Ночь Велеса

Первое ноября 1961 года. На исходе часа ведьм.

– Ник…. …ич! ЧП у ..ас! – раздавалось с прерыванием из телефонной трубки, недовольно поднятой после доброго десятка звенящих металлических трелей. – Т…о пропало!
– Что? Что пропало?!
– Тело, говорю, те…о пропало! Пропало! Тело!
– Куда, мать твою, оно пропало?!
– Вы..ня…м!!!
– Ничего не понял! Куда пропало?!
– Вы-яс-ня-ем! Из к…воя ….е мер…. – говорящий на другом конце провода перешел на крик. Голос его дрожал и срывался.
– Чего?
– Все мертвые гов….ю!
– Вы что там, засранцы, белены объелись?! Найти! Через час все у меня!!!

31 октября 1961 года, близь часа ведьм

Свет фар, тревожно скользящий по кирпичной мостовой врезался в монументальную гранитную стену и замер, немного подрагивая от вибрации шумного двигателя. У входа стояли два солдата. Рядом лежали четыре бездыханных тела. Из автомобиля вышел человек в плотном кожаном френче и быстро направился ко входу. Растерянные бойцы выпрямились по стойке смирно и испуганно отдали честь. В следующее мгновение сверху, словно прорезая черное небо, пошел густой снег.
– Майор МГБ Звонарев. Вольно.
Солдаты остались на месте.
– Где?
Оба как по команде пожали плечами, рассеяно и виновато оглядываясь по сторонам, будто это они были во всем виноваты.
Майор подошел к первому трупу. Под ногами хлюпнуло. Сначала он подумал, что это была вода. Но потом, согнувшись над телом, понял, что стоит в луже крови, натекшей из разорванного горла. Голова следующего, лежащего чуть в стороне, была повернута почти на сто восемьдесят градусов, от чего бездыханное тело выглядело еще более жутко. К оставшимся в поле зрения трупам он подходить не стал. Без того было ясно, что люди мертвы, а о причинах смерти дознаваться будет другая служба.
– Где остальные?
– Внутри, – глухо ответил первый боец. – Вроде… Спускаться не стали. Тихо там.
Звонарев оглянулся, площадь была пуста. Никто не стал делать шума и привлекать лишнего внимания, все должно было быть предано огласке уже по факту. Запоздалых зевак разогнали сотрудники в штатском, едва густая осенняя ночь опустилась на землю, все должно было пройти тихо и незаметно. Но не прошло…
Вход зиял холодной пустотой, чернее, чем сам мрак, разлившийся вокруг в эту ненастную ночь. Тяжелые гранитные своды склепа отдавали могильным холодом, скрывая под собой доселе неведомую человеку и от того пугающую неизвестность.
Он вернулся к машине и извлек из бардачка новенький ручной фонарик ЗТК. Тот долго не хотел загораться. Маленькая лапочка вспыхивала на короткое мгновение, а потом снова гасла. Но майор не торопился. Грудь окутало чувство тревоги, ладони его вспотели, а кожа покрылась мурашками. Он достал из внутреннего кармана пачку папирос и трофейную зажигалку, которую хранил со времен встречи с союзными войсками в Берлине. Крепкий табак немного привел мысли в порядок. Фонарик наконец зажегся Звонарев сделал несколько уверенных шагов вперед, снова подойдя к растерзанным телам. В свете фонаря всё выглядело еще более ужасающим.


31 октября 1961 года. День-вечер.

Не хотел Пашка этой ночью заступать в караул. Да и смена была не его. Вызвали с самого утра, сказали в особый наряд, а за это потом три дня увольнительной. Может и побрыкался бы, но сманили, да мамку страсть как хотелось повидать, а тут такая возможность выдалась.
– Гробовщиком побудишь. Не нашли больше никого, деятели, – зло сказал начальник части, когда ошалелый Пашка выходил из самого для него высокого кабинета, который он только мог себе вживую представить.
Потом дали отдохнуть и даже от пуза накормили в офицерской столовой, чему рядовой боец был несказанно рад.
К вечеру внутри появилось какое-то тревожное чувство. Сидя один, на койке и уже в который раз принимаясь чистить свои сапоги, Пашка пытался прислушаться к себе и понять, что его так беспокоит. То ли дело было в неизвестности – толком так и не объяснили, что надо будет делать, просто сам начальник части дал скудные распоряжения, мол на месте все увидишь и услышишь, а командовать парадом будут люди из соответствующих органов, в штатском. Что скажут, то и будешь делать. На том и отправил восвояси. То ли дело было в чем-то другом… Но вот только в чем…
Ровно в двадцать один ноль-ноль его и еще троих солдатиков посадили в крытый кузов видавшего виды грузовика и машина тронулась, противно и жалобно поскрипывая рессорами. Внутри было хоть глаз коли. Не только сидящего напротив, но и собственные руки не было видно.
Через добрый час езды машина остановилась и открылся борт кузова. Глаза, привыкшие уже к темноте, не сразу разглядели обстановку. Выбираться пришлось почти на ощупь.


30 октября 1961 года. Вечер.

– Ну ж паскуднику гроб я справлю! Кровопивец проклятый!
– Дядя Толь, может не надо, есть же материал нормальный. Такое дело поручили, тут уж лучше без шалопайства обойтись.
Старый гробовщик замер и зло посмотрел на помощника.
– Шалопайство, говоришь?! Какое такое шалопайство?! С чужой бабой на мужней печи кувыркаться или медведей в цирке водкой поить – это вот шалопайство! А тут нет… Я в лагерях десять лет отмотал, оба сына у меня за решеткой сгинули… Так коль уж поквитаться дал бог момент – грех упустить…
В помещении пахло свежими сосновыми досками. Стены сплошь были увешаны большими отрезами красного и черного крепа.
– Так ведь то при жизни было, а теперь-то покойник.
– Ничего, мне и так сойдет для души моей почерневшей и сердца моего на остаток жизни израненного.
Старик, кряхтя, перевернул гроб.
– Подай гвоздочки, – сказал он, беря в мозолистые руки небольшой молоток. – Да не жалей, я часто набью, чтоб ему тут ой как не сладко лежалось! Нет, не эти берешь, вон из той коробки в углу.
– А почему эти?
– Все тебе знать надо! Ишь, любопытный какой! Давай сюда.
Застучал молоток. Гробовщик извлекал гвозди из коробки аккуратно, почти с любовью и часто вбивал их в дно гроба так, что острие немного выходило на внутреннюю сторону.
– Я эти гвоздочки у батюшки в храме освятил.
Старик прервал кропотливую работу и неожиданно расхохотался. Хриплый гортанный звук, возникший среди гробов и другого погребального инвентаря, показался молодому помощнику зловещим, аж мурашки поползли по коже.
– А зачем? – тихо спросил он, чтобы прервать неуместный приступ безумного смеха.
Гробовщик замолчал. Сделал он это так же внезапно, как и начал смеяться.
– Эх, – вздохнул он. – Думаешь, легко будет безбожнику на освещенных гвоздях лежать? Надо бы по уму, конечно, серебра этому упырю, да где ж я его столько возьму…
Дальше работа продолжилась в полной тишине. Только стук молотка раздавался в погребальной мастерской, прерываемый иногда неразборчивым ворчанием старика.
Через двадцать минут все было готово.
– А если увидят?
– Не увидят. Креп плотный, он все скроет. Да и они торопиться будут, не даром же всё ночью решили делать. Память у людишек еще жива, поэтому всё тайно обставляют, без шума.


31 октября 1961 года. Близь часа ведьм.

Луч фонаря выхватил из сырой темноты еще два тела. Голова одного из бойцов была отделена от туловища и лежала, будто откатившись, чуть поодаль. Глаза были открыты, губы застыли в безобразном искажении. Еще один труп лежал на боку. Его состояние и увечья определить было нельзя. Повсюду была кровь, которая уже начала сворачиваться.
Звонарев сделал еще несколько шагов и остановился перед входом. Слабый, дрожащий от руки свет едва прорезал густую темноту. Она была абсолютной. Майор почувствовал, как по спине крадется холод, точно такой же, какой он ощутил в сорок втором, стоя у холодной каменной стены и глядя в черные дула эсесовских шмайсеров. Тогда они казались ему огромными пятнами инфернального небытия, уродливо зияющими на привычной картинке мира. Вот и сейчас квадратный черный вход, обрамленный гранитными плитами, показался ему ничем иным как началом пути в подземное царство Аида.
Он сделал еще один неуверенный шаг и оказался внутри. Свет фонаря медленно и неверно, но все же делал свое дело, тускло освещая мрачные монументальные своды склепа, выхватывая из темноты стены и ступени. Аккуратной поступью почти беззвучно майор двинулся вперед. Всё вокруг было пропитано густым тяжелым запахом крови. Несмотря на довольно низкую температуру почему-то было душно. Спертый воздух едва заметными волнами накатывал из глубины помещения. Пол и стены были чистыми, даже странным образом блестели, словно специально начищенные перед особой траурной церемонией. Судя по всему там, где лежали тела, ждал еще один неприятный сюрприз в виде трупов. Он стал припоминать количество солдат и их расстановку по номерам. Шесть человек должны были дежурить снаружи. Четверо из них непосредственно у входа, двое чуть дальше на площади, так сказать на подступах к эпицентру. Еще четверо должны были нести гроб. При выносе тела охрана от входа вместе с несущими тело бойцами должна была переместиться к разрытой могиле.
Коридор неожиданно кончился, перед Звонаревым открылось большое темное пространство. Луч фонаря еще заметней начал дрожать. Поначалу ничего нельзя было разобрать. Казалось, все вокруг завалено отделенными друг от друга фрагментами человеческих тел вперемешку с разорванными шинелями и прочими предметами сурового солдатского гардероба. Майор сделал резкий шаг вперед. Нога что-то задела, фонарь вылетел из рук. Тело в секунду потеряло равновесие и полетело вниз. Он машинально выставил ладони вперед, чтобы не удариться лицом, сгруппировался и довольно аккуратно приземлился коленями на пол. Руки же его угодили неизвестно куда – при соприкосновении с поверхностью ладони ожгла резкая боль, локти подкосились. Под суровыми гранитными сводами раздался крик. В следующий момент как по команде вспыхнул яркий свет.


31 октября 1961 года. Близь часа ведьм.

На площади было тихо и безлюдно. Так, наверное, никогда еще здесь не было. По крайней мере Пашка такого точно не видел, ни когда маленьким приезжал сюда с мамкой, ни когда стоял в дневные долгие часы неся скучную службу у входа. Вот и теперь он и еще три бойца выстроились перед входом в маленькую шеренгу. Еще шесть солдат стояли напротив. Изнутри вышел человек в черной шляпе и в таком же черном плаще. Лицо его было суровым, без какого-либо выражения. Глаз в темноте разглядеть не удалось. По всему его виду сразу угадывалось из какого он ведомства. Это почувствовали и остальные – все не сговариваясь встали по стойке смирно.
– Вольно, – низким хриплым голосом проговорил комитетчик. – Значит, слушайте команду, товарищи солдаты. Предупреждаю сразу, всё здесь происходит в режиме строжайшей секретности, за разглашение – высшая мера, имейте это ввиду. Могила вон там раскопана, – он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, – ваша задача поместить тело в гроб и похоронить. Все просто. Сделать надо быстро и без шума. Вы, – он указал на Пашку и прибывших с ним троих бойцов, – понесете гроб и, соответственно, закопаете его. Вы, четверо, будете сопровождать их от входа до ямы. А вы, двое, будете следить, чтоб никто здесь не появился. На всех подступах дежурят наши сотрудники, поэтому появиться никто не должен, но на всякий случай держите ухо востро.
Он внимательно оглядел бойцов.
– Задача ясна?
Никто ничего не ответил. Солдаты напряженно переглядывались, переминаясь с ноги на ногу. Никто не решался спросить о самом главном.
– Кого, вы хотите спросить? – не дожидаясь вопроса, уточнил комитетчик. – Спуститесь вниз и все поймете. Гроб в кузове, вытащите, в него и положите. Уложиться постарайтесь за час, работа будет приниматься на самом высоком уровне. Если все пройдет, как говориться, без сучка и задоринки, будущее всем вам в рядах нашей доблестной армии обеспечено, имейте ввиду.
Никто не сдвинулся с места.
– Нуу, смелее! – раздражённо воскликнул он, чувствовалось, что все задуманное ему самому было не по душе. – Служба не ждет! Приказ отдан и его надо выполнять! Шагом марш!
Траурный ящик был извлечен из кузова. Машина, кряхтя и распыляя во все стороны клубы едких выхлопов, укатила прочь.
Пашка и еще один совсем юный солдатик взяли гроб, другие два товарища по несчастью понесли крышку. Работа была добротная. Паша никогда не видел таких гробов. С внешней стороны он был обит толстым красным и черным крепом, а внутри, словно воздушные облака сахарной ваты, блестел какой-то белый материал, название которого Пашка не знал. Ящик горьковато пах свежими сосновыми досками. Но качественная работы, выполненная из дорогого материала, была единственной данью уважения. Не было ни одного венка, отсутствовал даже памятник. Хотя, рассудил Паша, он мог их ждать у вырытой могилы.
Прозрачный саркофаг был открыт. Когда похоронная процессия вошла в помещение, все сразу встало на свои места.
Тело, теперь лежащее в открытом доступе, не защищенное толстым стеклом, искажающим вид внутри, казалось каким-то маленьким, даже сморщенным. Хотя стараниями ученых узнаваемые черты лица были сохранены, безжизненная гримаса смерти все же прошлась холодной дланью по тщедушному стариковскому телу. Казалось, что в саркофаге лежит удачная восковая копия.
Гроб ребята поставили рядом с саркофагом и застыли в нерешительности. Солдатам было странно, что никто ими не командует и в выполнении поставленных задач они предоставлены сами себе.
Каждый думал о своем. Каждый что-то вспоминал.
Они переглядывались между собой, не решаясь подойти к телу.
– Ну что, мужики, – прервал наконец общее молчание ефрейтор, тащивший крышку, – не всю же жизнь нам тут стоять! Айда работу сделаем и в увольнительную.
– Точно! – подхватил молодой рядовой, который нес гроб вместе с Пашкой, – глядишь, еще разочек дадут похарчиваться в офицерской столовой!
Все дружно рассмеялись. Видно хороший плотный ужин перепал нынешнем вечером каждому из присутствующих.
Прикасаться к реликвийному телу было жутко. Один из бойцов взялся за ноги, другой схватил китель на груди. Покойник оказался очень легким. Пашка поддерживал туловище со стороны гроба, четвертый ноги в районе бедер, чтоб ненароком не переломать конечности. Хотя какая кому была разница? В углу рядом со входом ребята увидели большой молоток и пачку гвоздей, чтоб заколотить крышку.
На «раз-два» аккуратными и по-странному легкими движениями тело без труда было приподнято и погружено в гроб.
В тусклом призрачном свете показалось, что по восковому лицу покойника прошла какая-то рябь. Пашка невольно задержал на нем взгляд. Потом посмотрел на ноги, которые, – как, скорее всего, тоже показалось, – несколько раз едва заметно дернулись. Ефрейтор решительно схватил крышку и положил её на гроб. Восковая фигура скрылась из вида.
– Забивай, – прохрипел он. В голосе слышалась тревога.
Справлять подобную службу рядовому Павлу приходилось впервые. У мамки дома в деревне он, конечно, плотничал сызмальства, а как по-другому? Поэтому с молотком и гвоздями управлялся он довольно споро. Но тут было совсем другое дело. Пашке было не по себе. Словно вот-вот не заколоченная крышка должна была отскочить, а покойник впиться мертвыми ладонями в незащищенное горло. Поэтому с каждым гвоздем удары становились сильнее, а металл быстро пронзал нежный креп и свежую сосну.
– Ну что, перекурим? – спросил Ефрейтор, когда груз был запакован.
– Ни к чему раскуриваться, нам еще его закапывать, – сказал один из бойцов.
– Ой, ладно тебе! Когда еще такая возможность будет? А в четыре лопаты мы его махом закопаем! Я в части много траншеи копал, так наловчился – закачаешься! А уж если закапывать – это вообще минутное дело!
– Ага, минутное – это если нам там четыре лопаты оставили, а то не дай бог одну…
– Ну пусть и одну, в один момент нарисую!
Ефрейтор широко улыбнулся, но никто идею поддерживать не захотел. Все остальные нетерпеливо и тревожно смотрели в сторону выхода. Все как один не хотели больше, чем того требовало дело, задерживаться в помещении с закрытым гробом и покойником в стеклянном саркофаге.
– Воля ваша, – скучно сказал ефрейтор, глядя на реакцию товарищей. – Ну давайте тогда, хлопцы, на раз-два взяли и понесли.
Деревянный ящик приобрел в весе, но все же был достаточно легким, чтобы без труда водрузить его на плечи и вытащить на улицу. Не сговариваясь решили нести вперед ногами. Пашке досталась левая. Стройным шагом дисциплинированные бойцы двинулись в сторону выхода.
Хотелось поскорее покинуть это проклятое место. Да и вообще поскорее выполнить приказ и оказаться в родной казарме. А потом поехать к матери, войти в родную избу, истопить жаркую печь…
Гроб шевельнулся.
Все остановились. Никто не издал ни звука, не говоря уже о том, чтоб что-то прокомментировать, столь отчетливым каждому показалось движение в гробу.
Ещё одно. Только уже сильнее.
Моргнул свет. На несколько секунд лампочка в помещении погасла, оставив всех в полной темноте. Теперь однозначно чувствовалось, что покойник в гробу шевелится. Свет снова зажегся. Следом за яркой ослепившей вспышкой послышались звуки ударов. Лежащий внутри колотил по крышке.
Потом на какое-то время все затихло. Солдаты стояли как вкопанные, не в силах пошевелиться. Никто не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Опять погас свет и через несколько секунд снова включился. Затем последовал сильный удар, за ним еще один. Пашка увидел, как по бокам посыпались щепки, обрамленные красной и белой материей. Крышка гроба раскололась на большие куски…


1 ноября 1961 года. После часа ведьм.

– Ты что, вы****ок?! Ты что удумал?! Ты что сделал, сукин сын?!
Гробовщик сидел не жив не мертв. Он чувствовал, что слабый его мочевой пузырь вот-вот лопнет, залив дорогой ковер в венценосном кабинете.
Вызвали ночью. Впрочем, «вызвали» – было слишком громким словом для бесцеремонного вторжения в его скромную квартиру товарищей из КГБ.
Вечер выдался тяжелым. Анатолий Матвеевич пришел домой уже затемно. Порядочно принял на грудь, завершив очередной заказ. Основную его работу увезли накануне. Никто ничего не заметил.
Заснул за столом на общей кухне, где так и пролежал до самого стука в дверь. А потом все было как в тумане. В общий коридор коммунальной квартиры ворвались солдаты и люди в штатском. Ничего не объясняя взяли под руки, вывели во двор и посадили в машину. Дороге испуганный старик разобрать не смог, да особо и не давали глядеть по сторонам. И вот теперь он сидел перед такими людьми, лица которых доселе видел только в газетах и на многочисленных портретах разнообразных учреждений.
Значит все-таки вызнали его пакость с гробом.
– Отвечай! Это что за диверсия, сволочь ты недоделанная?! А-а-а!
– Я это, я ж не со зла, тут дело такое… – язык опух с похмелья, а от волнения и вовсе не хотел ворочаться.
– Ты, сукин сын, не понимаешь, что тебе за это будет?! Да без суда и следствия тебя, козла, в расход к чертовой бабушке пустим! Давно у стенки не стоял, вражина?! А еще реабилитировали паскуду!
Громогласный крик прервался треском телефона.
– Слушаю!
– Никита Сергеевич, тело так и не нашли. Что делать? – зловеще раздалось в трубке.
– Что-то… Вот был бы он на моем месте, он бы вам, собакам, всем показал, где раки зимуют! Почему никого из ответственных на месте не было?! Обосрались! Что хотите делайте! Похороны должны состояться! Слышишь меня?! Я с тебя три шкуры спущу, но тело в могиле должно быть! Все, мне некогда!
Матвеевич сидел и не дышал. Грозное лицо нависло над ним, как воспитатель над нашкодившим детсадовцем. Только вместо позорного угла ему грозила холодная шершавая стенка и заостренный кусочек свинца в изношенное сердце.
– Сам что ли выдумал пакость эту? Или подсказал кто? Говори!
– Сам, – с усилием выдавил из себя гробовщик.
– Ладно, шутник, решим, что с тобой делать! Увести!
Трясущегося старика взяли под руки и вывели из кабинета. В нем остались несколько человек. Вся верхушка. Воцарилась тишина.
– Что делать будем? – прервал молчание маленький седой старичок.
– Что-что? Не знаю что! Умудрились покойника просрать! Деятели чертовы! Ничего доверить нельзя! Всех бы вас к стенке поставить! И меня вместе с вами… Значит, вот что я мыслю, тело мы, видать, не найдем…
– А, может, китайцы выкрали?
– Может китайцы… Да только где они твои китайцы и усатый вместе с ними?! Обратно под стекло уже класть некого… Значит только похороны… Закапывайте туда кого хотите, пустым гроб оставлять нельзя.
В кабинете снова воцарилась тревожная тишина.
– И кого же?
– Да кого угодно! Что, кандидатов нет? Ну тогда выбирайте, кто из вас туда полезет, если нет никого!
Все дружно посмотрели на дверь, в которую недавно вывели старого гробовщика.


1 ноября 1961 года. Час ведьм.

Поначалу Звонарев не понял, был ли это яркий свет электрических лампочек или разноцветные, преимущественно белые зайчики заскакали от резкой вспышки боли. Он повалился на бок, головой упершись во что-то мягкое, и когда первая самая сильная волна боли прошла, он посмотрел на свои ладони. Они были усеяны мелкими глубокими ранками, каждая из которых кровоточила. Кровь залила всю поверхность ладоней и начала капать на одежду. Звонарев крепко сжал кулаки, стиснул зубы и осмотрелся. Он лежал рядом с гробом. Крышка была разбита. Куски ее валялись по разным сторонам. Дно гроба было усеяно мелкими шипами, проступившими сквозь белую материю. На них-то он и наткнулся, споткнувшись в темноте.
По обеим сторонам деревянного макинтоша лежали разодранные тела. Точно такие же, как и на улице. Головы были неестественно вывернуты. Ноги и руки почти все отделены от туловища и хаотично раскиданы по помещению. Кадыки вырваны, а в области сонных артерий виднелись глубокие борозды, каемки которых украшали рваные обескровленные куски плоти. Весь пол был залит молодой солдатской кровью. В ней, собственно говоря, лежал сейчас майор КГБ Звонарев. В воздухе стоял густой медный запах.
Он обернулся и увидел сначала двух бойцов, прибежавших с улицы на крик, а теперь стоявших, разинув рты и не в силах сказать ни слова, а потом перевел взгляд на тело, в которое упирался головой. Сначала ему подумалось, что это просто куча наваленной солдатской одежды. Но потом он увидел, что из воротника торчат остатки головы, которая теперь больше напоминала разрезанный надвое арбуз. Конечности, как у тряпичной веревочной куклы были неестественно вывернуты. Левая нога отсутствовала
То ли от увиденного, то ли от запоздалого болевого шока Звонарева вырвало. Он почувствовал, как сплошь покрывается холодной липкой испариной.
– Поднимите, – слабым голосом скомандовал он.


31 октября 1961 года. Близь часа ведьм.

В следующую секунду гроб с грохотом упал на пол. Свет начал моргать с безумной частотой. Все окружающее теперь стало каким-то неестественно замедленным, прерывистым, а от того нереальным и зловещим.
Тело в гробу поднялось. Пашка, повинуясь воле инстинкта, отскочил в сторону и на четвереньках проворно прополз за саркофаг. Хорошая фотографическая память помогла без особых проблем молниеносно сориентироваться в незнакомом помещении даже в мерцающем свете. Увидев движение тела в гробу, солдат сначала зажмурился, отказываясь верить свои глазам, но потом что-то его заставило снова поднять веки и посмотреть вперед в сторону гроба. Мертвец открыл глаза. Они горели черным светом. Эти глаза без зрачков излучали холодный мрак, как мраморные стены склепа. Одной рукой покойник схватил за шею ефрейтора. Неведомо откуда взявшиеся острые когти на глубоко впились в плоть солдата. По непомерно длинным морщинистым пальцам текла чужая липкая кровь, цветом едва ли отличавшаяся от лившегося из мертвых глаз свечения. Тело ефрейтора обмякло. Резким движением мертвая тяжелая рука переместилась на другой борт гроба и схватила за ногу другого бойца, который пытался отползти в сторону. Боец заорал что есть мочи, но это не помогло. Сильные мертвые руки притянули его назад и впились когтями в спину, легко, как нож в растаявшее сливочное масло, доставая до самого позвоночника. Следом раздался чавкающих хруст и крики оборвались. Потом руки скользнули вверх, подтянули уже бездыханное тело и разодрали горло, брызги крови разлетелись в разные стороны, заполоняя собой все поверхности. Тело с хлюпающим звуком рухнуло вниз.
Пашка почувствовал, как к горлу подступает крик. Он уже ощутил, как захрипело горло, готовое разразиться воплем неописуемого ужаса, но в последний момент звук застрял где-то внутри и на спасение не вырвался наружу. Между тем, покойник, расправившись со второй жертвой, выбрался из гроба. Слышалось, как в воцарившейся тишине отделяются от мертвых тел конечности. Потом он немного пригнулся, согнув в локтях окровавленные руки и начал хищно вращать головой из стороны в сторону, словно выискивая добычу. Рот, с бледными губами, исказился хищным оскалом. Пашка присмотрелся и увидел, что между тонкими давно обескровленными линиями виднелись желтые в цвет ногтей и такие же острые клыки.
Последний боец стоял в полный рост напротив воскресшего мертвеца и судя по всему не мог пошевелиться. В какой-то момент глаза испуганного солдата и темные глаза мертвеца встретились. Оба смотрели друг на друга. Черный выход зиял за спиной солдата спасительной дырой, но он на него никак не реагировал, прикованный к ужасающему зрелищу. Мерцание света участилось и теперь больше напоминало пульс скачущего галопом сердца. В следующее мгновение мертвые руки метнулись к живому телу и вцепились ему в голову. Ногтями больших пальцев покойник вонзился солдату в глаза и по искорёженному гримасой боли лицу потекли раздавленные глазные яблоки вперемежку с кровавой субстанцией.
Палач ослабил хватку и кричащий от боли парень рухнул на колени. Ладони его были прижаты к лицу. Сквозь плотно сомкнутые пальцы хлестала кровь. Мертвец обхватил руками его голову и легким движение развернул на сто восемьдесят градусов. Бездыханное тело рухнуло вниз.
Из всех находящихся в помещении людей живым пока оставался только Пашка. Давно, в далеком детстве бабушка учила его молитвам. Вопреки ворчанию отца и с молчаливого согласия матери, старушка заставляла его зубрить наизусть мудреные тексты из старых книг, которые, даже если разбудить посередине ночи, должны были, по мнению старухи, отскакивать от зубов. Пашка как можно бесшумнее отвернулся от страшного зрелища и, находясь спиной к саркофагу, сполз вниз. Глаза сами собой закрылись. Память начала залезать в самые потаенные свои закоулки, чтобы отыскать нужные и правильные слова. Но все было тщетно. Какие-то отдельные обрывки фраз сознание, конечно, выплевывало из темных своих лабиринтов, но не складывались они вопреки стараниям в складный ряд, как то давным-давно получалось у бабушки. Эх, жаль не было на солдатике креста. Оставил он его в родительском доме, собираясь на ответственную казенную службу.
Все затихло вокруг. Только слышно было, как едва заметные аккуратные шаги раздаются где-то за его спиной, по другую сторону саркофага. Потом он почувствовал рядом с собой смрадный запах. И с ужасом, проникшим и сковывающим холодом каждую клеточку молодого горячего тела понял, что мертвец приближается. Он был уже настолько близко, что Пашка почувствовал всю ту боль, отразившуюся в горле, позвоночнике, глазницах, испытанную ребятами, не успевшими скрыться от страшной ожившей ноши.
Где-то рядом раздался чавкающий звук. От неожиданности солдат открыл глаза. Свет по-прежнему мерцал короткими холодными вспышками, то больно возвращая глазам помещение склепа, то снова погружая их в темноту. Плотная ткань гимнастерки насквозь вымокла от холодного пота. Ужасно захотелось ощутить в ладони твердь приклада, зацепить пальцем холодный крючок курка. Так бы точно стало легче, отступил бы страх. Ощущение оружия в руках придало бы сил. Но ставший родным РПК остался в части. Оружия похоронной бригаде никто не выдал.
Со стороны выхода, как раз оттуда, где несколько секунд назад раздались хлюпающие звуки, послышались окрики. Очевидно бойцы, оставшиеся снаружи охранять вход в усыпальницу, среагировали на шум. Невольно Пашка обернулся в ту сторону и глаза его встретились с двумя бездонными черными провалами. Свет погас. Всё вновь погрузилось в темноту. Но Пашка точно видел хищный злой оскал, сгорбленную фигуру с разведенными в сторону руками, оканчивающимися длинными когтями. Серый мундир был забрызган кровью. В следующее мгновение солдатик почувствовал, как закружилась голова. Вся имеющаяся в организме кровь отхлынула от головы и сердца и он потерял сознание. А склонившаяся над ним фигура выпрямилась во весь свой невеликий рост и пошла в сторону выхода.


1 ноября 1961 года. После часа ведьм.

– Уж не знаю, что там произошло и, если честно, знать не хочу, но приказ отдан, надо выполнять.
– И что, гробовщика туда?
– Ты же слышал, хочешь, сам туда полезай. Я не хочу, мне и здесь не плохо.
– А нельзя пустой гроб закопать?
– Нельзя. Он хоть и крикливый, а не дурак. Сам подумай, если после нас или, не дай бог тому случится, конечно, при нас кому-то в голову придет могилу раскопать и проверить. А в ней и нет никого… Какой тогда шум поднимется, и кто за это отвечать будет?
– Ясно. Ну тогда мундир нужен будет.
– Это-то как раз не проблема.
– А, может, все-таки тело поищем?
– До рассвета времени не так уж много осталось,  где ты его искать собрался? Доделывать надо так как есть и забыть обо всем… Да и гробовщика наказать надо…Эх, в недобрую ночь мы все это затеяли, повременить надо было немного.
Рука легла на черную телефонную трубку.



1 ноябрь 1961 года. После часа ведьм.

– Товарищ майор, у нас тут живой!
Звонарев перестал оглядывать перебинтованные руки, зашел за открытый саркофаг и увидел завалившегося на бок солдата, грудь которого спокойно и ровно вздымалась как во время крепкого сна.
– Будите.
Спящего потрясли за плечо и он открыл глаза. Они ничего не выражали. Взгляд был совершенно отсутствующим, как у молодого теленка, а выражение лица глупым. Звонарев не без труда перебинтованной рукой залез во внутренний карман и вытащил какие-то документы.
– Воронин Павел Николаевич, – задумчиво произнес он, глядя то в бумаги, то на выжившего бойца. – Эй, солдат, встать!
Сидящий никак не отреагировал. Он словно контуженный переводил взгляд с одного стоящего перед ним человека на другого и будто совершенно не слышал слов. Майор не стал повторять попытки. Он схватил Пашку за плечо, нагнулся над ним и пристально посмотрел в глаза, пытаясь разглядеть в них хотя бы какие-то проблески разума.
– Паша, – он потряс солдатика за плечо, – Пашка, очнись. Скажи мне, что тут было? Где тело?
Ответом сначала была тишина. Но после последнего вопроса рядовой Воронин замычал. Лицо приобрело испуганное выражение, а тело забила мелкая дрожь.
– Ведите его в машину, – скомандовал Звонарев, – и это, гроб к яме подтащите.


1 ноябрь 1961 года. После часа ведьм.

Выведенный из кабинета гробовщик был помещен в автозак и оставлен наедине со своими мыслями. Он слышал, как снаружи о чем-то тихо и непонятно говорили конвоиры. Внутри было темно, только грязное маленькое окошко, выходящее в кабину машины, пропускало внутрь бледный свет фонаря, сочившийся сквозь густую рябь разошедшегося снегопада. Пахло махоркой и потом.
Вот теперь все, допрыгался, подумал старик. Глупая ненужная месть, придуманная им в отместку за загубленную жизнь, теперь обернулась крахом для ее убогих остатков. Разбираться точно никто не будет. Пустят в расход и дело с концом. Да и с чем тут было разбираться…
Но как узнали? Как могли узнать?
Работа была выполнена ювелирно. Если не вскрывать материю (а кому, спрашивается, это делать понадобилось), то заметить пакости никак было нельзя.
«Видать настучал помощник, стервец», – горько резюмировал гробовщик.
В этот момент дверь кабины с водительской стороны открылась, туда кто-то забрался, кряхтя, запустил двигатель и машина тронулась.
Везли не долго, по крайней мере так показалось. А как хотелось, чтобы путь был подлинней и вот так, в полутьме хотелось побыть хоть на чуточку побольше наедине с самом собой.
Страшно лязгнула дверь кузова. Сердце остановилось. Ноги обмякли. Старик почувствовал, что невыносимо хочет курить, хотя к табаку не прикасался добрых лет десять. В руки дали какие-то вещи и велели переодеться.
– Вылезай, – скомандовали снаружи, когда всё было готово.
Проморгавшись слезящимися от ветра глазами, он понял, что находится на площади. К нему, стоявшему между двумя солдатами, подошел человек в черном плаще. Руки у него были забинтованы.
– Пошли, шутник, – низким голосом проговорил он, недобро усмехаясь, – посмотрим, что ты наделал.
Все двинулись вперед.
Рядом с красной кирпичной стеной была раскопана могила. Около нее стоял знакомый старику гроб. Тот самый, в который он с особой тщательностью накануне вбивал окроплённые святой водой гвозди, и обивал его дорогой материей внутри и снаружи. Рядом лежала изуродованная крышка, которая теперь казалась неумело и наспех сколоченной, обитой рваными кусками крепа.
– Твоя работа? – спросил забинтованный.
Гробовщик мрачно кивнул, не поднимая головы.
– Так что ж ты, мать твою наделал? Что в глаза не смотришь? Страшно? А ребята по-твоему в чем виноваты, которых тут как кукол тряпичных на куски порвали?! Молчишь? Ну молчи, молчи…
Старик заметил сбоку от входа в усыпальницу какое-то движение и невольно повернул голову. Тут он увидел, как двое бойцов грузят в кузов машины тела, точнее то, что от них осталось. Ноги подкосились у старого гробовщика, и он почувствовал, что сейчас рухнет вниз.
– Держите его, – скомандовал забинтованный и в следующую секунду дряхлое тело проворно подхватили стоящие по бокам бойцы. – Обессилил, засранец.
Старик устоял на ногах.
– Закуйте его, – сказал кагэбэшник и протянул рядом стоящему солдату наручники. – А это в рот засунь, чтобы не орал, – добавил он, достав откуда-то большой кусок крепа, которым был обит гроб.
Боец некоторое время помедлил, но все же взял протянутые ему предметы и подошел к гробовщику. Тот, судя по всему, находился где-то между явью и беспамятством, так как ни на что не реагировал, а почти безвольно висел на руках у своих конвоиров.
Браслеты сомкнулись на худых запястьях. Потом каменной хваткой кто-то схватил за челюсть и глубоко пропихнул в глотку ткань. Сработал рвотный рефлекс и гробовщик открыл глаза.
– Кладите его туда, – раздалась в темноте страшная команда.
Никто не пошевелился, все остались стоять на своих местах, не решаясь исполнить приказа.
– Что, прям туда, товарищ майор? – раздался чей-то тихий голос.
– Туда, туда! Чего встали, как вкопанные? Или под трибунал все разом захотели? Выполнять! – жесткий голос в тишине площади звучал зловеще.
Казалось, тысячи самых острых игл разом вонзились в спину и в ноги, когда почти безвольное тело опрокинули в гроб. Боль пронзила всё. Из забитого тряпкой горла вырвался дикий крик, который на выходе сквозь плотную ткань казался лишь жалким мычанием. Острые концы гвоздей не касались сколь-нибудь значимых органов, но тонкими нитями боли доставали до самого нутра. Истрепанное за жизнь сердце бешено стучало в груди и никак не хотело останавливаться, словно напоследок отказывалось умирать.
Бледные солдаты во главе с каменным Звонаревым смотрели сверху на истыканный гвоздями ящик, в котором извивался гробовщик. Начатое нужно было доводить до конца. Нужно было заколотить крышку гроба и отправить его в могилу, а потом сверху засыпать землей.
– Забивай, – хрипло выдавил из себя майор, с трудом скрывая отвращение и ужас от содеянного.
– Товарищ майор, ну совсем уж не по-людски живого закапывать… Да… Давайте его хоть того…
Звонарев сурово посмотрел на солдата, хотел было что-то сказать  по поводу приказа, но не стал. Задумался.
– Нож есть?
– Так точно!
Майор еще немного помедлил. Потом молча вытянул руку. Ему также молча протянули нож. Он приблизился к гробу вплотную. Поморщившись, сжал рукоять оружия – раны на руке саднили. Посмотрел в глаза старика, наполненные болью и ужасом.
– Земля тебе пухом, дурак старый, – прошептал эмгэбэшник и всадил острие в сонную артерию. Потом вытащил нож из шеи и проворно отвел руку в сторону. Следом брызнул стремительный поток крови. Тело два раза дернулось, а потом обмякло.
– Заколачивайте.
Солдаты быстро подскочили к гробу и, чтобы больше не видеть страшной картины, споро заколотили собранную из обломков крышку. Потом, не дожидаясь команды, подтащили гроб к яме и, подцепив его толстыми веревками, положили на дно.
– Иди сюда, родной, – ласково сказал Звонарев, обращаясь к Пашке Воронину, безвольно обмякшему на заднем сиденье ГАЗика, стоящего у входа в склеп. – Иди, не бойся.
Пашка, словно старый сонный кот, которого позвали есть, поднял голову и сначала долго соображал, кто его окликнул
– Иди, Паша, иди сюда, не бойся.
Наконец пустые глаза повернулись в сторону зовущего.
Солдат вылез из машины и ссутулившись подошел к Звонареву. Бойцы расступились в стороны, со страхом глядя на идущего. Глаза парня по-прежнему ничего не выражали. Майор взял в руки лопату и протянул ее Пашке.
– Давай, солдат, надо яму зарыть, – ласково сказал он, отступая в сторону и указывая на могилу, – помнишь, наверное, как в учебке траншеи копал? Вот так же, только закапывай.
Паша посмотрел сначала на Звонарева, потом на гроб, успевший за это время покрыться тонким слоем снежных хлопьев, сыпавшихся с неба. Взял лопату и начал сбрасывать в яму мокрые комья тяжелой земли. Все столпились сзади него и со страхом наблюдали, как умалишенный закапывает недавно убиенного.
– Зачем так, товарищ майор? Мы бы уж сами управились, – спросил один из солдат.
– А ты спать спокойно с этим сможешь? – рявкнул Звонарев. Потом он резко развернулся и грозно посмотрел в глаза солдатику. – Запомни и ребятам передай: вы ничего не видели и ничего не слышали, иначе сам знаешь, что с вами со всеми будет.
Тот едва заметно кивнул, пытаясь унять начавшую бить дрожь.


1 ноября 1961 года. Раннее утро.

Площадь опустела. Все следы были оперативно ликвидированы, как ничего и не было. Только свежий могильный холмик был немым свидетелем чего-то…
Дело шло к рассвету. В воздухе кружилась свежая морозная дымка. Два уставших бойца дежурили у входа в склеп. Они стояли с армейской выправкой гордо и немного монументально, усталыми раскрасневшимися за бессонную ночь глазами взирая на главную площадь страны. Но за беспристрастным их видом крылся страх, который никак не хотел отступать.
– Да-а, – заговорил тот, что справа, – пронесло так пронесла. А, Коль?
Второй в ответ только кивнул, молча глядя куда-то вдаль.
– Дай табаку, – сказал он.
Закурили.
– Слушай, Николай, а почему ты про убегающего ничего не сказал майору?
Повисла пауза. Оба со страхом посмотрели друг на друга, и у обоих в памяти ожила картинка…
…На площади раздались первые крики, они же были и последними… Все произошло настолько быстро, что когда патрулировавшие периметр солдаты первыми подбежали ко входу, они увидели лишь растерзанные тела сослуживцев, а по выложенной камнем дороге вдоль красной кирпичной стены в сторону Спасской башни быстро удалялась невысокая фигура, облаченная в серый китель. Один из них машинально вскинул оружие, пытаясь прицелиться, но бегущего уже поглотил ночной мрак, проникший в каждый угол большого города этой недоброй ночью. Преследовать они никого не решились.
– В нехорошее время всё  сделалось, – задумчиво сказал Николай вместо ответа на вопрос, выпуская из легких густой клуб дыма.
– Это почему?
– Бабка мне в детстве рассказывала, что в ночь, когда встречается октябрь с ноябрем, вся нечесть на землю выползает – свет на земле тьмой сменяется. Бог такой был у предков наших, проводник в царство мертвых, Велес, кажется. Так вот это его самая ночь и есть. Вот и приключилось не знай чего…
– Сказки!
– А ты чего промолчал?
Ответа не последовало.
– Вот и нечего говорить. Ничего мы не знаем. Забыть про все надо. Майор вона чего всем велел. Да и какая кому разница, кто там теперь лежит…


«Я знаю, что, когда умру, людская молва
много мусора нанесет на мою могилу.
Но я уверен, что ветер Истории
всё это развеет».

И.С.