Полюбить бездну

Рецензия на книгу Ирины Беньковской "Четвёртая Стража"
Множество книг издается в последнее время. Но взгляд хочется остановить на особенных, подчеркнутых и озаренных необычной личностью автора, оставляющих след надолго в беспокойном сознании.
Поэзия, в первую очередь, и художественное средство особой тайны, своеобразного  ухода от реальности, способа унять боль, перевести дух, чтобы вскоре вновь продолжить грешную, полную заблуждений и разочарований, жизнь на Земле.
Но когда перед нами мрачная полифоническая   поэтическая  картина – полотно  с переплетением  реальной фантазии и снов, обыденного уныния и кошмарного ужаса. Настолько загорается мысль  от подобных экзерсисов,   что погружение в поток безысходности, атмосферы тоски и  одиночества неизбежности гибели, вызывает только отторжение. Ведь, и кто один из нас, если не борец за жизнь, но непременно должен что-то предпринять против упадничества и безнадеги.
Что-то известно   уже о темных уголках души из книг, но память продолжает упорно забывать содержимое ящика Пандоры, но есть шанс, что  любой читатель найдет в книге «Четвертая стража»  близкое потаенное донельзя,  болезненное до привыкания, непонятное и чужое до безумия.


Чешуя черепичных крыш остывает.
Тут день – как жидкое олово, ночь – отсыревший трут; влажно дышит в лицо сентябрь: ты не бойсь, не выдам.
Сгинешь зёрнышком риса в мешке – фиг тебя найдут.
И неровную кладку стены ощутив спиной, можно тихо следить, как из камня уходит зной; как смиряется пульс, и кончается век, и в кульке бумажном тает колотый лёд, и волна идёт за другой волной.
Опускается солнце над кладбищем замка Иф;
пахнет йодом, как в ординаторской.
Закусив губу, понимаешь: поздно.
Но сотни бумажных лодок безрассудным ветром несёт отсюда в залив.
Ты и рад бы поддаться, с волками по-волчьи выть, плавно двигаясь в такт, – но к лицу ли такая прыть?
Зажигают свет, и кровавые губы валькирий отливают лиловым. Кажется, не доплыть.
Спи, красавица, в оловянном своём гробу — вся в цветах из фольги, с одинокой звездой во лбу.
 Он не тронет тебя – слишком явно дрожат ресницы; да и то сказать, ни к чему искушать судьбу. Суррогатный кофе, ударницы в бигуди и солдатский жетон, как ладанка, на груди.
 И упрямый, как боль, металлический вкус потери (и ещё много-много светлого впереди).
Каждому поэту дается лимит с отсроченным результатом на влияние на умы, безрассудство, яркую творческую жизнь, манипуляции с сознанием, и только тогда слово достигнет своего значения, когда не причиняет даже ничтожную боль, не калечит души, остается только целительным бальзамом на кровоточащие раны многострадального общества.