Туман. Глава 13. Милена

Глава 13

МИЛЕНА

Дом Милены и Анте давно перестал быть просто домом. За высоким забором днём и ночью стояла охрана, у ворот скучали двое усташей с винтовками, а во дворе всегда кто-то ходил, прислушиваясь к каждому шороху. Внутри царила тревожная тишина, натянутая, как леска, готовая лопнуть от малейшего звука.
Анте приходил поздно. Сапоги гулко ударялись о каменные ступени, его тяжёлый шаг разносился по дому, и в этот момент Милена замирала. В руках — холодная ложка, в груди — холодный страх. Она ждала: каким он будет сегодня?
Иногда он приходил пьяным, уставшим, бросал оружие на стол и падал на диван, молча вглядываясь в потолок. Иногда — взвинченным, раздражённым, с прилипшими к форме пятнами крови, которые даже не пытался оттереть.
— Милена, — звал он хрипло.
Она подходила, как приговорённая, и он хватал её за запястье. Её руки были холодны, его — горячие, сильные. Анте вглядывался в её лицо с жадностью, с той странной, пугающей нежностью, которая страшила её больше всего.
— Ты боишься меня?
Она не отвечала. Он усмехался, целовал её лоб, оставляя запах табака и металла.
— Нечего бояться. Тебе ничего не грозит, пока ты моя.
Иногда он ласкал её — почти бережно, с какой-то собственной, уродливой любовью. А иногда за этим следовали порывы ярости, вылитой в грубые объятия, в приказы, которые нельзя ослушаться.
Милена никогда не знала, кто войдёт в дом вечером — человек или зверь. Но страх становился привычным. Она давно перестала плакать.
Когда родился сын, она долго смотрела на его крошечное лицо, на тонкие, почти прозрачные веки, на крошечный рот, слабо приоткрытый во сне. Она ждала, что почувствует что-то — радость, умиление, нежность. Говорили, что материнская любовь накрывает, как волна, что, едва взглянув на дитя, женщина забывает все тяготы, все страхи, что сердце распахивается навстречу новому существу.
Но ничего не происходило.
Она видела в нем Анте.
Эти губы, что в будущем будут складываться в ту же усмешку. Эти глаза, серо-стальные, как холодный металл, так похожие на его, на того, кто приходил в её комнату, не спрашивая.
Она не плакала.
Она кормила его механически, как кормят щенка, который случайно остался в доме. Она меняла пелёнки, мыла его, укладывала спать. Она знала, что должна чувствовать — заботу, привязанность, может быть, даже благодарность за то, что не осталась одна. Но сердце было холодным.
Анте приходил редко.
Однажды он вошел в комнату, тяжело опустился рядом, взял сына на руки.
— Ты мой мальчик, — сказал он, и голос его впервые был мягким.
Милена наблюдала за ним. В этом лице было что-то, что она начинала узнавать. Этот человек, которого она ненавидела, которого боялась, в чьих объятиях замирала, как птица под змеей, вдруг выглядел иначе. В его глазах не было ни жесткости, ни насмешки.
Она думала о том, что если бы встретила его в другой жизни, если бы не было войны, если бы он не был таким, каким был...
Но это было бы уже не он.
— Ты счастлива? — спросил он однажды.
Она посмотрела на него.
Она не знала, что ответить.
Сына назвали в честь деда Радованм. Радован старший не часто навещал их дом, но когда приходил всегда приносил подарки, и Милена удивлялась этим вещам, которых раньше, до войны в деревне не видела. Однажды Радован пришел к ним с Лукой и затребовал накрыть большой стол, чтобы отметить удачную операцию против партизан, которую провел Анте. За столом, накрытым богатой, щедрой рукой, сидели трое: Анте, Радован и Лука. Вино лилось обильно, звенели кубки, с сочащегося жиром подноса пьяными руками хватали ломти мяса, бока хлеба крошились под тяжёлыми ножами. Пьяные речи то и дело переходили в смех, смех — в полушёпот, а в полушёпоте слышалось что-то глухое, давящее, словно разговоры эти — не для чужого уха. Радован был в ударе — гремел голосом, стучал кулаком по столу, заставляя чаши звенеть, ухмылялся и потягивал вино из тяжёлого кубка.
— Ну, за удачу, Анте! — он наклонился вперёд, вбирая губами капли вина, поблескивавшего в свете лампы. — Такая удача бывает раз в жизни!
— Ты это правильно сказал, Радован, — поддакнул Лука, обводя взглядом комнату. — Но удача ведь штука переменчивая…
Он криво усмехнулся и сделал глоток, с прищуром глядя на хозяина дома.
Радован весело расхохотался.
— А-а, Лука! Всегда со своими загадками. Лучше пей!
Радован, раскрасневшийся, с тяжёлым взглядом, громко вздохнул, снял сюртук и скинул его на спинку стула. Под распахнутым воротом его рубахи сверкнул серебряный крест, украшенный камнями, тяжёлый, массивный, покачивающийся на кожаном ремешке
Лука, державший кубок у губ, вдруг замер. Глаза его, маленькие, цепкие, вспыхнули.
— Это что у тебя? — медленно, как бы нехотя, проговорил он.
Радован лениво тронул крест пальцами, чуть приподнял его, посмотрел на него с таким видом, будто видел впервые.
— Это? — он ухмыльнулся, откинулся на спинку стула. — Крест наш, родовой. Из старых времён.
Лука медленно поставил кубок на стол, не спуская глаз с драгоценности.
— Хороший крест…
Радован помолчал, затем, как бы что-то вспомнив, нахмурился.
— Не просто хороший. Дело не в серебре, Лука. Это оберег. Передаётся из поколения в поколение.
— А что, если продать? — Лука сузил глаза.
Радован усмехнулся.
— Лука, ты что, глупец? Это не продаётся. Это кровь моя. Это моему внуку.
Лука молчал, пристально разглядывая крест. В глазах его мелькала мысль, тёмная, цепкая, и было в этом взгляде что-то такое, отчего даже Анте вдруг почувствовал странную тревогу.
— Лука, — сказал он, приглушая голос, — что с тобой?
Лука вздрогнул, взглянул на него.
— Ничего, — тихо сказал он, поднялся. — Ничего… Я пойду.
Он резко отвернулся, шагнул к выходу.
Радован хмуро посмотрел ему вслед, потом снова взял кубок.
— Ну и чёрт с ним, — буркнул он, плеснув вина.
Анте смотрел, как дверь медленно закрылась, оставляя в воздухе странную, гнетущую тишину. Лука ушёл слишком быстро. Лука слишком внимательно смотрел. Лука не попрощался…
Они выпили еще по одной и Радован засобирался домой. Анте предложил его провести, но Радован гордо отказался.
Осень выдалась тяжёлая, сырая, с постоянными дождями и туманами, затягивавшими улицы густой серой пеленой.
Радован спешил, словно тень, скользящая между деревьями. Он знал, что Лука не прощает отказов, особенно когда речь шла о чем-то столь ценном, как старинный крест с камнями. Этот крест был не просто украшением, он был реликвией, связанной с древним родом, к которому принадлежал Радован. По легенде, этот крест обладал не только материальной ценностью, но и магической силой, способной даровать власть и богатство.
Туман, густой и холодный, висел низко над землей, скрывая очертания леса. Радован чувствовал себя потерянным в этом молочном мареве, словно плывущим в вязкой жидкости. Он озирался по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то, но туман был непроницаем. Он знал, что Лука где-то рядом, и это знание ледяной рукой сжимало его сердце.
– Радован…
Голос, тихий и зловещий, прозвучал прямо за спиной. Радован вздрогнул, словно от удара током. Лука, словно призрак, возник из серого покрывала, его фигура казалась размытой, нереальной.
– У тебя есть то, что должно принадлежит мне? – Лука говорил медленно, каждое слово звучало как удар молота.
Радован сунул руку в карман, нащупывая смятые купюры. Пальцы дрожали, словно осенние листья на ветру.
– Послушай, Лука… – начал он, пытаясь выиграть время. – У меня есть деньги… гораздо больше, чем стоит этот крест
– Деньги? – Лука усмехнулся, его глаза сверкнули в полумраке. – Мне нужен крест. Слухи о его силе дошли до меня. Говорят, он дарует власть.
Он шагнул ближе, и Радован почувствовал ледяное дыхание смерти. Инстинктивно он отшатнулся, пытаясь сохранить дистанцию, но было поздно. Лука действовал быстро и безжалостно. Лезвие ножа, словно змеиный язык, вонзилось под ребра Радована, перекрывая дыхание, отнимая жизнь.
– Ты слишком жадный, друг, – прошептал Лука, вытаскивая нож.
Радован осел на колени, его глаза наполнились ужасом и бессилием. Он пытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь хрип. Лука еще раз огляделся, убеждаясь, что они одни. Туман надежно скрыл их обоих, словно саван.
Несколько мгновений Лука стоял над умирающим Радованом, наблюдая, как жизнь медленно покидает его тело. Затем, сорвал с шеи Радована старинный крест с камнями, и надел его на себя. Крест холодил кожу, но Лука чувствовал, как внутри него разливается чувство силы и превосходства. В этот момент, из глубины тумана донесся тихий шепот, словно ветер шелестел листвой, но слов разобрать было нельзя. Лука вздрогнул, но решил, что это игра воображения. Словно тень, он растворился в тумане, оставляя за собой лишь кровь, медленно расползающуюся по сырой земле, исчезающую в молочном мареве. Тишина, нарушаемая лишь редкими каплями крови, падающими на землю, стала единственным свидетелем этой жестокой расправы.