А я с братом росла. Глава 3

   Глава 3. Помада

 Однажды бабушка была дежурной по коммуналке.  Дежурному необходимо  было мыть полы в общественных местах: в туалете, большом коридоре и на общей кухне. Кухня была просто огромная, значительно больше нашей комнаты.   Здесь находились пахучие керогазы, которые заправлялись керосином. На  них готовили, а ещё кипятили бельё в больших баках.  Здесь же стояли столы, покрытые старыми зажирившимися порезанными клеёнками, висели шкафчики с нехитрой кухонной утварью, а ещё был один единственный кран с холодной водой над ржавой раковиной.  Кран всегда был запотевший, с тонкой, постоянно  подтекающей струйкой леденющей воды. Здесь же на кухне все время толпились разговорчивые соседки,  сушилось на длинных провисших верёвках бельё. Мне на кухню нельзя было выходить. И вообще, мой выход из нашей  комнаты бабушкой не приветствовался. Пока она мыла пол в общественных местах, у меня было включено радио, разложены карандаши и раскраски.
   В тот день бабСони не было как-то слишком долго.  Я уже порисовала, поиграла, поразглядывала давно уже изученный мной до сантиметра плюшевый ковер с тремя богатырями над кроватью... Нет бабушки. Взгляд привлекла бабушкина сумка, которую мне категорически было запрещено трогать. Но сейчас же никто не видит!? Я оценила ситуацию в свою пользу и робко открыла сумку. В глаза немедленно бросилась маленькая пластмассовая трубочка губной помады.
  Осторожно маленькие пальчики сняли колпачок. Вот она - красная, блестящая, пахнущая чем-то таким женским и манящим. Перед глазами не было маминого примера, как красить губы. А бабушка делала это так редко, что я никогда не видела сам процесс. Возможно, это было сложно в те времена, купить помаду, поэтому бабушка берегла ее. Я понюхала вожделенный предмет женского туалета, медленно вывернула красный и упругий стержень на полную величину и провела им по губам. Зеркала не было, поэтому представить себе всю красоту не представлялось возможным.  Я провела по губам еще раз, уже уверенней. Потом, осознав, что я делаю что-то запретное, я залезла под  нашу с бабушкой высоченную  кровать, и принялась максимально жирными мазками проводить по губам и вокруг, чтобы стать ну очень красивой, понимая свою неотразимость.
   В какой-то момент я услышала щелчок открывающейся двери. Одновременно с этим я почувствовала неуверенность в прочности выдвинутого стержня помады. Он как-то надломился и упал на пол. В руках остался только колпачок и короткая пластмассовая ножка. Бабушка позвала меня: "Юлька, где спряталась?" Потом она увидела свою открытую сумочку. Потом - заглянула под кровать... Я сидела в углу, красивая до безумия.
  Меня никогда не били и не наказывали ни за что.   Я была очень послушным ребенком, поэтому и не было необходимости в жёстких методах воспитания. А тут такой случился казус... Я понимала, что сделала, мягко говоря, что-то не очень хорошее. Я нарушила запрет и влезла без разрешения в бабСонину сумку. И второе - сломалась помада. Почему-то мысли о моей неотразимой красоте перебивали все совершенные мною грехи. Сейчас бабушка ахнет, как я красива, и простит мою шалость.
  Перевернутая вверх ногами под кроватью голова бабушки действительно ахнула. Но радости и восторга в ее глазах почему-то не было. Оказалось, что помада была новая и куплена с большим трудом. В те годы с косметикой в СССР вообще засада была, не продавали ее в магазинах. И если уж "выбрасывали" на прилавки, то женщины сметали любую, независимо от цвета и качества. Вот бабСоне повезло - купила помаду. А я сломала ее. Бабушка не плакала, но видно было, что еле сдерживалась. Поэтому заплакала я. Мне было жалко её, помаду, обидно, что неоцененной осталась и моя красота. Ведь я просто хотела стать красивой.
   БабСоня дала мне маленькое зеркальце. Я посмотрела в него и испугалась: на меня смотрело абсолютно красное лицо, максимально до глаз заштрихованное красной жирной помадой. Никакого намека на ожидаемую красоту даже не было. Тут мне стало до боли обидно:  помада меня не красит, да еще и бабушку расстроила. Я принялась реветь. Плюхнулась к бабСоне в объятия с причитаниями: "Бабушка, пожалей меня, пожалуйста, пожалей меня!!!" Она рассмеялась своим добрым и совсем еще молодым голосом, немного, совсем  мягко "окая" на ярославский манер: "Ну что ты, глупая, так расстроилась. Я думала, что меня пожалеть надо, ведь моя помада испорчена. А тут тебя жалеть приходится. Ну-ну, полно-ка  так  убиваться, я не ругаю тебя вовсе".
  Она гладила меня по спинке, по курчавым светлым волосёнкам, и, казалось, нет в мире никого роднее этой моей бабСонечки.