Казацкий Гумилев. Николай Туроверов

Туроверов Николай Николаевич (1899–1972) – поэт. Родился в донской станице Старочеркасская. Окончил реальное училище в Ростове-на-Дону. В семнадцать лет – доброволец лейб-гвардии Атаманского полка. С января 1918 по сентябрь 1920 года – доброволец Белой армии, участник Степного похода. Получил четыре ранения.  Жил в Греции, Албании, Сербии, Франции. Работал грузчиком, лесорубом, мукомолом. Учился в Сорбонне. Основал Казачий музей, был редактором газеты «Казачий Союз», председателем парижского Казачьего Союза. В начале Второй мировой войны сражался в Северной Африке в составе французского Иностранного легиона. Один из самых известных «казачьих поэтов» Русского зарубежья. Первый поэтический сборник Николая Туроверова вышел в Париже в 1928 году. В России наиболее полное издание вышло в 2010 году («Возвращается ветер на круги свои...»: стихотворения и поэмы. М.: Худож. лит.).

* * *

В эту ночь мы ушли от погони,
Расседлали своих лошадей;
Я лежал на шершавой попоне
Среди спящих усталых людей.

И запомнил, и помню доныне
Наш последний российский ночлег,
— Эти звёзды приморской пустыни,
Этот синий мерцающий снег.

Стерегло нас последнее горе
После снежных татарских полей —
Ледяное Понтийское море,
Ледяная душа кораблей.

Всё иссякнет — и нежность, и злоба,
Всё забудем, что помнить должны,
И останется с нами до гроба
Только имя забытой страны.

Крым

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, всё время мимо,
В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

* * *

Помню горечь солёного ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,

Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Чёрной пропастью мне показалась
За борто;м голубая вода.


Родине

Люблю тебя последнею любовью
И первою — ревнивой и одной,
Моим дыханьем и родною кровью,
Земной люблю тебя и неземной.

Люблю тебя в отчаяньи и счастьи,
В воспоминаниях, в надеждах, в снах,
В раздумьи, восхищении и страсти,
В презреньи, в гневе, в страхе и в мечтах.

Люблю тебя напрасно, неумело,
В величьи, в рабстве, в громе и тиши,
Люблю тебя движеньем каждым тела,
И каждым вдохновением души.

ТОВАРИЩ

Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью –
Утратою горчайшей из утрат –
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, с тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за Отчизну умереть?

* * *

Я знаю, не будет иначе.
Всему свой черед и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.

* * *

Нам этой ночи было мало.
И с каждым часом все жадней
Меня ты снова целовала,
Искала жадности моей.
Едва на миг во мраке душном
Мы забывались полусном,
Как вновь я был твоим послушным
И верноподданным рабом.
И только утром, на прощанье,
Я, как прозревший, в первый раз
Увидел синее сиянье
Твоих всегда невинных глаз.

* * *

Жизнь пришла суровая, простая
С черным хлебом, с каторжным трудом.
Разлетелась лира золотая
Под ее тяжелым топором.
А давно ль счастливый и влюбленный,
Был я пьян от счастья своего.
Только жар от печки раскаленной,
Только сон — и больше ничего.

* * *

Потерявши всё, ты станешь чище,
Будешь милосердным и простым,
И придешь на старое кладбище
Посидеть под дубом вековым.
Без стремлений пылких, без обмана.
Жизнь, как есть! Смиренье и покой.
Хорошо под сенью великана
Отдыхать смущенною душой,
Птицей петь в его зеленой чаще
И листочком каждым дорожить.
Жизнь, как есть! Но жизнью настоящей
Только дуб еще умеет жить.
Грузно поднимаясь в поднебесье,
Он вершинами своих ветвей
Ничего уже почти не весит
В вознесенной вечности своей
И, уйдя в подземный мир корнями,
Над безмолвием могильных плит,
Над еще живущими, над нами,
Как он снисходительно шумит.

* * *

Печальный день, похожий на разлуку,
Ушел в туман и не придет назад.
Уже не видя, узнаю по звуку
Начавшийся в тумане листопад, —
Каким-то чудом долетевший шорох
Внезапно сиротеющих лесов,
Какой-то сонный отголосок хора
Таинственных древесных голосов.