Маруся

  …Беляев ехал в Петербург навестить больную тётю. Накануне был Императорский смотр и он едва успел к поезду, отходившему с дачной платформы ровно в семь. Зашёл в вагон и замер, увидев изящную молодую барышню в шляпке с цветком. На вид лет семнадцать. Ясные, голубые глаза смотрели приветливо, тёмные густые брови придавали личику черты твёрдости и прямоты, щёки горели нежным румянцем, а золотистые волосы на фоне прелестного белого личика казались бронзовыми. Рядом никого! Однако подойти к неземному видению казалось святотатством.
   В вагон вошёл кавалерист Фоминицын, импозантно подошёл к барышне и, взяв под козырёк, попросился присесть рядом, но тут же извинился. Заметил Беляева.
- Здорово, батенька! Попытался было устроиться, да место, говорит, уже занято! Так я к Вам, благодетель мой. Как прелестна! Но подле неё определённо никого! Одна едет!
    Говорили о стороннем, но Фоминицыну было явно не по себе, продолжал оглядываться.
- Вышла на площадку! Заговорить бы надо, да не знаю как.
- Попросите закурить, - съязвил Беляев.
- Шутить изволите?
- Тогда скажите, что сами хотели бы закурить, но боитесь лишиться её общества.
- Верно!
    Когда подъезжали к Лигову, Фоминицын вернулся недовольный:
- Поговорили ни о чём. Направилась на выход.
     Барышня спустилась на платформу, а Беляев почувствовал уныние и пустоту. Вышел на площадку, робко отвернулся от платформы и с грустью смотрел на крыши дач. Зазвенел колокольчик вожатого и поезд тронулся. Вдруг за спиной хлопнула дверь и прелестная незнакомка поднялась в вагон. Беляеву удалось поймать взгляд. Несмотря на деланную серьёзность, в глазах светилось что-то детское.
- Простите, но Вы так вылетите из вагона, - закричал, увидев как барышня, обвив пальчиками поручни, повисла над шпалами.
- Крепко держусь. Ну хорошо, не буду, если Вы так переживаете за меня. Ведь переживаете, да?
    Затворила дверь и встала напротив, заложив руки за спину и не отводя от него взгляд. Беляев почувствовал, как кровь приливает к сердцу и оно начинает отчаянно биться.
- Я думал, выходите в Лигове.
- Еду в Дудергоф, но хотела сойти в Лигове. Пристал молодой офицер с пренеприятными манерами.
- Я тоже Вам мешаю?
- Нет, с Вами не страшно, хотя вижу в первый раз.
    Солнце, ослепляя, заходило за мелькавшие деревья, но Беляев видел только белоснежное личико, вьющиеся локоны и милые, чистые глаза, а в Дудергофе забыл спросить имя и адрес, лишь представился, горячо поблагодарил за чудесный разговор и отчаянно смотрел вслед, пока барышня не исчезла в темноте посреди дач.
     Офицеры в казарме играли в карты.
- Ваня, что с тобой? Таким не видали!
- Влюблён.
- Вот так чудо! В кого же?
- Имени не знаю.
- Прекрасная незнакомка? Где живёт? Едем немедля!
- Если бы я знал… Сяду на коня, обскачу окрестности. Поможете?
- Вестовые, коней!
    Две недели поисков оказались напрасными. Снова сели за карты, но Беляев играл отрешённо, бросая без разбору. Посадили за болвана. Вдруг в комнату ворвался недавно прикомандированный к дивизиону портупей-юнкер Сергиевский, серьёзный и скромный, всегда стеснявшийся вмешиваться в офицерские разговоры. Но тут его будто подменили.
- Господин штабс-капитан! Нашёл!
    Карты упали на стол.
- Говори!
- Бродил по Дудергофу, спрашивал про барышню. Встретил кадета из Николаевского корпуса. Живёт с матерью, вдовой богатого генерала. Посулил ему кое-что от Вас и… Барышня квартирует в доме Иголкина, катается по озеру с дочерью хозяина, ездит в Петербург отправлять письма на бульваре между дачами и Дудергофским вокзалом, потому как брат её, судовой механик, служит в Порт-Артуре. Торопитесь, сударь!
- В седло! – воскликнул Беляев.
- Ваня, - строго произнёс Стефанов, пронзительно глядя ему в глаза, - ты старше меня, но в делах амурных болван карточный. Сам устрою, не мешай.
     На следующий день, в субботу Беляев со Стефановым поехали на бульвар. Ожидали долго. Вдруг показалась барышня с письмом в руке. Беляев вздрогнул.
- Нет, не она!
- Прозеваешь - не поправишь! – горячо зашептал Стефанов - Догоняй! Лицо посмотри!
- Говорю же, не она. Ой, она! Она!!!
- За ней! Мадемуазель, позвольте представить сего чудака. В полку самый храбрый, а с барышнями робеет. Вань, теперь ты меня! - Но Беляев молчал.
- Маруся, - представилась барышня.
- Вы на почту?
- Оттуда. Письмо получила.
 - На вокзале оркестр скоро заиграет, - робко предложил Беляев. - Может…
- Идёмте, а то дома скучно. Где же Ваш приятель?
- Наверно, уже там.
- Мне кажется, мы с Вами так давно знакомы.
- И не расстанемся никогда!
- Но я не смогу стать Вашей женой!
- Отчего же?
- Закончила только четыре класса, отец - лесник в имении близ Вольмара, мама – по дому, со мной, сёстрами и внуками, а брат в Порт-Артуре. Дома вяжу на спицах, на камушке в лесу книги читаю. А Вы вон какой офицер! Дворянин, сразу видно.
- Наша любовь одолеет все преграды!
- Ах, как была бы счастлива! Тут знакомая дамочка, прелестная, как картинка, гуляет с молоденьким красавцем-кавалеристом. Любуюсь ими. Неужели и у меня будет настоящая любовь?!
- Уже есть! Присядем на скамейку?
     Утром Беляев проснулся в своей комнатке и счастливо зажмурился под ярким лучом солнца.
- Я люблю и любим! Ничто не может сравниться с небесною радостью, которую испытываешь в осознании, что все мысли и дела твои принадлежат тому, кто любит тебя более всего на свете, для кого весь мир наполнен любовью к тебе!
   Решили оставить отношения в тайне от всех, кроме особо доверенных лиц. Беляев даже не ездил к Марусе на дачу, чтобы хозяева не заподорзили. На рыжем, почти чистокровном жеребце Ваверлее подъезжал с вестовым к заветному камушку. Маруся садилась к нему в седло и вместе исчезали в тенистых лесах Коерова, скакали по высокой ржи под Александровкой и косогорам Дудергофа и Киргофа.
   В сентябре Маруся сняла комнатку в городе. Беляев навещал через день и вскоре из казармы переехал в квартиру брата, перебиравшегося к невесте. Маруся приходила обедать и оставалась до вечера. Готовил и убирался денщик Ворона, поверенный в амурных делах. Для продолжения образования Беляев хлопотал о приличном пансионе для Маруси. Познакомил с отцом и братом. Оба пришли в сердечное умиление при виде прелестной красавицы. Отец тайно от мачехи купил для них мебель, назвал Марусю “милой доченькой” и уехал к командиру бригады хлопотать о разрешении на брак…   
 …Герцог Макленбургский был многим обязан отцу Беляева, но суровый Баумгартен оставался низкого мнения о его артиллерийских способностях и герцог, опасаясь за своё положение, принял формальную сторону.
- Ваш сын - офицер, гвардеец, дворянин из достойной семьи. Может жениться только на девушке достойного происхождения.
    Между тем год назад приятель Беляева Макеев женился на дочери пивовара из Риги и герцог не возражал. Беляев попробовал устроить удочерение Маруси в приличной семье, но не получилось. Свадьбу отложили и летом Маруся уехала в Леонтьевское с Махочкой и Ангелиночкой. А осенью Беляева командировали провести перепись в родном Гдовском уезде. У железной дороги недалеко от Луги заметил новую церковь.
- Гордость моя и несчастие несказанное, - жаловался настоятель. - Уже заканчивали работы, как украли деньги. Отдал все сбережения, но остался должен. От сего жена захворала и дитя за ней. Нужда крайняя, безгрошовая! Прихожане предлагали помощь, но я ведь знаю потом укорять будут.
   Предложив нужную сумму, Беляев попросил о тайном венчании. Снял в Петербурге уютную квартиру в три комнаты, привёз мебель и прислугу Машу из Леонтьевского, так как денщик Ворона ушёл в запас, а другого Беляев брать не хотел, чтобы не разглашать тайну. Туманным октябрьским утром в тусклом свете фонарей отправился в казармы просить отпуск. Во дворе было тихо, но поднимаясь по лестнице, услышал шум и оживление в казарме. На лестнице ожидал фельдфебель Ивко.
- Ваше высокоблагородие! Начальник артиллерии спрашил о Вас. Бунт! Объявлена мобилизация. Вы назначены командиром. Генерал Хитрово только что убыл в 4-ю батарею. Успеете нагнать.
    Беляев слетел по лестнице. У казармы батареи догнал генерала в сопровождении старого чернобородого фельдфебеля.
- Ваше превосходительство!
- Иван Тимофеевич, милейший, волнения в Финляндии, мобилизован сводный гвардейский отряд генерала Щербачёва, преображенцы и павловцы сведены в батальон, усилены нашей батареей. Командуйте!
- Я?.. Как же так?.. А полковник Шульман?
- Заболеть изволил.
- Но я самый младший по званию!
- Кому же, как не Вам, милейший?
- На законном основании?
- На самом наизаконнейшем! Получите пополнение от гвардейских батарей и на Финляндский вокзал. А пока мобилизуется гвардейский корпус, отвечаете и за столицу.
   Беляев побежал в канцелярию. Шульман в кабинете дымил сигарой, офицеры поспешно собирались. Построились у ворот на выход из бригадного двора, но пришёл приказ ждать нового распоряжения и Беляев помчался домой. Маруся пребывала в слезах.
- Ванечка, священник утонул с семьёй на переправе через Волхов!
- Господи, помилуй! Я срочно отбываю. Переезжай ко мне вместе с Машей.
     Вдруг стук в дверь и звон шпор в передней.
- Ваше высокоблагородие, извольте прочитать, - вестовой вручил депешу.
“Отряду спешно погрузиться на Балтийском вокзале, восстановить сообщение с Государем и идти на Ораниенбаум. Кронштадт горит. Комендант оказывает отчаянное сопротивление с тремя ротами пехоты против 20 взбунтовавшихся экипажей. Немедленно исполняйте.”
    Разоружение шло медленно, но без столкновений, лишь в трёх случаях пришлось навести орудия. Трое суток Беляев провёл на улицах и в казармах. Бунт был подавлен. В ночь на 5-е ноября получили приказ грузиться обратно. Шёл домой ночью, один, по мокрым тротуарам. Не оставляло предчувствие, что смута не закончится с окончанием мятежного 1905-го года.
- Маруся! Венчаться! В самой глухой деревне! Не завтра, так послезавтра!
- Непременно, а пока ложись, третий час уже.
   Снилась Мишина свадьба в Леонтьевском. На санях по заснеженным полям мчались через сосновый бор. Снега столько, что не видно ни одной иголки. Миша женится! Счастье какое! А вокруг такая красота, что душа радуется и за него, и за родные места. Но в пустом доме холоднее, чем на улице, протоплены только две комнаты для молодых. Переодевшись, помчались в церковь, построенную купцом Хроповым на высоком бугре за еловой рощей. Священник из уважения к семье так затянул службу, что окоченели руки с золотыми венцами и замёрзло шампанское под овчиной в санях. На обратном пути на краю оврага ямщик “на счастье” вывалил молодых в глубокий снег. Дома отогрели шампанское, открыли без хлопка, раздался звон бокалов, смех и снова помчались по родным полям и косогорам при полной Луне…

   …В восемь утра Беляев уже был в канцелярии, оформлял двухдневный отпуск. Шульман, к счастью, отсутствовал. На батарее встретил Сергиевского и Стефанова с повязкой на голове.
- При выгрузке упал в открытый люк, - пояснил Сергиевский.
- За мной, в Леонтьевское! – распорядился Беляев.
    Маруся уложила в чемоданы подвенечное платье и парадный костюм. Через шесть часов на поезде прибыли в Нарву и на тройке по первой пороше отправились в родное Леонтьевское. Усадьба светилась огнями. Пока местная учительница одевала Марусю, Беляев побежал в церковь. Сбылось недоброе предчувствие - батюшка забыл протопить. Окна заиндевели, морозно как на улице, ледяной пол будто слился с ногами. Пришлось надеть валенки. Пытаясь сгладить оплошность, батюшка венчал торжественно, неторопливо, растянув службу на три часа. Отогревались в его протопленной горнице. Стефанов подсел к местной красавице Гранитовой. В новой, элегантной шубке она старалась произвести впечатление городской барышни. Налив шампанское, Сергиевский закричал “горько”.
    В Петербурге штабной писарь показал Беляеву секретный запрос командующего гвардией Великого Князя о тайных браках офицеров. Он сам недавно обвенчался без огласки и теперь интересовался, кто ещё мог так поступить, надеясь оправдаться, если откроется тайна. В бригаде нашли офицеров в постоянных отношениях с дамами низкого сословия, но женатых церковным браком не оказалось.
- Маруся, подготовь квартиру, - предупредил Беляев, – и место в гардеробе.
   После обеда в дверь позвонили.
- Вот, решился навестить, так сказать, - на пороге стоял новый командир Беляева капитан Свидерский-Пономаревский. - Уютно. Столовая?
- Да. Направо мой кабинет. На кушетке спит отец, когда приезжает из Кронштадта. Просела пружина, но уверяет, что ямка доставляет величайший комфорт. Спальня. Прошу!
- Мило. Портрет батюшки? А это? Дама сердца? В отношениях?
- Мама. Скончалась через пять дней после моего рождения.
- Простите великодушно, – сконфузился капитан. – Я, собственно, на минуту.
    Вскоре Маруся серьёзно заболела. Лето провели в Леонтьевском на свежем воздухе, а весной целый месяц в Красной Поляне, но Марусе лучше не стало и Беляев выпросил недельный отпуск, чтобы снова отвезти в Леонтьевское, но было уже поздно.
- Умереть не страшно, - прошептала Маруся. - Переживаю только за тебя. Как один будешь?
    Не прожив двух лет в браке, Беляев потерял супругу…