Грибы как призраки материи

пограничная теология Эрнста Юнгера

В дневниках Юнгера есть запись, сделанная дрожащей рукой после долгого блуждания по осеннему лесу: «Грибы — это призраки материи». Эти слова рождались не из ботанических наблюдений, а из мистического прозрения. Юнгер понял то, что ускользает от обычного взгляда: грибы представляют собой фундаментальную аномалию в нашем понимании жизни и смерти.

Мы привыкли к театральности смерти — к жёлтым листьям, медленно кружащим в осеннем воздухе, к разлагающимся телам, которые с болезненной наглядностью демонстрируют торжество энтропии. Смерть в нашем мире зрелищна, она требует свидетелей, она настаивает на своей реальности. Но грибы умирают по-другому — они просто перестают быть видимыми, растворяясь в воздухе, как утренний туман.

Это не смерть в привычном смысле, а возвращение домой. То, что мы называем грибом — эти хрупкие зонтики, выглядывающие из-под опавших листьев, — всего лишь временные посланники из подземного царства. Девяносто пять процентов организма существует как невидимая нейросеть, протянувшаяся под нашими ногами на километры. Мицелий — это подлинное тело гриба, его истинная форма существования, способная пережить ледниковые периоды и ядерные зимы.

В неопубликованных заметках 1963 года Юнгер записал фразу, которая звучит как откровение: «Грибница — это платоновский мир идей, а то, что мы называем грибом — всего лишь тень, которую она бросает на стенку нашей реальности». Здесь философ касается чего-то большего, чем биология. Он говорит о двойственной природе бытия, о существовании невидимого измерения, которое проявляется в нашем мире лишь эпизодически, словно напоминая о своём присутствии.

***
Юнгер был одержим грибами-слизевиками, этими странными существами, которые ставят под сомнение все наши представления о природе разума. Миксомицеты живут на границе между животным и растительным царствами, постоянно перетекая из одного состояния в другое, словно не могут решить, кем им быть.

Но самое поразительное в них — это их способность принимать решения без какого-либо подобия нервной системы. Современные эксперименты показывают, что слизевик Physarum polycephalum может построить транспортную сеть, повторяющую оптимальную схему токийского метро. Он решает логические задачи, находит кратчайшие пути в лабиринтах, даже демонстрирует что-то похожее на память.

Как это возможно? Юнгер интуитивно понимал, что здесь мы сталкиваемся с формой разума, которая предшествует появлению мозга, с интеллектом, распределённым по всему телу организма. В дневнике 1944 года, написанном в окопах под Верденом, он записал: «Если Бог когда-либо играл в Lego, то грибы — это детали, оставшиеся после того, как он разбросал набор и ушёл играть в другие игры».

Эта фраза кажется шуткой, но в ней скрыта глубокая интуиция. Грибы действительно выглядят как эксперименты природы, как черновики жизни, в которых она пробовала различные варианты существования. Они могут впадать в спячку на тысячи лет — образцы из вечной мерзлоты оживали после оттаивания, словно время для них не существует. Они не имеют фиксированной формы, постоянно меняя свою структуру в зависимости от обстоятельств.

Возможно, грибы представляют собой более древнюю и в каком-то смысле более совершенную форму жизни — жизни без жёстких границ, без фиксированной идентичности, без страха смерти.

***

В «Излучениях», своём дневнике Первой мировой войны, Юнгер фиксирует детали, которые другие предпочли бы забыть. Среди описаний газовых атак и артиллерийских обстрелов вдруг появляется странное наблюдение: грибы первыми колонизировали трупы на нейтральной полосе, причём разные виды выбирали разные «специализации».

Навозники семейства Coprinus становились пожирателями кишечной микрофлоры, превращая бактериальный хаос в упорядоченную структуру. Строчки рода Gyromitra специализировались на разложении мозговой ткани, словно стирая последние следы мыслей и воспоминаний. Дождевики Lycoperdon занимались переработкой костного мозга, превращая самую сокровенную субстанцию тела в споры, готовые к новому циклу жизни.

Это была не просто биология разложения — это была алхимия трансформации. Грибы не просто уничтожали мёртвую плоть, они переводили её на другой язык, превращали «личность» солдата в анонимный гумус. Они стирали саму концепцию индивидуальной смерти, растворяя границы между «я» и «не-я», между человеческим и природным.

Юнгер понимал, что наблюдает нечто большее, чем естественный процесс. Он видел работу космической силы, которая не признаёт человеческих претензий на исключительность. Грибы относились к немецким и французским трупам с одинаковым беспристрастием, не делая различий между героями и трусами, офицерами и рядовыми. Для них война была всего лишь щедрым пиршеством, неожиданным подарком от человеческой глупости.

***

Юнгер коллекционировал средневековые гравюры с изображениями «ведьминых кругов» — загадочных колец, которые грибы образуют на лугах и полянах. В этих идеально правильных окружностях он видел нечто большее, чем биологический феномен.

Во-первых, это был прототип мандалы — модель вселенной без центра, космос, организованный не вокруг единого принципа, а как сеть равноправных узлов. Во-вторых, эти кольца напоминали ему кольцевые форумы СС, что одновременно привлекало и ужасало его. Была ли это случайность, или грибы действительно воплощали некий архетипический принцип организации?

В-третьих, и это было самое важное, грибные круги служили доказательством «плазматического» строения реальности — идеи, что материя является всего лишь сгущенным светом, временной конденсацией более тонких энергий. Грибы росли по спирали, расширяя свои границы год за годом, словно материализуя невидимые силовые линии.

В письме к Мирче Элиаде, написанном в 1957 году, Юнгер шутил: «Когда ангелы захотят окончательно запутать богословов, они явятся в виде поганок». Но за этой шуткой скрывалась серьёзная мысль. Грибы действительно представляют вызов для любой теологии, построенной на чётких границах между живым и мёртвым, чистым и нечистым, священным и профанным.

Они существуют в промежуточном пространстве, где эти категории теряют смысл. Они святы и проклятты одновременно, они дают жизнь и несут смерть, они прекрасны и отвратительны. Возможно, именно поэтому средневековая церковь относилась к ним с таким подозрением — грибы были слишком амбивалентными для христианского мировоззрения.

***

В черновиках к «Типажу рабочего», этому пророческому тексту о будущем человечества, есть пассаж, который звучит как откровение Апокалипсиса: «После человека останется три слоя: пластик, керамика и грибница. Первые два будут говорить о нашей глупости. Третья — о нашей ненужности».

Современная наука подтверждает пророческие догадки Юнгера с пугающей точностью. Грибы рода Pestalotiopsis научились разлагать полиуретан, превращая пластиковый мусор в органические соединения. Aspergillus terreus перерабатывает обеднённый уран, очищая землю от радиоактивных отходов. В Чернобыле обнаружены грибы Cryptococcus neoformans, которые не просто выживают в радиоактивной среде, но питаются ею, используя гамма-излучение как источник энергии.

Юнгеровские «призраки материи» оказались не могильщиками цивилизации, а её редакторами — существами, которые не уничтожают следы человеческого присутствия, а переводят их на язык биосферы. Они превращают наши отходы в пищу, наши яды в лекарства, наши ошибки в возможности для новой жизни.

Возможно, грибы и есть те самые «кроткие», которые наследуют землю. Не потому, что они сильнее нас, а потому, что они терпеливее. Они могут ждать тысячелетиями, они могут адаптироваться к любым условиям, они могут превратить любую катастрофу в новую возможность.

***

За неделю до смерти сто двухлетний Юнгер попросил вынести его в сад. Он уже почти не говорил, но глаза его сохраняли ту же пронзительную ясность, которая поражала собеседников на протяжении целого века. В углу сада, под старым дубом, только что появился Boletus edulis — благородный белый гриб, король осеннего леса.

По свидетельству сиделки, Юнгер долго смотрел на гриб, потом прошептал едва слышно: «Вот и доказательство. Они приходили до нас. Приходят сейчас. Придут после. А мы всего лишь... удобрение».

На следующий день гриб исчез. Не засох, не сгнил — просто растворился в воздухе, оставив после себя лишь влажное пятно на земле. Идеальная метафора человеческой истории: яркое, но краткое появление, за которым следует возвращение в невидимое.

Юнгер умер через несколько дней, но его последние слова продолжают звучать как пророчество. Возможно, вся человеческая цивилизация — это всего лишь плодовое тело какого-то более глубокого процесса, временное проявление сил, которые мы не понимаем. Возможно, наши города и культуры, наши войны и открытия — это всего лишь споры, которые невидимый мицелий истории выбрасывает в пространство, надеясь, что где-то они прорастут новой формой жизни.

***

Грибы живут в промежутках — между жизнью и смертью, между видимым и невидимым, между растительным и животным царствами. Они напоминают нам, что реальность гораздо сложнее наших категорий, что между «да» и «нет» существует бесконечное множество оттенков.

Юнгер понимал, что грибы — это послания из другого измерения, письма, написанные на языке, который мы только начинаем расшифровывать. Они говорят нам о том, что смерть — это не конец, а трансформация, что разложение — это форма творчества, что исчезновение — это способ стать невидимым, но не перестать существовать.

В конце концов, возможно, мы сами — всего лишь грибы, выросшие на компосте звёздной пыли, временные образования в бесконечном мицелии космоса. И когда наше время истечёт, мы растворимся в том же безмолвии, из которого пришли, оставив после себя лишь споры — идеи, образы, мечты, которые прорастут в других мирах, в других формах жизни.

Грибы учат нас искусству исчезновения. Возможно, это самое важное искусство, которому может научиться смертное существо.