Гномы. Война пепла. Глава 26. Железная наследница

Гномланд. Край Краснолюдов. Чёрная крепость. Лисбет. 2310г
Чёрная Крепость возвышалась над пустыней Тотен, как гнилой зуб, вонзившийся в рыжую плоть земли. Её стены, сложенные из базальтовых плит, впитывали солнечный свет зловещим блеском, словно покрытые слоем засохшей крови. Башни, кривые и асимметричные, будто выросшие не по воле архитектора, а по прихоти неведомых подземных сил, пронзали небо острыми шпилями. Говорили, что камни для строительства добывали в самой глубине пустыни, где земля до сих пор хранит тепло древних вулканов. Каждый блок был испещрён руническими письменами, которые даже самые учёные краснолюдские шаманы не могли до конца расшифровать — одни утверждали, что это проклятия, другие — предсказания, третьи — рецепты забытых алхимических соединений.
Ветер, вечно гуляющий по пустыне, выл между зубчатых стен, словно тени казнённых здесь когда-то узников. Ворота крепости, окованные пластинами чёрного железа, никогда не открывались полностью — лишь приоткрывались ровно настолько, чтобы пропустить очередную партию заключённых. Над входом висела высеченная в камне фраза: «Входящий сюда оставляет надежду». И это была не метафора — каждый, кого доставляли в Чёрную Крепость, знал: обратной дороги нет.
Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь редкими фанарями заключёнными в железную сетку. Воздух был густым, пропитанным запахом ржавого железа, плесени и чего-то кислого — то ли испарений из подземных источников, то ли дыхания самих стен. Коридоры, узкие и запутанные, как лабиринт Минотавра, вели в камеры, вырубленные прямо в скале. Здесь не было решёток — только глухие двери с крошечными окошками, через которые тюремщики бросали узникам чёрствый хлеб и мутную воду.
Среди обитателей крепости были те, кто ещё вчера правил провинциями, командовал армиями, вершил судьбы королевства. Опальные графы, маркизы, военачальники — теперь они гнили в сырых каменных мешках, их титулы ничего не значили перед лицом вечного заключения. Одни сходили с ума, шепча заговоры несуществующим союзникам. Другие — медленно угасали, превращаясь в тени. Третьи — пытались сохранить рассудок, выцарапывая на стенах календари, отмечая дни, которых всё равно не оставалось.
В одной из таких камер, маленькой и сырой, сидела няня Марта. Её руки, некогда нежные и умелые, теперь были покрыты царапинами и синяками. Глаза, привыкшие к свету горных вершин, с трудом различали очертания стен в вечных сумерках. Она уже не ждала спасения — Чёрная Крепость не знала побегов. Даже если бы кто-то и попытался её освободить, это было бы безумием: крепость охраняли не только люди, но и сама пустыня, готовая поглотить любого, кто осмелится приблизиться без разрешения.
Иногда, в редкие минуты тишины, когда ветер и крики других узников затихали, она закрывала глаза и представляла Агату — не принцессу, не наследницу, а просто девочку, которую она когда-то спасла из охваченного мятежом дворца. Но даже эти воспоминания теперь казались далёкими, как будто из другой жизни. Чёрная Крепость не просто лишала свободы — она стирала прошлое, превращая людей в пустые оболочки. И няня Марта понимала: рано или поздно она станет одной из них.


Этой ночью к Чёрной Крепости подъехали машины — не обычные тюремные фургоны, а глухо задраенные бронированные автомобили с затемнёнными стёклами. Их двигатели работали почти бесшумно, а колёса были обмотаны плотной тканью, чтобы заглушить стук по камням. Из крепости вывели двоих узников — их лица скрывали мешки, наброшенные на головы, а руки были закованы в тяжёлые наручники. Никто из охраны не знал, кто эти люди. Даже комендант крепости, обычно осведомлённый о каждом шаге заключённых, на этот раз лишь молча наблюдал, как фигуры грузят в машину.
Слухи поползли мгновенно. Кто-то клялся, что видел, как один из пленников шёл с гордой осанкой, несмотря на кандалы — будто бывший король Фридрих, которого все считали погибшим в ту самую кровавую ночь переворота. Другие шептались, что среди узников была женщина — возможно, сама королева, чьё тело так и не нашли в руинах дворца. Но доподлинно никто ничего не знал. Уже к утру специальный отдел службы безопасности провёл «разъяснительные работы» с теми, кто слишком громко задавал вопросы. После этого разговоры резко прекратились. Те, кто ещё недавно горячо обсуждал ночной конвой, теперь молчали, избегая встречных взглядов. А броневики тем временем растворились в пустыне, увозя свою тайну в неизвестном направлении.
На рассвете у Чёрной Крепости началось необычное оживление. Одна за другой прибывали воинские колонны, нарушая вековую тишину пустыни Тотен. Грохот моторов и лязг гусениц смешались с криками команд, превратив обычно размеренную жизнь крепости в хаотичную суету. Офицеры в запылённых мундирах метались между строений, раздавая приказы, в то время как рядовые солдаты в спешке разгружали ящики с боеприпасами. Воздух пропитался едким запахом солярки и машинного масла, который даже мощные пустынные ветра не могли развеять.
Внезапно земля содрогнулась под тяжелыми шагами. Из-за горизонта, окутанная клубами песка и выхлопных газов, появилась гигантская фигура "Пожинателя" - боевого харвестера в чёрной непробиваемой броне. Его стальные суставы скрипели под собственной тяжестью, а выключенные прожекторы и стёкла кабины холодно отсвечивали в утреннем солнце. За механическим исполином тянулись бесконечные колонны пехоты и артиллерии, их стальные каски и стволы орудий сверкали как заточенное лезвие направленное на грудь врага.
К полудню движение постепенно стихло. Солдаты заняли указанные позиции, техника была расставлена по заранее определённым точкам, офицеры замолчали, сверяясь с картами. Наступила тревожная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием раций да редкими командами, передаваемыми шёпотом. Крепость и её новые защитники замерли в напряжённом ожидании, словно затаив дыхание перед надвигающейся бурей. Даже привычный ветер пустыни, казалось, стих, будто почувствовав грядущие перемены.
Лисбет стояла на зубчатом парапете самой высокой башни Чёрной Крепости, её пальцы судорожно сжимали бинокль с гравировкой королевского герба. Вдали, где раскалённый воздух пустыни дрожал над горизонтом, уже клубилось рыжее облако пыли — первые вестники приближающейся армии.
— Все готово? — её голос, резкий и отточенный, звенел в утреннем воздухе, как обнажённая сабля.
Капитан гвардии, старый ветеран со шрамом на левой щеке, щёлкнул каблуками:
— Пехотные полки укрыты в катакомбах, ваше высочество. Две ударные группы — северная и южная — заняли позиции в лесном массиве с шестью харвестерами, двенадцатью броневиками и двумя батареями гаубиц. "Пожинатель" замаскирован под руины старой крепости. — Он сделал паузу, поправил планшет с картой. — Эскадрилья "Стальных Шершней" держит позицию за восточным склоном. Они войдут в зону поражения, даже не подозревая о западне, пока...
— Пока не станет слишком поздно, — закончила за него Лисбет, и на её губах расцвела улыбка, холодная и острая, как лезвие гильотины.
Она ещё раз взглянула в бинокль. Облако пыли стало плотнее, в нём уже угадывались чёткие силуэты передовых разведотрядов. Где-то там, в этом клубящемся хаосе, шла Агата — её кузина, последний росток проклятого рода Дарнкров. Скоро, очень скоро они встретятся лицом к лицу. Лисбет опустила бинокль и провела ладонью по эфесу пистолета у пояса.
— Идеально.
В голове её роились мысли, одна слаще другой. Вот она разгромит Агату, уничтожит последнюю надежду мятежников, и тогда отец наконец-то увидит в ней достойную наследницу. Может быть, даже улыбнётся ей – по-настоящему, как в те редкие моменты, когда она была маленькой, а он ещё не носил корону. А потом доверит ей командование Северным фронтом. Она представила, как ведёт свои полки против альвов и кобольдов, как их хваленые снайперы бегут под огнём её харвестеров. Они заплатят за все эти годы унижений, за каждое презрительное слово, брошенное в спину гномам.
Но главное – нибелунги. Эти высокомерные инженеры, считавшие себя хозяевами технологий. Она заставит их склонить головы, заставит работать на Гномланд. А фей... Лисбет усмехнулась. Их хрустальные города превратятся в груду осколков под гусеницами её боевых машин. Отец тогда поймёт. Поймёт, что именно она – его истинное продолжение. Не слабые генералы, не мягкотелые советники, а она – Лисбет Железная. И корона, которую он так неохотно передаёт по утрам для официальных приёмов, наконец останется на её голове навсегда.
Ветер донёс первые звуки приближающейся армии. Лисбет глубоко вдохнула. Скоро. Очень скоро всё начнётся.


*****
Гномланд. Край Краснолюдов. Пустыня Тотен. Агата. 2310г
Армия Агаты медленно продвигалась сквозь ночную тьму, оставляя за собой лишь глухие следы на зыбких песках пустыни Тотен. Леденящий ветер, несущий с собой колючие крупинки песка, пронизывал бойцов до костей, заставляя их плотнее закутываться в походные плащи. Луна, словно окровавленный щит, висела низко над горизонтом, бросая зловещие тени на бескрайние дюны. Каждый шаг давался с трудом — ноги вязли в сыпучем песке, холод пробирался сквозь одежду, а усталость накапливалась с каждым пройденным километром. Но хуже всего было осознание того, что позади, в кромешной тьме, шли те, кого уже нельзя было назвать живыми. Гвардейцы, сжимая оружие, старались не оглядываться, но ощущали на своих спинах тяжёлый, незримый взгляд мертвецов — павших воинов, поднятых древней магией архонтов. Их глухие шаги, стук костей, скрип челюстей и тихий шелест песка под босыми ногами преследовали живых, как наваждение.
Впереди же, во мраке, уже угадывались зловещие очертания Чёрной Крепости — неприступной твердыни, венчающей скалистый утёс. Её башни, подобно гнилым зубам, вонзались в ночное небо, а редкие огни на стенах напоминали горящие глаза хищника, выслеживающего добычу.
Гвардейский сержант, шагавший в первых рядах, сплюнул в песок:
— Чёртов переход... Чёртова крепость... Чёртовы мертвецы за спиной... — Его голос дрогнул, но тут же окреп. — Но если мы выстоим, ребята, наши внуки будут слагать об этом песни.
Рядом шёл молодой гвардеец, лицо которого под капюшоном было бледным от усталости и страха. Он украдкой посмотрел назад, где в лунном свете мелькали бледные лица и светящиеся красным глазницы тех, кто уже не дышит, но всё ещё идёт в строю.
— Главное — вперёд смотреть, — прошептал старый солдат, заметив его взгляд. — Мёртвые — они хоть и жуткие, но свои. А впереди... — Он кивнул на маячившую вдали крепость. — Там настоящая смерть ждёт.
Армия шла дальше, оставляя за собой лишь временные следы на вечных песках. Каждый боец знал — к утру они либо войдут в историю, либо станут частью той безликой массы, что шепчет за их спинами.
Агата шла сквозь ночную пустыню, пальцы машинально касались пустого места на руке, где когда-то лежал отцовский перстень. Каждое прикосновение к голой коже было как удар — напоминание о том, что Свиат украл не просто кольцо. Он украл символ. Печать королей Дарнкров, знак власти, переданный ей в последние мгновения перед тем, как няня вырвала её из пламени кровавого бунта. Она не могла смириться. Не с потерей, нет — с самим фактом предательства. Свиат. Она не доверяла ему полностью — не доверяла никому, кроме няни Марты и горстки верных. Но она хотя бы думала, что у него есть границы. Что даже если он и предаст, то сделает это как воин — открыто, в бою, а не украдкой, как вор, выкравший драгоценность из-под подушки.
Но он поступил хуже. Он взял не просто её вещь — он взял то, что принадлежало всему Гномланду. Перстень был не просто украшением. Он был клятвой. Обещанием, что однажды она вернётся и восстановит справедливость. А теперь... Теперь он в руках врагов. Или, что ещё хуже — продан, переплавлен, или используется им для создания своей армии, чтобы потом вернуться и поработить её страну!
Агата стиснула зубы.
Предательство Свиата было лишь частью чего-то большего. Ведь её предали не только люди. Предала сама родина — те, кто должен был стоять за короля, за закон, за честь. Те, кто вместо этого присягнул Гарруку, забыв о клятвах, данных её отцу. Но хуже всего было другое. Они не просто предали. Они убедили себя, что так и надо. Что честь — это пережиток. Что достоинство — глупость. Что воинская слава ничего не стоит перед золотом и властью. И вот теперь она шла через эту чёртову пустыню, ведя за собой армию, в которой были и живые, и мёртвые, чтобы доказать одну простую вещь: предательство не делает победителей, оно делает лишь трусов. А трусы не заслуживают трона.
Она сжала кулак и шагнула вперёд, в сторону Чёрной Крепости. Свиат ошибся, думая, что, украв перстень, он отнял у неё силу. Настоящая сила была не в кольце. Она была в тех, кто шёл за ней сейчас — сквозь холод, страх и тьму. И завтра они напомнят всем, что значит настоящая честь.
Рядом с Агатой, ступая по зыбкому ночному песку, шли её верные соратники — те немногие, кто остался с ней до конца. Ортрум, сжала в руке рукоять архонтского пистолета, её обычно холодные глаза горели скрытой яростью. Она не позволяла себе глубоких раздумий — не время было предаваться философии, когда каждый шаг приближал их к Чёрной Крепости. Но в глубине души она чувствовала горечь. Свиат. Она всегда знала, что он ненадёжен. Но даже она не ожидала, что он опустится до воровства. Перстень... Без него всё стало сложнее. Но не невозможно. Ортрум привыкла побеждать вопреки всему.
Рядом шагал Ансвард, его седая борода колыхалась на ветру. Старый дверг не разглагольствовал о чести и предательстве — он просто шёл, крепко сжимая свой эмиттер, будто его молчаливая ярость могла передаться оружию. Он не думал о Свиате. Думать было бесполезно. Вместо этого он сосредоточился на том, что было впереди — на стенах крепости, на расстановке сил, на том, как лучше провести своих бойцов, чтобы минимизировать потери.
Они оба — и Ортрум, и Ансвард — понимали, что армия смотрит на них. На Агату. На их уверенность. И потому они держались, не позволяя ни тени сомнения отразиться на их лицах. Но в глубине души, под слоем воинской дисциплины и железной воли, теплилась надежда. Мы возьмём эту проклятую крепость. Мы спасём Марту, а потом найдём Свиата. И когда это случится — он пожалеет, что вообще родился на этот свет. Ортрум бросила взгляд на Агату, затем на Ансварда. Ни слова не было сказано. Ничего лишнего. Просто кивок. Этого хватило. Они шли дальше. Крепость ждала.
Где-то в середине строя, втиснутые между молчаливыми пехотинцами и угрюмыми артиллеристами, шагали унтер-офицеры Ганс и Йохан. Оба были ветеранами, оба знали, что такое настоящий бой, но сейчас их, как и всех, грыз страх — не животный ужас новобранца, а тяжёлое, холодное предчувствие, знакомое лишь тем, кто слишком часто смотрел смерти в глаза.
Йохан машинально перебирал пальцами в кармане золотые безделушки, найденные в пещере Архенантхора — колечко с рубином, пару монет с потускневшей чеканкой, маленькую подвеску в виде крыла. Эти вещицы были его талисманом, напоминанием о том, что где-то существует другая жизнь — не эта бесконечная война, не грязь окопов, не зловоние пороха и крови, а что-то простое и настоящее. Может, когда-нибудь он вернётся домой, продаст эти побрякушки и купит себе клочок земли. Посадит яблони. Заведёт собаку. Но сейчас он шёл сквозь ночную пустыню к Чёрной крепости, и эти мечты казались такими же далёкими, как звёзды над головой.
Рядом шагал Ганс, его пальцы сжимали армейский жетон на шершавом шнурке — единственное, что осталось от отца. Он помнил, как тот отдал его за день перед последним боем, хрипло сказав: «Не теряй. Вернёмся домой — отдашь мне лично.» Но вернуться отец не смог. Теперь жетон был с Гансом, а вместе с ним — и тяжёлое чувство долга, которое он никак не мог исполнить. Он не хотел этой войны. Никто из тех, кто шагал сейчас рядом, не хотел. Ни гвардейцы, ни ополченцы ставшие гвардейцами, ни даже мертвецы, шедшие сзади — все они оказались здесь не по своей воле. Одних привела клятва, других — месть, третьих — просто слепой случай, который, как ветер, подхватил их жизни, словно осенние листья, и бросил в самый жар костра.
Ганс взглянул на Йохана. Тот, почувствовав взгляд, хрипло усмехнулся:
— Ну что, дружище, опять в самое пекло?
— А куда деваться, — пробормотал Ганс, пряча жетон под мундир.
Они шли дальше. Никто из них не знал, выживут ли они завтра. Но одно было ясно — назад дороги нет. Только вперёд. Только к крепости. Только в бой.