Дневник. Июль 1981

7 - 8 июля, 1981. Вторник - среда

Ездили с Сидоровой в нашу деревню за ягодами. Набрали по 4 литра.
В первый день заблудились, собирались ночевать в стогу.

9.07.1981 Четверг.

Позвонила Маринке на работу. Мне ответили: "Марина Петровна в декретном
отпуске." Вот так, оказывается, воспитывает дочку Леночку. А где бродит её
"двуликий Янус" — неизвестно. По этому поводу звонила Татьяне. Танюша
сообщила мне, что Вера вышла замуж, и тоже скоро родит.

20.07.1981 Понедельник.

Вечером мы с Юрой должны были пойти на фестивальный фильм в "Звёздный".
В обеденный перерыв я пришла к ним в общежитие договориться, заодно и
слайды показать. Захаров вёл себя весьма странно. 13 июля, когда я в первый
день после отпуска явилась на работу, Захаров был в деревне у себя, на покосе.
А в среду я увидела его у гаража, и сломя голову бросилась к нему. Ещё тогда
взгляд у него был настороженный. Но когда я подарила ему брелок, он очень
обрадовался, начал говорить, что я угадала его вкус, и как ему благодарить меня
за эту вещицу. Я чуть было не потребовала поцелуя.

Вот и сейчас. Такой взгляд! И показал мне фотографию своей "любимой
девушки". Издалека показал. Заслонился ею от меня, от моей привязанности.
Настроение у меня в момент упало.

21.07.1981 Вторник.

Только 33 градусная жара заставляет меня начать такую красивую тетрадь,
записывая в неё всякую чепуху, которая взбредёт в мою пустую голову.
Меня по-прежнему странным образом волнует вид чистой бумаги, особенно,
этих тетрадей. Я люблю ручки и остро отточенные карандаши. И когда я пишу
о чем-нибудь, я ещё могу существовать на этом свете, где всё так неустойчиво,
радости настолько мелки, что их едва различишь в микроскоп.

Стимула совсем нет писать. С Захаровым, кажется, всё. Сразу и жить как-то
неинтересно стало, а работать тем паче. Зрелое одиночество! И микробиология
эта мне совсем ни к чему. Занимаюсь микробиологическими анализами, а в
свободное от работы время поливаю цветы. В рабочий день, естественно,
не укладываюсь. Как каторгу отбываю.

22.07.1981 Среда.

Обещали +35 градусов. Думаю, что сварюсь в эдакой жарище. Но природа
сама не выдержала пекла. Поднялся ветер, настоящая пыльная буря
разыгралась после полудня. Небо разверзлось, и хлынул благодатный
дождь! Ура! Стало легче дышать, жить, ну и забывать Захарова стало намного
легче. Обидно, что Сидорова оторвалась от меня на N- ное количество
времени, купаться ездить не с кем. Загуляла.

Сижу, пишу контрольную по немецкому для очередного студента ВСХИЗО.

24.07.1981 Пятница.

Была у зубного. Подстриглась. Радоваться бы и счастливыми глазами
смотреть на мир. Но как мне унять эту боль? Курю - не помогает. Сходила на
ОФП - чуточку забылась. С каждым разом всё труднее пережить эту боль.
С годами она острее и неизлечимее. Кому бежать плакаться, с кем
поделиться?

Писать мемуары о несчастной любви? Страницы дневника шелестят так же, как
Танины простыни, на которых так, оказывается, любит еб...ся Захаров.
И ещё, чтобы играла "Ригонда" или "VEF-202". А каким он бывает ласковым
и нежным - никогда бы не подумала...  Не знала, не испытывала, всё больше
сама к нему ластилась, умоляя поцеловать... Насиловала человека. Как он,
бедный, разрывался!

Я даже не знаю, каким числом датировать его измену. Что это вообще за слово
такое - измена? Я же не сомневалась в Татьяниных способностях, когда привела
его к ней стричь? Нет, не сомневалась. И что он стал к ней захаживать.  Сказал
же, что ко мне ходить больше не будет? Сказал. За неделю до моего отъезда он
уже спал с ней, уже возил её на своем лихом мотоцикле по лесам и зонам отдыха.

Потом провожал меня. Сказал, что я должна его забыть, и спал со мной. Ну а
потом забыл меня, как кошмарный сон. И был счастливый месяц с Танечкой!
Она умирает от воспоминаний, где они за это время побывали: и в ресторан
он её водил - появились откуда-то деньги - и в кино ходили, вместе загорали
и купались, на мотоцикле он её возил. Он прибегал к ней, стискивал в объятиях,
говорил, что ужасно соскучился, носил её на руках, говорил, что ему хорошо с
ней не только в постели, отдыхал у неё в воскресенье после бурной субботней
ночи.

Он балдел от неё, стонал, умирал от блаженства... Вот он оказывается какой!
А меня он не любил. Так, из жалости спал со мной время от времени, грубо
шипел: "Учись!", когда я никак не могла ввести член. А я всё терпела и улыбалась
на его сдержанность. Моё воображение меня совсем не щадит. Оно могло бы
нарисовать мне ещё более страстные картины, но Таня плакала сегодня и
умоляла её простить.

А вообще, кто виноват во всем этом? Никто. Вины нет, а муки много. Виновата
жизнь. Что мне теперь делать? Осудить Татьяну, которая мучается ничуть не
меньше, а надо ей, конечно, больше, чем мне, потому что она этим живёт, она
не может без мужчины. Осудить этого хмыря? Да в Татьяну невозможно не
влюбиться. Сама же говорила, что рядом пройду голая, и на меня внимания
никто не обратит, сама же их свела. Может, поженятся...

Да нет, он не хочет, по-прежнему говорит, на девочке женится. А Танечке член
не подходит. У неё матка близко, и ей очень больно. Мне тоже было больно
невозможно, но я по неопытности думала, что это всё от того, что я очень редко
живу. Такое впечатление, что всё зарастает и снова прорывается. Так мы сидели
вчера с Таней на крыше у Васина и подробно разбирались в этом деле.

В субботу свидание у них, это значит сегодня, 25 июля 1981 г. Ох, не спится мне
и не естся. Надо заняться каким-то делом, а то совсем с ума сойду. Какие только
мысли в голову не приходят. А сердце прямо разрывается. Как представлю его с
ней в постели - места себе не нахожу.

Господи! Ну за что ты меня так наказываешь-то всё время? За мою влюбчивость
из безысходности? Обидно, что за нос водили столько времени. Татьяна всё мне
говорила, что он не нравится ей, такой да разэтакий. Этот плёл мне, что он
уезжает в Тулу, как будто я когда-нибудь стремилась быть с ним в выходные дни.
И только вчера она вдруг испугалась, что услышу я всё это из других уст, от
других людей. "Наташ, я вчера ещё хотела, но не могла тебе сказать. Нет, я не
могу больше скрывать, не могу... Меня извёл этот Захаров. Я виновата перед
тобой..."

И она говорила. Говорила как на исповеди, сбрасывала с души своей грешной
камень. Какой он тяжёлый, этот камень. Куда же мне-то его теперь сбросить?
На шею повесить, и с ним...

"Меня милый разлюбил -
Что же я поделаю?
Пойду на речку к проруби,
Вокруг неё побегаю...

Нет, лучше другая частушка:

Мне милёнок изменил
И подружку полюбил,
А я не ревнивая:
Гуляй, подружка милая!

Вот это в самую точку. Можно помереть со смеху.

29.07.1981 Среда.

Все эти дни стоит ужасная жарища - +35 градусов. Всё сохнет, да нет, горит всё
огнём. Даже купаться я езжу каждый вечер в Рублёво на речку. Отхожу,
успокаиваю свою нервную систему.

В выходные со мной творились удивительные вещи. В субботу я, конечно,
поехала на Поляну, хоть как-то отвлекусь от всего. Приехала рано, народу ещё
не было. Переодевалась в кустиках. Вдруг за спиной зашуршали ветки и
послышался мужской голос: "Ну и пи*да! Вые*ал бы тебя сейчас."

Вздрогнув, я оглянулась. По тропинке, унося ноги, бежал мужик, не наш, не
раздоровский. Я не успела его разглядеть, переодела трусы, которые впопыхах
надела задом наперёд и... пошла за ним. Свернула с тропинки в кусты, куда
шмыгнул этот онанист, садист, или кто там ещё. Было тихо. Никого не видно.
Медленно я повернула назад. "Пусть хоть этот вые*ет, за счастье почту..."
Рассказала сестре Люде. Она покачала головой: "Ну и смелая! Зачем за ним-то
пошла? Морду хотела набить что ли?" Мы засмеялись.

Мне казалось, что все на Поляне со мной ласковы и вежливы. Почему-то
подошёл Амбал, спросил, куда это я пропала в прошлое воскресенье. Ищет мне
работу, передал телефон одного товарища. Ну и сухое вино, само собой, было
предложено.
- Ты никуда не спешишь сегодня вечером?
- Валера, посидеть я могу, но я ничего тебе не обещаю, вообще ничего. Пока не
поздно, ищи кого-то другого.

Меньше всего с Амбалом хотелось мне сегодня балдеть. Да в конце концов, могу
не оставаться, могу и наговорить всяких гадостей. Ненавижу мужиков. Захаров,
Захаров. Ты наговорил Танечке, что со мной ты только дружишь. Друзья...

Ходили купаться с Амбалом. По дороге встретили "Паровоза" - тоже друг мой.
В этом дивном болотце Амбал учил меня плавать, и возмущался, что делаю
по-своему. Он клал мне под живот свою руку и заставлял делать движения
ногами. Сам он плавает очень красиво. В этом пруду в его руках я как-то начала
забываться немного. Рассказала ему, что у меня была "сказочная любовь", и вчера
кончилась.

Для Амбала не существует такого понятия, как "измена". Он изо всех сил старался
меня утешить. Собирали малину. Вечером пошли в магазин. К генеральскому
костру идти не хотелось, но и с ним оставаться - тоже. Может быть всё-таки
ничего не произойдет?
- "Валера, ты поступаешь нехорошо. Я искренне тебе призналась, что я не могу, а
ты скрыл от меня, что мы будем вдвоём пить сухое вино."
Он был спокоен, уверен и ненавязчив. Расстелил плащ-палатку.
- Устраиваемся мы, конечно, капитально.
Он засмеялся. Снял брюки, рубашку, остался в плавках.
- Ну, Валера, перестань раздеваться, а то... и мне захочется.
- Не одевай купальник. Пусть тело подышит.

Я сняла свой сарафан, оставшись в прибалтийских трусиках. Сверху одела лиф от
купальника. "Да, такое начало мне не нравится", - сказала я, садясь. Пили вино,
говорили о моей ноге, о работе, о Любе, о его Тоне и о моём Захарове. Он лежал
на животе, я сидела. Как только я легла рядом, он положил руку мне на спину и
начал массировать меня. Тело моё не сопротивлялось, а душа что, рыжая что ли?

Я не хотела его ни капельки, но от массажа отказаться я не могла. Он развязал
мне лямки на шее, потом расстегнул на спине. Я не шевелилась бы, если бы он
снял с меня и трусы. Но он помассировал только спину. "Я люблю массировать
"Лапу" и тебя, потому что вы обе млеете от массажа."

Он целовал мои груди и губы, но я не чувствовала ничего: ни любви, ни
отвращения. Передо мной с такой ясностью вдруг встал Захаров, его лукавая
усмешечка: "Отомстить мне хочешь? Ну и как, не еб*тся тебе?..."

Я открыла глаза. Как во сне, совсем нет сил. Внутри всё переворачивается.
- Господи, Валера, я не хочу. Не хочу, ты что не понимаешь? Я же вижу его. Я и
отомстить ему не могу! Какие же вы все бесчувственные, мужики. И какая же я б...
- Перестань себя так называть. Разреши мне погладить твою писоньку, я же
целовал её...

Вспомнились слова Танечки Орешкиной: "Я же их так удовлетворяю, сволочей
этих, они стонут на мне, что же им ещё надо? Что, Наташ, а? Я же думала, что он
измучился без бабы, что ты ему не даёшь. Но он же спал с тобой! И пошёл ко мне.
А потом я видела его с какой-то бабой на остановке. Стоит, прижал её, что-то
говорит... Ни одной юбки не пропустит! Сама я - бл*дь, но такого б... ещё не
встречала."

О, ещё эта близость с Амбалом, ни уму, ни сердцу. Пока Надежда плавает там
себе на байдарках.
- Я всё расскажу Надежде.
- Ты и так ей уже много рассказала. Что я замуж тебе предлагал...
- Ну зачем эти разговоры?
- Мало ли что я наговорил, я пьяный был. Нет, все-таки хорошо, что я не пошёл
сегодня с Генералом пить водку. Ты не кончила, Наташ?

Я не кончаю, я кончаюсь. Я поднялась, пошла в кустики.  Как бы не заблудиться
в таком-то виде.
- Ты что там так долго делаешь? - крикнул он.
- Собираю малину, - засмеялась я, выйдя из кустов. Он сидел на коврике в
плавках и смотрел на меня. А я даже под его взглядом не чувствовала себя
обнажённой. "Короли не бывают голыми." Вечером в лесу стало прохладней.
- Мы домой сегодня поедем или нет? - спросил он.
- Может, в палаточку к кому-нибудь пойдём?
- Пойдём в палатку.
Поговорили о всякой всячине, посплетничали об общих знакомых.

На следующий день он принёс пива, и мы "размялись" перед игрой пивом с
воблой. Играла я, конечно, неважно. Убегала я на электричку на 16:20. Он
окликнул меня.
- Наташ, куда ты?
- В баню.
- Ну вот. А я сухого купил.

Раздоры немного подлечили мои душевные раны. Я приняла решение: не искать
с ним встреч, по возможности, избегать его. Объяснять, упрекать его в чём-то не
буду. Если только сам заговорит...

В понедельник я, как обычно, вошла в 139-ый, и увидела его перед собой.
Хорош! А улыбка-то! Он сидел на  заднем сиденье. У меня дрогнули губы от
неожиданности, слабо улыбнувшись, я поздоровалась, и с каменным лицом
прошла мимо. Улыбка сошла с его лица. Освободилось место впереди. Я села,
уткнулась в книгу, но не могла понять ни строчки. Глаза бегали по строчкам, не
понимая смысла. Откуда он едет, интересно? Завёл любовницу в черте города.
Уже на выходе он подошёл ко мне, погладил по голове, спросил: "Что ты
читаешь?" Я открыла заголовок: Вячеслав Шугаев :Любовь в середине лета."
Всё по теме. "Почему такая грустная?" Я метнулась к выходу, не проронив ни
слова.

Уже перед концом рабочего дня ко мне подошёл Юра. Захаров говорит:
"Встретил Саврасову в автобусе - такая сердитая. Поругалась со своим
начальником что ли?" Я вздохнула: "Ой, Юра, он знает, почему. Не могу тебе
рассказать, как-нибудь потом."

Из меня дуру делает. Или сам дурачком прикидывается.  А может не придаёт
значения: мы ведь "дружим". Как вести себя? Спокойно, главное, не нервничать.
Всё обойдётся. "Перетопчемся", как скажет Люда. Ничего ведь не случилось.
Малость пострадало самолюбие.

Орешкиной на месте не было-не пришла. Меня мучило любопытство, как
свидание в субботу, состоялось или нет? Отправилась к ней на хату.

Хороша всё же Танька! Привлекательная женщина. Глубокие омуты — глаза,
красивая грудь. У неё заболела девочка, и она забрала её раньше срока. В субботу
она была с другим парнем, и видела мотоцикл Захарова с двумя привязанными
касками. Ох, эти мотоциклы... Он ждал её, но не дождался. Он всё время её ждал,
сидя вон на той плите возле её дома и очень нервничал, когда она опаздывала.
Её возмущало то, что днём позже она видела его с другой бабой. "Ё*арь! Вот что
значит "х.." в Москве." Эту неделю она просидит со Светой на больничном.
"Улаживайте там свои дела", - сказала она. Это доброе пожелание отдавало
жестокостью.

На работе я задержалась. Садилась на автобус в 18:00. И опять носом к носу
столкнулась с ним в дверях. Господи! Так и будет он теперь попадаться мне
на глаза! Я закатила глаза, вздохнув. Он засмеялся.

Во вторник, как назло, мне надо было срочно перевезти ящики. Я побежала к
сараям в надежде встретить хоть кого-нибудь, в том числе его, - в конце концов,
какое отношение имеет работа к личной жизни! Слава богу, в сарае оказался
Юрашка. Пока он чистил Петкус, я сидела возле сарая.

Вот и этот тип едет, везёт женщин. Поставил свой мотороллер, и воззрился
на меня. Мы с Юрой начали выгружать телегу, стал нам помогать.
- Куда тебе ехать? - спросил меня.
- В сторону магазина.
- Что ты хотела?
- Ящики перевезти мне надо.
- А почему меня не попросила?
- Я попросила Юру.
- Юр, ты что, обедать не собираешься?

В остальные дни он не попадался мне на глаза. Что теперь стану делать: страдать
или забывать?

"...Как жаль, что
счастье не для всех.
Я - словно стон,
Ты - словно смех. 
Как жаль, что нет тебя со мной"

***

Не сложилось у песни начало,
Я не знаю, кто прав, кто неправ,
Нас людская молва повенчала,
Не понять, не понять,
Ничего не понять.

Встретились два одиночества,
Развели у дороги костёр,
А костру разгораться не хочется,-
Вот и весь, вот и весь,
Вот и весь разговор.

Осень знойное лето остудит,
Бросит по ветру красную медь.
Пусть людская молва нас не судит,
Не согреть, не согреть
нам сердец, не согреть.

Мы обиду в сердцах не уносим,
Пусть придут к тебе светлые дни.
А про нас если кто-нибудь спросит,
Объясни, объясни, всё как есть
объясни.