Senex. Книга 1. Глава 25

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 25. Смена эпох

Какие-то непонятные силы, продолжающие
действовать и после того, как низложен монарх,
обычно питают и поддерживают еще некоторое
время его паразитов.
В. Гюго. Человек, который смеётся

          Обычно в конце каждого месяца цеха отчитывались на совещании, которое проводил Директор по производству Крутов. На следую­щий день по результатам отчётов совещание проводил Генеральный директор Фомин. Самокуров сообщил Василию Порфирьевичу новость:
          - Сегодня принято «модерновое» решение: в 10 часов совещание проводит Фомин, а в 14 часов - Крутов. То есть, всё наобо­рот.
          Василий Порфирьевич спросил у Самокурова:
          - Что Вам известно о судьбе завода?
          - Кто платит деньги, тот и хозяин. Государство пока деньги не платит. Пока деньги платит олигарх Пугачёв, - ответил Самокуров и добавил: - Не исключено, что могут аре­стовать счета завода, и зарплата 2 мая будет последней. Поэтому деньги надо расходовать экономно.
          - Но ведь ОСК назначило Генеральным директором Крутова!
          - Крутов - производственник, и на должность Гене­рального директора не подходит. Ну­жен отраслевой менеджер.
          - Очередной «менеджер успеха»? – с изрядной долей иронии спросил Василий Порфирьевич.
          - Вроде того, - с горечью ответил Самокуров.
          Последние новости породили у Василия Порфирьевича новые эмоции, по сравнению с которыми чувство вины за безделье показалось ему ничтожным. Он даже подумал о том, что сейчас ему страшно, но пройдёт какое-то время, и он будет вспо­минать сегодняшний день с носталь­гией: какие были времена, какие были эмоции, какая была свобода!
          В конце дня пришла очередная новость: в на­чале апреля ОПК олигарха Пугачёва обратилась в суд с заявлением о своём банкротстве. А спустя несколько дней с таким же иском обратилось Агентство по страхованию. Рассмотрение иска было назначено на 30 мая. Значит, родной завод — банкрот. И все его сотрудники — тоже банкроты!
          В начале мая Самокуров сообщил Василию Порфирьевичу очередную новость:
          - С сегодняшнего дня полномочия Фомина закончились, и он теперь не знает, у кого подписы­вать документы на продление своих полномочий. Некоторые начальники на эти дни взяли отгу­лы – от греха подальше. Происходит какая-то суета, но работы нет.
          Потом Королёва принесла новую сплетню:
          - С 28 апреля Крутов внесён в Единый Государственный Реестр Юридических Лиц, и теперь он является Генераль­ным директором завода. ОСК требует от Фомина, чтобы он срочно передал Крутову дела.
          Василий Порфирьевич увидел, что в приёмной Фомина сменили мягкую мебель: вместо диванов поставили стулья. Появилось объявление, что завод снова получил государственные гарантии на 14 миллиардов рублей для выполнения Гособоронзаказа до 2016 года. Постановление было подписано премьер-министром Путиным 26 апреля. Слизкин по заводской электронной почте прислал сообщение Королёвой: «По слухам, завтра Фомин будет прощаться с коллективом». Королёва ответила Слизкину: «Ненавистный Фрейман при Крутове останется. Я предлагаю решать вопросы IT-технологий напрямую через ОСК!» В этот напряжённый момент, когда всё на заводе остановилось в ожидании нового собственника – и даже Гайдамака взял отгулы – одна только Королёва носилась, как угорелая, и со всеми ругалась. И это наглядно доказывало, что она отстаивает не интересы производства, а свои личные интересы. Че­ловек, который болеет за производство, обязательно придёт на работу вовремя, как это делает, например, Денис. Ну, про Василия Порфирьевича и говорить нечего было: у него даже была бессонница от переживаний за работу… Ну, и немного за себя.
          На следующий день на заводе не было ни Фомина, ни Крутова, и Самокуров не знал, кто руководит заводом. Гайдамаки тоже не было, он предусмотрительно взял отгулы на три дня, и заместитель начальника отдела по изделиям МСЧ Чухнов был главным в отделе. Он пришёл в комнату 220 вместе с Грохольским утром, когда Королёва ещё не пришла, и строго спросил:
          - А где Королёва?
          - Ждём-с… - ответил Василий Порфирьевич и картинно развёл руки, точь-в-точь, как в телевизионной рекламе.
          - Скажите ей, что я не Гайдамака, и ко мне не надо приставать со всякими вопросами. А если будет приставать, я просто пошлю её подальше!
          А Грохольский добавил:
          - Сан Саныч, а давай, пока Гайдамаки нет, мы уволим её за опоздания!
          Василий Порфирьевич мысленно порадовался, что опоздания Королёвой не проходят незамеченными, и злоба сослуживцев на неё постепенно копится.
          Через день на заводе появился Фомин и назначил общий сбор на 10 часов. Василий Порфирьевич, понимая, что в судьбе завода наступил исторический момент, наблюдал с колоннады, как он приехал, как вышел из служебного «Мерседеса», как долго стоял перед входом в заводоуправление, разго­варивая с охранником, как вошёл в зда­ние и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. В 10 часов собрались все руководители завода, и Василий Порфирьевич специально остался на колоннаде, чтобы ни­чего не пропустить: на его глазах происходила смена эпох - и на родном заводе, и во всей стране.
          Всё закончилось очень быстро: Фомин по­благодарил всех за работу и по­прощался. Из Москвы должен приехать важный гость, чтобы представить коллективу нового Генерального директора завода - Крутова. Родной завод теперь вошёл в состав ОСК, и государство вернуло «блудного сына» в своё лоно.
          Будучи почти пенсионером, Василий Порфирьевич всегда допускал мысль о том, что рано или поздно от него захотят избавиться. И теперь, стоя на колоннаде и глядя вслед уходящему Фомину, он решил для себя: «Когда у меня снова возникнет опасение, что от меня хотят избавиться, мне будет полезно вспомнить состоя­ние Фомина, которое тот испытал сегодня, прощаясь с коллективом завода и с властью, которую он имел и которой его лишили. Фомин – это человек, от которого решили избавиться, как от обузы. Пенсионер – это человек, от которого хотят избавиться, как от обузы».
          Но, несмотря на трагизм ситуации, уже сейчас Василий Порфирьевич видел пользу в произошедшей перемене в жизни завода. При переходе предприятия из частной структуры в государственную степень защиты её сотрудников несомненно повышается. Это зна­чит, что его стрессовый фон, по идее, должен уменьшиться.

          * * *
          Королёва перед обедом пошла на день рождения Слизкина, и вернулась с корпоратива в 15 часов в сильном подпитии. Василий Порфирьевич, увидев, в каком состоянии она пришла, пошёл на про­гулку, а когда вернулся, Королёва была вся в слезах и жаловалась:
          - От того, что директором стал Крутов, для нас ничего не изменится. И никто из руководителей не ждёт от него ничего хорошего. А временным исполни­телем должности Директора по производству все почему-то называют Гайдамаку. Но он плохо подходит для этой должности, поэтому вместо него потом найдут человека на стороне. Но я всё равно постараюсь внушить Гайдамаке мысль, что надо срочно менять Заместителя Директора по информационным технологиям Фреймана, пока он не внедрил программу 1С вместо программы DRAKAR.
          Состояние Королёвой говорило о том, что в последнее время она была в сильном стрессе. Выпив, она ослабила контроль над собой, её эмоции вырвались на свободу, и она выдала все свои страхи. Но и у самого Василия Порфирьевича было состояние, которое можно было охарактеризовать как тре­вожное ожидание, поскольку очень скоро должен решиться вопрос, кто будет на­значен Директором по производству.
          На завод приехал представитель ОСК, он представил Крутова в качестве Генерального директора завода, был подписан акт передачи дел, но Директор по произ­водству пока не был назначен. Крутов держал паузу.
          Агрессивная политика Гайдамаки по отношению ко всем заводским службам отразилась и на самом ПДО: все сотрудники отдела перессорились между собой, и теперь каж­дая комната была сама по себе. Это был итог правления Гайдамаки в должности Начальника ПДО. У самого Гайдамаки тоже было состояние неопределённости: он мучительно пытался угадать, кого Крутов назначит Директо­ром по производству. А Василий Порфирьевич нечто подобное пережил в 2011 году, когда по милости Гайдамаки рядом с ним появились Королёва и Пешкин.
          День прошёл, Крутов никого не на­значил Директором по производству, и Василий Порфирьевич успокоился: это надолго, и ему можно рассла­биться, по­тому что его это не касалось. Зато Гайдамаки это очень касалось, он оказался в состоянии неопределённости из-за затянувшейся паузы Крутова. Если Крутов так долго решал, кто будет Директором по производству, то это было явным признаком того, что он боится ошибиться, и что Гайдамака не является для него бесспорным кандидатом на должность Директора по производству.
          Когда решался вопрос смены собственника, Гайдамака постоянно пугал своих подчинённых: «Вот придёт новый собственник и строго спросит с нас: чем вы тут занимались?» И вот новый собственник пришёл, и его воплощением стал Крутов… Который прекрасно знал, чем всё это время занимался Гайдамака.
          Василий Порфирьевич пошёл в туалет и там встретил Крутова. В кабинете Генерального директора начали делать ремонт, хотя совсем недавно Фомин де­лал там ремонт. Это ещё раз подтвердило убеждённость Василия Порфирьевича в том, что Крутов устраивается надолго, и он не хочет ошибиться в назначении Директора по производству.
          Королёва в издевательской форме сообщила, что первым административным решением Крутова было рас­поряжение спилить мостик на территории заводской базы отдыха. По этому мостику на заводскую базу отдыха мимо домика Крутова ходили деревенские жите­ли, это не понравилось молодой жене Крутова, она ему пожаловалась, и он послал Елистратова, Слизкина и ещё нескольких постоянных обитателей базы отдыха спилить мо­стик.
          Королёва, Ильюшин и Пешкин собрались на кладбище Новодевичьего монастыря, где находятся могилы многих известных людей. Но Ильюшин неожиданно передумал ехать, и Королёва собиралась ехать с Пешкиным. До конца рабочего дня было достаточно времени, и Королёва продолжила выпытывать у Пешкина информацию о состоянии дел в планировании корпусных це­хов. Начала она с вопросов обеспечения корпусообрабатывающего цеха, что являлось её прямой обязанностью, а потом задала вопрос на тему, относящуюся к обязанностям Пешкина, всё ещё замещающего Старшинова:
          - В каком виде ты сводишь отчёт корпусных цехов?
          - В печатном, - ответил Пешкин предельно лаконично, поскольку «лаконичность — сестра таланта», а он, вне всякого сомнения, считал себя талантом… Да и «мама» постоянно твердила про его светлую голову.
          Но эта лаконичность взбесила Королёву:
          - Ладно, если тебе западло отвечать мне, я разберусь без тебя и без твоего кураторского гонора!
          Через несколько минут пришёл Гайдамака, чтобы дать Пешкину ценные ука­зания по поводу корпусообрабатывающего цеха, с ним был заместитель начальника корпусообрабатывающего цеха. Королёва дождалась, когда начальник закончит, и пожаловалась:
          - Владимир Александрович! Почему цеха продолжают отчитываться по про­центовке не распечаткой из программы DRAKAR, а «чижиками»? Для чего тогда Пешкин? - и она показала на него пальцем.
          - Не может быть! – стал оправдываться Гайдамака. - Все отчитываются, как положено!
          Он пошёл в БОП разбираться, а через несколько минут вернулся:
          - Что Вы меня в заблуждение вводите? Все отчитываются, как положено! – но его слова упали в пустоту, потому что Королёва куда-то выскочила, пока он ходил в БОП. Вернувшись и узнав, что хотел сказать ей начальник, она пошла к Гайдамаке, а от него вернулась в слезах и набросилась на Пешкина:
          - Можешь уже начинать радоваться, начальник выдал мне по полной программе - за то, что я вмешиваюсь не в своё дело!
          Пешкин что-то сказал в своё оправдание, и Королёва заорала:
          - Не надо мне ничего говорить! Ишь ты, паинька - всем угождать! Спинку согнуть, жопку поджать - и вперёд! - и она показала, как это должно выглядеть в исполнении Пешкина. Всё выглядело очень правдоподобно… Но Василий Порфирьевич был уверен, что Королёва затеяла эту истерику только затем, чтобы не ехать на кладбище с Пешкиным: без Ильюшина ей с ним неинтересно. Более того, плешивый уродец Пешкин был ей просто противен на фоне красивого интеллигентного денди Ильюшина, она с огромным трудом терпела своего невзрачного раба, и Василий Порфирьевич её понимал: «Разве можно испытывать к рабу какие-то иные чувства, кроме презрения?»
          После обеда Королёва демонстративно уединилась с Ильюшиным в его «кабинете» за ширмой, и они стали медитировать под индийскую музы­ку, а Пешкин остался в одиночестве. Их медитацию прервал Гайдамака, вызвав к себе Королёву. Она вернулась вся в слезах и сказала Пешкину:
          - Начальник сказал: если я ничего не понимаю в программе DRAKAR, то нечего лезть в неё.
          Гайдамака, приглашая на работу Королёву, наверняка рассчитывал и на то, что Василий Порфирьевич ввя­жется в войну с ней за должность На­чальника БАП, которую она очень хочет заполучить. Если бы Василий Порфирьевич ввязался в эту войну, то Королёва расходовала бы часть своей бешеной энергии, которую она получала напрямую из космоса, на Морякова, и Гайдамаке доставалось бы меньше. Но Василий Порфирьевич благоразумно посторонился, и вся энергия Королёвой обрушилась на Гайдамаку, который всё это затеял. Это был фирменный стиль Гайдамаки. Год назад, в 2011 году, Василий Порфирьевич уже понял, что Гайдамака взял его для того, чтобы он смог уравновесить БОП, который перешёл к открытому саботажу начальника. Потом он взял на работу Королёву, которая должна была уравновесить не только БОП, но и других руководителей, которые саботировали Гайдамаку. Василий Порфирьевич вынужден был признать, что эти меры подействовали: БОП сейчас присмирел, другие руководители завода тоже, Гайдамака вытворял всё, что хотел, и никто не смел ему противиться... Зато теперь Гайдамака не мог справиться с Королёвой. Подбирая «пилюлю» для своих врагов, он явно переусердствовал с «дозировкой». Но откуда же ему было знать, что Королёва может напрямую пользоваться энергией космоса! Об этом знал только Василий Порфирьевич.
          Совместная медитация привела к тому, что Ильюшин сжалился над Королёвой, которую обидел неблагодарный Пешкин, и вызвался подвезти её домой. Про Пешкина и про монастырь все дружно забыли.
          На следующий день Королёва дала понять Пешкину, что простила его - стала общаться с ним... А через несколько минут по­звонила руководителю фирмы DRAKAR Разину и стала жаловаться ему на форму, которую Филиппов сделал по указанию Гайдамаки:
          - Я из-за этой формы разругалась с Гайдамакой и Филипповым, потому что они в один голос твердят, что всё в порядке, что их это устраивает. Я считаю, что в таком виде программу DRAKAR не удаст­ся запустить ни на одном заводе, потому что планировать в нём невоз­можно.
          - Я тоже считаю, что ничего страшного в этом нет, - ответил ей Разин.
          - Я теперь по всем своим замечаниям буду писать служебные записки в Отдел информационных технологий и высылать Вам скриншоты с ошибками, чтобы Вы убедились в том, что я права.
          Из этого разговора Василий Порфирьевич понял, что здесь, на заводе, Королёва лишилась былого влияния на всех, на кого она раньше могла влиять, и теперь она стала требовать от Разина, чтобы он повлиял на Слизкина, Филиппова, Фреймана, Гайдамаку и всех остальных. Это было поведение утопающего, хватающегося за соломинку. Получалось, что Королёва болеет за программу DRAKAR больше, чем её создатель и владелец Разин. Про таких людей обычно говорят: «Он хочет быть святее самого Папы Римского». В ситуациях, подобных этой, Королёва невольно демонстрировала своё лицемерие, а её изощрённое лицедейство превращалось в потешный балаган.
          Не добившись нужного результата от Разина, Королёва стала ругать Пешкина, предварительно по­ложив в рот леденец и причмокивая от удовольствия:
          - Если бы ты избавился от своей гордыни, у тебя начала бы работать го­лова! А у тебя светлая голова! - говорила Королёва, а Василия Порфирьевича не покидало ощущение, что она хочет сказать своему рабу другое: «У тебя светлая голова, но ты дурак!» А себя она при этом как будто уговаривала: «Все говорят, что у Пешкина светлая голова, но по сравнению со мной он всё равно дурак!»
          По сути дела, Королёва требовала от Пешкина невозможного, потому что все молодые люди амбициозны по своей природе, ими руководят гормоны, а не мысли, Василий Порфирьевич в молодости был таким же амбициозным дураком, и с этим ничего нельзя сделать. Это проходит только с возрастом. Значит, Королёва говорила это для своего удо­вольствия. Для неё было большой удачей, что у Пешкина оказались непомерные амбиции. Выговорившись и получив некоторое облегчение, Королёва заговорила с Пешкиным более доброжелательным тоном: она окончательно простила его, убедив его и себя в том, что он ни на что не способен. Вскоре наступило обеденное время, Королёва села есть принесённый из дома супчик вместе с Ильюшиным... А Пешкину супчик не предложила – супчик она принесла только себе и Ильюшину. Но и Пешкина она не обидела - «доверила» ему купить фильтр для воды.
          Наблюдая лицедейство в исполнении Королёвой, Василий Порфирьевич знал, что Королёвой никогда не удастся добровольно оторвать от себя Пешкина, по­тому что это был единственный чело­век, способный бесконечно выслушивать её болтовню и бесконечно терпеть от неё оскорбления и унижения. А это значит, что она не способна добровольно отказаться от потребности кого-нибудь унижать и оскорблять. Единственным способом для Пешкина обрести самостоятельность была бы возможность устроиться работать программистом…Но он так и не воспользуется ею, как и Королёва не воспользуется возможностью избавиться от потребности унижать.

          * * *
          Пешкин принёс шоколадку, чтобы задобрить Королёву. Она пришла в 9 часов вся взъерошенная и сообщила, что забыла дома кошелёк и по дороге два­жды поругалась. Освоившись, она стала ругать Пешкина за то, что он оставил гору грязной посуды, а Пешкин слушал её выговор с наслаждени­ем: «мама» удостоила его своим вниманием, причём, с самого утра!  Для него день начался удачно.
          В обед Ильюшин подсел к Королёвой, они стали обедать вместе, и ели они палочками. Королёва близкими, почти семейными отношениями с Ильюшиным и Пешкиным незаметно создавала в их головах иллюзию, будто здесь их дом.
          Пешкин, обедая за своим столом, пожелал Королёвой приятно­го аппетита, и она возмутилась:
          - А почему ты только мне желаешь приятного аппетита? Чем другие прови­нились перед тобой? В следующий раз чтобы желал всем приятного аппетита! Кстати, ты вилкой схомячил свой обед?
          - Да! – гордо ответил Пешкин.
          - Всё понятно, - разочарованно сказала Королёва. - Есть надо палочками!
          Василию Порфирьевичу тоже всё было понятно: Королёва затеяла еду палочками, чтобы продемонстрировать своё умение есть палочками на фоне всеобщего неумения ими пользоваться. Иными словами, она нашла способ продемонстрировать своё превосходство над соседями по комнате… Но это превосходство порадовало Василия Порфирьевича, потому что Королёва демонстрировала его уже не в производственной сфере, а в быту.
          На следующий день Пешкин уже обедал палочками… А Королёва ела вилкой. Но Пешкина это нисколько не смутило. Он принёс вяленую рыбу, они вдвоём с Ильюшиным стали есть её, и комната наполнилась ужасной вонью. Ильюшину эта вонь не понравилась, а, чтобы заглушить её, Ильюшин зажёг ароматическую палочку, и вонь стала совершенно непереносимой. Эта вонь не понравилась не только Василию Порфирьевичу, однажды Самокуров пожаловался ему:
          - Я сегодня зашёл в вашу комнату, так там невозможно находиться! Чем это пахнет?
          - Это они жгут индийские ароматические палочки.
          - Вам не кажется, что в последнее время Вашу комнату загадили?
          - Мне это не кажется, я в этом уверен уже целый год!
          - Так Вы скажите им, - посоветовал Самокуров.
          - Это бесполезно! Они невменяемые! – ответил Василий Порфирьевич… И сам удивился своим словам, которые свидетельствовали о том, что только он понимает суть происходящего в комнате 220 и истинное состояние её обитателей. Самокуров пытался своим суровым отношением к Королёвой как-то повлиять на неё, но даже ему не дано осознать всю глубину явления под названием «Королёва». Из всего отдела только Василию Порфирьевичу была дана возможность докопаться «до самой сути, до базальтовой плиты».
          «Самокуров удивляется, что Ильюшин и Пешкин загадили комнату 220, - подумал Василий Порфирьевич. - А чему тут удивляться? Злобный Гайдамака способен приглашать на работу только озлобленных людишек, он чувствует их нутром, и они постепенно заражают своей злобой не только комнату 220, но и весь отдел. И в этой ситуации для меня самое главное — не заразиться этой злобой».
          Василий Порфирьевич пришёл первый, потом пришёл Ильюшин, за ним прибежал взъерошенный Пешкин.
          - Ты чего такой возбуждённый? - спросил Ильюшин.
          - Потому что злой! Меня обманули с зарплатой: я за 30 000 рублей вкалывать не собираюсь! Придёт начальник - я ему всё скажу!
          - Могу подсказать, где можно заработать больше, - ехидно сказал Ильюшин.
          - Я тоже знаю! Я уже даже резюме отправил.
          Королёва часто обвиняла Пешкина в том, что у него раздутое эго. Но ведь и без эго человек не может жить. Пенис является выражением эго мужчины. Собака является выражением эго человека, который любит собак. Пешкин является выраже­нием эго самой Королёвой.
          В обед был дождь, Василий Порфирьевич не пошёл на прогулку, а стал слушать музыку на колоннаде… И увидел, как в бюро МСЧ по­тянулись сотрудники БОП с кружками. «Всё понятно, - с горечью подумал Василий Порфирьевич: - Сослуживцы собираются что-то отмечать, а нас, обитателей комнаты 220, не пригласили. Но, что бы они ни отмечали, повто­ряется ситуация годичной давности: Королёва снова со всеми поссорилась, никто не хочет сидеть с ней за столом, и под эту акцию попали осталь­ные обитатели нашей комнаты. Тогда, в прошлом году, я простил своих сослуживцев, но, поскольку ситуация повторилась, стоит ли мне не замечать поведение сослуживцев, которое очень задело меня? Но почему меня так больно задевают подобные вещи? Хотя бы потому, что вчера Булыгин приходил в нашу комнату, и мы по-че­ловечески посочувствовали его проблеме со зрением, на которую он пожаловался. Сегодня я снова душевно поговорил с ним об этом же. А в обед Булыгин прошёл мимо меня со своей кружкой в комнату 218 и ничего не сказал про корпоратив. Это уже какое-то изощрённое коварство, и я сильно разозлился на них. Сколько можно терпеть!? У меня тоже есть гордость! Поэтому с сегодняшнего дня корпоративы перестали существовать для меня!»
          Правда, это решение он принимал уже несколько раз… А потом отказывался от него.
          Василий Порфирьевич не собирался никого наказывать: не он первый принял это решение, так решил коллектив, и Василий Порфирьевич принял это решение. Коллектив принял своё решение – Василий Порфирьевич принял своё решение. Это было справедливо и логично. Немного поразмышляв на эту тему, Василий Порфирьевич даже нашёл в этом плюсы для себя. Во-первых, это была очередная агрессивная ак­ция сослуживцев против Василия Порфирьевича… Но ведь уговаривать одних людей «дружить» против других – это так по-дет­ски, а он уже взрослый. Во-вторых, как взрослый, он уже начал понимать, что не стоит сближаться с людьми, регулярно позволяющими себе агрессивные действия против него. Это он понял, общаясь с Королёвой, и перестал подпускать её близко к себе. Корпоратив был придуман для того, чтобы сослуживцы могли снять напряжение, отчуждение, воз­никшее между ними в процессе работы, а со­служивцы Василия Порфирьевича продемонстрировали своё нежелание снимать возникшее между ними напряжение, тем самым они дали понять, что не желают избавляться от агрессии против него. Грохольский и его компания, устроившие демарш против Королёвой, стали такими же, как Королёва, и Василий Порфирьевич должен выстраивать отношения с ними так же, как с Королёвой. Смирнов и Дьячков уже давно выстроили свои отношения с сослуживцами подобным образом, они не посещали корпоративы, их совершенно не беспокоило, что о них думают другие, и теперь пришла очередь Василия Порфирьевича стать таким же, как они. На поддержание доброжелательных отношений в рабочем коллективе тратится недопустимо много энергии, и теперь он оставляет эту энергию для личных целей.
          Василий Порфирьевич сделал ещё один шаг к тому, чтобы работа стала для него лишь рабо­той. Чтобы подобные ситуации не ранили его, нужна была дистанция, отчуждение. В работе не должно быть ничего личного, в рабочих отношениях должна быть только работа. А у Василия Порфирьевича в этом вопросе был перекос: на ра­боте он старался завести дружеские, доверительные отношения с сослужив­цами, а в отношениях с женой ему, наоборот, недоставало доверительности. Все свои запасы дове­рительности он должен отдавать своей семье, своей жене.

          * * *
          Королёва пришла в красном пиджаке, она была воз­буждена, ей было жарко, и она сразу заставила Пешкина открыть окно. 
          - Я решила серьёзно поговорить с Гайдамакой о судьбе программы DRAKAR! - заявила она. - Я проснулась в 3 часа и больше не смогла заснуть.
          Василий Порфирьевич понял, что ночью, вместо сна, она мысленно спорила с Гайдамакой, и это было обычным делом для человека, которому предстояло решить важный вопрос. Василия Порфирьевича сейчас бесило другое: здесь, в этой комнате, всё делается так, как хочет Королёва! Заявила, что ей жарко — Пешкин немедленно открыл окно, и он теперь будет биться насмерть даже с Моряковым, своим начальником, чтобы окно было открыто. Хотя к приходу Королёвой окно было приоткрыто, и в комнате было свежо. Но Королёву это только раздражало, для неё было жизненно важно, чтобы всё было так, как хочет она, а не кто-то другой! Окно открыто? Но оно открыто неправильно, надо открыть не так, как открыл Василий Порфирьевич, а так, как считает она, потому что только она знает, как надо правильно открывать окно! Программа DRAKAR работает? Нет, она до сих пор работала неправильно, и только теперь, когда Королёва взя­лась за дело, она будет работать правильно! И так было во всём. Всё это бесило Василия Порфирьевича… Но в последнее время, судя по словам Королёвой, во всём заводе она может контроли­ровать лишь окно в комнате 220:
          - Я уже ни за что не берусь, потому что у меня с начальником ни по од­ному вопросу согласия нет!
          Поэтому она и захотела очень решительно поговорить с Гайдамакой о судьбе программы DRAKAR, которая беспокоит её больше, чем её хозяина Разина. Но если уж Королёва утратила контроль над программой DRAKAR, то Василий Порфирьевич может позволить себе расслабить­ся. Он ничего не пытался контролировать, поэтому ничего не потеряет, если вместо программы DRAKAR внедрят программу 1С.
          И вообще… Когда Василий Порфирьевич пытался понять, как ему вести себя в ситуациях, которые создавала Королёва, то неизбежно упирался в тупик. Поскольку Королёва своим слишком эмоциональным поведением и истеричным криком очень высоко подняла планку, то, если он вдруг решит, что в этой комнате хоть что-то должно делаться так, как хочет он, то ему придётся кричать ещё сильнее, чем Королёва, и даже научиться рыдать сильнее, чем это делала она. И когда он представил, как это будет выглядеть со стороны, то сразу понял, что этого делать никак нельзя. То, что вытворяла Королёва, даже для женщины являлось поведением за гранью допустимого, а для мужчины подобное поведение было просто недопустимо. Не говоря уже о том, что на работе подобное поведение немыслимо: в таких условиях работать невозможно. Наверное, поэтому у них и не было работы.
          И в такие моменты, когда Королёва бесновалась особенно изощрённо, у Василия Порфирьевича появлялась мысль: «А может, этот беспредел в нашей комнате вынуждает меня выбраться из сво­ей духовной тюрьмы, в которую я сам себя заточил?» Но он пока не знал ответа на этот вопрос, поэтому решил, что сначала должен ответить на другой вопрос: «А что это такое — моя тюрьма?» И когда Василий Порфирьевич наблюдал, как Королёва глумится над Пешкиным, то начинал кое-что понимать.
          Однажды Королёва весь день довольно мило общалась с Пешкиным, задавала ему вопросы, и он подробно всё ей объяснял. А в самом конце дня она обвинила его в том, что он не выполнил её задание:
          - Ладно, я сама сделаю! Тебе ведь было некогда! - грубо сказала Королёва, и Пешкин с виноватым видом поплёлся на своё место - выполнять её зада­ние.
          Королёва в присутствии Василия Порфирьевича демонстрировала своё презрение к Пешкину, и в этой демонстрации было заключено, подобно шпионской программе в электронном письме, презрение и Василию Порфирьевичу, у которого не было работы по воле Гайдамаки. Сама Королёва постоянно решала какие-то незнакомые Василию Порфирьевичу задачи, поручала Пешкину странные задания, она специально выискивала проблемы, за которые мог ухватиться Гайдамака, но которые для производства не имели важного значения. Демонстрируя свою занятость на фоне безделья Василия Порфирьевича, Королёва выражала ему своё презрение.
          Но ведь если Королёва презирает другого человека, например, Пешкина, то в своих мыслях она неизбежно ставит этого человека ниже себя. Но при этом, в реальности, она ведёт себя так, как будто от этого человека зависит её жизнь, и это значит, что она ставит выше себя человека, которого презирает, то есть Пешкина, который выполняет задания, которые сама Королёва выполнить не способна.
          Эта сцена напомнила Василию Порфирьевичу об­ращение с ним его родителей. Для них не существовало праздников, они сами не отдыхали и ему не позволяли. Он постоянно испытывал чувство вины перед родителями за то, что чего-то ещё не сделал. Чувство вины перед родителями - это и есть его тюрьма. В такой ситуации ему надо собрать всю свою волю, чтобы в состоянии неопределённости, в котором сейчас находился весь завод, не чувствовать себя виноватым за своё вынужденное безделье ни перед Гайдамакой, ни перед Королёвой, ни перед сослуживцами. И его радовало уже то, что, хотя бы перед Королёвой, он уже не испытывал никакой вины.
          Зато у Василия Порфирьевича периодически возникал страх, потому что ему противостояла внушительная свора Королёвой, в которую входила она сама, покорный раб Пешкин, очень влиятельный друг Слизкин — и, конечно же, сам Гайдамака. Свора Королёвой была её ресурсом. А у Василия Порфирьевича не было никакого ресурса, он был один против влиятельной и злобной своры. Для него ситуация складывалась так, что он должен был терпеть агрессивное поведение Королёвой, потому что у него не было никаких шансов превзойти её команду. А поскольку Василий Порфирьевич был один, то у него часто возникал страх перед таким опасным врагом.
          Иногда возникновение страха казалось ему странным: ведь ему скоро ис­полнится 58 лет, и в этом возрасте люди защищены от страха своими бы­лыми заслугами и достижениями. Если кто-нибудь покушается на эти заслуги и достижения, у по­жилых людей сразу появляется неосознанная и неконтролируемая агрессия, как это произошло с ним в продуктовом магазине. Пожилой мужчина положил бананы на весы, и Василий Порфирьевич из добрых побуждений предупредил его:
          - Овощи взвешивают на кассе.
          - Знаем, грамотные! - вдруг грубо ответил мужчина и злобно посмотрел на него: - Небось, постарше Вас!
          Этот старик хотел усилить роль своего авторитета, эта роль наверняка осталась у него с работы, уйдя на пенсию, он продолжал преклоняться перед авторитетом, и этим авторитетом теперь стал для него почтенный возраст. Говоря людям, что он старше их, мужчина старался подчеркнуть свою важность, значимость, то есть превосходство над другими людьми. Этот важный старик ощутил агрессию против Василия Порфирьевича… Но только не страх… Потому что агрессия маскирует страх человека, загоняет его ещё глубже – в самые укромные уголки души. А у Василия Порфирьевича, несмотря на внушительный трудовой стаж, не было таких заслуг и достижений, которыми он мог бы похвастаться перед другими людьми. Поэтому естественный, природный страх Василия Порфирьевича оказался на поверхности, и он должен был принять его, смириться с его существованием. У него появилась необходимость выбора между агрессией и страхом, который прямо пропорционален количеству агрессии, и если человек осознанно изба­вляется от агрессии, то и страх исчезает. У Василия Порфирьевича было ещё достаточно страха, и это означало, что у него осталась и внутренняя, неосознанная агрессия.
          Страх всегда возникал у Василия Порфирьевича, когда Королёва развивала бурную деятельность, даже если он понимал, что это всего лишь профанация реальной работы, которая не приносит производству никакой пользы. И особенно остро страх от бурной деятельности Королёвой проявлялся именно теперь, когда не только у Василия Порфирьевича не было работы, но и у всего завода. Но кое-что, на фоне своего вынужденного безделья, он уже начал понимать. Безделье давало ему возможность понять, какие у него жизненные ценности, в чём он видит смысл жизни. А для этого ему надо всего лишь перестать бояться своего безделья. Ведь его безделье на фоне активности Королёвой и высокомерного отношения к нему сослуживцев – это одиночество в толпе. А толпа, то есть социальная среда, неизбежно требует от человека, чтобы он приспосабливался к ценностям общества, чтобы шёл на разумный компромисс с членами общества, социальная среда уравнивает, опошляет человека, и чем больше общества, тем оно становится пошлее. Социальная среда требует от человека жертв, и чем духовнее человек, тем более тяжёлых жертв требует от него социальная среда. В социальной среде человек не может быть самим собой, таким, каким он был рождён, и только оставшись в одиночестве, человек обретает возможность стать самим собой, то есть обрести духовную свободу. Только в одиночестве ничтожный человек может осознать свою ничтожность, а способный человек – свои способности. Чем больше способностей дано человеку при рождении, тем более одиноким он чувствует себя в толпе.
          И безделье стало учить Василия Порфирьевича не бояться, когда бояться было нечего и некого. А рядом с Королёвой, демонстрирующей бурную деятельность с привлечением всего своего огромного ресурса, это было очень трудной задачей. Это было трудной задачей ещё и потому, что у Василия Порфирьевича по-прежнему не было работы, и оправдываться перед Гайдамакой за безделье было нечем... И тогда у Василия Порфирьевича возник простой вопрос: «А должен ли работник вообще оправдываться за безделье перед своим работодателем? Кто внушил мне подобную глупость?»

          * * *
          Прошёл месяц после назначения Крутова Генеральным директором завода. Здание проходной было одето в леса, шёл его ремонт. Это уже новый Генеральный директор Крутов начал осуществлять своё правление, и Василию Порфирьевичу нравилось такое начало. Каждое утро, подходя к проходной, он теперь испытывал ощущение, что пришёл на другой завод, и он искренне желал, чтобы предприятию выделили деньги на материалы, что­бы производственный процесс набирал обороты. Если завод стал другим, значит, и Василий Порфирьевич тоже стал другим.
          Самокуров сообщил Морякову:
          - Крутов решил ужесточить дисциплину, и те­перь Отдел кадров будет регулярно фиксиро­вать время прихода на работу. Прозвуча­ло даже предложение отбирать пропуска у опоздавших.
          Эта информация усиливала ощущение Василия Порфирьевича, что он попал на другой завод. В обед Василий Порфирьевич пошёл, как обычно, на прогулку - дорога возле трубомедницкого цеха уже была заасфальтирована. Дойдя до достроечной набережной, он обнаружил ещё один признак нового завода: док стоял в стороне от привычного места. Его оттащили, чтобы углубить дно под ним, поскольку он уже не мог погружать­ся на глубину, необходимую для спуска крупных кораблей. При Фомине такого никогда не было, его – а значит, и олигарха Пугачёва - такие мелочи не волновали. Это событие по­казывало разницу между хозяйственником Крутовым и временщиком Фоминым. И подобное отношение Фомина к нуждам завода чувствовалось во всём. Он даже не удосужился начать ремонт разваливающегося здания проходной. У разных Генеральных директоров завода был разный подход к своим обязанностям, но на самом деле это была разница в отношении к судьбе завода олигарха Пугачёва, которого интересовали только деньги, и государства, которому нужно было строить военные корабли.
          Василий Порфирьевич зашёл на территорию набережной, возле которой был пришвартован док. Раньше это была чужая территория, она при­надлежала транспортной фирме, здесь хранились контейнеры, и она была отгорожена высоким металлическим забором, а теперь она стала при­надлежать заводу. 
          Когда Генеральным директором был Фомин, это было время застоя. С его уходом на заводе начался период перемен, и Василий Порфирьевич, как истинный «тёртый калач», понимал, что основные перемены ещё не начались, они впереди.
          Перемены, происходящие на заводе, Василий Порфирьевич могу видеть своими глазами, потому что ежедневно ходил на прогулку. Но его со­служивцы не могли этого видеть, по­тому что безвылазно сидели в своих кабинетах. И когда он в очередной раз пошёл на прогулку и увидел недавно заасфальтирован­ную дорогу, то понял: не только он сам оказался на другом заводе, но все его со­служивцы и начальники тоже оказались на другом заводе, а это означало, что былые заслуги всех сотрудников завода обнулились, и теперь все находятся в равных условиях.
          Василий Порфирьевич вспомнил, как злился на Крутова за то, что тот беспардонно курил на колоннаде, хотя курить в здании заводоуправления было категорически запрещено. Но теперь, видя происходящие на заводе перемены, Василий Порфирьевич пришёл к новому видению ситуации: чтобы руководить людьми, надо быть способным делать что-то такое, что может идти вразрез с общепринятым мнением. Этот вывод укрепил его решение больше не участвовать в корпоративах, и он был полон решимости реализовать это решение, что бы ни думали о нём сослуживцы. Самокуров продолжал настаивать на том, что Крутов не годится на роль Генерального директо­ра, но Василий Порфирьевич видел, как всё меняется на глазах, и ему хотелось, чтобы именно Крутов руководил заводом.

          * * *
          Крутов назначил Гайдамаку исполняющим обязанности Директора по производству до 1 августа, но исполнение Гайдамакой обязанностей Ди­ректора по производству ещё не было признаком начала перемен. В структуре власти на заводе ничего не изменилось, состояние неопределённости сохранялось у всех сотрудников завода, все ждали, когда ОСК купит акции заво­да, тогда и будут постоянные назна­чения. А ОСК тянуло время, чтобы сбить цену на акции, да и денег у ОСК было недостаточно для покупки акций: олигарх Пугачёв извле­кал прибыль путём финансовых махинаций, а ОСК могла извлекать прибыль только за счёт выпуска реальной продукции.
          Первое, что Гайдамака сделал после повышения - выпустил при­каз, который обязывал ОТК ста­вить в программе DRAKAR отметки о сдаче работ. И это при том, что ни у одного мастера ОТК не было компьютера! Это было сдела­но формально, и с самого начала было понятно, что для Гайдамаки важно не производство, а его возросшие возможности заставить других руководителей выполнить его волю.
          Старшинов вышел с больничного, и Королёва стала издеваться над Пешкиным, которому теперь тоже нечем было заняться:
          - Всё, Миша, корпусные цеха отказались от тебя, ты им больше не нужен!
          Пешкин снова оказался во власти Королёвой. В отсутствии серьёзной работы Гайдамака давал Пешкину задания, которые раньше давал Морякову - создавать сводные таблицы по разным заводским показа­телям. Он использовал Пешкина, как мальчика на побегушках, и Василий Порфирьевич тихо радовался, что Пешкин избавил его от подобной работы. Но что же дальше? Похоже было на то, что даже сам Гайдамака не знал, как использовать Морякова, потому что набрал сотрудников больше, чем работы, которой он мог бы их загрузить. Вот к чему приводят интриги ради сохранения высокой должности! И в последнее время, когда весь завод сидел без работы, Василию Порфирьевичу удавалось безразлично относиться к заданиям, которые Гайдамака поручал Королёвой и Пешкину, потому что он знал, что это не настоящая работа, а всего лишь профанация работы.
          И вдруг Гайдамака поручил Королёвой и Пешкину новое задание: формировать графики в программе Microsoft Project. И когда Василий Порфирьевич узнал, что Гайдамака поручил этой своре формировать графики постройки кораблей в программе Microsoft Project, у него в груди ёкнуло, и он заподозрил начальника в том, что тот решил демонстративно игнорировать его. Если это так, значит, сейчас именно Гайдамака стал для него главным испытанием, а не Королёва: ведь статус Гайдамаки резко повысился, поэтому и уровень испытания для него тоже по­высился. Сейчас самым главным испытанием для Василия Порфирьевича стало только одно - не испугаться высокого положения Гайдамаки. Можно было даже считать, что Василий Порфирьевич тоже получил повышение в связи с повышением Гайдамаки: если раньше он лишь издалека здоровался с Директором по производству Крутовым, то теперь он мог лично общаться с Директором по производству Гайдамакой. Новый уровень испытания дал Василию Порфирьевичу новые знания, и он понял: «Нельзя воевать со всем миром одновременно!» Когда Василий Порфирьевич поддерживал от­ношения с сослуживцами, он мог позволить себе игнорировать Гайдамаку, когда начальник его игнорировал. Сейчас сослу­живцы снова стали игнорировать Василия Порфирьевича, поэтому он решил, что должен восстановить отноше­ния с Гайдамакой: в новой ситуации ему стало опасно демонстративно игнорировать начальника, который исполнял обязанности Директора по производству. Новая должность неизбежно рождает у человека новые амбиции, поэтому можно было смело сказать: новая должность — это новый человек, с которым надо заново налаживать отношения. А Гайдамака, судя по рвению, которое он проявлял, очень хотел навечно остаться в должности Директора по производству.
Василий Порфирьевич пошёл к Гайдамаке и спросил:
          - Владимир Александрович, чем мне заняться в первую очередь?
          - Я в 15 часов позвоню тебе и дам задание, - ответил Гайдамака.
          Но в 15 часов Гайдамака не позвонил, потому что у него были Королёва и Филиппов, и Василию Порфирьевичу пришлось проявить настойчивость: он дождался, когда начальник осво­бодится, и в 16.25 зашёл к нему. Гайдамака поручил ему разобраться вместе с Антоном с работами трубомедницкого цеха, то есть, поручил сделать то, что уже числилось за Василием Порфирьевичем и Антоном в «Целях и за­дачах ПДО на 2012 год». Это было вполне в стиле Гайдамаки: корпус­ник Моряков занимался трубомедницкими работами, а Королёва, не имеющая ни малейшего представления о корпусных работах, за­нималась графиками корпусных цехов. Для Гайдамаки люди были всего лишь расходным материалом на пути к вершине заводской власти. Уже в качестве Директора по производству он начал реализовывать свои идеи, которые возникли у него в должности Начальника ПДО и которые сделали всех руководителей завода его врагами. Но ситуация резко изменилась: если раньше Гайдамака опасался своих врагов, то теперь врагам приходилось опасаться его.
          Но для Василия Порфирьевича это было не так важно, потому что, получив задание от Гайдамаки, он понял, что поступил правильно: утром Гайдамака обращался к нему на «вы», и это было плохим знаком для Василия Порфирьевича. Ведь когда человек начинает осваивать какое-то новое для себя пространство, то это равносильно тому, что он ступает на новую, неизведанную территорию, и вместе с новым пространством у него появляются новые страхи. Но Василий Порфирьевич сам пришёл к начальнику, этим он продемонстрировал свою лояльность к нему, Гайдамака перестал его опасаться и стал, как и прежде, обращаться к нему на «ты».
          Получив задание от начальника, Василий Порфирьевич стал каждый день ходить к Антону и на виду у всего БОП обсуждать с ним графики трубомедницкого цеха. Теперь все видели, что он не бездельник… И Грохольский тут же забеспокоился:
          - Антон, вы там полегче! - сказал он Павленко. - Вы опережаете собы­тия, потому что эта работа запла­нирована на 3 квартал.
          В это время в БОП стремительно ворвалась Королёва - вся такая больная и не­счастная, поздоровалась очень слабым голосом, скромно покашляла в кулачок, забрала документ с принтера и вышла.
          - Пожалейте меня! - пошутил Грохольский над её несчастным видом, и все засмеялись.
          - А в Вашей комнате кто-нибудь её жалеет? - спросила Кожемякина у Василия Порфирьевича.
          - Только Пешкин, - ответил Василий Порфирьевич.
          - А она его так отчитывает, однажды даже здесь, при нас отчитывала!
          - Вот это и удивительно! - резюмировал Василий Порфирьевич.
          Конечно, Василий Порфирьевич вынужден был отдать должное качествам Гайдамаки, особенно его целеустремлённости, с помощью которых он, начав свою карьеру с простого инженера, дока­рабкался до Директора по производству. И в то же время он видел, что Королёва продолжает оказывать на Гайдамаку сильное влияние, пользуясь его подавленной сексуальностью: она как будто специально «приставлена» к мужчинам, у которых имеется ярко вы­раженная подавленная сексуальность. Стоит ли завидовать Директо­ру по производству с по­давленной сексуальностью?
          К чести Гайдамаки, он изо всех сил старался нейтрализовать Королёву, потому что отлично знал, что власть — величина очень переменчивая, и на посту Генерального директора, вместо Крутова, может оказаться человек, над которым Королёвой всё же удастся установить свой контроль. Эту вероятность никогда не исключал даже Василий Порфирьевич. Он понимал, что Гайдамака, стараясь нейтрализовать усилия Королёвой, вынужден был идти с ней на различные компромиссы, и если Королёва, образно говоря, вдруг затребует у Гайдамаки «голову Морякова», то начальник вынужден будет пожертвовать им… Ради должности Директора по производству. Василию Порфирьевичу было горько это осознавать, но это была жестокая реальность нового капиталистического мира, которой он не мог ничего противопоставить: слишком сильны и влиятельны были его враги.

          * * *
          Королёва пожаловалась, что её любимый кот Викентий тяжело заболел. Она носила Викентия в ветеринарную лечебницу и узнала, что у кота злокачественная опу­холь - рак. Она стала говорить с Ильюшиным о болезнях и несколько раз повторила с трагизмом в голосе:
          - Мне теперь надо как-то жить с этим!
          Обычно люди, столкнувшись с горем, об этом не говорят вслух, а эмоционально переживают своё несчастье, и каждый справляется с этим сам. Для Королёвой болезнь любимого кота стала неожиданностью… Но для Василия Порфирьевича болезнь кота Викентия не стала неожиданностью, он давно ожидал чего-то в этом роде, анализируя необузданное поведение его хозяйки. Это событие стало более ожидаемым, когда Королёва объявила войну своему коту… Как будто это человек.
          В связи с этим Василий Порфирьевич вспомнил событие, которое его поразило. У Пешкина была кружка, на которой был изображён Рак, потому что Пешкин по гороскопу — Рак. Некоторое время назад эта кружка исчезла, и вместо неё у Пешкина появилась другая… А теперь у кота Викентия обнаружили рак. Василий Порфирьевич невольно отметил совпадение: Пешкин собрался увольняться, кот заболел смертельной болезнью… О чём говорили эти события? Энергия Королёвой не выдерживает чрезмерной нагрузки, сама Королёва находится в опасности, поэтому кот Викентий, любящий свою хозяйку, принял удар на себя? Василию Порфирьевичу даже казалось, что кот Викентий, в отличие от Королёвой, всё понимает, потому что кошки очень чувствительны к восприятию энергии своих хозяев, и он сознательно пожертвовал собой ради любимой хозяйки, ведь кот — бессловесное животное, и не может ничего объяснить ей словами. А ему наверняка было что сказать хозяйке. Кот Викентий почувствовал на себе, что характер Королёвой в последнее время сильно изменился, она стала очень агрессивной, жестокой и даже беспощадной. Она утратила былую способность устанавливать контроль над окружающим миром, но не может смириться с этой ситуацией, поэтому перестала ощущать радость жизни… И это ведёт к утрате ею смысла жизни.
          Королёва весь день обсуждала с Ильюшиным болезнь кота, он стал искать в Интерне­те необходимые лекарства, и те­перь главной работой для Королёвой стало обсуждение болезни кота и её личных страданий, свя­занных с этой болезнью. При этом Василия Порфирьевича удивляло то, что Королёва перестала рассказывать про своих внуков... Неужели для неё кот был важнее внуков?
          Королёва презирала всех мужчин, и она сама выбирала в своё окружение мужчин, которых она может беспрепятственно презирать: это бывший муж, это Пешкин, это Слизкин. Кот Викентий – единственный мужчина, который имел власть над ней, но в последнее время она дала понять Викентию, что он уже не имеет власти над ней, и она его презирает так же, как Пешкина, как бывшего мужа, как Слизкина и всех остальных мужчин. Если Викентий умрёт, то над ней не останется никого из живущих на Земле мужчин... Создастся идеальная ситуация, по мнению Королёвой…И тогда энергия Кос­моса обязательно напомнит о себе, чтобы разрушить этот идеал. Если Королёва не поймёт, какой тайный смысл имеет эта последняя жертва любимого кота Викентия – ей будет ещё хуже… Тем более, что первый звоночек уже прозвенел: флюорография показала, что у неё туберкулёз. Но она высокомерно отмахнулась от этого страшного предупреждения: «Эти врачи - настоящие дятлы!»
          Если человек любит свою кошку, то он делегирует ему часть своей личности – человеческой личности. Поэтому кошка для человека – это верный признак самообесценивания. Человек обесценивает себя ровно на ту часть своей личности, которую он делегирует своей кошке. И кошка болеет, как часть личности человека, она берёт на себя часть болезней человека – это аксиома. Королёва вздумала воевать со своим котом, поэтому он заболел. Воюя с котом Викентием, Королёва воевала с той частью своей личности, которую она делегировала коту, то есть сама с собой.
          Но в этой ситуации Василий Порфирьевич понял кое-что и для себя: воюя с любимым котом, то есть с мужчиной, Королёва на самом деле и дома продолжала воевать с Василием Порфирьевичем. Поэтому Василий Порфирьевич, поняв, как работает этот механизм, должен дома прекратить воевать с женой, он должен уяснить для себя, что Анна Андреевна – это не Королёва.
          Домашнее животное даёт возможность не только детям, но и взрослым подняться с самой нижней ступеньки социальной иерархии и повысить свою самооценку. Кот Королёвой своим упрямством не позволял Королёвой подняться с самой нижней ступеньки в социальной иерархии, потому что она ассоциировала кота с человеком. Если кот Викентий умрёт, то его смерть станет для Королёвой напоминанием, что она должна позаботиться о своей престарелой матери, брошен­ной в Новосибирске. Если она этого не сделает, то она так и останется законченной эгоисткой.
          И как только Василий Порфирьевич мысленно произнёс слово «эгоистка», то почему-то вспомнил, как женщина средних лет, расплачиваясь на кассе в «Пятёрочке», демонстративно — и очень долго! - разговаривала по телефону, и вся очередь терпеливо ждала, когда она закончит. Своим поведением женщина давала всем понять, что человек, с которым она разговаривает, дороже ей всех людей на свете, что все люди на Земле – ничто, по сравнению с этим невидимым человеком. Стоило Василию Порфирьевичу вспомнить этот эпизод - и его охватило негодование по поводу подобного поведения, его эмоции были такие же сильные, как в тот давний момент, когда он всё это наблюдал в режиме реального времени. Это была демонстрация презрения ко всем людям! А кому же понравится, что его откровенно презирают? Естественной реакцией Василия Порфирьевича в тот момент было огромное желание немедленно унизить эту женщину, которая пожелала возвыситься над ним таким недостойным образом, и он, чтобы успокоиться, сказал себе: «Эта женщина – убожество, которое не стоит моих эмоций». Но в тот же момент Василий Порфирьевич почувствовал, что в его оценке поведения этой женщины нет сострадания, его естественная эмоция – это гнев против этой женщины и огромное желание наказать её. А если оценить её поведение с точки зрения такой эмоции, как сострадание? И у Василия Порфирьевича сразу возникла новая оценка поведения женщины: это очень одинокий человек! Она воспользовалась этим телефонным разговором, наверняка пустым и бессмысленным, чтобы доказать всем окружающим её людям, что она не одинока, что есть человек, который очень ценит и любит её. Как только Василий Порфирьевич это понял — его злость против этой женщины исчезла, потому что он не является таким же одиноким человеком, как она, у него есть любимая жена Анна Андреевна.
          И в тот же самый момент он понял, что Королёва – тоже очень одинокий человек, несмотря на мать, дочь, зятя и двоих внуков. Она никого не впускает в своё сердце, даже членов своей семьи. И Василий Порфирьевич сделал очень простой вывод: «Эгоист – это очень одинокий человек».
          А ведь Василий Порфирьевич и Анна Андреевна когда-то тоже были одинокими в душе людьми, они не впускали в свои сердца даже своих самых близких людей, то есть самих себя. Когда Анна Андреевна обижалась на Василия Порфирьевича и прекращала общение, то она закрывала ему доступ в своё сердце. И Василий Порфирьевич был таким же одиноким человеком, как Анна Андреевна, он был эгоистом… И он до сих пор является эгоистом… Но теперь, когда рядом с ним появилась эгоистка Королёва, в его жизни многое стало меняться, и Василий Порфирьевич с Анной Андреевной начали впускать друг друга в свои сердца.
          Но у Королёвой болел не только кот Викентий, у неё самой так сильно болело горло, что она даже не могла разговари­вать, и для неё это была настоящая трагедия. Она попросила Начальника Отдела технического обеспечения установить ей и Пешкину Microsoft Project, но он ей отказал:
          - Я не могу установить вам эту программу, по­тому что она лицензион­ная.
Королёва расстроилась… А Василий Порфирьевич сразу понял причину отказа: это Королёвой аукнулась её война против Фреймана, непосредственного руководителя Начальника Отдела технического обеспечения. Ещё один бумеранг, запущенный Королёвой, вернулся к ней.
          Пешкин немедленно предложил Королёвой свою помощь:
          - Я скачаю дома портативную бесплатную версию этой программы из Интернета и установлю всем нам!
          На следующий день он принёс на флэшке дистрибутив про­граммы и установил на свой компьютер. Королёва, не имевшая ни малейшего представления о том, что такое Microsoft Project, в своём высокомер­ном стиле устроила экзамен Пешкину, имеющему представление об этой программе. Василия Порфирьевича всегда коробила её циничная манера выколачивать знания из тех, кто ими обладает, и в таких случаях он сразу надевал наушни­ки, чтобы не быть свидетелем очередного безобразного лицедейства... Но сегодня он справился со своими эмоциями, стал слушать Пешкина и получил общее представление об этой программе. Королёва мало что поняла, поэтому поручила Пешкину получить у технологов информацию для примера и продемонстрировать ей, а в заключение сказала:
          - Руководитель фирмы DRAKAR Разин говорил: «Если поймёт Диана Ефимовна, то поймёт любой дурак!»
          - Это мы уже 100 раз слышали! - отозвался из своего угла Ильюшин, как о безнадёжно больном человеке.
          Пешкин получил у технологов нужный файл, открыл его, стал изучать – и тут же сполна схлопотал от Королёвой за то, что установил программу только себе, а ей и Морякову не установил. Ей было невдомёк, что на самом деле устанавливать ни­чего не надо было, достаточно просто скопировать папку с файлами на жёсткий диск своего компьютера и запустить её. Но Королёва даже этого не умела делать.
          Пешкин бросился к компьютеру Королёвой, чтобы показать, где на­ходится эта папка, но она сказала гордо:
          - Не надо! Если тебе западло установить нам программу, я сама установлю… - она запнулась, подумала и продолжила: - Или попрошу технологов.
          Когда Королёва говорила: «Я попрошу технологов», - Василий Порфирьевич понимал, что она попросит именно Слизкина.
          Василий Порфирьевич решил воспользоваться моментом, чтобы позлить Королёву, он спросил у Пешкина, где находится папка с программой, Пешкин показал эту папку, Василий Порфирьевич скопи­ровал её и без проблем запустил программу.
          Королёва, видя, что Василий Порфирьевич без помощи Слизкина обскакал её, такую умную и всё знающую, нехотя позволила Пешкину скопировать папку в её компьютер, запустить программу и открыть пробный файл. Она стала изучать файл и задавать Пешкину вопросы, но таким требова­тельным тоном, что он не знал, как правильно ответить ей, и она стала орать на него с нескрываемой злобой:
          - Я понимаю, что ты шибко умный, но ты объясни мне, какие данные есть в этом файле!
          Пешкин молчал, злобно пялясь на неё, и Королёва сказала:
          - Филиппов и Разин против Microsoft Project, это Слизкин хочет его внедрить. Я тоже считаю, что все связи между работами надо выстраивать в программеDRAKAR. А теперь скажи мне, что ты хотел рассказывать начальнику о программе Microsoft Project? Я так поняла, что ты уже готов бежать к начальнику и докладывать, что разобрался в программе. Так что ты хотел ему докладывать?
          Но Пешкин молчал.
          - Ты ни в чём не разобрался, а уже собрался к начальнику!
          На глазах у Василия Порфирьевича происходило подтверждение истинности народной поговорки: «Добрые дела наказуемы!» Пешкин схлопотал от Королёвой за то, что проявил инициативу: скачал эту программу из Интернета и установил. Чтобы Пешкин не усомнился в справедливости её претензий, Королёва произнесла ключевую фразу всего акта лицедейства, так сказать, «контрольный выстрел»:
          - Я тебя сюда привела, поэтому несу ответственность за твою судьбу. А ты уже окончательно деградировал!
          Василий Порфирьевич решил, что с Пешкиным сегодня произошло очень важное событие: для него это был сильный знак, предупреждающий о том, что слепое до­верие своей судьбы чужому человек опасно для него. Но он так и не понял, что грязная карма Королёвой уже начала влиять на его судьбу. Пешкин и в самом деле деградировал, только в духовном смысле.
          На следующее утро Королёва пришла в 9.15, и Василий Порфирьевич удивлённо констатировал, что это был абсолютный рекорд! К тому же она столкну­лась на лестнице с Крутовым. Пешкин, как будто вчера Королёва не унижала его, стал рассказывать ей, что его коты не давали ему спать, и в его рассказе явно угадывалось желание разжалобить «маму». Он периодически рассказывал о проделках своих котов с такой важностью, как будто это были его дети. Создавалось впечатление, что он завёл этих котов для того, чтобы рассказывать всем о них. А если человек рассказывает другим людям о своих детях или животных, он старается придать себе важность.
          - Твой Яшка прелесть, я его усыновлю! - милостиво произнесла Королёва.
          Пешкин заварил ей имбирный чай, чтобы она, бедняжечка, лечилась: у неё больное горло, а ей вчера пришлось кричать на него.
          Наблюдая за Пешкиным, Василий Порфирьевич вдруг понял, что такое стереотип. Вообще-то ментальность - это определённый образ мыслей, совокупность умственных навыков и духовных установок, присущих отдельному человеку или общественной группе, народу. Мышление Пешкина было не в со­стоянии выйти за пределы стереотипа, которые очень жёстко очертила для него Королёва. Поэтому она с полным основанием говорила ему:
          - Я всегда права!
          Королёва упрекала Пешкина за то, что у него раздутое эго… Но если она внимательно читала Экхарта Толле, то её любимый писатель утверждал: «Ничто так не укрепляет эго, как чувство правоты. Быть правым означает быть отождествленным с ментальной позицией — точкой зрения, мнением, суждением, историей. Разумеется, для того, чтобы ты мог чувствовать себя правым, тебе нужен кто-то другой, кто будет неправым. Иначе говоря: чтобы усилить своё ощущение «самости», тебе нужно сделать других неправыми».
          Королёва назначила Пешкина неправым, чтобы всегда быть правой и ощущать свою состоятельность. Василию Порфирьевичу она не могла говорить то же самое, что говорила Пешкину – несмотря на огромное желание.
          Наверное, с мышлением Гайдамаки происходило то же самое, что и с мышлением Пешкина: его мышление тоже не было в со­стоянии выйти за рамки некого стереотипа. А эти рамки для каждого человека ещё в детстве очерчивают его родители. Родители Василия Порфирьевича, например, постоянно твердили:
          - Мы тебя вырастили и выучили, теперь ты должен заботиться о нас!
          И с тех самых пор Василий Порфирьевич мучительно пытался выйти за рамки этого стереотипа, потому что родителей давно не было в живых, а их роли могли занять чужие люди, чтобы использовать его в своих интересах. Во взаимоотношениях с Гайдамакой Василию Порфирьевичу, наконец, удалось добиться того, чтобы его мышление начало – хоть и с огромным трудом - покидать пределы привычного стереотипа.
          Василий Порфирьевич вспомнил, как в марте 2011 года его бюро в полном составе пошло на спуск корабля, и у него тогда возникло ощущение, что он обрёл своё бюро, что он теперь — настоящий Начальник БАП, что он и его подчинённые делают общее дело, что они - единое целое. Прошел год, и у него это ощу­щение общности исчезло. Зато у Ильюшина и Пешкина это ощущение не только сохранилось, но и усилилось, по­тому что Королёва своим манипулированием умело подпитывала их стереотипы, созданные родителями. У Гайдамаки тоже был стереотип, который Королёва искусно под­питывала, и Василий Порфирьевич предположил, что этот стереотип имеет примерно такое содержание: «Владимир Александрович, Вы - начальник высокого уровня, поэтому Вам не надо вле­зать в разные мелочи, доверьте профессионалам разбираться в них». А профессионал - это, конечно же, Королёва. Такое поведение было очень похоже на «материнскую» заботу, в которой Гайдамака, видимо, всё ещё нуждался. И Генеральный директор завода «Алмаз» был «съеден» Королёвой по этой же схеме. Но для левши Гайдамаки ментальность – это не самое сильное качество, зато у него сильно развита интуиция, и он чувствует, что здесь кроется подвох.
          Стереотип - это феноменальное явление. Королёва создала стереотип, который ограничива­л мышление Пешкина на рабочем месте. В сво­бодное от работы время Пешкин изучал компьютер, про­граммирование и многое другое, он мог бы добиться огромных дости­жений в этих областях знаний... Но, приходя на работу, он попадал в рамки стереотипа, который убе­ждает его в том, что он полное ничтожество по срав­нению с Королёвой. Значит, маленький стереотип, касающийся только работы, способен вме­стить в себя весь объём духовного потенциала Пешкина, потому что имеет способность увеличиваться до невероятных размеров. Чем ниже осознанность человека, тем больше понятий и ценностей этот человек может вместить в свой стереотип.
          Родители должны понимать, что они творят: создавая стереотип, они об­рекают своего ребёнка на психо­логическую зависимость от чужих людей, отнюдь не желающих добра их чаду. Если стереотип Пешкина со­здан родителями, то он должен управляться только его родителями. Королёва совершала великий грех, используя в своих корыстных целях стереотип, созданный родителями Пешкина.

          * * *
          Окно было закрыто, в комнате было тепло, но Королёва всё равно включила масляную батарею. У неё по-прежнему болело горло, ей с больным горлом, по идее, нельзя было разговаривать, но она не умолкала, поэтому ей приходилось постоянно откашли­ваться, сипеть, то есть всем видом пока­зывать, как она несчастна. По всему было видно, что ей начало нравиться болеть.
          На стене, за спиной Василия Порфирьевича появился плакат, и он стал читать его: «Жить так, как вы хотите - это не эго­изм. Эгоизм - это когда другие должны думать и жить так, как вы хоти­те».
          - Это Андрюшечка и Мишка издеваются надо мной! - просипела Королёва, увидев, что Василий Порфирьевич внимательно читает плакат.
          - А у Вас мужской стиль поведения! - сказал Ильюшин, и Королёва ответила:
          - Если бы я была женщиной, меня любой мог обидеть. А будучи мужчиной, я сама могу себя защитить.
          После обеда Королёва пошла доканывать Гайдамаку... Но очень скоро вернулась от него в слезах:
          - Пойду я лучше к технологам в гости, всё равно делать нечего: Гайдамаку не интересуют вопросы цехов, поэтому я ими заниматься не буду! Пусть сам занимается!
          Она ушла, но очень быстро вернулось и, разговаривая со Слизкиным по телефону, пожаловалась:
          - Такие, как я, здесь не нужны, здесь нужны тупые и угодливые! - и посмотрела на Пешкина.
          Пешкин в это время выгружал по заданию Гайдамаки информацию по общей потребности в трубах, и Королёва стала со злостью доканывать его:
          - Ты бы лучше доложил начальнику реальное положение дел, а ты хочешь предоставить ему ошибочные данные. Конечно, ты же у нас шибко грамот­ный, можешь обрабатывать большие объемы данных. А хочешь, я растопырюсь, по-своему посчитаю и докажу, что всё это липа?
          У Василия Порфирьевича не было сомнения в том, что Гайдамака загружает Пешкина подобными бесполезными заданиями для того, чтобы разозлить Королёву. В своё время Моряков тоже получал подобные задания, и каждый раз, выполнив их, обнаруживал, что полученные им данные уже не нужны.
          Королёва полностью контролировала Пешкина и мечтала о том, чтобы установить свой контроль над всем заводом. Но, мечтая контролировать весь завод, Королёва не понимала, что человек имеет возможность полностью контролировать только тот процесс, который уже лишён жи­вой энергии. Установить полный контроль над живым процессом человеку не дано. Ярким примером этого был Генеральный директор завода «Алмаз». Королёвой удалось установить полный контроль над этим человеком только потому, что он уже был обречён, Смерть уже поставила на нём свою чёрную метку, и у него не было энергии сопротивляться напору Королёвой.