Дети войны. Продолжение 3

     Правда, когда все уже шли за гробом по узкой асфальтовой дорожке, Мишелька услышала, что мама как-то чересчур безразлично спросила у папы:
     - А что, Людмилы не будет?..
     - Она не смогла... Сочла это неподобающим... - тем же тихим ровным голосом, ответил папа, и девочка вся будто заледенела. Она не знала, как зовут новую папину женщину, но шестым чувством поняла - родители говорят именно о ней. Конечно, это могла быть какая-нибудь родственница, соседка или папина сослуживица, но нет, Мищель чувствовала это прямо всей кожей... Значит, вот как зовут эту гадину - Людмила! Какое противное имя. И слава Богу, что её нет! Только не хватало, чтобы она ещё сюда припёрлась! И притащила свою мерзкую дочку...
     В мрачных раздумьях о новой семье отца и печальном своём с мамой будущем Мишелька даже почти не заметила, как прошли похороны. Запомнила только, как прикоснулась губами к совершенно безжизненной, картонно-холодной полоске лба под платком. Она боялась, что от мёртвой Елизаветы Юрьевны будет плохо пахнуть, но пахло только лежащими в гробу цветами,очень сильно, до сих пор Мишель даже не замечала, что цветы могут так сильно пахнуть! Как будто их раздавили!..
     Потом цветы из гроба вытащили, крышку заколотили, и начали опускать гроб в могилу. Женщины заплакали, и самое ужасное - заплакала и мама, громче всех, кусая губы и комкая в одной своей руке носовой платочек...
     - Мама! - звала Мишелькина мама, и девочка не понимала, кого она зовёт - Елизавету Юрьевну или свою родную мать, о которой они даже не знали, где её могила... - Мама, мамочка моя!..
     Конечно, Мишелька подбежала к ней, обняла крепко-крепко, утешая и защищая её от всего... Она чувствовала, как вздрагивает мамино тело от плача. Но вот тёплая и нежная мамина рука прикоснулась к её голове...
     - Не плачь, доченька! - шепнула мама.
     - Это ты не плачь! - осипшим от сдерживаемых слёз голосом отозвалась Мишель. Оказывается, и она плакала...
     - Ты прости меня... Наверное, тебе и впрямь рано смотреть на всё это...
     Возможно, она была права - Мишельке больше всего сейчас хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Но как бы она оставила маму одну?!. На папу положиться было нельзя, его где-то ждала таинственная Людмила. Да и здесь он сплоховал, когда могилу уже засыпали, папа вдруг сложился пополам и почти рухнул на рыхлый холмик... Когда Мишель с мамой подбежали, чтобы его поднять, девочка увидела, что по грязным папиным щекам текут слёзы, оставляя белые полоски. Чёрный папин костюм был весь засыпан землёй, и мама своей одной рукой неловко стала его чистить...
     Мишелька отошла в сторону. Ей было очень грустно и тяжело. Даже немного стыдно - она понимала, что дело не в смерти и похоронах Федюниной. Да, конечно, Елизавету Юрьевну жалко, но она была уже старенькая, и болела, и Мишелька её всё-таки недостаточно знала... А вот её родители - совсем другое дело. Мишель вдруг почувствовала, что с ней происходит что-то странное; она словно в сказке ощутила, что становится взрослей... Вокруг странно и быстро всё менялось, даже неожиданно появившееся на небе солнце светило над кладбищем как-то совсем по-другому. Птицы иначе пели в посветлевшем небе. У людей были чужие лица, даже у папы с мамой, особенно у них...
     И внезапно повзрослевшая девочка вдруг остро поняла, что ничто уже не изменится. Помирятся мама с папой или нет, её отец к ним не вернётся. У мамы навсегда останется одна рука... Бабушку убили фашисты, и неизвестно, где она похоронена, и похоронена ли вообще... Папиных родных давно нет на свете, а теперь и Елизавета Юрьевна умерла, и вопреки всякой логике папина семья навсегда уже - не они с мамой, а совсем чужие люди... И хотя прошло как будто всего несколько минут, но уже никогда не вернётся и та, прежняя Мишель, когда-то царапающая в углу: "Славка, я тебя люблю!" на языке "пляшущих человечков". Девочка, которой её ушедший отец сегодня сказал, что ей пора познакомиться с реальной жизнью... Что ж, вот она и знакомится. Вот она, реальная жизнь. Всё вокруг будто освещено беспощадным выжигающим светом...
     Всех позвали назад в автобус, и Мишелька поплелась позади, едва волоча ноги. Ей ничего не хотелось... Никто как будто не замечал, что с ней происходит. Хотя, нет, окликнув её, мама (она опять уселась не с ней, а рядом с папой, зачем это, смешно, честное слово, он всё равно не вернётся, неужели мама не понимает?!.) строго сказала:
     - Мы сейчас доедем до вокзала, ты там выйдешь и поедешь на трамвае домой. И ложись спать, ты какая-то варёная. Папа был прав, тебе ещё рано на такое смотреть. Уроки вечером сделаешь.
     Мишелька заторможенно кивнула. Мама присмотрелась к ней внимательно - всё-таки детский врач!
     - А у тебя нет температуры? Боюсь, тебя могло продуть на кладбище... Голова не болит?
     Она сделала движение, словно хотела перелезть через сидящего с краю папу и подойти к дочери, но тут автобус опять подпрыгнул на выбоине, мама почти упала к папе на колени, тот удержал её и строго сказал:
     - Сядь, пожалуйста. Я уверен, Мишель совершенно здорова. Просто это зрелище не для детей.
     Забыл уже, как рыдал там на холмике, весь перепачканный землёй!..
     Ладно, они разберутся сами. Взрослые всегда как-то разбираются... Только детям от этого бывает очень плохо...
     И Мишель сама доберётся до дома. В конце концов, ей действительно уже двенадцать лет. С половиной.
     До вокзала доехали очень быстро. В автобусе почти не разговаривали ни о похоронах, ни о Федюниной. Будто похоронили её и всё, больше даже говорить о ней нечего. Обычные скучные взрослые разговоры - о работе, о деньгах, о прошедшем в Москве пленуме и съезде партии, и о том, изменится ли что-то в политике и экономике... Да что этом говорить, и так всё ясно - коммунизм строится, с каждым днём жизнь становится всё лучше и лучше, а пожилой, но такой красивый и добрый Леонид Ильич Брежнев не щадит свои силы и здоровье в борьбе за мир! Вот только эта противная Америка нам всё угрожает и угрожает...
     Эх, если бы от неё, Мишели, хоть что-то зависело... Если бы она могла хоть что-то изменить...
     Что бы она сделала? Ну, сейчас понятно, что, а раньше?..
     Во-первых, сделала бы так, чтобы не было войны. Никогда, никаких войн! Чтобы все люди жили! Папины родители, мамины, все её бабушки и дедушки! Чтобы мамину маму не убили в гетто! А у мамочки... у мамы чтобы было две руки!!!
     И пусть проклятые фашисты сдохнут!..