Хозяйка заброшенного дома

Горманстон (Ирландия, графство Мит, провинция Ленстер), 1786

         Я заметил её сразу, едва войдя в церковь. Она сидела на задней скамье у стены, чуть в стороне от прочих прихожан, и, прикрыв глаза, слушала дивные звуки, извлекаемые преподобным О'Лири из старенького органа.
Удивительно, что она пришла, ведь это случилось впервые за месяц её пребывания в Горманстоне. Народ у нас не то чтобы фанатично религиозный, но церковь посещает исправно, и не понял бы тех, кто бы этого не делал. Однако новенькая, похоже, не особенно пеклась о мнении окружающих, что довольно странно для барышни из приличной семьи. А то, что она была из хорошей семьи, сомнений не вызывало. Манеры, осанка, речь -  всё говорило о том, что барышней с детства занимались. Хрустящая, подтянутая, с прямой спиной и тонкими изящными запястьями и лодыжками (мы всегда замечаем то, что имеет для нас значение, а тонкие лодыжки я считаю обязательным элементом породы и не в последнюю очередь обращаю внимание на эту деталь). Она была совершенно не похожа на местных девушек. Было в её внешности нечто не совсем обычное, или скорее непривычное, настолько неуловимое, что я не смог бы точно определить, что именно, а взгляд нет-нет да и обращался вновь в её сторону. Она походила на лисичку - грациозная, подвижная, легкая, внезапная. Рыженькая, но не апельсиновая, как местные девушки. Оттенок её волос гораздо больше напоминает масть моего Ринго, ирландского сеттера по бабушке, с темными подпалинами на концах. Глаза, как ни странно, не зелёные и даже не серые, а янтарные, причем разных оттенков, словно природа, подбирая цвета, оставила оба, так и не сумев выбрать лучший. Лошадка не нашей породы.
-  Мисс, Вы позволите?
Кивнула, едва взглянув на меня, и снова растворилась в музыке. Понимаю. Эти гимны действительно настраивают на общение с собой, уносят подобно водным потокам скопившийся мусор дурных мыслей и негативных эмоций, и чудесным образом балансируют внутреннюю энергию. Музыка – одна из моих страстей.
Пока шла служба, мисс Фокс (так я окрестил её про себя) будто умывалась льющейся мелодией, но не было на её лице того налёта приторной благостности, что мгновенно появляется на лицах переступающих порог храма. Оно скорее выражало любопытство ребёнка, наблюдающего новую для него церемонию. Очень живое, отзывчивое, я бы сказал, лицо. Занятная барышня.

Служба закончилась. Прихожане потянулись к выходу, вполголоса делясь впечатлениями о мессе и обсуждая вчерашние пышные крестины первого внука городского главы. Жизнь Горманстона размеренна и небогата событиями, поэтому любое мало-мальски интересное происшествие подробно обсуждается и тиражируется. Вот и нашу новенькую наверняка уже успели обсудить. Представляю, как прошлась на её счет старая перечница Бакли, чья старшая дочь всё не лишит сна ни единого джентльмена.
Мисс Фокс тем временем неспешно натянула перчатки, поправила шляпку и вопросительно взглянула на меня. Меня озадачили её вертикальные зрачки и я на мгновенье замешкался. Спохватившись наконец, что загораживаю барышне проход, и, стараясь исправить оплошность и не показаться неучтивым, я предложил ей руку. Словно легкое пёрышко упало на мою ладонь.
- Сегодня ненастно. Позвольте мне подвезти Вас.
Башмачки на ней были совсем тонкие, как только она умудрилась не промочить ноги в такую непогоду. И одета слишком легко, будто и не октябрь на дворе. Странная девушка.
В дверях мы столкнулись с мистером МакДэли, местным гробовщиком, и немного попрепирались, соревнуясь в галантности, каждый норовил уступить дорогу другому. Пропуская вперёд мисс Фокс, мистер МакДэли снял шляпу и почтительно поклонился.
Я помог фокси леди сесть в коляску и мы направились в сторону Певенси-роуд, …

…туда, где незнакомка снимала небольшой домик, долгое время стоявший заброшенным после смерти старухи Бёрнс. Непросто было её племяннику найти постояльцев. Мало кто испытывал желание поселиться в этом неуютном, пропахшем одиночеством и тоской доме. Дом приходил всё в большее уныние, пока однажды у ворот не остановилась повозка, из которой выпорхнула рыжеволосая девушка в сопровождении огромного антрацитового кота. Повозка была отпущена и незнакомка осталась один на один с неприветливым камнем. Но было сказано одно-единственное слово, и тут же чемоданы послушно выстроились в ряд и промаршировали в холл, откуда, посовещавшись, разбежались по этажам. Скучавшая в углу метла по щелчку встрепенулась и затанцевала по комнатам, щекоча недовольно бурчащую пыль. Незнакомка вынула из кармана медную табакерку, раскрыла её, поднесла к губам и дунула в сторону очага. В тот же миг кальцифер впорхнул в новое жилище и радостно затрепетал. Из другого кармана был извлечен полотняный мешочек, туго перетянутый тонкой лентой. На ладошку была высыпана мелкая, почти невидимая серебристая пыльца, рассыпана в воздухе, и там, куда она падала, пыль и грязь съёживались и исчезали. Хлопок в ладоши -  и разгладились портьеры, подбоченились кресла, выпрямил спину шкаф, кряхтевший под тяжестью дремавшей в нем посуды. Всё разом зашуршало, зазвенело, засияло радостью и чистотой, и дом не узнал сам себя, беспрекословно признав власть новой хозяйки.

Мы едва не проехали нужный нам дом. Ни я, ни Питер, мой кучер, не узнали его, так он преобразился. Тина (так звали мою новую знакомую) со смесью гордости и лукавства наблюдала за нашими изумленными лицами, а потом прыснула как девчонка. Поблагодарила, пригласила заглядывать по-соседски и протянула для прощания руку.
- Был рад знакомству, мисс Хэйс.
- Взаимно, мистер Престли. Буда рада видеть Вас у себя в следующую субботу.
Мы раскланялись и Питер повернул в строну Горманстон-холла (родовая резиденция дворян Горманстонов в окрестностях Дрохэды в графстве Мит). Отъехав на несколько метров, я выглянул в окно, чтобы удостовериться, что Тина благополучно справилась с воротами. Её уже не было. Услышав звук захлопывающейся парадной двери, я успокоенно откинулся на сиденьях.

На припорошенной свежим снежком дорожке, ведущей к дому, не было ни единого следа...                                            
***
В неуютные промозглые вечера поздней осени мне всегда бывает особенно одиноко. Именно в такие вечера ушли мой отец, моя Айрин, мой старый Джей. Все они ушли в сторону холмов, а почтовое сообщение с теми холмами не налажено. (В ирландской мифологии холмы отождествляются с Иным миром, куда уходят умершие) Конечно, все они со мной, вот и сейчас они, незримые, покачиваются в своих любимых креслах, покуривают призрачные трубки и ведут неслышную беседу, и Джей дремлет на одной подстилке с Ринго, опустив голову на мой домашний башмак. И всё же мне тоскливо. Не хватает именно живой души, звуков человеческого голоса, осязаемого прикосновения дружеской руки. Дженико приедет только на Рождество. Сейчас я немного жалею, что определил его в школу слишком далеко от дома, но что поделать, традиция есть традиция. Мой парень так быстро вырос, что я не успел досыта насладиться ни обществом младенца с атласной кожей, ни мальчугана в коротких штанишках с любопытными глазами-пуговицами, ни задумчивого вихрастого подростка. Вот и сейчас приедет новый для меня человек, который, едва я начну к нему привыкать, снова покинет меня, чтобы летом явиться вновь изменившимся. А знает ли он меня?
Почему так получилось? Служба отнимала всё мое время, в дублинской квартире я появлялся гораздо чаще, чем в Хормантоне, замок почти полностью лежал на Айрин. Сейчас, когда я живу здесь, мне кажется невероятным, что хрупкая женщина справлялась с этим огромным механизмом, а ведь он всегда работал бесперебойно. Не иначе ей помогали эльфы* (эльфы -  волшебный народ в кельтском фольклоре. Как правило, это красивые, светлые существа, дружественные человеку).

А меж тем нынче суббота. Помнится, я был зван на чай к новой соседке, а сейчас как раз начало пятого.
- Джозеф, Боя!
Через полчаса любимчик мой был осёдлан, в торбе томились дразнящие пряным духом  имбирные кексы миссис Уолш, а я, застёгивая на ходу меховую куртку, направлялся к воротам, выслушивая на ходу джозефовы ворчания и причитания.
- Сэр, прошу Вас, будьте осторожны, не гоните как сумасшедший. Я хотел сказать, как обычно. Да и вовсе нет нужды мчаться на ночь глядя в такую даль, остались бы лучше дома, вот уж и ужин скоро будет готов.
Ах, Джозеф, Джозеф. Сколько себя помню, слышу одну и ту же песню. Будь его воля, он запер бы меня в доме и никуда не выпускал. Всем хорош старый слуга, но есть у него один пунктик: он свято верит, что над Хормантонами висит родовое проклятие. Якобы для нас верным знамением внезапной смерти является лиса, и всякий раз, когда кто; то из моих предков замечал в парке усадьбы рыжий хвост, вскоре отдавал богу душу*. По заверениям Джозефа, отец мой в день смерти проверял у ворот расставленные на лис капканы, и капканы эти были не пустыми. В этом месте супруги Уолш расходятся, ибо Кэтрин уверена, что мой отец был уведён одной из женщин Тир Тоингире* в Сид* в ночь Самайна*, потому что не послушался увещеваний Джозефа и не остался в замке. А ведь всем известно, что в новогоднюю ночь -  ночь межвременья -  лучше не выходить из дома*.
(*Одна из самых таинственных тем ирландской мифологии – любовь женщин правителя туатов Тир Тоингире к смертным мужчинам, которых волшебницы уводят за собой в Сид. Противостоять чарам этих дев не могут даже друиды.
*Сид (правильно: Ши (ирл. Sidhe – мир) – в ирландской мифологии это потусторонний мир, населённый туатами, которых в народе за место их обитания также прозвали сидами. Это также название холмов, поскольку считалось, что именно в них находится мир сидов. Холмы – это врата в потусторонний мир.
*Самайн – кельтский праздник в ночь с 31 октября на 1 ноября, когда два мира – реальный и «обратный» -  сближаются. Обычно же Сид и реальный мир отделены друг от друга непроницаемой для человека преградой. Но сами туаты вольны покидать Другой Мир и забирать с собой людей.
*День всех святых считается началом нового года.)
Лично у меня своя версия насчет взаимоотношений моих предков с патрикеевнами. Лисы изображены на нашем гербовом щите, и, думаю, это неспроста. Они испокон веков провожали бравых парней рода Горманстонов в туманный край, и мне нравится думать, что это души предков собираются вместе, чтобы вновь присоединяющийся к потусторонней части семейства не чувствовал себя одиноким и покинутым  в столь ответственный для него момент.
Однако пора поспешить в компанию прелестной барышни, да и чаю уже хочется.

Мисс Хэйс встретила меня очень приветливо. Должно быть, ей тоже одиноко, ведь она почти ни с кем не знакома. Любопытно, однако, зачем она сюда приехала и как долго намеревается здесь пробыть. Где её семья? И как она управляется одна с домом, и чем занимается целыми днями?
Из глубины дома доносились чудесные запахи домашней кухни, уютное позвякивание посуды, свист закипающего чайника, и мне вдруг стало так хорошо и покойно в этом простом доме, как давно не бывало в стенах своего замка, который надежно спасает от внешних напастей, но не от внутренней пустоты.
Я был заботливо усажен в мягкое кресло, которое словно обняло меня, приняв форму моего тела. Мисс Хэйс накрыла к чаю и радостно всплеснула руками при виде гостинцев.
-  Я и сама люблю поколдовать на кухне, а в этой торбе я вижу настоящее волшебство.
- Миссис Уолш обрадует Ваш комплимент. От меня она редко слышит подобные вещи. Я, знаете ли, не большой любитель сладостей.
- Чего же в таком случае Вы любитель?
- Видите ли, я уже нахожусь в том возрасте, когда гораздо большее удовольствие доставляет пища для души и ума. Иной раз вкусно написанная книга заменяет мне обед и ужин, я готов заглотить её в один присест. Я много лет собирал домашнюю библиотеку, привозил интересные экземпляры из Англии и с континента, некоторыми заморскими изданиями я как коллекционер очень горжусь. Так получилось, что сегодня книги ; лучшие и почти единственные мои собеседники. А Вы читаете, мисс Хэйс?
- Ммм, я в основном пишу.
- Вот как? Что же? Уж не дамские ли романы, не приведи господи?
- Не дамские, и не романы. Откровенно говоря, произведение всего одно, я много лет тку его как полотно, вплетая то одну сюжетную линию, то другую, всё оттягивая его завершение.
- И что за жанр Вы выбрали?
- Чистейшей воды реализм. Сочиняю я не одна, а в соавторстве с … Впрочем, неважно.
- Хорошо, пусть Ваш соавтор сохранит инкогнито. Но я был бы весьма польщён, если бы Вы позволили мне ознакомиться хотя бы с парой глав Вашего творения. Кто знает, вдруг я нечаянно подскажу Вам интересную идею для дальнейшего развития сюжета и таким образом тоже заделаюсь соавтором.
- Будьте уверены, однажды Вы прочтёте её до самого конца. Сейчас я как раз обдумываю, каким он будет.
- Буду ждать этого момента с нетерпением. Надеюсь, финал будет неожиданным.
- Никогда не стоит торопить события, какими бы привлекательными они ни казались. Наслаждайтесь тем, что имеете в настоящий момент, ведь однажды и эти мгновения будут представлять для Вас ценность.
- Чем же в таком случае мы будем наслаждаться сейчас?
- Думаю, я знаю, что Вам предложить.
И она села к роялю. Бог весть, откуда взялся в этом заброшенном доме рояль (не с чердака же она его принесла, в самом деле) и кто занимался его настройкой, но я, мгновенно впавший в уныние, предвидя бряцания расхлябанного инструмента и необходимость удерживать на лице вежливое внимание, чтобы не обидеть хозяйку, был ошеломлен обрушившейся на меня лавиной волшебных звуков. Никогда прежде я не слышал ничего подобного! Звук был мощным, объемным, многослойным, словно океанские течения, захватывающим, то будоражащим, то баюкающим, то хрустально звенящим, но неизменно невыразимо прекрасным. Звуки лились и лились мощным потоком, свиваясь в турбулентные вихри, подхватывая душу и унося её, замирающую от изумления и восторга, в недосягаемые для простых смертных дали, из которых она возвращалась очищенной и обновленной. Мелодия была поистине неземной. Ни на одной мессе, даже в канун Рождества, мне не доводилось испытывать и тени подобных ощущений. Я был потрясен, ошарашен, взволнован до самой глубины души. Тянущая тоска под сердцем, не отпускавшая меня в последнее время, исчезла, и я впервые ощутил радостное волнение и подъём, будто промыли и исцелили старую рану, и я понял, что буду жить. Потрясающие, давно забытые ощущения. Чем заслужил я такую радость?
Последние звуки таяли под пальцами рыжеволосой феи. Она поймала в ладошку призрак растворяющейся в воздухе мелодии, спрятала её между клавиш и закрыла крышку.
***
- Мистер Престли. Мистер Престли!
- Да, Джозеф? Прости, я задумался.
- Вы второй день из себя не выходите, не достучаться до Вас. Что за репейная мысль проникла в Вашу голову и пустила там корни?
Милый старый ворчун Джозеф. В его ворчании, если к нему прислушаться, всегда найдешь толковую мысль, причём сам он может о ней не догадываться. Ведь действительно, второй день я только и думаю о чуде, произошедшем в старом мрачноватом доме. Поистине пути господни неисповедимы. Никогда не знаешь, где что найдешь или потеряешь, и какой мимолетный путник, не замедляя шага и даже не обернувшись, одарит тебя сокровищем, которое ты искал всю жизнь, и какая неожиданная встреча, которой ты поначалу не придаёшь значения, не перевернёт твою жизнь. Кто бы мог подумать, что, спасаясь от скуки и одиночества в дождливый субботний вечер, заглянув на полчаса на чай к новой соседке, я нечаянно найду там душевный покой и демоны мои угомонятся хотя бы на время.
- Мистер Престли, много думать вредно. Давайте-ка я лучше приготовлю Боя, Вам нужно проветриться. Погоды нынче чудные, да и парень наш застоялся.
А и правда, октябрь расщедрился и подарил нам прекрасный день, неожиданно мягкий и тёплый. Грех не принять такой подарок. Сейчас не примешь – больше не предложат.
- Хорошо, седлай.
Не пригласить ли мне на прогулку мисс Тину? Наверняка она не видела, какой прекрасный вид открывается с Дрохедских холмов. Некому было показать ей.

- Доброго утра, мисс Хэйс. Разрешите?
- Да, пожалуйста. Я очень рада Вам.
Изумительная у неё улыбка, ласковая, как мягкое осеннее солнце.
Она пригласила меня в дом и попросила подождать пять минут, пока не закончит домашние дела. Я посидел немного в гостиной, сканируемый немигающими глазищами огромного чёрного котяры, но он был малоприятной компанией и я без приглашения направился в кухню. Мисс Хэйс хлопотала у стола, заставленного разного размера скляночками с закатанными крышками, но при этом пустыми. Не воздух же она консервирует, честное слово, моя загадочная соседка. Лицо её при этом был очень серьезным и сосредоточенным. Она вырывала маленькие листочки из блокнота, что-то писала на них ровным мелким почерком и приклеивала к склянкам.
- Простите моё любопытство, но не морской ли дрохедский воздух Вы закатываете в банки, чтобы отослать престарелым тётушкам на континент?
- В чём-то Вы угадали. Порой содержимое этих баночек необходимо как воздух и за малую его порцию люди многое готовы отдать.
- Вы меня интригуете. Что же это?
- Время. Обыкновенное время.
- Простите..?
- Скажите, мистер Престли, бывали ли в Вашей жизни моменты, когда одна-единственная минута решала всё? Когда Вам не хватало совсем немного времени, чтобы успеть доделать что- то очень важное? Когда Вы готовы были отдать полцарства за каплю времени?
-  Полагаю, у каждого бывали такие моменты.
-  Именно. Прозвенел звонок, а контрольная не дописана. Опоздали на поезд и он ушёл без вас. Не хватило нескольких минут, чтобы доктор успел к больному, и тот умер. Или Вы не успели проститься с дорогим человеком и не сказали друг другу нечто важное. И тогда начинаешь вымаливать еще хоть минуточку, и вспоминаешь, сколько времени пропало даром, или как оно порой невыносимо долго тянулось и ты не знал, куда его девать, а сейчас, когда оно так необходимо, его нет.
-  И?
-  Именно для таких случаев я и делаю запасы времени. Однажды они очень пригодятся.
-  Вы хотите сказать…?
-  Да, как варенье на зиму. Время очень гибкое понятие, оно не совсем такое, как о нём привыкли думать. Его можно сосчитать, а можно взвесить. Можно растянуть, связать узлом, спрессовать. Я черпаю его из тех моментов, когда его было слишком много и оно не использовалось во благо, и консервирую, чтобы в нужный момент оно пригодилось и дало возможность спасти кого-то.
-  Но это же…
-  Да-да, подарок драгоценный, такой не дарят первому встречному. Я отдаю его только в мудрые руки и только тем, для кого настал действительно сложный момент.
-  Но откуда Вы знаете…
-  Кому и когда вручить спасительный пузырёк? О, пусть это останется моей маленькой тайной.
Лукавый рыжий зверёк.
-  А мне не подарите один?
-  Вам нет.
-  Отчего же?
-  Сожалею, но Вас это не спасёт. Но для Вас у меня есть кое-что другое.

Я привёл для неё самого спокойного и послушного из своих питомцев, шоколадного красавчика Чоко, но, к моему удивлению, он встал на дыбы, стоило ей приблизиться, несмотря на то, что она по всем правилам подошла сбоку и ласково позвала его по имени. Ринго тоже повёл себя совершенно не по-джентльменски. При виде мисс Хэйс он зашёлся лаем и всё норовил тяпнуть её за лодыжку, и лишь мой окрик заставил его вспомнить о приличиях.
От прошлонедельного непонятно с какого перепугу выпавшего снега не осталось и следа, осень снова стала осенью, какой ей и положено быть: изумрудной, малахитовой, с редкими бледно-желтыми стежками у подножий холмов. Мы неторопливо ехали, наслаждаясь окружавшей нас сдержанной красотой и позволяя ветру играть нашими волосами, как вдруг из- за поворота показалась высокая девичья фигурка. Двигалась она чрезвычайно мееедленно, словно намеренно сдерживая шаг или плохо разбирая дорогу из-под полуприкрытых затуманенных очей. Это была сама безмятежность без тени земных тревог на челе. Не взглянув на нас, она проплыла дальше и скрылась из виду.
-  Что это за странная девушка, мистер Престли?
-  Ааа, это наша Блаженная Эни. Знаете, в каждой деревне есть такой персонаж.
-  А почему она ...ммм…такая?
-  Мы считаем, что она заколдована. С ней приключилась одна история, с тех пор она немного не в себе. Эни росла милой, приятной девочкой на радость мистеру и миссис Ноуз. К слову, она их единственное дитя. Но однажды в августе во время звездопада, когда Эни с подружками загадывала желание, в лоб ей попала звезда. То ли желание было такое огромное, что звезда зашаталась под его тяжестью и сорвалась, то ли просто что-то пошло не так, но с того дня наша Эни возомнила себя королевной. Ходит плавно, смотрит свысока, с простолюдинами не здоровается. Имя себе новое придумала – Великолепная Энн. Так на ящике почтовом и написала. Местные над ней потешаются, а я считаю, что смеяться грех, с каждым такое могло случиться.
-  И что же, никто не в силах её расколдовать?
-  Возможно, но никто не пробовал.
-  Что же ее родители?
-  Миссис Ноуз страшно переживает, ей хочется внуков понянчить, а единственная дочка оказалась пустоцветом. Четвертый десяток разменяла, а замуж никто не приглашает.
-  Четвертый десяток?! Но ей не дашь и 20!
-  Да, свежа как роза. Матушка её холит и лелеет, от домашних дел освободила. Ума не приложу, что будет с Эни, когда не станет родителей. Земные заботы и хлопоты ей неведомы, почти все время она проводит у зеркала. Миссис Ноуз только успевает новые покупать, все до дыр засмотрены. Девочка глубоко и безнадёжно влюблена в себя, времени она неинтересна.
 -  Думается мне, беда в том, что у Эни разладился внутренний механизм и её часы приостановились. Такое бывает. Время вроде идёт, но в жизни ничего не происходит, поэтому годы не оставляют следов. Человек зависает, отсюда и заторможенность, и чувство неудовлетворённости, и внутренний разлад. Нужен толчок, чтобы маятник снова запустился.
Она задумалась, и некоторое время мы ехали молча.
-  Мисс Хэйс, если Вы располагаете временем, мы могли совершить дальнюю прогулку. Я хотел бы показать Вам нечто интересное.
-  С удовольствием! Время у меня есть.
Ах да, полные кладовые.

И мы направились в сторону Бру-на-Бойн, что в нескольких милях от Дрохэды. Это место всегда возбуждало моё любопытство. Ещё в детстве няня рассказывала мне о таинственных куполообразных курганах, на которые случайно наткнулись строители, искавшие щебень для строительства дороги в канун 1700 года. Они поработали кирками и несказанно удивились, когда обнаружили под землей пирамиды. Работяги кликнули народ и началась раскопка курганов, которые оказались хороводом гробниц с довольно сложной структурой. По словам няни, её дед присутствовал при раскопках, и, по его мнению, древние мастера были отличными инженерами, так точно всё было рассчитано. Удивительно, однако, что о строительстве  столь крупного сооружения не упоминалось ни в одной рукописи, и владевшие той территорией более 600 лет монахи ни о чем не знали. Или знали, но молчали? Раскопали, я думаю, далеко не всё захоронение, но и открывшегося людским глазам было достаточно. По периметру гробница была окружена девяноста семью гигантскими каменными плитами. Не могу себе представить, каким образом древним строителям удалось произвести столь точные расчеты и выполнить такую колоссальную работу. Но самое интересное было внутри. Некоторые смельчаки спускались в гробницу и потом рассказывали, что в самом её центре находится погребальная камера, к которой ведет длинный коридор, построенный из монолитных блоков. Вообще внутреннее устройство напоминает Стоунхендж. По бокам камеры находятся углубления с прахом умерших, а в центре установлена большая ритуальная чаша, украшенная резьбой. Основным элементом узора являются тройные спирали, похожие на лабиринт. Над погребальной камерой возвышается ступенчатый свод, сложенный из огромных камней. Кто и каким образом сложил их? Не иначе туаты. (Туаты – «большие», человекоподобные эльфы.)
Над входом в гробницу прорублено небольшое прямоугольное отверстие. Через это оконце в период зимнего солнцестояния  рассветные лучи солнца проникали в погребальную камеру, высвечивая резьбу на стенах. Длилось это всего около четверти часа и лишь немногим посчастливилось лицезреть это удивительное зрелище. Однако эти немногие успели зарисовать загадочный узор. Я видел у монахов кусочки пергамента с изображением тройной спирали. Думаю, таинственные строители не были оригинальны и использовали спираль в качестве обозначения вечного цикла «жизнь — смерть — возрождение». Жизнь и смерть слиты воедино и нет конца этому движению. А у входа в гробницу эти спирали могут, как мне кажется, означать только одно: границу между миром мертвых и миром живых. Всё логично. Лабиринт, как известно, символизирует мир, Вселенную, движение, а еще заколдованное место. Дольмены всегда были окружены ореолом тайны, местные жители отзывались о местной достопримечательности со смесью благоговения и трепета.
Однажды по дороге в Дублин мы с родителями остановились ненадолго в Бру-на-Бойне, и отец взял нас с братом взглянуть на диковинные сооружения. Спускаться в них нам было категорически запрещено, но запреты лишь еще больше разжигали мальчишеское любопытство. Была как раз середина декабря и нам страсть как хотелось увидеть своими глазами таинственные узоры. Ночью мы вылезли в окно и направились в сторону курганов, чтобы встретить там рассвет, но всё было покрыто невероятной густоты туманом, таким, что мы едва могли различить пальцы вытянутой руки. Мы, дети, боялись тумана как огня*, поэтому, недолго думая, повернули обратно, отложив исследования на потом. (Туман является пороговым состоянием. В густом тумане два мира сближаются и переплетаются один с другим, поэтому очень часто из тумана появляются волшебные существа, не всегда дружественно настроенные)
Прошло немало лет, а потом так и не наступило.
Всё это я рассказывал Тине по дороге к долине Бойн. Она слушала внимательно, чуть нахмурясь.
-  Не этот ли узор Вы видели на пергаменте? – спросила она, начертив на дорожной пыли рукояткой хлыста причудливую тройную спираль.
-  Тина, признайтесь, Вы родом из этих мест и в детстве любили играть в прятки в местах, где Вас точно не стали бы искать?
-  Не угадали. И Вам не советую играть в такие игры.

Мы подъехали к Ньюгрэйнджу*. (Ньюгрейндж — крупный дольмен комплекса Бру-на-Бойн (мегалит, культовое сооружение в Ирландии, гробница). Датируется 2500 г. до н. э.) Покрытый густой травой, он мало чем отличался от обычных холмов. Если в Ирландии вообще встречаются обычные холмы.
-  Мистер Пристли, Вы уверены, что мы хотим забраться внутрь?
-  Испугались? Не бойтесь, здесь совершенно безопасно. Уверяю Вас, Вы не видели ничего подобного и будете жалеть, если упустите такую возможность. Да и я тоже. И потом, вдруг именно мы разгадаем загадку гигантских пирамид?
-  Я не уверена, что праздное любопытство – веский повод затевать что-то, в исходе чего вы не уверены.
-  А если это азарт исследователя?
-  А Вы всегда знаете, к примеру, как правильно обращаться с непонятным предметом и как себя вести в непривычных условиях?
-  Если бы я задумывался наперёд о таких вещах, моя жизнь протекала бы между одеялом и грелкой. Пойдёмте же!
Никогда не спорьте с женщинами. Просто помогите им спешиться и откройте перед ними дверь.

Мисс Хэйс заставила меня завернуться в припасенный ею плащ и мы вошли в гробницу. Признаюсь, я испытал лёгкий трепет, но одновременно и возбуждение исследователя. Во мне на мгновенье проснулся тот самый мальчишка, что предвкушал порцию таинственного и загадочного на ночь. Да, вот он, тот самый коридор, о котором рассказывают, вот и камера с чашей посередине, и загадочные узоры. А вот и урны с прахом, на них изображен тот же узор. Любопытно, очень любопытно. Мисс Хэйс, похоже, тоже заинтересовало это место. Пока я рассматривал стенопись и перерисовывал узоры, она бродила по коридорам, заворачивала в каждый закоулок и время от времени до меня доносился её шёпот. Уж не с духами ли она вела беседу? С женщинами всегда так: они способны на пустом месте увидеть то, чего там нет и в помине. Хотя, признаться, было и у меня странное ощущение, что мы не одни, но я списал это на сформировавшийся с детства налёт таинственности, связанный с дольменами.
Через некоторое время моя спутница подошла ко мне, и, пряча на ходу в карман часы на серебряной цепочке, строго молвила, что не стоит утомлять жителей холмов своим присутствием, и решительно повела меня к выходу. Мысленно извинившись перед невидимыми обитателями за внезапное вторжение, мы выбрались на свет.
-  Ну? Что скажете, Тина? Как по-Вашему, кто мог соорудить такую громаду, да к тому же сделать это совершенно незаметно?
-  А Вы как считаете?
-  Думаю, это дело рук туатов, -  пошутил я.
-  Правильно думаете.
-  Так-так. То есть крошки-туаты, поднатужившись, за одну ночь возвели огромную пирамиду?
-  Почему же крошки. Во время строительства они были вовсе не маленькие. Измельчали они со временем, когда люди перестали в них верить. Чем менее верят люди в божества, тем меньше они становятся. А во времена глубокой древности, когда туаты безраздельно властвовали островом, ирландцы относились к ним с большим почтением. Это потом уже они уступили власть милезам и ушли жить в холмы, на оборотную сторону, оставив на земле свои следы.
-  Так может, Дорога Гигантов тоже была построена ими?
-  И она тоже. Это нам привет и напоминание о некогда великих туатах.
-  Следуя Вашей логике, мы сейчас побывали у них в гостях, на самой границе миров.
-  Именно так. Но не советую Вам часто туда наведываться, тем более одному. Чтобы этот визит прошёл без последствий, я укрыла Вас плащаницей. Она защищает человека от теней оборотной стороны мира, в который тот явился без приглашения, иначе можно вынести оттуда на себе некие субстанции, которые могут ощутимо попортить жизнь. Сиды очень не любят, когда люди вторгаются в их границы, и могут нанести ответный визит. Уверяю Вас, приятного в этом мало, поэтому советую без нужды не посещать такие места, как холмы. Кроме того, время в этих холмах течёт не так, как на земной поверхности, и легко можно сбить свой внутренний хронометр. Вполне возможно, ваша Эни наведывалась сюда, и вот последствия.
-  Но Вам-то откуда всё это известно?
Я резко остановился.
-  Мисс Хэйс, кто Вы? Кто Вы такая? Откуда Вы и…
Она взглянула на меня своими разноцветными глазами.
-  Так ли это важно? И действительно ли Вы хотите это знать?

А действительно ли я хочу это знать?
Какого черта я задаю идиотские вопросы. Судьба подарила мне нечаянную радость, так не лучше ли просто наслаждаться ею, чем неловкими попытками определения места человека в привычной системе координат разрушать хрупкую магию чуда.
Мне было очень хорошо с ней. Было в этой девочке, годящейся мне в дочери, дивное спокойствие и умиротворение, и вместе с тем присутствовала некая загадочность, что не позволяла назвать её пресной. Она была как нежная материнская рука, дающая ощущение уюта и сознания, что всё в порядке, пока она с тобой. Давно я не испытывал этих ощущений и теперь наслаждался ими.
Наши с мисс Хэйс субботние чаепития стали традиционными, а вскоре у меня вошло в привычку навещать Тину (так я теперь запросто называл её) и среди недели, если мне хотелось поделиться мыслями о прочитанной книге, показать приобретенные в Дублине новые издания, или если просто душа просила приятного и интересного общества. Тина заваривала чайник волшебного чая по одной ей известному рецепту, бросала в очаг горстку золотистой пыльцы, подкармивая кальцифера, усаживала на колени котяру, чьи глаза меняли цвет в зависимости от…не знаю от чего, и мы открывали начатую книгу или начинали долгие неспешные беседы. Она оказалась очень занятным собеседником. Мыслила совершенно невообразимым образом, однако была в её рассуждениях своеобразная логика, не всегда рациональная, но довольно любопытная. Меня это забавляло. У неё было чувство юмора, что редкость для женщины, и очень тонкое чувствование собеседника. Она действовала на меня совершенно чудотворным образом. Улавливая моё дыхание и настраиваясь на мою волну, она направляла её в правильное русло, ровное и без острых камней на дне. В её присутствии мне становилось хорошо и спокойно, уходила боль и в память врывался поток добрых, светлых воспоминаний. Айрин улыбалась мне из тени, я снова видел её молодой и здоровой, и тоска уступала место лёгкой светлой грусти.
По моей просьбе Тина часто играла мне. Ей музыка была как волнующий океанский ветер над мохеровскими утёсами, что с детства любим мною. В ней в безупречно подобранных пропорциях сочетались тепло, волнение, грусть, радость. Удивительно, но она каждый раз интуитивно выбирала мелодию, которая была идеальным фоном для моего настроения. Она играла без нот, никогда не повторялась, но неизменно поражала меня тонким чувством особенности момента и отражением моего душевного состояния. Эта девочка, занесённая в Горманстон непонятно каким ветром, оказалась подарком судьбы. Она заполняла пустоты моего нынешнего существования, была моим душевным врачевателем и дарила то, что я так долго искал и не находил, -  драгоценную умиротворённость.
Может показаться странным, но я почти ничего о ней не знал. Мисс оказалась не любительницей распространяться о своей персоне, упомянула лишь вскользь, что её полное имя Дестини, что она сирота (если так можно истолковать слова «я одна») и много странствует по свету. (Destiny (англ.) – судьба)
Порой у меня мелькали смутные ощущения, что мне доводилось встречать её раньше, но я не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. А может, она мне просто кого-то напоминала.

А вот Джозеф её невзлюбил. Однажды я попросил его отвезти Тине подстреленных мной куропаток, так как сам подвернул на охоте ногу и больше не мог в тот день садиться на лошадь. Джозеф вернулся мрачнее тучи, долго бормотал под нос витиеватые молитвы, а потом явился ко мне и с порога выпалил, что девица эта ему не по душе, и лучше бы мне не якшаться с нею. Примерно такие же слова он говорил мне лет тридцать назад, когда я завёл в колледже подружку-англичанку.
-  В ней нет ничего кельтского, в этой Вашей мисс, и глаза у ей зыркают так, что мороз по коже, и вообще неуютно мне было в том доме. И кот у нее богомерзкий, глазищами своими зелёными немигающими уставился и будто сказать что по-человечески хочет. И я не удивился бы, если он заговорил.
-  Ну, положим, глаза у него не зелёные, а голубые.
-  Именно что зелёные, что твои изумруды. Ни разу я у кошек таких глаз не встречал.
-  Хорошо, будь по-твоему. Как здоровье мисс Тины? Чем она занимается?
-  Книжищу толстенную пишет Ваша мисс. Перо у ей так и дымилось, а свечей- то, свечей- то нажгла, расточительница!
-  Вот как?
-  Да. Заглянул я было в страницы, пока она на кухню ходила, да там всё не по-нашенски, одни глупые закорючки да крючки. Ведьма она, не иначе, а то и кто похуже.
Смачно сплюнув,  Джозеф вышел вон, но через минуту вернулся, неся что-то в руках.
-  Вот что я нашёл у неё в прихожей.
И он вручил мне трость. Ту самую, что я потерял несколько лет назад, и долго горевал, ведь это был подарок отца на моё совершеннолетие.

В ту ночь мне снился сон, будто я оказался в огромной многоярусной библиотеке, до самого потолка, уходящего в бесконечность, заставленной разной толщины книгами. Все они были опечатаны и мне нельзя было раскрыть ни одну из них. Но я точно знал, что среди тысяч книг должна быть одна-единственная моя, и мне было очень важно отыскать её.
В просторной зале в центре вихря полок были расставлены подставки с раскрытыми на них томами, и возле каждого стояла женщина. Некоторые из них показались мне прекрасными, от других я в ужасе отшатывался. К каждой подходил человек, которому она предлагала перо. Я увидел миссис Aighneacht (ирл. «покорность»), всю жизнь проведшую в Дрохеде за пыльным аптечным прилавком. Она переминалась с ноги на ногу, не решаясь вывести ни слова, а потом взглянула на женщину и тихо проговорила:
-  Милая, не умею я этого, ты уж как-нибудь сама…
Та молча взяла перо и набросала несколько строк.
К другой подошел мистер Cinneadh (ирл. «решительность») и твёрдой уверенной рукой заполнил пустые страницы. И так в дверях возникал один человек за другим, все мои соседи, каждый подходил к ожидавшей его даме с раскрытой книгой. Одни тома были невзрачные, чёрно-белые, другие яркие, с объемными картинами, и люди или заполняли страницы сами, или хранительницы фолиантов делали это за них. Некоторым они шептали что-то на ухо и благосклонно улыбались, и люди уходили с таким видом, будто им вручили нечто, ценность которого понятна только им. Одному человеку дама подарила небольшой пузырёк, на котором стояла дата. Я узнал его. Это был вроде тех пузырёчков, что Тина наполняла временем. Другому в ладонь был вложен маленький свёрточек, и человек от души поблагодарил дарительницу. Третий спросил было тоже какой-нибудь подарок, но женщина лишь развела руками. Для него у неё ничего не было. Вот к бесцветной барышне с тонкой тетрадкой подошла Блаженная Эни и попросила простого женского счастья. Барышня что- то прошептала ей в ответ, повесила на шею бойко тикающие часы, и Эни уплыла, стараясь не расплескать невидимую корону.
И вдруг я заметил мисс Хэйс. Она сидела в дальнем конце залы, на подставке перед ней лежала исписанная книга, раскрытая на предпоследней странице, в чернильнице ожидало нетерпеливое перо, а у ног свернулся антрацитовый кот с немигающим взглядом сфинкса, и цвет его глаз менялся в зависимости от того, в прошлое он вглядывался или в будущее. Тина прислушивалась к нему и время от времени вносила поправки в свои записи. При виде меня она ласково улыбнулась и указала на чистую страницу. Я решил, что моей книге не повредят иллюстрации, и изобразил лисичку, уносящуюся ввысь в вихре мелодии, оставляющую за собой шлейф из скрипичных ключей.
Когда поток посетителей иссяк, главная хранительница библиотеки проштамповала заполненные книги массивным факсимиле, на котором красовалась надпись Destiny Edition с изящной тройной спиралью, и расставила их по полкам.

Через несколько дней, когда нога моя прошла, я навестил Тину. Подходя к дому, я увидел в открытом окне силуэт какого-то господина. Он заглядывал во все углы, явно что-то разыскивая, а хозяйка ему помогала. Я был удивлён, ведь, насколько мне известно, круг знакомств Тины довольно узок и дом её не кишит гостями. Хотя… Да, вот что значит оставлять девушку одну на целую неделю.
Привязывая Боя, я уловил звук захлопывающейся двери и цокот копыт за спиной. Обернувшись, я увидел удаляющуюся фигуру. Я не смог определить, кто это был, но человек показался мне странно знакомым. Отъехав чуть вперёд, он обернулся и помахал рыжеволосой хозяйке старого дома.
Я обомлел.
Это был я собственной персоной.
Образца 1766 года.
Тина нисколько не удивилась, встретив меня через минуту после прощания. Приветствие было радостным и ласковым. Она пригласила меня в гостиную, привычно налила чаю и, поддерживая беседу, начала складывать в коробочку фигуры с разложенной на столике шахматной доски.
-  А что, мисс Хэйс, не сразиться ли нам? – остановил я её.
-  Уверены в своих силах? (лёгкая улыбка)
-  Абсолютно! Но не обещаю не поддаваться столь очаровательной сопернице.
Однако поддаваться не пришлось. Тина оказалась соперником серьёзным, очень расчётливым и продуманным. Игра была азартной, напряжённой, давненько я так не сражался. Я выиграл, но не без труда, и выразил искреннее удовольствие, полученное от сыгранной партии. Тина сидела и улыбалась, глядя на меня своими разноцветными кошачьими глазами.
-  Мистер Престли, я думаю, Вы заслужили вознаграждение. К тому же, насколько мне известно, приближаются Ваши именины. Что бы Вы хотели получить в качестве подарка?
Я задумался. Время мне дарить не хотят, дружеским общением я теперь не обделён, а чего бы еще мне хотелось? Да пожалуй, что…
-  А давайте поступим так: Вы сами угадаете моё желание.
Она улыбнулась.
-  Хорошо.

Через три дня, проснувшись поутру, я обнаружил на подносе рядом с именинным пирогом – традиционным подарком миссис Уолш -  маленький сиреневый конверт. Я вскрыл его и сердце моё проделало мёртвую петлю. Изящным убористым почерком Айрин на тончайшей кружевной бумаге было написано то самое стихотворение, которое она начала перед… словом, в то утро. Несколько лет в моём секретере хранилось обрывавшееся на полуфразе произведение, а сейчас я читал законченный стих, глубокий, проникновенный, наполненный смыслом, понятным лишь мне одному.
Я отправил Джозефа к мисс Хэйс с запиской, начертав всего одно слово: благодарю..

***

…А потом она исчезла.
Подъехав однажды вечером к каменному дому, я обнаружил ворота запертыми, а в окнах не было света. Удивившись, я оставил в дверях записку, которая оставалась нетронутой и на следующее утро, и на последовавший за ним день, и ещё через неделю. Я был озадачен. Я не привык к тому, чтобы люди исчезали вместе с изменившимся ветром, не предупредив и не известив о новом месте обитания. Удивление сменилось беспокойством. Мало ли что могло произойти с одинокой девушкой, а я, старый осёл, не смог обеспечить её безопасность и даже не поинтересовался, где её искать в случае чего. Подождав неделю, я обнаружил, что мне не хватает, очень не хватает общества Тины. Я даже не предполагал, насколько сильна была моя привязанность к ней. И вроде бы жизнь шла своим чередом, но чего-то в ней уже не хватало. Не доставало эмоций, дружеского участия и тепла, женской ласки, интересной беседы, ожидания приятной встречи. Ах, лучше уж не познавать таких вещей вовсе, чтобы не мучиться, лишившись их. Старость эгоистична, и, каюсь, порой я мысленно упрекал свою соседку в том, что она бросила меня, не простившись.
Еще через неделю я окончательно затосковал. С исчезновением Тины испарилось ощущение покоя и умиротворённости, дни мои покрылись блёклой ряской скуки, незначительных мелочей, обыденности. Всё чаще подкрадывалось то самое одиночество, от которого у меня теперь не было защиты. Я стал раздражительным, ворчливым, всё было не так, всё не по мне. Приближалась зима, и без того небогатые краски меркли, люди своими хлопотами напоминали готовящихся к спячке зверьков, и я приготовился к тому, что часы мои временно приостановятся, чтобы избавить меня от прочувствования всей глубины одиночества и пустоты межвременья.

Однажды, прогуливаясь по своему парку, я вдруг заметил в серых кустах яркое пятно, к которому мчался задыхавшийся от лая Ринго. Лиса! Удивительно, однако, что зверь сидел неподвижно, не делая ни малейших попыток удрать. Мой скучавший без охотничьих забав пёс в приступе собачьего счастья вцепился в рыжую холку и ждал меня с видом хоть и гордым, но несколько озадаченным. Я освободил лисицу от собачьих челюстей и крепко обхватил её шею. Странно, но лиса совсем не сопротивлялась. Я поднял её морду. Два разноцветных янтарных глаза с вертикальными зрачками смотрели на меня.
Сильнейшая тоска, какой мне никогда не доводилось испытывать, разом обрушилась на меня. Я почувствовал себя обессиленным, опустошённым, а жизнь вдруг показалась совершенно бессмысленной. Я разжал пальцы и направился к дому.

Вечером мне стало совсем тоскливо и одиноко. Я был один, Джозеф с Кэтрин уехали на выходные, пожелав мне не скучать, но я скучал и тосковал отчаянно. Понимаю, что так бывает каждый раз с наступлением зимы, что это временно, и через каких-нибудь пять месяцев я снова оживу вместе с природой. Это просто нужно пережить. Но сидеть дома было невыносимо, поэтому я решил, что небольшая прогулка мне не повредит. А может, навещу Бойлзов или Галлахеров, хоть какая-то компания.
Я вышел за ворота и уже поворачивал в сторону Ридженс-стрит, как вдруг меня окликнули. Этот голос мог принадлежать единственному человеку на свете. Я боялся обернуться, боялся повернуть голову и обнаружить, что мне показалось, что это галлюцинация сходящего с ума в пустыне путника. Несколько мгновений я колебался, но потом резко одёрнул себя и обернулся.
Тина стояла вполоборота и улыбалась мне, вся отливающая рыжим золотом в свете заходящего солнца, спокойная, умиротворённая, такая долгожданная и родная. Проваливающееся в пропасть сердце… и через одно мгновенье бешено закрутились стрелки, сходя с ума и рискуя сорваться и сломать механизм. Я задыхался от безумной радости и желания горлопанить как сумасшедший.
И вдруг меня словно ударило. Я вспомнил, где видел раньше это лицо.
Это было много лет назад, когда я лежал после ранения в госпитале при монастыре. Из-за разбитых осенних дорог мы сильно задержались в пути, доктор пришёл на помощь слишком поздно, в рану попала инфекция, пошло воспаление и несколько долгих дней я пролежал в горячке. Дела мои были настолько плохи, что, как мне позже шепнула монахиня, местный викарий был готов служить мессу в любую минуту. То, что мне удалось выкарабкаться, она считала чудом и заслугой всё того же викария, который горячо молился обо мне. Но истинную причину выздоровления знал только я.
Однажды, когда я метался между бредом и явью, меня посетила незнакомая дама. Она появилась в комнате совершенно незаметно. Возможно, я был в забытьи и не услышал стука. Неважно. Она бесшумно вошла, присела у моей кровати и, взяв мою руку, чуть наклонилась ко мне. Лившийся из окна мягкий свет заходящего солнца проходил сквозь её янтарные глаза, высвечивая миндальной формы зрачки, и придавал лицу тёплый медовый оттенок из-за подсвеченных рыжеватых волос. Я видел даму впервые, но её появление подействовало на меня удивительно умиротворяюще. Я даже не задавался вопросом, кто она и что делает здесь. Негромким приятным голосом она что-то говорила мне, но смысл сказанного не вполне доходил до моего сознания, я всё ещё балансировал на грани бреда. Тогда она достала маленький пузырёк и капнула на ложечку ровно одну каплю, похожую на расплавленное серебро, которую предложила мне. И сразу же ум мой прояснился и впервые за последние дни я почувствовал себя человеком. Гостья удовлетворённо кивнула. Я извинился за неспособность быть приятным собеседником, посетовав на приключившееся со мной несчастье и выразив надежду, что вскорости буду вспоминать о нём как о досадном недоразумении. Дама согласилась, что рановато я надумал умирать, ведь мне ещё нужно станцевать рил на свадьбе сына, который уже готовится к появлению на свет, и немало потрудиться на благо страны, ибо титул виконта я ещё до конца не отработал. Мы поговорили ещё немного, но вскоре я почувствовал утомление, и моя гостья, оставив мне пузырёк живительного снадобья, подала для прощанья руку.
-  До встречи, -  уже в дверях проговорила она, и я улыбнулся ей в ответ.
Утром, поприветствовав оторопевшую монахиню-сиделку, я поинтересовался, кто была дама, навестившая меня накануне. Этого монахиня не знала, но она уверила меня, что совершенно исключено, чтобы на территорию монастыря попадали посторонние, и что, скорее всего, мне всё привиделось.

Как я мог забыть такое. Наверное, моя память посчитала, что ничего ценного в том воспоминании нет, и убрала его в дальний угол. И вот теперь тот момент высветился будто яркой вспышкой. Тот же профиль, те же волосы оттенка ирландского сеттера с тёмными подпалинами на концах, те же янтарные глаза, сквозь которые проходили насквозь солнечные лучи, и тот же голос – ласкающий, баюкающий, умиротворяющий.
-  Доброго вечера, мистер Престли.
-  Тина… я хотел Вам сказать…
А что я мог бы сказать ей? Что соскучился, старый болван, по девочке, годящейся мне в дочери, появляющейся из ниоткуда и исчезающей с переменившимся ветром, о которой я ровным счётом ничего не знаю, но без которой моя жизнь блекнет, как старая фотография? Что я привязался к ней, и перешёл в режим томительного ожидания, не зная, когда она придёт и придёт ли вообще? Что только она способна успокоить терзающих меня демонов воспоминаний и понять, как нелегко бремя страстей человеческих. Что я ждал её…
А она стояла и улыбалась своими янтарными глазами.
-  Мистер Престли, я собиралась совершить прогулку в те края, -  она указала в сторону холмов. – Не хотите ли составить мне компанию?
Хочу ли я составить ей компанию? Я готов был идти куда угодно, лишь она была рядом и дарила то единственное ощущение, которое не мог мне подарить никто другой, ;  ощущение покоя. Я готов отказаться от всего, чем владел, от всех земных благ, потому что, как оказалось, высшее блаженство – быть с ней рядом.
И я протянул ей руку.

Было 8 декабря 1786 года.

_____________________________


Исторический факт: для ирландских дворян Горманстонов лиса была родовым проклятьем и знамением смерти.
В нашем повествовании речь идет об Энтони Престоне, XI виконте Горманстоне (1736 — 08.12.1786)