Санки

В годы детства и отрочества Прокопа зимой все городские жители занимались физкультурой и спортом на свежем воздухе. До позднего вечера во всех дворах шайбы отчётливо стучали о бортики хоккейных  коробок, замирая исключительно на время телевизионных трансляций матчей ведущих команд или игр сборной. Мальчишки рубились там самоотверженно и по-настоящему, как их кумиры, неизменно радовавшие своими чемпионскими победами. Клюшки, замотанные чёрной изолентой, коньки, далекие от хоккейных стандартов, никаких защищающих руки, ноги и прочие части тела щитков, не говоря уже о шлемах. Вместо форменных маек с номерами – старенькие свитера, треники с вытянутыми коленками и меховые шапки, что не мешало различать своих от противников, становившихся своими в следующей игре.
Но главным всеобщим и повальным увлечением были беговые лыжи, деревянные в паре с бамбуковыми палками. Они составляли неотъемлемую часть интерьера любой квартиры: встречающие гостей в коридорах, поставленные или сваленные хозяевами в угол, подвешенные на специальных крючках под потолком или же выставленные, за отсутствием иного места, на балкон. Если же глаз их не видел, то это означало, что рачительные хозяева бережно положили лыжи на антресоли. У лыжников тоже не было специальных костюмов: те же тренировочные штаны и свитера или курточки, вязаные шапочки и варежки, для наиболее кокетливых – шарфик. Обувь – чёрные ботинки из жёсткой кирзы, намертво прикусываемые за носок к лыжам металлическими скрепами. Нехитрое снаряжение доводилось до готовности собственными руками: по инструкции – четырьмя шурупами скобы креплений принайтовывались на места, предназначенные им на лыжах, оборотная сторона которых промазывалась чёрной, вонючей, дёгтеобразной смолой, намертво вгоняемой в скользящий слой над пламенем конфорок газовой плиты. В результате – удовольствие от передвижения, для кого-то – в медленном и размеренном ритме с внимательным обзором природных окрестностей, а кому-то – в стремлении к рекордным достижениям. Но в любом случае при непременном попадании в мазь, которую настоящий лыжник в полном соответствии с температурой, влажностью, силой и направлением ветра, а также качеством снега  втайне от других выбирал из трёх имевшихся вариантов: красной, жёлтой и синей. Затем тщательно намазывал ею просмоленную поверхность лыж и упорно растирал специально для этого существовавшей пробковой плашкой. И только после этого можно было вставать на лыжню и ехать, если угадал мазь, или намертво встать с плотно прилипшим к ним немалым объёмом снега – если не угадал.
Скверы и парки столицы, ближнее и дальнее Подмосковье – всё было занято лыжниками, как тружениками-муравьями на муравейнике в хорошую летнюю погоду. Спортсмены с тряпочными номерами, подвязанными тесёмочками  на груди и спине. Стайки молодёжи, которым веселее было идти по параллельным лыжням, чем друг за другом, от чего они быстро отказывались и, добираясь до ближайшей горки, начинали кататься с неё, весело падая, ломая лыжи и палки, а у кого они ещё оставались, снова и снова самостоятельно, без всяких подъёмников, забирались вверх, забавно перебирая ногами, лесенкой или ёлочкой. Солидные семейства шли по лыжне вначале друг за другом: папа – впереди, детишки – за ним, мама – замыкающая. Но через пару километров, после неоднократных падений младших, отец брал их на буксир и тянул за собой на связанных друг с другом палках. Занято всё. Все аллеи, поля и перелески  в накатанных лыжниками дорожках – лыжнях. В автобусах, троллейбусах, вагонах метро и электричек люди с лыжами, верхушки которых обязательно закрыты специальными матерчатыми мешочками, которые не продавались, а шились своими руками из оставшихся от рукоделья кусочков ткани или старых изношенных вещей. Их цвет и размер не имели значения и никогда не являлись объектами моды или иного тщеславного соревнования – главное, чтобы они надёжно закрывали острые носы лыж и концы палок. И так – каждое воскресенье, а когда стали выходными днями и субботы, то и они.
Прокоп с товарищами тоже бегали на лыжах, уходя вдоль узкой проезжей дороги, ставшей ныне проспектом Вернадского, мимо полуразрушенного храма Михаила Архангела перед выездом на Ленинский проспект, сияющего сейчас золотом крестов, а потом по полям до самой МКАД, а порой и за неё. Занятия по беговым лыжам входили в программу уроков физкультуры в школе, но научил его основам и премудростям – отец, достигший в этом виде спорта немалых высот, пока не был остановлен болезнью, которую, по некоторым подозрениям, отчасти на лыжне и заработал. У Прокопа были замечательные красного цвета лыжи эстонского производства, которые его не подводили и после того, как обрели металлические заплатки от консервных банок, скреплявшие вместе с маленькими гвоздиками обломанные концы, и которые прослужили бы ему ещё, но стали малы для хозяина – сильно не доставая до вытянутой им вверх руки, а потому были отданы соседу по подъезду – осчастливленному тем самым ученику начальных классов. А всё потому, что Прокоп с тщанием подошёл к ремонту любимых лыж, которые и сломались-то не от небрежения, а от того, что уже донельзя истерлись. Жестянку выбрал ни абы какую, а от банки растворимого кофе, той, что стоимостью в два рубля, потому как она вдвое шире рублевой и захватывала большую площадь. Не просто было и с подбором гвоздиков: оставшиеся от сапожных дел мастера - деда Тимофея – не подошли. Хотя и были невелики, но сделаны были на конус, пирамидками, чтобы прочно застревать в разбухавшей коже сапог и ботинок, а из дерева уже при небольшой нагрузке вываливались, и жестянка вместе с отломанным носком лыжи в очередной раз в самый неподходящий момент отваливалась. Хорошо ещё, если на лыжне. Тогда лыжи отстегивались, и Прокоп, взяв их, жестянку и носок в руки, отправлялся пешком домой. Хуже, если это случалось на горе, в самый разгар спуска. После непростых поисков было найдено десятка два самых обычных по форме гвоздков – с тонким цилиндрическим тельцем и настоящей шляпкой, но чрезвычайно маленьких, которые как нельзя лучше показали себя. Лыжи, конечно, продолжали ломаться но, куда как реже. Да и технология ремонта была уже отработана до автоматизма: главным в нем оставалась только одна проблема – найти еще неиспользованное место в деревянном теле лыжи и её отломанного носка для нового прибивающего жестянку гвоздика.
Но больше всего Прокоп любил кататься не на лыжах, а на санках. На самых обычных детских санках, склепанных из алюминиевого профиля, покрытых тонкими деревянными планочками, выкрашенными однотонно или вразнобой в несколько цветов масляной краской.
Как-то раз, похоже что даже случайно, Прокопий с товарищами попробовали в шутку или на спор скатиться вниз с довольно высокой и крутой горы в овраге близ их дома на вконец разбитых, а потому брошенных прежним хозяином санках. Неожиданно понравилось. По сравнению со спуском на беговых лыжах, которые на горе теряли всякую управляемость и могли понести лыжника туда и с той скоростью, которую задавал не он, а они. Завершение спуска тоже зависело не от их обладателя, поскольку затормозить на них было вовсе уж нереально, а потому  в большинстве случаев все заканчивалось бурным падением с самыми непредсказуемыми последствиями, в которых поломка одних только лыж могла считаться счастливой концовкой. О настоящих горных лыжах простому мальчишке нечего было и мечтать, потому как само владение ими автоматически переносило их хозяина в разряд небожителей, добившихся в жизни такого необыкновенного успеха и материального состояния, которое позволяло им приобрести в личное пользование эти отделанные фантастической глазурью, как бока дорогого аккордеона, окантованные стальным уголком, блещущие иностранными наклейками лыжи, а к ним металлические палки с небольшими пластиковыми, а не деревянными на ремешках упорами, и мощнейшие, наглухо зашнурованные через приклепанные к ним специальные металлические кольца толстенными шнурками, высоченные кожаные ботинки, которые прочно приторачивались к лыжам сыромятными ремешками. Их хозяева – состоявшиеся специалисты в своей профессии - медики, физики, журналисты или там деятели кино – могли позволить себе ежегодные поездки на – и сердце сразу же заходилось в щемящей тоске от одного названия этого не доступного для простого смертного, произносимого с глубоким придыханием места – Домбай, где работали настоящие подъемники, доставлявшие горнолыжников на длиннющие склоны, а в уютных гостиницах пели под гитару о стоящих у печки лыжах. Впрочем, пара бюгельных подъемников существовала тогда уже и на Ленинских-Воробьевых горах, затаскивавших на самый верх склона немногочисленных горнолыжников, получавших видимое удовольствие не только от катания, а, может быть, и не столько от него самого, сколько от удовлетворения собственным особым положением среди прочих, находившихся рядом с ними граждан, не обладавших всем набором необходимого и довольно дорогостоящего оборудования, которое дополнял узкий брезентовый ремешок с хитрым металлическим замком, позволявший только им пользоваться подъемником. Они сверху вниз смотрели на всех, не входивших в число избранных и всем своим видом показывали, что здесь-то они так, для легкой разминки, а вот совсем скоро попадут на склоны Домбая или, в крайнем случае, для разнообразия где-нибудь в Карелии.
Далеко не все из них были облачены в фирменные горнолыжные костюмы и большинству приходилось довольствоваться теми же трениками снизу и свитерами сверху, не имели они еще и настоящих перчаток, но все как один в обязательном порядке красовались в отличительном атрибуте горнолыжников – плотно облегавших верхнюю часть лица очках. Не каждый мог себе позволить импортный шедевр из мягкого пластика, защищавших глаза от солнца и снежных брызг, пластиковых фильтров, и широкой, охватывающей затылок, резинки с обязательной фирменной надписью на ней. Но на этот случай доставались из семейных сундуков летные или автомобильные  из кожи, стекла и металлических рамок – очки отцов, а то и дедушек. А на самый худой конец – позорно выглядевшие, но надежно выручавшие – очки для сварочных работ. Откатавшись вдоволь, владельцы горнолыжного снаряжения не снимали его, а в полной форме отправлялись походкой робота к ближайшей станции метро «Ленинские горы», уникально расположенной в нижнем ярусе метромоста через Москва-реку. В том же виде ехали они в вагонах метро через весь город, продолжая тешить тщеславие под любопытствующими взглядами попутчиков.
Но надо отдать им должное в том, что при всём своем пижонстве и высокомерии, обладатели горнолыжного снаряжения умели стоять на склоне, а также уверенно скатываться с него, не расставляя ноги в разные стороны, как это вынужденно делали пытавшиеся спуститься на беговых, размахивавшие руками и палками в разные стороны и оповещавшие всех громким голосом об исходящей от них опасности, а сомкнув лыжи вместе, элегантно, выбрасывая фонтанчики снега, поворачивая вправо-влево, регулируя тем самым свою скорость, изредка, к месту работая палками и вовремя, по своему желанию, а не по воле лыж, останавливаясь на заранее облюбованном месте. Одним словом, недостижимая красота, вовсе недоступная простым мальчишкам с московской окраины.
И вдруг, если не всё, то весьма многое, разом переменилось после того, как те же мальчишки – Прокоп и его одноклассники – Леха и Вовка – попробовали спуск с горы на самых обыкновенных санках, которые продавались в детских секциях универмагов за три рубля пятьдесят копеек. Но, прежде чем перейти к их ощущениям, следует добавить, что мальчишками-то они уже были относительными, то есть уже возмужалыми себе старшеклассниками, с пробивавшимися усиками и уже попробовавшими бритву подбородками. А свой отдаленный район Москвы, сегодня вполне себе респектабельный, расположенный вблизи станции метро «Проспект Вернадского», вовсе даже не держали за окраину, которой, однако, он тогда по формальному признаку, несомненно, являлся, а полагали его временно отдаленным одним из самых современных в городе.
Так вот, никто из друзей-приятелей не мог себе даже и предположить, что выйдет из их разгульно-смелой затеи – спуститься на полуразвалившихся детских саночках с высоченной горы. Невозможно вспомнить и установить, кто из них догадался сделать это, кто нашёл неказистый спортивный снаряд и кто, наконец, первым проехал с самой верхотуры вниз. Но точно помнит каждый из них, что вслед за первым, задыхавшимся от собственной смелости и восторга от захлестывавших впечатлений, пошёл второй, а за ним - третий. А потом ещё и ещё раз, ожидая своего череда в нетерпеливой очереди. А что же произошло? Ничего необыкновенного – обычное чудо неожиданного обретения неведомого раньше сочетания скорости, близостью к снежному покрову, с возможностью управлять движением, удерживая ситуацию от начала до конца под контролем. И всё это счастье за доступные деньги!
С этого дня у дверей в квартиры Прокопа и его товарищей на удивление родственникам и соседям появились простецкие детские саночки, что хоть как-то объяснялось наличием в семье младших братишек-сестрёнок, у кого они были. На самом же деле малышня и близко не подпускалась к этим санкам, лихо закинутым за спину на превращенных в лямки, как у рюкзаков, веревках, привязанных спереди и задернутых за полозья снизу, которые почти каждую субботу-воскресенье отправлялись со своими седоками на Воробьевы горы. Конечно, в метро, благо ехать было недалеко – всего пару остановок, их не выставляли напоказ как горные лыжи, а скромно прятали в торцевом тупике вагона, зато в них было своё немалое преимущество - простота и лёгкость, как в обращении, так и в транспортировке. А что касается ощущений, то молодые саночники были уверены в том, что их насыщенность и полнота, ну никак не меньше, чем у горнолыжных небожителей. Во всяком случае, они, начиная с относительно невысоких горок, где оттачивали первоначальное мастерство, постепенно перешли на спуски, с которых катались те самые лыжники, доставляя тем немало проблем: разбивали узкими полозьями санок накатанные ими вальяжные повороты, прокладывали собственные санные пути поперек лыжных. Взаимные претензии до столкновений никогда не доходили: шипевшие издали как рассерженные гуси-лебеди, оскорбленные нападением на их суверенную территорию, небожители никогда не нисходили до прямых оскорблений и нападок, поскольку, как их прототипы с птичьего базара, считали ниже своего достоинства опускаться до шустрых воробьев.
А Прокоп с товарищами, стараясь не замечать окружавшего их недовольства в общем-то немногочисленных соперников, изрядно прореженных к тому же своим братом – обычными лыжниками на отечественных беговых – с замиранием сердца и неутолимой жаждой острых ощущений гоняли себе в своё удовольствие по горным кручам: от смотровой площадки до парапета набережной. И обратно. А вот обратно на самый верх влезали исключительно на своих двоих  (ни о каких подъемниках дикарям-саночникам и думать было нечего), - приходилось натужно карабкаться, вгрызаясь в снежный косогор рантами лыжных ботинок, а именно ими, исправно служившими своим хозяевам, они наилучшим образом управляли несущимися с горы снарядами, скользя порой на их подошвах, а вовсе не на полозьях санок, которые в это время двумя руками поддерживались прилепленными к известному месту. Благо саночки-то легкие, а порой и помогавшие в наиболее трудных местах на скользком склоне не хуже заправского альпенштока. 
А потом вновь вниз. И ещё раз. И ещё. Переполнявшие на спусках эмоции отпугивали всякую усталость, никакой мороз не брал разгоряченных подъёмами ездоков, и заканчивалось катание, как правило, с наступлением темноты либо по причине прихода спортивного инвентаря в полную негодность. Первым делом под тяжестью недетских тел лопались реечки, особенно короткие поперечные, продольные были куда как выносливее. Ремонт производился в домашних условиях и в конечном счёте сводился к накладке поверх ненадежных планок выпиленного по размеру куска толстой 12-миллиметровой фанеры. Позже подобное усовершенствование делалось сразу же перед вводом спортинвентаря в эксплуатацию. Куда хуже, если помимо деревяшек ломалась алюминиевая основа санок, которую тоже в домашних условиях приходилось в этом случае укреплять стальными уголками.
Пытались ребята модернизировать санки и более радикальным образом, поставив их, к примеру, на обрезки старых деревянных лыж. Однако, ни к чему хорошему это не приводило, поскольку динамичный снаряд сразу же терял все свои преимущества и превращался в подобие беговых лыж на склоне, повторяя все их родовые недостатки: появлялась неуправляемость, боковой сброс с трассы, трудность в управлении и торможении. Приходилось возвращаться к первоначальному варианту с фанеркой по верху, который в сочетании с рантованными лыжными ботинками позволял безукоризненно и с завидной точностью проходить по определявшемуся сидевшим на нём ездоком маршруту, в нужном месте и с нужной скоростью поворачивать, вовремя тормозить. А если очень того хотелось седоку, то санки запросто могли и взлететь вместе с ним с естественного трамплина на пару-тройку метров вверх и вперед, моля хозяина только о том, чтобы тот приземлился с упором на ноги и без удара продолжил скольжение по склону – иначе за собственную сохранность они не ручались. Счастливые мальчишки в упоении скоростью и уникальными возможностями власти над нею, не стесняясь убогости своих алюминиевых партнеров и косых взглядов окружения, принимавшего их вовсе не простую сноровку за детскую забаву, едва ли не еженедельно выезжали на метро - за пять копеек в одну сторону  - до бесконечно ремонтируемой станции «Ленинские горы», решая каждый раз только один вопрос, на какую сторону от выхода из неё – направо или налево – им пойти кататься.
Любовь к санкам продолжалась некоторое время и после окончания Прокопом и его одноклассниками школы, до тех самых пор, пока они сами не застеснялись неуместности своего положения катающихся на детских санях. Кстати говоря, у них появилось немало последователей, так же лихо гонявших с гор и не только на позаимствованных у малышей саночках, но и на простых фанерках или листах толстого картона, либо линолеума. А позже на технической новинке - снегокатах – оснащенных тормозом, симбиозе трехколесного велосипеда и трех лыж, центральная из которых управлялась рулем. Но это была уже совсем другая история, поскольку дитя прогресса стоил на порядок дороже, был объёмен и тяжёл. Возникали проблемы с его подъемом на гору. Центр тяжести у седока технического средства оказался существенно выше, что делало всю систему неустойчивой. Управление ногами оказывалось невозможным - только велосипедным рулем, который частенько выбивало из рук. А приземление после даже лёгкого подскока не на амортизирующие удар ноги, а всем корпусом седока на жесткое сидение приводило к травмам, порой серьёзным.
Одним словом, эра свободных саночников ушла в небытие, откуда она однажды, к полному счастью Прокопа и его товарищей когда-то неожиданно и вышла. Они нередко вспоминают об этих днях зимней мальчишеской радости и продолжают недоумевать, как и много лет тому назад, по поводу того, почему катание по склонам на санях не стало массовым и регулярным видом спорта, почему саночники добровольно позволили загнать себя в гетто дорогостоящих, но на удивление скучно-однообразных треков?

Однажды Прокоп, почти уже ставший Прокопием Ивановичем, неожиданно вспомнил о давней мальчишеской забаве, катаясь с другим товарищем и их детьми на тогда еще диковинном аттракционе – американских горках. Сидя, придавленный хромированной скобой безопасности, в гондоле, то меланхолично забиравшейся на вершину металлической конструкции, то летевшей с неё под вопли сидящих рядом пассажиров вниз, он испытал нелепый дискомфорт, близкий к страху, природа которого ему не была понятна, поскольку высота искусственной горы была несопоставима со склонами Воробьевых гор.
Придя в себя и отдышавшись, Прокоп понял, в чём тут дело. Всё испытанное им на аттракционе по скорости перемещения, азарту поворотов было вполне себе сопоставимо, и не в его пользу, с прохождением по хорошему склону на санках. Но имела место одна принципиальная разница, заключавшаяся в том, что там, на санях, он владел ситуацией и управлял ею, а здесь – наоборот, она - им: он не имел никакой возможности по своему желанию притормозить, повернуть или остановиться.
И сейчас Прокопий Иванович, в своем уже давно пенсионном возрасте, готов иногда тряхнуть, что называется, стариной и вместе с внучками или в одиночку, под прикрытием совместного катания с ними, лихо промчаться на санках по склону. Хотя, какие склоны в московских парках. Да и какие это санки в сравнении с их тогдашними спортивными снарядами – нелепые пластиковые ковры-самолеты со слегка загнутыми вверх передками. И уж совсем не понимает Прокопий Иванович, сторонится их на склонах и пугает ими внучек - бесшабашно-неуправляемые средства для целенаправленного нанесения травм, так называемые ватрушки, которым беспечные владельцы бездумно предоставляют в полное распоряжение своё и своих детей здоровье, а то и жизни. Или это уже старческое брюзжание?




Март  2020
П.Симаков