смирно» и после  словесного приветствия готов был пропустить дорогих гостей без всяких формальностей дальше. Однако тем непременно  необходимо было соблюдение всех без исключения форм подтверждения погранперехода и погранпроезда.  Поняв их намерения, пограничник торжественно принял из рук в руки оба паспорта.
Но всё это касалось лишь одного пограничника, как если бы он уже получил необходимые на этот случай инструкции от своего начальства. Швейк же продолжал сидеть с отодвинутой в сторону рукой и немного пришёл в себя только после того, как коллега впрыгнул в служебное помещение. Лишь тогда он приподнялся над табуретом, попытался было тоже приосаниться, но, заметив отсутствие форменного ремня, оставил это занятие и поспешил в будку за своими штампами, столкнувшись в дверях с уже выходившим  собратом, выбив при этом у него из рук коробочку со служебными причиндалами. Тот кинулся их собирать, а найдя все принадлежности и убедившись в их исправности, а также, восстановив на лице и в фигуре присущую его положению и важности происходящего солидность, сел за стол и приступил к проставлению штампов о пересечении госграницы.
Через некоторое время, отдуваясь и безуспешно пытаясь на ходу затянуть найденный форменный ремень, в створе хозблока появилась и реинкарнация Швейка со своей служебной коробочкой подмышкой.
Оба пограничника священнодействовали над документами: согревали своим дыханием резинки штампов,  вдавливали их в страницы паспортов, помогая всем своим весом и с видимым удовлетворением любуясь получившимся результатом, так и не вспомнив потом, когда они этим занимались в предыдущий раз. После чего постранично показали свою работу проезжающим, комментируя её на смеси русского, своих и языка Центрально-европейского государства.
Отъезд Волги был обставлен в лучших традициях парадной выучки, но с расстёгнутой пуговицей у одного и без лишнего в лесных условиях ремня у другого. Немного постояв в не привычном для них положении, провожая взглядом отъезжающий блеск светло-бежевого кузова и вдыхая пыль с колёс экипажа, увозящего потревоживших их иноземцев, оба пограничника с облегчением вздохнули (или выдохнули?) и, подняв предусмотрительно отставленную в сторону от стола на землю шахматную доску, продолжили игру.

На другой стороне от границы дорожка ничем не отличалась от той части, что вела к ней: всё тот же плотный грейдер с покрытыми зелёной травкой обочинами через тщательно вычищенный лес крупных буков и вязов, державших зелёный свод на серых прямых колоннах стволов, переходящих на одном для всех уровне в строгую готику ветвей. Всё повторилось в обратном порядке: перед выездом из леса на дороге появился асфальт, а её ширина последовательно прибавлялась, приобретая положенные для главной в стране трассы размеры. Путь до столицы второго Восточного государства оказался, как повсюду в Центральной Европе, непродолжительным.
Движение в богатой собственными традициями автомобильного производства стране выглядело существенно оживлённее в сравнении с предшественницей: тут по-хозяйски сновали проворные последних модификаций новенькие Шкоды, попадались начальственные чёрные Татры, разбавленные в потоке всё теми же советскими Жигулями и Москвичами, Трабантами и Вартбруками из ГДР, польскими Варшавами и Фиатами. Волг же не было вовсе, и Александр Александрович, воодушевившийся удачным прохождением  уже нескольких этапов его плана, чувствовал себя едва ли не хозяином положения в местном транспортном потоке: он ещё больше приосанился, закинул голову назад и выставил левый локоть в открытое окно, насколько это было возможным при его малом росте и плотной комплекции. Он купался во внимании проезжавших мимо водителей, с откровенной завистью смотревших на счастливого обладателя автомобиля, предназначавшегося, по их представлениям, для высокого руководства, и державших почтительную дистанцию, боясь приближаться к дорогостоящей машине.
Совершенно растаявший в атмосфере всеобщего почитания, Александр Александрович решил  отпраздновать на широкую ногу почти удавшееся предприятие и пригласил молодого дипломата в самый дорогой столичный ресторан, что обошлось ему в стоимость хот-дога из уличного киоска в Центрально-европейском государстве. После сытного обеда с кружкой пива и рюмкой крепкой местной настойки  он и вовсе разошёлся в тратах и купил хрустальную люстру и огромный луковичный сервиз, из белого фарфора, покрытого простеньким, никогда не меняющимся кобальтовым орнаментом из овощей и цветочков – настолько дорогой, что люди на Западе, пользуясь  не проходящей столетиями модой, собирали его всю жизнь по отдельному предмету, покупая или получая их в подарок по большим торжествам, а жившие на Востоке и вовсе не смотрели в его сторону, считая неприлично-недоступным.   Перед отъездом из серо-скромной столицы Александр Александрович, проигнорировав её исторические достопримечательности, заявив, что знаком с ними по предыдущим приездам (что не было полной правдой), а у молодого коллеги для этого ещё вся командировка впереди, произвёл оптовые закупки в продовольственном магазине, что опять-таки обошлось ему не дороже посещения западной булочной, отвечая на вопрошающе-недоумённые взгляды кассирш одной фразой: «У нас свадьба», не давая себе труда осознать, понимают ли они его или нет.
В результате у Волги оказались полностью забитыми не только багажник, но и всё объёмное пространство за передними сиденьями, что неминуемо привлекло бы коррупционное внимание на восточной границе и вполне обоснованное недоумение по причине  несоответствия нормам провоза на въезде в Центрально-европейское государство,  если бы не безмолвно, одним своим присутствием отвечающее на все возникавшие  вопросы наличие дипломатического паспорта молодого сотрудника посольства. Нацелившийся было на предвкушаемую мзду восточный пограничник наткнулся на него, как на каменную стену и, не говоря ни слова, дал отмашку жезлом на проезд машины, что стало конечным пунктом и своего рода апофеозом в проявлении Александром Александровичем гордости и тщеславия. Его западный коллега позволил себе через окна, не открывая двери, пристально осмотреть груз внутри автомобиля и тщательно пролистать паспорта и документы на транспортное средство, что заняло несколько больше времени.
И хотя процедура пересечения последней границы прошла беспроблемно, и, казалось бы, есть повод радоваться полному успеху задуманного и осуществлённого, Александр Александрович заметно сник, как если бы из него выпустили воздух: он стал меньше ростом, куда-то сразу же подевалась горделивая осанка, левый локоть убрался из створа окна и прижался к телу, голова поникла, взгляд потух. К хозяину изделия советского автопрома вернулось осознание его отсталости в сравнении с безраздельно господствующей на территории Центрально-европейского государства западной техникой. Сопровождаемый снисходительно-ироничными взглядами обгонявших водителей, Александр Александрович опять пал духом (а солнышко вновь зашло за тучку), и оставался в таком состоянии до въезда в служебный гараж, откуда вывел на свет слегка запылившуюся от полугодовой стоянки Волгу лишь накануне своего очередного отпуска для её перегона на Родину.
Представитель «Автоэкспорта» оказался удовлетворён представленным ему документом, по которому происходило списание налога на добавленную стоимость с автомобиля, якобы вывезенного за пределы Центрально-европейской страны. Но история на этом не закончилась. Александр Александрович не был бы верен себе и пошёл бы против своей натуры, если бы не воспользовался в полной мере ещё одним вариантом снижения цены на купленную машину, подсказанным ему другим приятелем – руководящим сотрудником страховой компании. И им грешно было не воспользоваться, поскольку за только входившие в моду электронные часы с цифрами на экране вместо банальных стрелок, Александр Александрович достал справку о якобы произошедшем ДТП с его, застрахованной на Западе, Волгой в родном Подмосковье, приведшем к её почти полному разрушению. Ещё пара сувениров того же пошиба позволила получить нотариально заверенный перевод соответствующего документа с приложением к нему нескольких леденящих душу снимков разбитой машины светлого цвета (на самом-то деле она была не кофейно-бежевой, а нежно-голубой, но какое это имело значение, если всё происходило в эпоху чёрно-белых фотографий, а нужные номера на искорёженных бамперах сохранились в безупречном качестве и без труда прочитывались). В результате Александр Александрович, вновь обретя самую осанистую из всех известных ему фигур собственного тела, гордо ездил, выставив левый локоть в открытое окно, на почти бесплатно доставшейся ему Волге по маршруту от шикарной трёхкомнатной квартиры в центре столицы до собственного дома из светлого кирпича в ближайшем Подмосковье, где поражал соседей не только изяществом манер, но и отлично сидящим на нём светло-бежевым костюмом с ботинками и носками в тон.

Так продолжалось несколько безмятежных лет после возвращения Александра Александровича из загранкомандировки, по прошествии которых он несколько заскучал, почувствовав потребность в обновлении. Началось с одежды. Мода менялась, и Александру Александровичу пришлось отказаться от шикарного бежевого костюма с широкими брюками и пиджаком на трёх пуговицах, как безнадёжно устаревшего, в пользу тёмно-синего пиджака, имевшего в соответствии с последним трендом уже две пуговицы, узкие лацканы и два разреза сзади, и брюки, обтягивавшие его более чем плотные ляжки. В квартире поменяли мебель, в загородном доме обновили гардины и кое-что пересадили в саду. Но всё-таки чего-то не хватало. И Александр Александрович понял, что обновления требует и автомобиль, который, однако, по бытовавшим в те времена представлениям, когда машины переходили по наследству от отца к сыну, а то и от деда к внуку, находился ещё в младенческом возрасте первичной обкатки. Да и менять было не на что, в том смысле, что Волга находилась на вершине доступного рынка и ничего более лучшего на нём не предлагалось. Все её мыслимые изменения Александр Александрович уже произвёл: поставил комплект сидений от иномарки, наклеил по бокам молдинги, заменил колпаки, установил импортную магнитолу. Оставались немыслимые варианты тюнинга, к которым он долго присматривался, но на которые потом всё-таки, видимо от скуки, решился.
Знакомые посоветовали для увеличения мощности отполировать внутри впускные и выпускные коллекторы двигателя: вроде как после этого цилиндры лучше наполняются горючей смесью и освобождаются   от неё. Бравые механики из Прибалтики за неумеренную плату полностью разобрали двигатель, произвели с ним оговоренные манипуляции, существа которых никто не видел, и вновь всё собрали. После этого следовало почувствовать существенную прибавку в динамике, а тем, кто этого не ощутил, оставалось, закатывая глаза и надувая щёки, важно рассказывать мало что понимающим слушателям о том, какие преимущества получила обновлённая Волга, ставшая после этой манипуляции необыкновенным автомобилем.
Но, как это бывает с любителями татуировок или поклонниками пластической хирургии, так и с тюнингом – стоило только начать, и остановиться уже невозможно.
Ещё одни знакомые посоветовали сделать автомобиль по-настоящему вечным, для чего уже другие бравые мастера, предварительно основательно освободив кузов, обдирают его безжалостно от краски и по девственному металлу тонким слоем брезентовой лапой наносят расплавленное олово, а потом грунтуют и профессионально красят в первоначальный цвет. Александр Александрович долго противился этой форменной экзекуции над собственным автомобилем, но потребность в обновлении взяла верх – и он встал в очередь на заказ, которая, однако, несколько раз отодвигалась по той банальной причине, что даже ему, с его огромными связями, не удавалось достать краску нужного колера. Наконец всё, что называется, срослось: и время у мастеров освободилось, и краска нашлась, и желание у хозяина не пропало. В неделю всё было готово, и Александру Александровичу оставалось только расплатиться и удивляться качеству произведённых работ: Волга предстала перед ним в настолько первозданном виде, что мастерам, чтобы их не заподозрили в жульничестве, пришлось показывать хозяину специально сохранённые в нескольких изнаночных местах – под капотом и крышкой багажника – следы своей работы с не закрашенным слоем олова (к слову сказать, по примеру того, как опытные продавцы тушек кроликов всегда оставляют в целости одну из лапок, чтобы избежать обвинений в том, что они торгуют кошками). Получился вечный автомобиль: ржа кузов не берёт, а потому ремонтируй или меняй себе неисправные агрегаты и пользуйся им не ограниченное время.
Но ничто не вечно под луной.

Иван не хотел идти в этот рейс. Вернувшись уже как пару лет из армии, он и до областного центра ещё не доезжал, да и по своему районному ездил с немалой опаской, хотя там ещё не было ни одного светофора, а на перекрёстках все водители замирали, едва увидев его громадный КамАЗ с прицепом. То ли дело родные сельские просторы, где он сам себе хозяин, нет ни одного ГАИшника, и его таких размеров единственный в колхозе грузовик загодя все не только видят, но и слышат, а потом ещё долго чувствуют в чистоте деревенского воздуха гарь отработанной солярки. И вдруг на тебе – столица! Тут от одних знаков голова закружится, не говоря уже о милицейских инспекторах, пристально посматривающих на иногордние номера. Но председатель уговорил его, пообещав немалые трудодни, лишь бы угодить какой-то столичной шишке, которой районное начальство пообещало вдоволь навоза на приусадебный участок. К тому же знакомые водители рассказали, что уходить с кольцевой дороги и заезжать в сам город ему без надобности. Главное же  – не заблудиться на поворотах-разворотах, для чего дотошно объяснили, как проезжать по «клеверному листу», и нарисовали на тетрадочном листе его маршрут по МКАД.
Легко им, бывалым, всё видевшим и испытавшим, с прибаутками и матерком подбадривать не имевшего их опыта Ивана, а каково ему, впервые попавшему на дорогу с двумя рядами в каждую сторону, пугающемуся беспечно снующих под колёсами его солидного грузовика легковушками. Пару раз его даже останавливали для проверки документов, но уже на дальних подступах, почуяв крепкий запах важного груза, инспекторы оставляли его в покое и, не подходя близко, энергично махали жезлами, прогоняя подальше от их красивых, приподнятых над дорогой, застеклённых по всему периметру будок. Не без труда, но ему всё же удалось выехать на кольцо в нужном направлении. Теперь – не пропустить съезд, пятый по счёту, что он твёрдо помнил из нарисованного ему старшими товарищами плана. И ещё Иван точно знал, что Москва находится от него справа, и опасался даже смотреть в ту сторону, где за зеленью леса виднелись высоченные дома, подступавшие порой непосредственно к дороге. Туда ему не надо ни под каким видом – на пятом повороте он уйдет влево, в сторону от столицы и поедет в глубь области, разыскивая усадьбу высокого начальства.
Его подвело желание как можно скорее вырваться из притяжения столицы, покинуть пределы кольца: он совершенно запамятовал, что у этой дороги свои правила, и для того, чтобы уехать влево, вначале надо повернуть направо, на эстакаду. Вспомнил Иван об этом, уже проезжая малозаметный указатель съезда вправо на дорогу, ведущую к цели его маршрута. Поворачивать из левого ряда, куда он по шофёрской привычке перестроился, было рискованно для соседей и опасно для тяжёлого грузовика, который мог не выдержать подобного манёвра и опрокинуться. Ивана прошиб пот от свалившейся на него череды вопросов, каждый из которых превращался в проблему. Что делать? Где и как разворачиваться? На следующей эстакаде? А там вновь на МКАД? А где искать съезд с кольца, он ведь не нарисован товарищами в его тетрадочном листе?
Сгоряча он едва не остановил КамАЗ посреди дороги, но вовремя опомнился и даже мысленно представил, к каким бедам могла бы привести допущенная в минуту слабости оплошность. Это немного отрезвило Ивана и он, вернув хладнокровие и расчётливость, решился на самый простой и потому правильный, по его мнению, вариант – не мудрствуя, развернуться прямо на МКАД безо всяких там эстакад.
Здесь необходимо сделать отступление и напомнить о том, какова была МКАД тех лет. Для своего времени она была вполне себе современной  и удовлетворявшей потребностям тогдашнего уровня автомобилизации дорогой, и существенно отличалась от её нынешнего вида, представляя собой относительно мало загруженную трассу с двумя полосами движения в каждую сторону, разделённую нешироким, заросшим сорной травой промежутком земли с невысоким, чуть выше обычного бордюра  бетонным препятствием, которое время от времени прерывалось заасфальтированными участками, специально оставленными для особых случаев, что давало возможность переезда с одного направления на другое.
Иван посчитал, что его ситуация как раз и есть такой вот самый что ни на есть особый случай и решился на проезд через такой разрыв, ринувшись всей громадой своего грузовика на разворот в обратную сторону. Но не сразу, не с бухты-барахты, а в третий или четвёртый попавшийся ему на глаза перерыв в бетонном препятствии, когда сзади на своей полосе он никому не мешал торможением и по встречной никому не препятствовал неожиданным выездом. 
На его беду в этот же самый момент с эстакады съезжала светло-бежевая Волга Александра Александровича, которую Иван, направивший всё свое шофёрское внимание на пустовавшую, как он полагал, дорогу за и под эстакадой, не увидел. Не разобрался в складывавшейся на его глазах, в общем-то, простой ситуации и Александр Александрович, смело выкатывавшийся на пустующую, по его представлениям, МКАД, не предполагая, что через несколько мгновений окажется перед непреодолимым препятствием в виде разворачивавшегося КамАЗа, что навсегда развеет иллюзии о вечном автомобиле, разбив его в хлам без надежд на восстановление совсем недавно покрытого тонким слоем расплавленного олова и свежепокрашенного дефицитной краской кузова.
Иван попытался было спасти ситуацию и резко вывернул руль влево, уходя от наступательного преследования невесть откуда взявшейся Волги, но всё было тщетно и привело лишь к тому, что прицеп развернуло, он складнем сложился с грузовиком, и они оба опрокинулись. Сверкающему в последний раз краской роскошному автомобилю, водитель которого что есть силы вцепился в руль и отчаянно жал на тормоз, это не помогло: машину от безжалостного удара в металлическую конструкцию рамы упавшего грузовика помяло настолько, что приехавшие милиционеры определяли её марку по оставшимся на капоте и багажнике фирменным знакам. Долго возились и с опознанием  цвета кузова, полностью покрытого вывалившимся на него навозом.

На поправку здоровья и реабилитацию Александру Александровичу понадобилось несколько месяцев. Вначале военный госпиталь, куда он устроился по блату, потом три заезда подряд в санаторий  и, наконец, дома. Волга восстановлению не подлежала. На покупку новой средств у него уже не было, да и возможностей, собственно говоря, тоже, поскольку свободной продажи не существовало, а привилегий на внеочередное приобретение он не имел и в помине.
Но судьба приберегла для Александра Александровича ещё один, не менее чувствительный, удар, как если бы решила уравновесить чередой неприятностей все те подарки, что были ему преподнесены в предшествующий период жизни, отличавшийся так желаемыми им исключительными благополучием и комфортом.
Оказалось, что прокладываемая на юг страны суперсовременная трасса будет проходить через участок, на котором стоял бежевого цвета загородный дом Александра Александровича. Об изменениях конфигурации федерального шоссе не могло быть и речи. Предлагаемая государством денежная компенсация отстояла настолько далеко от реальной рыночной стоимости ухоженного участка и кирпичного дома, что её едва хватило на щитовую хибару в недавно организованном садовом товариществе на осушенном болоте в удалённом районе Подмосковья, где ему выделили шесть соток земли. Перед разрушением семейной гордости, вставшей препятствием на пути строительства, из него в срочном порядке эвакуировали дачный скарб, кое-как размещённый в опустевшем гараже и залезший своей наиболее ценной частью в трёхкомнатную квартиру, изрядно потеснив хозяев.
Бытовые неурядицы сказались на настроении и поведении Александра Александровича, потерявшего не только главную цель своей жизни – создание исключительного свойства благополучия и приятной неги вокруг собственной персоны, но и многое из того, что было добыто и достигнуто для этого немалыми трудами и усилиями за последние годы. Отпала нужда в маске приятного во всех отношениях человека средних лет с лёгкой полнотой и едва заметной лысиной, улыбавшегося каждому встречному и имевшего непревзойдённое никем умение вести милейшие беседы на интересовавшие собеседников темы. Наружу вышло реальное существо холодного эгоиста, мало заботящегося на самом деле о ком бы то ни было ещё кроме себя, что сразу же проявилось в отчуждённости, доходящей до озлобленности, и отсутствии  элементарной аккуратности в одежде. Куда подевались мягкие манеры, не зависящий от погоды блеск обуви, где известные всему окружению стрелки на брюках, о которые, казалось, при желании можно было затачивать карандаши? Всё это как-то сразу померкло и испарилось, оставшись недоуменным воспоминанием у знавших Александра Александровича в прошлом. Некоторое время к произошедшим в нём переменам относились с пониманием и терпением, оправдывая случившимися с ним житейскими неприятностями и проблемами со здоровьем, и ожидали возвращения Александра Александровича в прежнее, привычное для его окружения состояние. Однако этого не происходило, и запас доверия иссяк.
Александр Александрович запил. Началось с нескольких рюмочек элитных напитков, привезённых из заграницы, а когда от них остались лишь пустые бутылки с красивыми этикетками, то в ход пошёл любимый им ещё со студенческих времён портвейн, поначалу достойного качества, а потом подешевле, пока не дошло до низовой ценовой категории.
Жена, немного посопротивлявшись новым жизненным обстоятельствам, в силу своего мягкого и покладистого характера решила не тратить силы на серьёзную борьбу за мужа и ушла от него. На работе Александру Александровичу устали сочувствовать в его неприятностях, и, памятуя о том, что до выхода на пенсию ему ещё далеко, стали последовательно, по мере потери им былого лоска и авторитета, понижать в должностях, и, придравшись однажды к прогулам и появлениям на службе в нетрезвом виде, уволили.
Александр Александрович обрюзг, постарел, приобрёл нездоровую полноту, стал совсем неаккуратен, перестал следить за собой и у него начисто испортился характер: он окончательно превратился в брюзгу. После развода переехал в однокомнатную квартирку в удалённом районе, которая ему досталась в результате размена его прежней трёхкомнатной в центре города. Жизнь Александра Александровича пошла на спад по всем направлениям: он стал мало общаться с людьми, делая это лишь в случае крайней необходимости, его интересы сузились до удовлетворения потребности в выпивке, средств на что с приходом перестроечной нищеты у него катастрофически не хватало.
На момент прощания с нашим персонажем (уже не героем) явственно просматривалось то недалёкое время, когда ночлег в тёплом благоустроенном жилье с возможностью вскипятить чайник, сварить пельмени и помыться будут мелькать в его постоянно затуманенной алкоголем голове лишь редкими всполохами воспоминаний, как о чём-то далёком, приятном и уже недостижимом.








Август-октябрь 2021 г.
П. Симаков