Мать, сошедшая с Олимпа

*****

Афины утопали в ярких лучах солнца. Город гудел, как пчелиный улей: певцы воспевали славу богине, жрецы возносили благовония, воины бросали венки к подножию новоявленного чуда Парфенона, храма Девы.
Выточенный из белоснежного мрамора, он возвышался над Акрополем как символ порядка и власти.
Толпа стекалась, словно река к морю. И в этом потоке она заметила его, молодого мужчину с девочкой на руках.
Его волосы были цвета ночи, а глаза печальны, как затмение. Артемий, так звали мужчину, был резцом по камню, работал на строительстве Парфенона. Он вырезал узоры на столбах у входа в храм. Девочку звали Хлорис, как весеннюю зелень и дыхание молодых листьев. Она прильнула к его плечу, но взгляд её был устремлён вверх, на статую Афины, возвышавшуюся в храме.
- Мама, - прошептала она. - Мама, вернись.
Ребёнок протянул к богине маленькие ручки. Как будто мраморная Афина могла согнуться, обнять и сказать ласковое слово.
Отец закрыл глаза. Он не знал, как объяснить, что мать не вернётся. Что та, которая дарила девочке свою любовь, теперь холоднее этого мрамора.
Афина услышала голос девочки. С вершины Олимпа, откуда боги смотрят на смертных, она склонилась сперва умом, потом сердцем. Её статуе пели гимны, приносили цветы, золото, лавр и другие богатые подношения, но ни один дар не был прекраснее, чем этот зов "мама". Она сошла с гор, не в сиянии молний и грома, а тихо, как ветер между колонн. Люди не заметили её, лишь тень проскользнула по мрамору, и глаза богини на миг ожили. На площади ветер вдруг смолк. Девочка замерла, уставившись в лицо Афины, словно в нём что-то изменилось.
- Ты пришла? - спросила она тихо.
Афина коснулась её волос не рукой, а взглядом. От этого прикосновения у девочки замерло сердце. Не зная зачем, мужчина вдруг опустился на колени.
- Милое дитя, - сказала богиня беззвучно.

*****

Детский голосок звучал в ушах Афины, когда она снова оказалась на Олимпе, там, где вечный порядок и нет слёз. Но именно потому, что здесь не плачут, она услышала этот зов особенно ясно. Богам дана власть над разумом и стихиями, но не над скорбью сердца. Они вечны, и им не ведомо чувство потери.
Афина стояла на краю мраморной террасы, глядя на землю. На мужчину, устало опустившего голову. На ребёнка, обнимающего его за шею, как за последний остров в пучине.
- Я не твоя мать, - подумала богиня, - но я могу стать ею.
И она оставила свой щит, сложила копьё, сняла шлем, украшенный сфинксами и грифонами, оделась в простое белое платье из льна и сошла с Олимпа. Не богиней, а женщиной.
На третий день празднества в город пришла незнакомка. Тихая, высокая, с прямой осанкой и взглядом, в котором было нечто непостижимое, как в глазах величественных скульптур, которые смотрят не на тебя, а сквозь тебя. Звали её Алкиона. Она поселилась у старой вдовы в нижнем квартале, помогала в лавке, пекла хлеб и ухаживала вместе с ней за её больным сыном.
Однажды утром Артемий с дочкой пришёл за хлебом. Алкиона стояла у лотка с корзиной инжира. Девочка, отпустив руку отца, подошла к ней, уставившись снизу вверх.
- Ты моя мама?
Алкиона присела на корточки.
- Нет, - сказала она мягко. - Но если ты хочешь, Хлорис, я могу быть твоей мамой.
Артемий растерянно смотрел на них. Он не понимал, откуда она знает имя его дочери. Сердце его трепетало под взглядом не принадлежащей этому миру женщины.
С тех пор Хлорис часто проводила время с Алкионой. Та рассказывала ей сказки о мудрых женщинах, сильных воинах и далеких звёздах. Учила её заплетать волосы, вышивать, ткать, слушать тишину и понимать взгляды людей.
Артемий всё чаще задерживался на пороге дома Алкионы, словно не смея войти, но и не желая уходить.
Иногда, когда девочка засыпала у неё на руках, Алкиона смотрела из окно на храм, что белел вдалеке, и едва заметно улыбалась.
Она знала, что не все чудеса случаются во вспышке молний. Некоторые просто живут рядом, в тихом голосе, в нежной руке, во взгляде, в присутствии тех, кто пришёл, чтобы любить.

*****

Алкиона вошла в их жизнь, как свет входит в дом через открытую дверь, без громких слов. Просто однажды она осталась после разговора, накормила Хлорис, поправила прядь волос у неё на лбу, и Артемий понял, что с этого дня он не один.
Годы шли. Афина, оставившая своё копьё, но не силу, стала частью их мира. Она учила Хлорис все, чему может научить мать взрослеющую дочь.
Лишь иногда в одиночестве Афина смотрела на рассвет с такой тоской, словно скучала по небу. Девочка росла быстро, как лоза в пору жары, и каждый её шаг, как танец, сливался с музыкой города.
Когда Хлорис исполнилось восемнадцать лет, в город прибыл прекрасный юноша по имени Геласий. Он не смог пройти мимо Хлорис, а она мимо него. Их любовь была также естественна, как дождь после зноя.
На свадьбе она была в платье, которое сшила Афина. Белый лён с таинственным узором.
Артемий держал дочь за руку, когда вёл к алтарю, и тихо плакал, как плачут сильные мужчины.
А Алкиона стояла в толпе с цветами в руках и улыбалась.
Когда вечером после свадьбы Артемий вернулся домой, то нашёл его пустым. Лишь свежая оливковая ветвь лежала на пороге.
Афина ушла. Она ушла не в небо, а в легенду, в память, в ту часть сердца, что хранит не имена, а любовь.
Храм на холме стоял, как и прежде. И если приглядеться, то в мраморном лице статуи Афины, строгом и ясном, можно было узнать женщину, которая когда-то стала матерью той, кто больше всего нуждался в этом.