Гномы. Война пепла. Глава 25. Предательство

Гномланд. Край Краснолюдов. Рухливец. Агата. 2310г
Город Рухливец встретил Агату и её гвардию пустынными улицами, раскалёнными под палящим солнцем. Лишь изредка в тени навесов попадались горожане, лениво потягивающие кофе, или лавочники, дремлющие за прилавками. Этот город, выросший на перекрёстке торговых путей, был пёстрым смешением архитектурных стилей. Глиняные домишки с резными арками окон и дверей, унаследованные от древне-фейского влияния, соседствовали с монументальными зданиями леопольдовской эпохи, образующими костяк центральной площади. Всё это окружала величественная стена высотой с шестиэтажный дом — некогда неприступная защита от захватчиков и гарантия безопасности для караванов, плативших за эту защиту щедрую мзду.
Теперь же город прикрывался дипломатическими договорённостями и ещё более щедрыми податями королю Гарруку, покупая иллюзию независимости. Впрочем, Гарруку было плевать на эту груду кирпичей посреди пустыни. Рухливец приносил стабильный доход и не доставлял хлопот, в отличие от мятежных северных графств или коварной Двергии. Город пользовался своим положением, став узлом контрабанды, торговли оружием и даже рабами. А местная милиция его защищала, хотя она и могла отразить нападение бандитов или мелкого отряда, против регулярной армии любого государства устоять бы не смогла. Потому и платила покорно дань узурпатору.


Краснолюды в этом городе отличались от своих диких собратьев за его стенами — они носили котелки и костюмы вместо тюрбанов и многослойных халатов, умели читать контракты и даже говорили на языке торговцев, а не только на грубом наречии степных кланов. Но внешне всё равно оставались теми же краснощёкими, рыжими подлецами с горящими глазами, в которых читалась вечная жажда драки и наживы. Даже рядом с дворфами они выглядели необузданными дикарями, для которых закон силы значил куда больше, чем писаные уложения. Дуэли на кривых ножах, поножовщина в переулках и даже массовые стычки на главной площади были обычным делом — так кланы и гильдии выясняли, кому достанется контроль над торговым кварталом или доходным караванным путём.
В Рухливце существование гильдий воров, контрабандистов, работорговцев и арсеналеров не просто терпели — оно было узаконено. Каждая из этих организаций имела свой штаб, роскошный, как дворец мелкого князька, с вывеской, гербом и даже собственным сводом законов. Эти «дворцы» гильдий выделялись среди прочей застройки буйством красок и безвкусной роскошью.
Гильдия Контрабандистов обосновалась в здании, напоминавшем не то восточный караван-сарай, не то пиратскую таверну. Его фасад был украшен позолоченными рельефами — верблюды, нагруженные тюками, корабли, рассекающие волны, и тенистые оазисы, где якобы отдыхали их курьеры. Над входом висел огромный фонарь в форме бочки с ромом, а дверные ручки были отлиты в виде змей, сжимающих в пастях сапфиры.
Гильдия Арсеналеров предпочитала демонстрировать мощь. Их штаб напоминал крепость — тяжёлые каменные стены, железные решётки на окнах и надвратная башня, увенчанная чугунной статуей двуглавого орла с автоматом в когтях. На фасаде красовались золотые барельефы сцен сражений, а вместо обычных фонарей по периметру здания стояли старинные пушки, переделанные в светильники и инкрустированные драгоценными камнями.
Гильдия Работорговцев выбрала для себя стиль, который они называли «аристократическим», но на деле это была безвкусная смесь барокко и варварской помпезности. Колонны, увитые литыми цепями, портик, поддерживаемый каменными рабами, и герб — скрещённые кнуты над золотым щитом. Всё это сверкало начищенной бронзой и полированным мрамором, словно пытаясь доказать, что торговля людьми — респектабельное занятие.
Гильдия Воров, в отличие от остальных, не стремилась к показной роскоши. Их штаб выглядел как обычный трёхэтажный дом с узкими окнами и неприметной дверью. Но если присмотреться, можно было заметить, что каждый кирпич в кладке лежал под особым углом, создавая десятки скрытых уступов для лазания, а водосточные трубы на самом деле были лестницами. Над входом висела скромная вывеска — «Благотворительное общество взаимопомощи», но каждый в городе знал, что за ней скрывается.
А вот остальные здания Рухливца выглядели куда скромнее. На первых этажах теснились лавки, зазывающие прохожих ароматами свежеиспечённого хлеба, жареного мяса и крепкого кофе. Булочные с приоткрытыми дверями, откуда валил пар и сладкий дух дрожжей. На прилавках горками лежали лепёшки, посыпанные кунжутом, плюшки с корицей и пироги, из которых сочился густой ягодный джем. Кофейни, где за столиками из грубого дерева краснолюды-купцы обсуждали сделки, попыхивая трубками и потягивая густой, как смола, напиток из крошечных чашечек. Закусочные, где на вертелах жарились бараньи туши, а в котлах кипели острые похлёбки, от запаха которых слезились глаза. Лавки тканей и одежды, где на показ вывешивали шёлковые шали, кожаные куртки и даже расшитые золотом мундиры и фраки — на любой вкус и кошелёк. Но даже в этих, казалось бы, мирных заведениях чувствовалась атмосфера Рухливца — где-то за занавеской висел топор, под прилавком лежала засаленная колода карт для шулерских игр, а хозяин лавки, улыбаясь покупателю, одновременно оценивал, сколько можно выручить за него на невольничьем рынке.


Мёртвых Агата оставила за стенами — не из-за их количества, а чтобы не нервировать горожан видом обезображенных тел. Командный состав — герцогиня Ортрум, Ансвард, друзья Агаты и Свиат — разместились в одной гостинице, выбранной за её толстые стены и незаметность. Само здание гостиницы было типичным для Рухливца: приземистое, из тёмного кирпича, с узкими окнами, забранными коваными решётками. Фасад украшала выцветшая роспись — когда-то здесь изображали пышный пир в честь какого-то местного вождя, но теперь от неё остались лишь потрескавшиеся фрагменты: чья-то поднятая кружка, обрывок знамени, оскаленная морда боевого барана. Над входом висела табличка с едва читаемым названием — «У Золотого Верблюда» — хотя никакого золота, да и верблюдов, здесь не было уже лет сто.
Внутри царил обшарпанный ампир, который когда-то, возможно, выглядел роскошно, а теперь напоминал старую театральную декорацию. Потолок украшали лепные розетки, но штукатурка осыпалась, обнажая деревянные балки. Стены были обиты вытертым бархатом, некогда алым, а теперь грязно-коричневым. Ковры на полу истоптаны до дыр, а люстра, некогда сверкавшая хрустальными подвесками, теперь представляла собой жалкий остов с парой коптящих керосиновых ламп.
Комнаты оказались тесными, с низкими потолками, но хотя бы чистыми. Кровати с прогнувшимися сетками, комоды с заедающими ящиками, зеркала, покрытые пятнами и трещинами — всё говорило о том, что постояльцев здесь ценят ровно настолько, насколько они готовы заплатить. И не больше.
Гвардейцев расселили по городским трактирам и постоялым дворам — там, где было дешевле и где они не привлекали лишнего внимания. Но десять самых проверенных остались на карауле, разместившись в коридорах и у входа в гостиницу. Они несли вахту молча, с винтовками наготове, зная, что даже в этом, казалось бы, спокойном городе расслабляться нельзя.
Агата, стоя у окна своей комнаты, смотрела на пустынные улицы Рухливца. Где-то вдали кричал торговец, из соседней комнаты доносился низкий голос Ансварда, обсуждавшего с Ортрум дальнейшие планы. А за стенами гостиницы, в тени узких переулков, уже наверняка шептались — о чужаках, о трупах за городом, о том, сколько может стоить их голова.
Агата собрала всех на совет в большой гостинной, где воздух был густ от запаха сигарет, пыли и вина. Она обвела взглядом собравшихся — Ортрум, Ансвард, Свиат, её друзья. На столе между ними лежала карта, испещрённая пометками, а за окном гулко гудели гвардейцы, прилипшие к окну со стороны улицы, пытаясь разглядеть о чём будет речь на совете.
— Теперь у нас есть армия, — сказала Агата, и её голос прозвучал твёрже, чем она ожидала. — Но армии нужен порядок.
Она поправила на столе карту и продолжила:
— Ортрум становится моим генералом. В её подчинении — все подразделения: артиллерия, две с половиной тысячи пехоты, осадные орудия. Она решает, где бить и когда.
Генеральша молча кивнула, её пальцы сжались в кулак — не от возражений, а от готовности.
— Ансвард — полковник. Командует всей пехотой и подчиняется напрямую Ортрум.
Старый дверг хрипло рассмеялся, будто только и ждал этого момента.
— Свиат — советник. Его слово будет учитываться в любых стратегических решениях.
Свиат, до этого молчавший, лишь склонил голову, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на недовольство.
— Гарт, Лира, Бренн — капитаны. Каждый получает по батальону и подчиняется Ансварду.
Гарт выпрямился, Лира усмехнулась, а Бренн лишь хмыкнул — но все трое понимали, что это не просто звания, а груз ответственности.
— Всё архонтское оружие, что осталось от погибших, раздать мертвецам. Остальных вооружить обычным огнестрелом — закупим у контрабандистов, если понадобится.
В углу комнаты кто-то заёрзал — вероятно, при мысли о том, сколько “мёртвого золота” уйдёт на эти закупки. Но Агата уже повернулась к последнему пункту:
— Все живые ополченцы переводятся в гвардейцев. Отныне они — моя личная охрана.
Тишина повисла на мгновение, а затем комнату заполнили голоса — кто-то задавал вопросы, кто-то уточнял детали, но в их тоне уже не было сомнений. Было решение.


Тем временем Ганс и Йохан, закончив прогулку по городу Рухливец, устроились в баре своего трактира. Деревянные стулья скрипели под их тяжестью, а на столе перед ними стояли две кружки нибелунгского белого пива, покрытые густой шапкой пены. Йохан сегодня решил быть щедрым и платил найденным в пещерах золотом — его здесь охотно принимали.
— Помнишь, как мы выкрутились у работорговцев? — хрипло рассмеялся Ганс, отхлебнув пива. — Связанные, в подвале, а эти ублюдки уже торговались за нас, как за скот.
— Ещё бы забыл, — Йохан провёл рукой по мешочку с золотом в потайном кармане. — Мы тогда отлично сработали.
— Только чуть не погибли. — Ганс фыркнул, вспоминая, как они, изодранные и окровавленные, выбирались из логова после перестрелки.
— А потом был тот броневик, — продолжил Йохан, вращая кружку в руках. — Чёрт, как мы тогда гнали!
В памяти всплыли грохот мотора, треск пулемётных очередей и визг полицейских шин за спиной. Дорога, мелькавшая в свете фар, выбоины, от которых подбрасывало так, что зубы клацали.
— И эта дворняга… — Ганс покачал головой.
— Выскочила прямо под колёса, — Йохан усмехнулся. — Чуть не размазали.
— Зато объехали, — Ганс поднял кружку. — Значит, не совсем же мы сволочи.
— Не совсем, — Йохан чокнулся с ним.
Пена стекала по стенкам кружек, когда они выпили за свои новые звания унтер-офицеров.
— Гвардия, — произнёс Ганс, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Теперь нас и в ад не возьмут — скажут: «Места нет, вы и так при деле».
Йохан рассмеялся, но в его глазах мелькнуло что-то серьёзное.
— Главное — чтобы на этот раз хватило на всех пива.
Они заказали ещё по одной. За стенами трактира Рухливец начинал шуметь своей вечерней жизнью, но здесь, в этом углу, было тихо — только два друга-унтер-офицера, их воспоминания и пиво, которое ещё не успело выдохнуться.


Солнце, наконец, скатилось за горизонт, и вечер мягко накрыл вольный город. Уличные фонари зажглись один за другим, отбрасывая тёплый, дрожащий свет на выщербленные камни мостовой. Из домов, словно тени, выползли краснолюды — днём они прятались от палящего зноя за толстыми стенами, но теперь, когда жара спала, улицы ожили. Толпы горожан высыпали на улицы, заполняя базарную площадь, забегаловки и булочные. Воздух наполнился гулом голосов, смехом, криками торговцев и звоном монет. Несмотря на то, что город стоял посреди безжалостной пустыни, он был словно оазис изобилия — караваны, приходившие со всех сторон света, снабжали его товарами со всего континента.
На прилавках базара теснились гномьи копчёности, местные сладости, нибелунгские сыры и даже редкие фейские вина — бутылки с изящными этикетками, которые переходили из рук в руки за баснословные суммы. Краснолюды, дворфы, даже несколько запылённых путников-альвов с любопытством разглядывали товары, торгуясь и смеясь. В воздухе витал аромат жареного мяса, свежего хлеба и пряностей. Кто-то потягивал охлаждённое пиво, кто-то жевал лепёшки с мёдом, а дети бегали между лотками, выпрашивая у родителей сладости. Вечерний Рухливец был совсем не похож на дневной — город сбросил с себя усталость и злобу, превратившись в шумный, почти праздничный лабиринт огней, запахов и голосов. Даже пустыня вокруг казалась теперь не угрозой, а просто тёмным пологом, оттеняющим это буйство жизни.
Друзья-командующие и Агата тоже решили выйти в город, чтобы прогуляться по оживлённым улочкам и наконец-то попробовать что-то кроме консервов и сухих галет. Улицы манили ароматами: одни торговцы зазывали к своим лоткам, предлагая сладкую, пропитанную мёдом выпечку, другие — хрустящие ореховые сладости, третьи — пряные закуски, завёрнутые в свежие лепёшки. Каждый кусочек казался невероятно вкусным, почти волшебным после долгих недель скудного походного рациона. Гарт с наслаждением жевал что-то острое, Лира с любопытством пробовала незнакомые фрукты, а Бренн, обычно молчаливый, даже ухмыльнулся, когда кусок жареного мяса чуть не обжёг ему язык.
В конце концов все собрались в шумной таверне, где подавали вина со всего континента. Самым ценным из них было фейское красное — густое, терпкое, с лёгким оттенком ягод, выращенное на северо-западных виноградниках Вурдо. Оно разливалось в изящные бокалы с тонкими ножками, казавшиеся чужеродными в этой грубой краснолюдской таверне. Контраст был поразительным: они сидели за столом, потягивая благородный напиток, в то время как вокруг бушевали красномордые, рыжебородые краснолюды — хрипло смеялись, стучали кружками, а то и пускали в ход кулаки в пылу спора. На всякий случай столик отгородили кольцом вооружённых гвардейцев, что вызывало недовольные взгляды и редкие ворчливые комментарии, но без настоящей агрессии.
За столом царило оживление — Ансвард рассказывал старую байку о том, как чуть не утонул в бочке с пивом, Ортрум с улыбкой поправляла его, а Лира и Гарт спорили о том, чья очередь платить. Даже Бренн, обычно молчаливый, пару раз хрипло рассмеялся. Лишь Свиат сидел в углу, хмурый и отстранённый. Его взгляд скользил то на Агату, то на перстень на её пальце — будто в нём была какая-то тайна, которую он не решался озвучить. Но в общем веселье его задумчивость оставалась почти незамеченной — просто ещё одна тень в углу шумной, пёстрой таверны.
Немного выпив вина, Агата окинула взглядом шумную таверну. Затем подняла руку — и, к удивлению всех, даже краснолюды на секунду притихли, будто почувствовав что-то важное в этом жесте.
— Краснолюды считают себя свободными, — начала она, и её голос прозвучал чётко, несмотря на гул вокруг. — Но что такое свобода на самом деле?
Она сделала паузу, давая словам осесть в сознании слушателей.
— Для них свобода — это анархия. Беззаконие. Возможность резать, пить и драться, когда вздумается. Но разве это свобода? Или просто хаос, в котором сильный всегда подавит слабого?
В углу кто-то хрипло засмеялся, но большинство слушали, хоть и с недоверчивыми лицами.
— Настоящая свобода — это когда ты можешь делать что угодно, но ровно до того момента, пока твои действия не ущемляют другого. Без этого — нет свободы, есть лишь право кулака.
Она обвела взглядом комнату, встречаясь глазами то с одним, то с другим.
— Но такая свобода невозможна без закона. Без власти, которая следит, чтобы сильный не превратил слабого в раба. Без воспитания, которое учит уважать чужие границы так же, как свои собственные.
Кто-то из краснолюдов хмыкнул, кто-то задумался, а кто-то уже тянулся за кружкой, теряя интерес к философии. Но Агата знала — семя брошено.
— Вот почему я говорю: свобода без порядка — это иллюзия. И те, кто кричит «нам не нужны законы», рано или поздно оказываются в цепях. В своих же собственных.
Она допила вино и поставила бокал на стол. Разговор в таверне постепенно оживал вновь, но теперь в нём слышались обрывки споров — о том, что она сказала, о том, что это значит.
А Свиат, всё так же хмурый, наблюдал за ней из своего угла. И в его взгляде читалось что-то, что не было ни согласием, ни возражением.


Поздно вечером все разошлись по своим комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи с той непринуждённостью, будто наступили мирные времена и они возвращаются в свои собственные постели, а не в номера пыльной гостиницы посреди враждебного города. Когда гостиница окончательно стихла, погрузившись в сон, двое гвардейцев у дверей Агаты расслабились. Придвинули стулья, перебросились парой тихих слов — о вине, о завтрашнем дне, о том, как странно пить из фейских бокалов в окружении краснолюдов. Затем один за другим задремали: первый, склонив голову на грудь, второй — упершись лбом в ствол своего ружья. Именно тогда из-за угла коридора донёсся лёгкий скрип половиц. Тихий, едва уловимый. Гвардейцы не шелохнулись.
Доски под ногами незримого гостя подавали слабые, но чёткие звуки — шаг, пауза, ещё шаг. Скрип остановился у двери Агаты. Затем — лёгкий щелчок, дверь приоткрылась... и через мгновение так же бесшумно прикрылась. Один из гвардейцев вздрогнул, приоткрыл правый глаз. Оглядел пустой коридор.
— Никого... — пробормотал он себе под нос и снова закрыл глаза.
Прошло несколько минут. Дверь Агаты снова приоткрылась — на этот раз будто сама собой, от сквозняка. Медленно, почти нерешительно. Затем так же плавно захлопнулась. И снова скрип половиц — теперь уже удаляющийся, направляющийся к главной лестнице.
В гостиной у камина третий гвардеец, не спавший, а лишь дремавший в кресле, вдруг напрягся. Его рука непроизвольно сжала рукоять пистолета, когда входная дверь гостиницы едва заметно дрогнула... и наполовину приоткрылась. Он вскочил, готовый к бою, но за дверью никого не оказалось — только ночной ветерок, колышущий песок на улице.
— Чёртов сквозняк... — проворчал он, с силой захлопывая дверь и возвращаясь к креслу.
Угли в камине потрескивали, отбрасывая дрожащие тени на стены. Гвардеец уставился в огонь, убеждая себя, что это всего лишь ветер. Но где-то в тёмных улочках Рухливца, кто-то незримый уже растворился — унося с собой то, за чем пришёл.
 
Агата проснулась от странного ощущения — холода на пальце. Она вскочила, дико озираясь. Кольца не было. Она выбежала наружу, сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди.
— Где оно?!
Гвардейцы, разбуженные её криком, метались по гостинице.
— Никто не видел его!
— Двери закрыты!
— Оно просто... исчезло.
Полковница схватила Агату за плечи:
— Дыши. Просто дыши.
Но принцесса не слушала. Гнев, жгучий и ядовитый, поднимался из глубины души. В этот момент сбежались вниз полуодетые друзья и Ансвард.
— А где Свиат? Загляните к нему в комнату! — закричала Агата.
Через несколько минут послышался голос кого-то из гвардейцев:
— Здесь пусто, Ваше высочество.
— Он предал нас! — возопила Агата. — Он нас предал!!! Всем, догнать его, найти, предать суду!
Её крик разорвал ночную тишину, покатившись эхом по спящим улицам. Гвардейцы, словно подхваченные ураганом, высыпали из гостиницы - кто-то ринулся обыскивать переулки, кто-то помчался к городским воротам, но... Следов не было. Ни отпечатков сапог на мостовой, ни оброненных вещей - только пустота и утренний ветер, поднимающий шлейф пыли, безжалостно скрывший все улики.
Рассвет застал их в мрачном молчании в столовой гостиницы.
— Что теперь? — спросил Гарт, ломая хлеб на части.
— Теперь мы делаем то, что должны, — сказала Ортрум. — Идём к Чёрной Крепости.
— Без перстня? — Отрывая голову от руки, спросила Агата, набухшими от слёз глазами.
— Без перстня, — ответила новоиспечённая Генеральша.
Лира встала, отряхнув колени:
— У нас всё ещё есть армия. И орудия. И...
Она посмотрела на Агату.
— И мы всё ещё с тобой.
Агата стиснула зубы, дрожа от ярости. Перстня не было. Но огонь внутри — остался.