Судьба, опалённая войной Анатолий Ильич Школьников

    Судьба, опалённая войной: Анатолий Ильич Школьников

   У миллионов советских детей война отняла беззаботное детство. Даже в глубоком тылу жилось бедно, не хватало самого необходимого. Ребята трудились наравне со взрослыми – и мечтали, как вырастут, выучатся и построят мирную счастливую жизнь.
   Вспоминает ветеран Южно-Уральского государственного университета (ЮУрГУ), кандидат технических наук, в своё время – доцент кафедры общей электротехники приборостроительного факультета ЧПИ (ныне – ЮУрГУ) Анатолий Ильич Школьников, чей отец погиб в битве под Москвой.

     Детство, опалённое войной

   – Появился я на свет 12 ноября 1938 года в Актюбинске, в Казахстане, – рассказывает Анатолий Ильич. – Отец, Илья Маркович Школьников (в некоторых документах фамилия писалась Школьник) родился в 1908 году в городе Конотопе Черниговской губернии – сейчас он в составе Сумской области Украины. Окончил шесть классов школы при паровозоремонтном заводе, потом учился в фабрично-заводском училище. Впоследствии работал слесарем, вступил в комсомол, шёл по комсомольской линии, поступил в Днепропетровске в институт инженеров железнодорожного транспорта. Стал коммунистом. В период коллективизации в СССР было так называемое движение двадцатипятитысячников: по решению ВКП(б) на хозяйственно-организационную работу в колхозы и совхозы послали передовых городских рабочих. В их числе был и мой отец. Он получил назначение в Казахстан: сначала стал помощником начальника политотдела в мясосовхозе, затем – заведующим сектором в облоно Актюбинска, потом – директором зоотехникума.
   С моей мамой Марией Трофимовной – в девичестве Радоскоровой – папа познакомился в совхозе, где она работала зоотехником. Поженились. У родителей нас было трое: в 1935 году родилась моя сестра Ольга (она жила до 80 лет), в 1936-м – мой брат Виктор (к сожалению, умер в 57 лет).
   Вскоре началась Великая Отечественная война. О вероломном нападении фашистской Германии нам рассказал отец, когда вернулся домой с работы. Летом 1941-го его мобилизовали. Служил он старшим политруком, старшим инструктором дивизионного политотдела в 312-й стрелковой дивизии, сформированной в июле – августе 1941 года в Актюбинске; командовал ею полковник Александр Фёдорович Наумов. Среди бойцов были русские, украинцы, белорусы, казахи, узбеки – все встали плечом к плечу на защиту Родины. Враг рвался к Москве – и на защиту столицы в числе других подразделений направили дивизию, где служил отец. В сентябре 1941-го она сражалась с фашистскими захватчиками под Малоярославцем, понесла тяжелейшие потери, и впоследствии её объединили с 53-й дивизией. Последняя фотография, которую отец прислал с фронта, датирована 29 сентября 1941 года. А через 12 дней он погиб под деревней Зеленино, что примерно в 12 километрах от Малоярославца – ныне города воинской славы.
   Мама осталась одна с тремя детьми. Что делать? Мамины родители, жившие на Алтае, стали звать её к себе: вместе прокормиться легче. И мы перебрались к ним. Приехали в декабре 1941-го. Можете представить, какое это было тяжёлое время. Дедушка встретил нас на санях, запряжённых лошадью. Мороз. Он укутал нас в тулуп, повёз. Ехать было километров десять. Страшно: за нами гнались волки. Но ничего, добрались.
   На Алтае мы прожили до 1952 года. Сначала в Рассвете, в Тальменском районе Алтайского края: это был крохотный посёлок – всего одна улица, с каждой стороны по двадцать дворов. Сколько мужчин ушло оттуда на войну – не знаю, а вернулось двое. Один из них, помню, был молодой, от силы лет 25, парень – Александр Сатаров: грудь в медалях и орденах, а на щеке шрам от ранения или, скорее, от ожога. Привёз он с войны трофейный немецкий велосипед «Диамант» – единственный на всю деревню.
   Сначала нас к кому-то подселили, а потом дедушка Трофим Софронович построил свой дом. Мастер он был на все руки. Благодаря ему мы и выжили. А нас было 10 человек: дедушка с бабушкой Ефросиньей Фатеевной, их дочери – мои тётки Анастасия, Ксения, Нина и моя мама с тремя детьми, плюс дедушкин младший сын Павел 1928 года рождения, трудившийся в колхозе. Всего же у деда было восемь детей: четыре дочери и четыре сына. Старший, Никита, даже не успел повоевать. Знаю, что он показывал нашим танкистам брод через реку, а в это время немцы начали стрелять – и дядя Никита погиб вместе с экипажем танка. Воевали его братья: дядя Пётр, вернувшийся с войны инвалидом (потерял глаз), потом трудившийся бухгалтером, и дядя Иван – участник Сталинградской битвы. Дядя Павел в силу возраста повоевать не успел, но после Победы служил в армии где-то на территории Австрии целых семь лет – война-то народ выкосила.
   Детство у меня было тяжёлым, трудным, полуголодным. Работать начал с семи лет – раньше, чем пошёл в школу. Дело в том, что дед заключил с колхозом «Рассвет» договор на строительство небольшого предприятия по производству кирпичей. В сам же колхоз вступать отказался: знал, что это, по сути, кабала, работа за «палочки» – трудодни: тогда денег крестьянам не платили, а ставили в особой тетради палочку за отработанный в колхозе день. Трудодни оплачивались зерном.
   Я по собственному опыту хорошо знаю, как тогда делали кирпичи. Накладывали в большую бочку глину, заливали водой, месили шнеком – архимедовым винтом, вроде того, что в мясорубке. Шнек с помощью специального устройства крутила лошадь. Смесь выдавливалась вниз, в поддон. Оттуда её отвозили на тачках. Затем лепили кирпичи, сушили их – и обжигали в печи. Лошадь месила глину с утра до обеда, как раз к этому времени вся глина выдавливалась. Потом процесс начинался заново: заводили глину, накладывали в бочку, месили… Колхозную клячонку, вертевшую шнек, надо было подгонять, иначе встанет – вот я и был погонщиком. А когда исполнилось девять лет, мне доверили козлование кирпичей. Их формовали с помощью станка: набьют форму глиной, утрамбуют, готовые кирпичи поставят сушиться на ребро. А как высохнут, ставят их ребром друг на друга, по восемь штук. Это и называлось козлованием. Воду для замешивания глины нужно было возить с реки в бочке, на телеге, запряжённой лошадью – это впоследствии тоже поручили мне. В дальнейшем меня привлекали к разным этапам производства кирпичей: прошёл весь путь до мастера обжига. За день так наработаешься, что от усталости валишься – засыпал вечером мгновенно. Ещё мне приходилось работать в колхозе во время сенокоса – возил сено на волокушах, за это тоже давали трудодни. Вообще детский труд тогда использовался широко.
   Дед, руководя производством, где было задействовано три лошадки, имел возможность возить крестьянское зерно на мельницу – за это крестьяне давали что-нибудь из сельхозпродукции. А ещё дед собирал мучную пыль – бабушка из неё варила кисель.
Мама устроилась зоотехником в районное подсобное хозяйство. Там ей выделили тёлочку. Выросла корова, стала давать молоко – всё подспорье. Но корову тут же обложили налогом – это было тяжело. К тому же лошадей деду для кирпичного производства выделяли от колхоза только на сезон: в тёплое-то время года нужно пахать. Поэтому дрова из лесу приходилось возить на корове. После этого надои, конечно, падали. Вообще колхозники жили бедно, трудно, тяжело. На весь колхоз было, наверное, пять лошадей – остальных по мобилизации отправили в армию. Мужчины, в основном, на фронте. Правда, давали от машинно-тракторной станции трактор, но он не всегда был исправен. А пахать-то надо. Вот и тянули колхозницы впятером один плуг, а шестая борозду прокладывала. Помню, как урожай собирали до самого последнего колоска, до последней картофелины.
   У нас был свой огород – большой, 50 соток, только успевай работать. Сажали картошку, овощи. Картошки выращивали много: хватало не только себе, но и на корм скотине. Дед как-то раз посеял пшеницу. Но пришли из сельсовета – и постановили хлеб сжечь: на него была государственная монополия. Думаю, это перегибы на местах. Но хорошо, что хоть не посадили! В то время так называемый закон о трёх колосках власти трактовали и применяли по своему произволу. Так, с колхозных и совхозных полей для себя лично нельзя было собирать ничего, даже если что-то осталось после уборки урожая. Вообще чиновники душили всякую частную инициативу.
   Летом мы переходили, так сказать, на подножный корм. Дети ходили по лесам, залезали в птичьи гнёзда, таскали яйца – это была прибавка к столу. Собирали грибы, ягоды. Но это было связано с риском: помню, как соседская семья отравилась ядовитыми грибами. Если ягод было много, их сушили, потом варили компот. Ловили рыбу. Дед тоже ловил: ставил «морды» – снасти-ловушки. Возле дома у нас росла яблоня, но плоды были мелкие, вроде ранеток.
   Дед плюс ко всему ещё и умел хорошо выделывать кожу. Когда кто-то колол скотину, то шкуру для выделки отдавали ему. Дед обрезал края – и они шли в суп.
   Дед построил бревенчатый дом – горница и кухня с русской печью. Строить ему помогали всей семьёй. Обстановка, конечно, самая скромная: лавки, стол, табуретки – самодельные, деревянные. Верхнюю одежду вешали на гвоздь, а ту, что поприличнее, держали в сундуках. Ложки деревянные, миски и другая посуда, в основном, глиняные. Что-то мы с мамой привезли из Актюбинска. Что-то выменивали – в деревне, в основном, царил натуральный обмен. Там и магазина-то не было – только в леспромхозе. Вообще покупали вещи редко. Одежда, обувь – всё старое, донашивали друг за другом. Летом ходили босиком, осенью, весной – в башмаках, зимой – в валенках. Туалет на улице. Построил дед и баню, причём топилась она по-белому, а у соседей, в основном, по-чёрному. Были и всякие хозяйственные постройки, где держали корову, поросёнка, кур. На улице, кстати, вырыли погреб, обустроили там ледник, чтобы летом хранить продукты. Освещение – керосиновая лампа. Керосин покупали в магазине леспромхоза. Если не могли купить – жгли лучину. Был и самодельный светильник: пустая банка, в ней налит какой-нибудь жир, соскобленный со шкуры, – и горит вымоченный в жиру фитиль.
Ездили с ребятами в ночное, пасли скот. А ещё нам поручали гонять выхолощенный скот-молодняк. Садились верхом – и вперёд. Без седла, охлюпкой – всё себе отобьёшь. Но всё равно интересно. А какие ещё в деревне развлечения?
   Пока шла война, конечно, было не до праздников. Но всё же на Новый год дедушка приносил из лесу ёлку, и мы её украшали самодельными игрушками, гирляндами из старой бумаги или камыша. Никаких особых разносолов по праздникам не было: варёная картошка, квашеная капуста, солёные огурцы. Как правило, гуляли в самых больших домах на одном конце деревни и на другом. Бывало, что у нас, бывало, что у Василия Корякина. Сдвигали столы, лавки. За одним столом взрослые, а за другим – дети, но пища одинаковая.
   О Победе мы с ребятами узнали, когда были в леспромхозе, недалеко от деревни. Там на здании конторы висел репродуктор-колокольчик – по нему и передали, что кончилась война. Радовались необыкновенно!
   В леспромхозе была школа-четырёхлетка – в неё я и пошёл в 1946-м. Детей мало, так что первый, второй и третий классы занимались все в одном помещении. Учительница приходила, проверяла домашнее задание у второго и третьего класса, что-нибудь им объясняла, давала упражнения и задачи, а затем занималась с первоклашками. В войну – да и в первые мирные годы – не хватало всего, в том числе и канцелярских принадлежностей. Иногда вместо чернил приходилось писать разведённой в воде сажей.
Практически не было такого, чтобы я отдыхал в пионерском лагере. Лишь в 1948-м мама сумела достать мне путёвку на одну смену в лагерь при леспромхозе – но, как назло, я заболел малярией, и меня отправили в изолятор. Отвратительный вкус хины, которой меня лечили, помню до сих пор. Второй раз в жизни в пионерский лагерь я попал, когда окончил семь классов – это было уже в Челябинске, а лагерь находился в районе Чебаркуля.
   В 1948-м мы перебрались в деревню Анисимово, на берегу Тобола – там дед тоже наладил производство кирпичей. Воду брали из реки, а глину добывали на близлежащей возвышенности, изрезанной оврагами.
   Поселились в землянке. Вырыли её в той же горе, где копали глину. Получилось, что задняя и боковые стены, пол – земляные, а переднюю стену сделали саманную – из смеси глины, соломы и кизяка. Окна, правда, были застеклены. Крышу настелили деревянную.
Когда я перешёл в третий класс, хотел поступать в Суворовское училище, даже написал письмо Сталину. Поехал в Барнаул. Сдал экзамен – сочинение. Но в первую очередь брали сыновей погибших солдат, а у меня всё-таки отец был старший политрук. Тут учитывался и практический момент – размер пенсии за погибшего отца для детей рядовых был меньше, поэтому государство находило другой способ их поддержать – брали учиться в Суворовские училища на всё готовое. Мне сказали, что нужно ждать. Но я не стал, вернулся домой. Словом, в Суворовское так и не попал.
   Жили мы в деревне Анисимово до 1952 года – как раз я доучился до пятого класса. Потом семья переехала в Курган – там работал бухгалтером мой дядя Пётр, инвалид войны. Через несколько месяцев перебрались в Челябинск. Здесь снимали половину дома в Ленинском районе. Потом маме дали комнату в коммунальной квартире. Правда, в центре города. Мама окончила курсы проводников – и впоследствии до пенсии работала проводницей на железной дороге. Из-за переездов в общей сложности сменил, если не ошибаюсь, пять школ, если не больше. В итоге окончил в Челябинске вторую железнодорожную школу, что недалеко от вокзала. Везде учился прилежно, особенно привлекала математика. Любил читать, читал много. Нравились художественные книги – отечественных и зарубежных авторов. Старался, если попадались, прочитывать собрания сочинений. Было интересно. Занимался самообразованием. Хотел учиться дальше, получить профессию.

     Студент Челябинского политехнического института

   Меня интересовали станки, поэтому думал идти на механико-технологический факультет Челябинского политехнического института. Но тут один школьный товарищ переманил меня на энергетический факультет ЧПИ, специальность «Электрические станции, сети и системы». Интересно, что за сочинение на выпускном экзамене в школе я получил тройку, а на вступительном в институте – пятёрку. То-то наш учитель Иван Иванович удивился: сочинения не были моей сильной стороной. А я просто перед экзаменом внимательно слушал всё, что говорили на консультации – и все рекомендации выполнил: написал коротко и ясно. Помню, что тема сочинения была по роману Пушкина «Евгений Онегин». Интересно, что со мной сдавал экзамен солдат, после армии, к тому же русский не был его родным языком. Я и ему помог – и он получил четыре за сочинение. Потом мы с ним стали приятелями, а в дальнейшем работали в Миассе, в Конструкторском бюро машиностроения, нынешнем Государственном ракетном центре имени академика В.П. Макеева.
   Когда в 1957-м открылся приборостроительный факультет, появилась новая специальность – «Автоматика и телемеханика». На неё на добровольных началах отобрали 25 человек, в том числе меня. Учились всего пять с половиной лет. Окончил в 1961 году.
   Преподаватели у нас были замечательные. Очень нравилось, как читал лекции по теории управления Георгий Севирович Черноруцкий: доходчиво, понятно, логично. Причём 10–15 минут он уделял материалу предыдущей лекции, чтобы напомнить пройденное и облегчить усвоение новой темы. А ещё он обладал хорошим чувством юмора. Учиться у него было интересно. Теоретическая механика, которую читал Александр Тимофеевич Полецкий, давалась тяжелее. Абрам Давидович Кацман, который вёл высшую математику, был очень строгим: я перерешал буквально весь задачник – но на экзамене у него получил только четвёрку.

     На велосипедах – до Киева

   Студенческий период вспоминаю с удовольствием. Помимо учёбы я вёл активный образ жизни. В 1959-м участвовал в переписи населения. Ездили в Ильменский заповедник. Увлекался спортом, в том числе велосипедным. В 1961-м, перед преддипломной практикой мы с другом – Евгением Коноплёвым – решили махнуть в Киев на велосипедах. Хотелось чего-то грандиозного. Возможно, кому-то затея покажется странной. Но тогда было единое государство, мы были молоды, полны сил. Тем более на Украине жили мои тёти и дядя по отцу. Сначала задумали сплавиться по какой-нибудь реке на плоту, но потом поняли, что его постройка – дело довольно сложное, долгое и хлопотное. Поэтому выбрали велосипедный тур. Палатку раздобыли. Денег поднакопили. Велосипеды собрали, по принципу «из двух старых один новый». Выбил я с большим трудом в профкоме маршрутный (путевой) лист: мало ли – остановит милиция, спросит, кто такие, куда едем. А где отмечаться? В первом же городе, в Оренбурге, пошли на почту. А там никто не хотел ставить нам штамп о пребывании. Наконец одну молодую сотрудницу упросили. А дальше было проще – в каждом городе отмечались: нам ставили штамп, видя, что в других городах уже поставили. Дорога заняла месяц: с 15 мая по 17 июня.
   В ту пору у нас на Урале обозначенное на карте шоссе на деле вполне могло оказаться грунтовкой, а грунтовка – и вовсе какой-то козьей тропой. Нелегко пришлось и нам, и велосипедам. Первые десять дней болели ноги. Потом приспособился. А вот руки так и не привыкли, сколько ни старался. Против ветра ехать было тяжело. В гору – тоже. Зато с горы или если ветер попутный – хорошо. К концу пути у нас не то что покрышки были все залатанные, а даже металлические велосипедные каретки – и те износились, хотя, казалось бы, должны быть прочными.
   Кстати, заезжали ещё в Южноуральск к родственникам друга. Потом поехали через Казахстан, Башкирию – везде дороги были не лучше. Хотели ехать через Белорецк. Но местный житель посоветовал направиться в обход, а не через Уральские горы, сказав, что нам не одолеть крутого подъёма и плохих дорог. От Саратова до Волгограда плыли на теплоходе. Потом ехали вдоль Волго-Донского канала.
Как правило, останавливались где-нибудь вблизи деревни, обычно у водоёма. Ставили палатку. Один чинил велосипеды, возился с прочим имуществом, другой шёл покупать съестное.
   Приехали на Украину. По нашим наблюдениям, она в ту пору, хотя война кончилась не так давно, жила зажиточно. За шестнадцать лет после Победы всё восстановили – ни разрушенных домов, ни сожжённых деревень мы не видели. Частные дома не деревянные, а каменные. А у нас – развалюхи. Начиная с Чугуева – асфальтированные или бетонные дороги. Что неприятно поразило уже тогда: у въезда в Киев стела с наименованием города на украинском и английском, а на русском – нет!

     Путь в профессии

   После выпуска я отработал по распределению в Конструкторском бюро машиностроения, нынешнем ГРЦ имени В.П. Макеева, положенный срок, до 1965 года, и вернулся в ЧПИ, на кафедру САУ, а с августа 1966-го перешёл в Челябинское отделение ВНИИ «Электропривод», которое занималось на Челябинском металлургическом комбинате автоматизацией Блюминга-1300 – тяжёлого обжимного стана для предварительного обжимания стальных слитков большого поперечного сечения. Как раз с ЧМК обратились в ЧПИ с вопросом, кто бы мог заняться автоматизацией – и к этой деятельности привлекли нескольких сотрудников, в том числе и меня. Согласился, так как и работа заинтересовала, и была перспектива получить квартиру. Опыт, приобретённый в Конструкторском бюро машиностроения, очень пригодился. В Челябинском отделении ВНИИ «Электропривод» работал с 1966 по 1969 год, стал старшим инженером, ведущим инженером, начальником лаборатории. Заодно нарабатывал опыт, готовился к сдаче кандидатского минимума и набирал материал для диссертации. В декабре 1969-го перешёл на кафедру общей электротехники ЧПИ, которую возглавлял Лев Романович Сильченко. Был ассистентом, старшим научным сотрудником, старшим преподавателем. В 1978 году защитил кандидатскую. Научным руководителем был Владимир Александрович Цыганков, консультировал Вячеслав Сергеевич Жабреев. Тема – «Исследование комбинированных систем программного управления исполнительными механизмами с асинхронными двигателями» (это весьма распространённые двигатели переменного тока).
   Работая на кафедре, я в течение 20 лет осуществлял научное руководство хоздоговорными работами. С 1970 по 1981 год работал с челябинским филиалом НАТИ, занимались автоматизацией стендов для испытания тракторных трансмиссий. С1982 по 1991 год – с Мытищинским машиностроительным заводом, занимались автоматизацией стендов для испытания вагонов метро и трансмиссий большегрузных автомобилей. В работе участвовали шесть сотрудников кафедры: кандидаты наук Геннадий Петрович Дубовицкий, Валентин Алексеевич Козюков и Александр Яковлевич Эргард, старший преподаватель Валерий Павлович Кормухов и секретари Галина Григорьевна Кузнецова и Елена Леонидовна Финкина, которые занимались оформлением научных отчётов. По результатам этих работ опубликованы статьи и получено 50 авторских свидетельств.
   До 2007 года трудился на кафедре общей электротехники, затем – на кафедре радиотехнических систем. Преподавал, читал студентам разных факультетов курсы по электротехнике, электрическим машинам, электронике, электрооборудованию. Семь лет был секретарём партбюро приборостроительного факультета, входил в состав парткома ЧПИ последнего созыва.
   С 1994 года – заместитель декана приборостроительного факультета (позже он стал называться факультетом компьютерных технологий, управления и радиоэлектроники, а в 2016 году вошёл в состав Высшей школы электроники и компьютерных наук ЮУрГУ). В деканате отработал 22 года. Восемь лет был заместителем председателя факультетской отборочной комиссии, девять – заместителем ответственного секретаря приёмной комиссии ЮУрГУ. С большой теплотой вспоминаю коллег: Анатолия Алексеевича Дашенко, Валентина Карповича Сидоренко, Наталью Валерьевну Плотникову, Наталью Валерьевну Столярову, Ольгу Александровну Бекбулатову, Елену Ханисовну Попову, Екатерину Михайловну Адищеву... Коллектив был дружный, всегда друг другу помогали. Особо вспоминаю деканов ПС: Льва Романовича Сильченко, Николая Тимофеевича Винниченко, Александра Леонидовича Шестакова, Льва Сергеевича Казаринова.
   Написал 20 учебных пособий и шесть методических указаний. У меня 78 научных публикаций, в том числе в зарубежных изданиях, 50 авторских свидетельств на изобретения, из которых пять внедрены в производство, например, на Московском вертолётном заводе имени М.Л. Миля, и принесли значительный экономический эффект.
Десять лет был ректором Общественного института патентоведения. Был делегатом VI Всесоюзного съезда изобретателей и рационализаторов в Москве, в Кремле в мае 1983 года. Почётный работник высшего профессионального образования РФ. Награждён медалью «Ветеран труда», знаком «Изобретатель СССР», тремя Знаками президиума Центрального совета Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов «Отличник изобретательства и рационализации ВОИР», множеством почётных грамот.

     Оглядываясь назад

   Оглядываясь назад, отмечу: к огромному сожалению, в постсоветское время интерес к техническим специальностям заметно упал, да и прилежных студентов стало меньше. Уровень школьного образования значительно снизился, поэтому и знания абитуриентов оставляют желать лучшего. Надеюсь, что ситуация всё-таки будет выправляться.
   С будущей женой Тамарой познакомился на свадьбе друга. В 1966-м женился. Жена окончила Челябинский техникум лёгкой промышленности, работала в Челябинске в Доме моделей, конструировала женскую и детскую одежду. Когда Дом моделей закрылся, она ушла на пенсию, умерла в 2015 году после продолжительной болезни. Сын Илья родился в 1968-м, дочь Анна – в 1975-м. Сын окончил Московский физико-технический институт. Его пригласили в Перестройку в США – и он уехал. Защитил там диссертацию. Востребован на работе. Дочь окончила с отличием наш вуз, факультет экономики и управления. Её тоже звали заниматься наукой, но она посвятила себя семье: мать троих детей.
   Веду здоровый образ жизни, что и другим советую. Не курю, не пью. Всю жизнь увлекался спортом, особенно в молодости, помимо велосипедного, ещё и мотоциклетным, даже купил чешский мотоцикл «Чезета». Теперь люблю пешие прогулки: есть свой норматив – сколько пройти в день и за месяц. До последнего времени был садоводом. Думаю, физические нагрузки обязательно должны быть. Дедушка – отец мамы – всю жизнь много и тяжело трудившийся, прожил 90, а его отец, как мне говорили, 110 лет!
   Когда стал старше, захотел найти могилу отца. Однако замысел долго не удавалось осуществить. Но когда в 2016 году окончательно вышел на пенсию, то вплотную занялся этим вопросом. В 2018-м нашёл братскую могилу у деревни Зеленино, в Подмосковье. Но в мемориальной табличке 312-я дивизия не упоминалась. Стал искать дальше. Узнал, что у деревни Федино, под Боровском, в Калужской области тоже есть братская могила, где захоронены останки бойцов и командиров этой дивизии. Но имени отца на мемориальной табличке не было – только шестьдесят фамилий, а ещё 20 человек не смогли идентифицировать. Я писал запросы в архивы и в администрацию Боровска. Наконец пришёл ответ, что можно установить на надгробной плите табличку с именем моего отца. Что и было сделано.
   По одним данным (например, в приказе 1946 года Главного управления кадров РККА о безвозвратных потерях) отец значился пропавшим без вести, по другим (как в пришедшей похоронке) – убитым. Обратился в Министерство Обороны РФ, в областной военкомат. Удалось добиться, чтобы отец был признан погибшим за Родину. Думаю, это справедливо.
   Пользуясь случаем, хочу поздравить наших ветеранов и пожелать им бодрости духа, молодости души, крепкого здоровья и долгих лет – насколько это возможно! Родному вузу желаю развития, успехов и процветания! Преподавателям – хороших студентов! Студентам – настойчиво овладевать знаниями, успешно окончить вуз, быть достойными звания выпускника ЮУрГУ! Всем, особенно молодёжи, желаю беречь Россию, хранить память о её героическом прошлом и своих предках, помнить о тех неисчислимых жертвах, которые принесла наша Родина, чтобы победить фашизм!

Беседовал и записал воспоминания Иван Сергеевич ЗАГРЕБИН, т.е. я.