Орленок, орленок

   Когда я учился в первом классе, меня отправили в  пионерский лагерь, как ,наверное, отправляют всех детей, чтобы отдохнуть от них, да и  дети чтобы отдохнули от взрослых.
   Я тогда очень любил играть в шахматы и петь песни, а вот заниматься спортом совсем не любил. Хотя шахматы - это тоже ведь спорт. Так говорят все шахматисты. И  хотя я  часто обыгрывал мальчиков старше меня и  ужасно гордился этим, всё же петь  любил намного больше.
   Потому что петь меня научила  мама, которая всегда прекрасно пела и поет до сих пор,  а смотреть на хорошо поющего человека  –  это одно удовольствие.
    Наш пионерский лагерь носил  имя «Ласточка» и не отличался ничем особым от других таких же лагерей. Я ходил в  шахматный кружок, а еще записался в кружок интернациональной дружбы, где оказался совсем один, потому что никто больше не записался. Пришла старшая пионервожатая, и увидев маленького меня, спросила:
 - А что больше никто не захотел?
 Я ответил : – Да…
    И мы начали заниматься.
    Это было увлекательно. Я узнал, что в разных странах, оказывается, тоже есть детские организации, примерно как у нас – пионеры, что они делают, как одеваются, и где располагаются.
   Всё это мы показывали всем, кто приходил к нам в кружок, на большой карте, с красивыми картинками и рисунками, которые делали с ней вдвоем. Я с самого раннего детства ещё по книгам  полюбил географию и путешествия, и мне было очень интересно, как живут люди в разных странах.
   Но петь я любил ещё больше. Всегда во всех лагерях  среди детей и отрядов есть  конкурсы и меня, конечно, как поющего   мальчика, везде выводили вперед и просили спеть. А я и не отказывался. Голос у меня был высокий, тонкий, громкий и даже иногда пронзительно - противный. Одно было хорошо, я пел чисто, что очень нравилось нашему баянисту, который всем ставил меня в пример. Девчонки из отряда меня, кажется, даже ненавидели и дразнили «Чистюлей», хотя я просто чисто пел и больше ничего.
 На конкурсе отрядов мы - самые маленькие по возрасту – должны были спеть песню «Орленок». Я запевал. Все остальные подпевали рефрен. Пели не очень чисто, но дружно, а это нравилось всем. Массовость тогда приветствовалась во всём.
  И вот мы выходим на сцену последние и -  получаем первое место. Все довольны, все призы наши. Назавтра на линейке объявляют, что лучшие номера конкурса  идут  походом в дружественный соседний лагерь, чтобы устроить там концерт, и, конечно, называют в числе прочих и мою фамилию.
 
И вот мы, артисты, после полдника идем через лес, с привалом, несколько километров, и к ужину оказываемся в другом лагере, где нам  предстоит выступать.
Но погода стоит очень  жаркая, и на привале я слегка полежал на траве, чтобы остыть, да еще и компотику попил, что нам предложили.
 Подходим к другому лагерю, ведут нас ужинать, зал для выступления потом показывают. А я чувствую, что в горле першит, скребёт, и петь-то  стало совсем неудобно. Видно належался я на холодной траве.    А петь надо…
   Я подхожу к любимому моему баянисту и говорю, что голоса нет.
  А он мне так тихо говорит:
- Это бывает. А ты не пой сильно громко, ты же все время кричишь, у тебя голос -то и так звонкий, все услышат.
- А как же я буду петь тихо, ведь у меня сегодня сзади  хора нет?
- А я тебе в этом месте проигрыш погромче сыграю. Не волнуйся.
Так и договорились.
Концерт начинается, клуб битком, нас никто не знает, поэтому всем  интересно, чужие артисты приехали, а я чувствую, что голос совсем куда-то ушел. А мой номер – последний в программе. Так что есть ещё надежда, что голос вернется.
Хожу  по улице около заднего выхода на сцену, пытаюсь напевать, а мимо поварихи лагерные идут на концерт в белых своих одеждах, толстые такие добрые тетеньки, и несут поднос с киселем,  и ко мне:
  - А  ты, что тут, мальчик, один и не на концерте.
 Я отвечаю ,что вообще «не ваш», жду своего выхода, что петь буду
 Они умилились.
- Так ты артист? На, попей кисельку теплого, если хочешь, у нас его много, ребятишкам в изолятор несем. А мы сейчас же быстренько  возвернемся  и тебя послушаем.
  Я кружечку киселя у них взял и пью, и чувствую, что лучше становиться горлу, но все равно  - и болит и першит.
   Делать нечего, надо выходить, стою, волнуюсь. Наша старшая пионервожатая, моя хорошая знакомая по кружку, концерт ведет  и объявляет мой номер : «ОРЛЕНОК» - победитель   конкурса пионерлагеря   «Ласточка» .  Все тут засмеялись. Я выхожу и начинаю, как с баянистом договорились, негромко  так, проникновенно, и чувствую ,что, быть может, так и до конца дотяну, если не сорвусь.
    Баянист мне кивает, что, мол, все нормально, первый куплет спели, все хорошо ,все слушают, поварихи мои  знакомые пришли, уселись в первом ряду, мне подмигивают, показывают, что узнали меня, и что нравится, как пою.
    Второй куплет начинается и чувствую, что зал начинает со мной вместе петь, это, оказалось потом, у старших отрядная песня была.
    Тут я воодушевился, все позабыл, что голоса нет, и как да-ал этим  голосом своим звонким, откуда только он взялся? Только что не было его. Допеваю второй куплет и чувствую что в горле больно-больно , даже как вроде бы и поскрипывает что-то как никогда…
    А зал радуется, у всех глаза загорелись, поварихи мои чуть не плачут, пора третий куплет петь. Баянист вступает, а у меня голоса-то и нет - пропал.  Шепчу что-то , а никто не слышит.
      Тут баянист все понял и играет громко тему, а я стою, ни жив ни мертв, не знаю ,что дальше делать.
    А мне сзади старшая пионервожатая шепчет:
-  Саш, допой, ну, хоть как, финал концерта, давай, давай...
   Баянист смотрит на меня, подходит последний куплет, а там самые важные слова и самые трогательные, где понятно ,что  все-таки погиб «Орленок», но не сдался.
    Я напрягся весь, потом мне говорили ,что стал весь красный ,взял дыхание и как дал! Даже почти на одном дыхании, только один раз глотнул воздуха между строчками, себя не слышу, потому что все вместе со мной поют, встали, красными флажками машут…
   В общем, как допел песню, не помню.
   Откуда голос прорезался. Все кричат, аплодируют. Меня пионервожатая со сцены почти на руках вынесла на улицу, а зал все не унимается.
- Иди, говорит-, выйди к зрителям.
   Я выхожу, голоса нет, киваю, кланяюсь, в горле пересохло, все там болит. И тут выходят мои поварихи и мне вручают большой пирог  и слова благодарности для всех артистов говорят.
Я еле-еле пирог держу, сам еле на ногах держусь, хочется заплакать, а нечем.
   Тут меня вместе с пирогом со сцены снял их начальник лагеря, стал целовать и говорит всем:
– Вот какие орлята растут, ребята!
И ко мне наклоняется и спрашивает тихо:
 – А как же ты допел, молодец такой?
Я ему хочу ответить как, а голоса нет.
Он видит, что я губами шевелю и смеется:
- Ну все, извини, молчи, тебе теперь помолчать надо дня два.
    Ночью уже идем через лес с фонарями обратно в наш лагерь.
    Я молчу. Цепочка огоньков прорезает таинственный  ночной лес.
    Кто-то из вожатых вдруг в темноте запевает «Орленка».
    И  сразу смолкает.
    Я тоже молчу.

(из книги "Недетские рассказы")