Петербургское трикотажное

Штаны ушли героически. Как и положено приличным штанам.
Висели они в шкафу, вертикально - талией вниз, как офицеры в отставке, соблюдая субординацию. Хорошие штаны, тонкая шерсть, костюмные, почти праздничные. Любимые. Но кто ж их спрашивает. Мишель - мой домашний крысиный спецназ, видимо, решила устроить пикник в районе ягодиц. Оставила после себя две аккуратные вертикальные дыры — будто кто-то снизу любовался видом и не выдержал.

Выяснилось это не дома, конечно, а на работе. Там, где всё должно быть чинно. Там, где у мужчин должны быть целые штаны и минимум блеска в глазах. Один из коллег, человек дипломатичный, прошептал с сочувствием:
— У вас… э-э… того… исподнее… от поясницы к низу… ну, светится…
Дальше — паника. Досада. Но разбираться с крысой смысла не было. Любила — не любила, это уже после. Времени в обрез, а дискомфорт — он ведь из тех, что сидит внутри. Как маленький заноза в пятке. Всё вроде хорошо, но не можешь идти.
Пошёл в магазин. Новый покупать. Денег жалко. Но ведь на совещания в дырявых — как-то совсем не камильфо.;

Скажу честно: для мужчины любая покупка — это почти подвиг. А уж одежда для себя — это вообще погружение в инферно.;Там, где женщины парят, как ласточки, мы — как уволенные ангелы. Мотаемся между стендами, с тоской глядя на размерные сетки. Примерка? Нет, спасибо. Лучше у стоматолога.
Бренды? Да ну, смешно. Исподнее просвечивает. Тут не до Hugo Boss. Зашёл в старый добрый промтоварный. Такой, знаете, как в Советском Союзе — с высокими потолками, пахнущий новыми ботинками, пылью и лёгкой тоской по Ленину. Выживают такие в провинции особенно крепко. Торгуют всем подряд: от трусов до галстуков. И работают там женщины — живые артефакты из эпохи, когда слово «ассортимент» ещё не означало «чёрный, белый и бежевый».
Фабрика одежды Санкт-Петербурга. ФОСП. Truvor. Когда-то, при административной работе, я их носил. Потому что было нельзя носить иностранное. А тут — садится всё как надо. На отечественного мужчину, с отечественным животом и отечественным понятием о стиле. Смотрится не как сицилиец, конечно, но как хороший бухгалтер из Дюссельдорфа. Достойно. Складки ломаются, где положено. Никаких сюрпризов.

Внутри — тишина. Мужской и женский отдел. Женский не смотрел — я же не отвлекаюсь. Мужской — скромен, деловит. Костюмы, брюки, рубахи, галстуки. Цвета — все оттенки «чтобы не раздражало глаз». Пальто цвета «на похороны и в суд». Но иное и не нужно. Я начал перебирать брюки, и тут ко мне подошла Она.
Продавщица. С большой буквы и с легкой волной на виске. Лет пятьдесят. Улыбка уставшая, но добрая. Взгляд — хирургический.
— Молодой человек, — сказала она, — ваш рост и размер чуть дальше, вот здесь. Цвет, думаю, ищете синий. Глубокий. Почти чёрный.
Я опешил. Такое попадание могло быть только от женщины, которая видит мужчину насквозь и не пугается увиденного.
— Примерочные прямо и налево. Принесу модели. Посадка нужна плотная или посвободней?

Я, сбитый с толку этой внезапной заботой, пробормотал:;— Да я всё посмотрю… по посадке разберусь…
Она кивнула. И исчезла. Воздух в магазине слабо пах лавандой и шерстью. Пока я боролся в примерочной с пуговицами, снаружи стояла Она. Вежливо. Не вмешивалась. Не смеялась. Даже когда слышала мои отчаянные выдохи — знаете, когда ты влез в штаны, но не факт, что вылезешь.
Четвёртые брюки — идеал. Сели, как будто под меня шили. Я выглянул:
— Снимите нашивки, я в них пойду.
— Конечно. И вот пакет для ваших старых.
Момент был почти интимный. Она протянула пакет, как будто знала, что я буду благодарен. Но не покажу. Поколение у нас такое — благодарить умеем только в прошедшем времени.
На кассе я вежливо упомянул, что раньше покупал костюмы на Мойке, рядом с Красным мостом.
Другая продавщица — с чуть потрёпанной причёской, но глазами, в которых живёт опыт — улыбнулась:
— Тогда вам скидка. Двести пятьдесят рублей.
И вот она, разница между советской торговлей и тем, что сейчас называют ритейлом.;Современный продавец — это бонусы, баллы, обзвоны. Всё ради KPI.;А советская школа — это попадание с пол-оборота. Это когда не «впарить», а угодить. Это когда женщина смотрит на мужчину — и видит не только, сколько он весит, но и сколько он сегодня выдержал.

На выходе из магазина я поймал себя на мысли: ни на секунду не было ощущения, что меня развели.;И ведь это такой кайф — не чувствовать себя дураком после покупки.;Это редкость. Почти интим.
Брюки — 4 500. Скидка — 250.;Пакет — бесплатно.;Чувство, что ты всё сделал правильно — бесценно.
Дамы из того магазина на Лиговском, напротив метро, если вы когда-нибудь это прочтёте — знайте, вы были ближе, чем думаете. Не к телу. К человеку.
Спасибо.
Через пару недель я вернулся. Нет, не потому что штаны сели — они держались бодро, даже гордо. Коленки в них лежали, как в шезлонге. Просто захотелось… рубашку. А если уж честно, то не вещь была нужна, а повод. Вы ведь тоже так иногда делаете: ищете предлог, чтобы снова пройти мимо того окна, за которым что-то шевельнулось внутри вас.

Магазин тот же. Потолки всё так же высоко, воздух всё тот же — шерсть, лаванда, чуть-чуть мела.;И Она — на месте.;Продавщица. Женщина без имени, но с движениями, как у хорошего сомелье: чётко, неспешно, с уважением к содержанию бутылки. И к тебе. Даже если ты слегка разлит.
— Здравствуйте, — сказал я, изображая лёгкую растерянность. — Мне бы рубашку. Под брюки. Под настроение. Под возраст.
Она повернулась. Узнала.;Слегка прищурилась — в глазах та же смесь скепсиса и тепла, которой приветствуют старого, странного знакомого.
— А у вас какой сегодня настрой? Повседневный? Или романтический?
— Романтический, — сказал я. — Но сдержанный.;— Как холодный борщ? — уточнила она.;— Скорее как красное сухое. Немного терпкости, чтобы не забывали.
Она кивнула.;— Тогда я знаю, что вам нужно.
Я шёл за ней, как за дирижёром в оркестровую яму. Её спина не выдавала ни возраста, ни опыта, только точность. У неё, видно, был взгляд, прицельный, как лазер, и руки, знавшие, где у мужчины проходит линия неуверенности. И как её обойти.
Примерочная — всё там же. Светлая, честная.;Я мерил рубашку, она стояла недалеко, будто бы выбирая ткани, но я чувствовал: она здесь — для контроля. Чтобы вовремя подать плечо. Или иголку. Или совет.
— С этой рубашкой вы можете смотреться как преподаватель философии в университете. Или как разведённый, который снова начал жить.
Я рассмеялся.;— А если я и то, и другое?
— Тогда купите две, — спокойно сказала она. — Одну на лекции, другую на свидание.
Рубашка села. Вторая — тоже.;На кассе она не спросила телефон, не предложила бонусную карту, не увязалась подписками. Только тихо сказала:
— Вы знаете, что вас приятно одевать?
— Это я впервые слышу.
— А вы и приходите чаще. Хотя бы ради этого.
На выходе я поймал себя на ощущении, что не просто что-то купил, а что-то получил. Как в детстве, когда тебе дают домой школьный глобус «на выходные». И ты идёшь с ним, гордый, как будто мир теперь твой.

Может, приду ещё. Может, не за вещью. А за этим странным, почти исчезнувшим ощущением:;что ты — не просто потребитель,;а человек, которому кто-то хочет угодить.;Без смс.;Без условий.;Просто так.
Прошёл месяц. Жил я, как в новых брюках: удобно, предсказуемо и немного довольный собой. На совещаниях сидел уверенно, в общественном транспорте даже стал чуть меньше хмуриться. В общем, как бывает, когда мужчина и вещь нашли друг друга.
Но тут позвонил знакомый, тот ещё нарцисс с деньгами, и сказал:;— Старик, ну ты в рубашке, ладно. Но тебе не кажется, что пиджак у тебя из 2007 года?
Я сначала хотел возразить. Но потом посмотрел на пиджак. Он действительно был из тех времён, когда мужчины в зале заседаний ещё могли материться и курить в окно.
Решил пойти по максимуму. Hugo Boss.
Да, я знал, куда иду. Знал, что оттуда редко выходят с лёгкой душой и тёплым сердцем. Зато — с пакетом, в котором ткань, престиж и запах немецкого перфекционизма. Мне казалось, что я готов.;Я ошибался.

Магазин встретил меня как аэропорт: стеклянно, тихо, климат-контроль и продавцы с лицами, как у адвокатов по корпоративным делам.;Меня не заметили. Я даже сделал пару лишних кругов между манекенами — так, будто я турист, потерявшийся в районе костюмов slim fit.

;Наконец, одна из девушек — худая, как правило, с волосами, натянутыми в тугой хвост — подошла:
— Добрый день, вам помочь?
Голос как автосообщение. Ни намёка на живое участие. Только регламент.;— Да, хочу пиджак. Классика. Тёмный. Под брюки.
— Какой у вас бюджет?
Меня аж передёрнуло. Не "что вы ищете", не "как вы себя видите", а сразу — цена.;— А у вас что, при входе кастинг по налоговой базе?
Она улыбнулась. Холодно. Без понимания шутки.;— У нас всё в районе от 55 и выше. Ну, Hugo Boss.
— Понимаю. Я не случайно зашёл, — сказал я. Хотел добавить "но, возможно, зря".
Меня повели к ряду костюмов. Смотрели поверх головы. Не было ни "проходите в примерочную", ни "я вам подберу", ни даже легкого «вам идёт». Пиджак я нашёл сам. Мерил — один. Примерочная — как душевая в тюрьме. Свет яркий, добрый взгляд отсутствует.
Вышел.;

— Вот этот вроде ничего, — сказал я.
Продавщица смерила взглядом.;— Да, у него ткань с эластаном. Удобный. Возьмёте?
— А что вы думаете? Он мне идёт?
— Ну, это же Hugo Boss, — пожала плечами.;Как будто марка — это уже гарантия того, что ты не выглядишь клоуном.
Заплатил. Без скидки. Без слов. С пакетиком, в который не положили ни теплоты, ни даже ощущения покупки. Только чек и молчание.

Когда вышел на улицу — стоял, смотрел на отражение в витрине. Пиджак сидел хорошо. Формально — даже идеально. Но мне в нём было неуютно. Как будто я надел не вещь, а роль. Не себя, а кого-то другого — более состоятельного, но гораздо менее живого.
И знаете, что я понял?
Hugo Boss — это когда ты вроде бы на высоте, но тебе ни разу не улыбнулись. Не сказали, что ты — хороший человек, просто с пиджаком из 2007-го.;А та женщина — в советском магазине — знала, когда замолчать, когда помочь и когда предложить пакет так, чтобы ты почувствовал себя не покупателем, а мужчиной. С телом. С уязвимостью. С достоинством.
Вот за это — никакой бренд не заплатит.
Возвращение было запланировано. Почти.;Пиджак от Hugo Boss повис в шкафу с тем характерным видом, как будто ждёт заседания совета директоров, на котором тебя уволят за отсутствие лояльности к бренду.;Надевать его — было можно. Но чувствовать себя в нём собой — никак.;Потому я решил примирить его с реальностью — подобрать галстук. Что-то земное, с текстурой, которая не стесняется касаться кожи. А не вот эти корпоративные шёлковые жгутики, которые даже завязывать надо с лицом банкира.

Поехал туда, куда сердце помнит.;Советский промтоварный.;Он всё такой же: пахнет шерстью, аккуратными руками и женщинами, у которых голос — как компресс.
Зашёл. И не успел ничего сказать.
— Здравствуйте, — голос.;Та же. Она.;Не то чтобы я ждал. Но она была. И снова — в точку.
— Галстук? — спросила сразу.;— А вы и по походке теперь определяете?
— Нет. По настроению. Вы пришли чинить костюм. Значит, Hugo Boss не справился?
Я смялся.;— Справился. Но без души. Как плитка. Тёплая, но неживая.
Она подошла ближе, достала коробку с галстуками.;— Вот этот — чуть шершавый. Он любит строптивых. Этот — мягче, но с характером. Этот — молчаливый. Под внутренние диалоги.
— А четвёртого нет? — спросил я.
— Есть. Но его вы выберете сами.
Я взял все три. Они смотрели на меня с полки, как разные варианты меня — один для свиданий, другой для совещаний, третий — для похорон прошлого.;А потом, как-то между делом, я увидел рубашку. Ту самую, которую не взял месяц назад. В бордовом оттенке, с мелкой клеткой, как утренний вопрос: «А если бы ты был свободен?»
— Давайте и её.;— Уверены?;— Нет. Но с вами это не страшно.
Она всё так же не суетилась. Пошла за рубашкой, вернулась с иголкой — срезать бирки, не оставляя следов. Профессионально. Почти интимно.
— Хотите примерить?
— Нет. Я уже уверен, что она мне подойдёт.
— Тогда заверну как подарок.;— Себе?
— Себе мы — по старой школе — не позволяли. Но вы можете.
На кассе, уже привычно, дали скидку.;— За доверие. И за хорошую память. Вы ведь тогда упомянули магазин на Мойке?
— Упомянул.
— Вот и запомнили. Потому что вы не клиент. Вы — случай. А такие случаются редко.

Вышел. В руках — пакет. Внутри — три галстука, одна рубашка, и ощущение, что тебя не просто одели, а как будто признали. Поняли. Приняли.
И Hugo Boss на вешалке повёл себя тише. Как будто понял, кто в этой паре ведёт.
И все таки, советская школа продаж — это про внимание к человеку, даже если он пришёл за пуговицей. Там продавали не вещи, а уважение, ткань шла бонусом. Западный бренд — про фасад, стандартизированный подход, где ты — кошелёк с ногами. Разница между ними не в цене, а в том, видят ли в тебе живого или просто клиента. Одни учились обслуживать, другие — продавать. И от этого, в чём ты выходишь на улицу, зависит гораздо меньше, чем с каким ощущением ты оттуда вышел.