Воспоминания мамы о Войне и нашем Роде

             Моим детям и внукам Василию, Владимиру, Алексею,
Александру, Ольге, Васильку, настоящим и будущим поколениям.

               Родилась я на древней Новгородской земле в деревне Лука Федоркова. Деревню эту со станцией Бурга Мало-Вишерского района разделяют всего 3 км. Все жители этой деревни были хорошими хозяевами, занимались извозом леса из дальних деревень на шпалы для железной дороги между
Петербургом и Москвой и хлебопашеством. Жили между собой очень дружно, каждый уважал другого.

               Отец мой Василий Дмитриевич Терентьев в 14 лет лишился отца и жил со своей матерью Марией Афинагеевной Тумановой. Он был грамотным, как и моя бабушка, но хоть любил читать, весь был в работе. Он был хороший столяр и плотник, заядлый гармонист, в доме была гармошка.

              Мать моя — Анастасия Васильевна — из рода Кисаровых. Отец её выкрал, так как был сирота, и родители её не хотели за него отдавать. В приданное ей дана была зингеровская швейная машина, чтобы обшивала всю семью.

                Дом, в котором я родилась 13 ноября 1925 года, был одним из лучших домов в деревне: в два этажа, покрыт тёсом, выкрашен оранжевой краской с белыми наличниками, с верандой на втором этаже, сенями, подъизбицой, небольшой кладовой, амбарами в два этажа: вверху для сена, соломы, внизу для скота — коров, овец, свиней.

                Как сейчас помню, когда поднимаешься по лестнице на второй этаж и идешь, чтобы дать сена овцам и козам, на дверях оранжевой краской написано 1925 год. В доме были очень хорошие полы, покрытые домоткаными половиками, мыть было одно удовольствие, они были покрашены красивой оранжевой краской.

               В комнате в переднем углу было много икон и цветов, мебель была дубовая. Родители спали на втором этаже, а мы с бабушкой на первом, здесь была лежанка, печка, поэтому было очень тепло и уютно.

         ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТТВО, ЮНОСТЬ

                Когда прожита большая жизнь и осталось совсем немного времени до её конца, то хочется, чтобы вы знали свой род, как это делали все грамотные люди, оставляя после себя не только богатство, но и память о предыдущих поколениях.

              Богатства мы вам не оставили, а вот свой долг перед вами выполнили — сделали вас грамотными людьми, полезными обществу, государству; значит не зря жили на этой земле.

          Главное, для чего рождается человек — продолжить свой род.

          32
Но долго отцу в этом доме пожить так и не пришлось, началась коллективизация, и отец с матерью уехали в Ленинград, оставив нас троих детей на попечение бабушки. Там его приютил дядя, старший брат бабушки Николай Туманов, он жил со своей женой, и чтобы к ним не вселили чужих людей, отдал комнату отцу и другому племяннику.

            А в 1931 году за стахановскую работу, а может, заботами двоюродного брата дяди Коли Оликина, бывшего матроса революции, работавшего главным начальником райпищеторга Октябрьского района, отцу дали двухкомнатную квартиру в доме № 64 на Мойке (угол переулка Демидова дом 1, кв. 98).
 
              Квартира была со входом с переулка на задний двор на втором этаже во флигеле для прислуги. Это был знаменитый дом заводчиков Демидовых.
            Во дворе с переулка был сад, в котором мы играли, если обойдешь задним двором. Дом этот и сейчас стоит, на нем табличка: «В нем жил первый балалаечник России Андреев».

            В пятиэтажном доме находилась школа, в которой я училась вместе с детдомовскими детьми, а в двухэтажном с садом – детский дом.

             Правительство заботилось о детях, хорошо их одевало, кормило, обучало. Не то, что сейчас, на склоне моей жизни: дети ходят по кладбищу, просят милостыню, в городе моют машины, собирают бутылки — и это зовется «демократией».

                Там я училась до 4-го класса, а затем в 1941 году закончила 253-ю школу на канале Грибоедова и поступила в архивный техникум.

           Родители очень много трудились, отец работал плотником в райпищеторге по отделке магазинов, мать — на фабрике игрушек: ходила красить игрушки. Но дома очень много вязала, вышивала, это украшало наш быт. Руками отца в доме тоже было сделано всё. Родители никогда не порывали связь с селом: отец летом ездил косить траву, чтобы запасти бабушке сена для коз и овец на зиму.

               Привозили из деревни много продуктов: этим обязаны бабушке, великой труженице и добрейшему человеку. Деревня была лесная, бабушкин
дом находился в конце, четвёртый от речки слева. Первый был Белкин, второй — Ивана, третий — Измаиловых, четвертый — наш. А перейдёшь речку, поднимешься на горку — и лес.

              А по ту сторону речки стояли бани, и каждую субботу бабушка и другие топили их, не ленились. Под мост на речку мы бегали с бани летом купаться. В лесах водилось очень много ягод, грибов, бабушка солила грибы целыми бочками – и грузди, и рыжики. В лес любила ходить одна или с тётей Наташей.

              Чёрная речка с очень быстрым течением была в 5 км, её надо было переходить вброд по камням. Вставать надо было очень рано, вот деревня и закалила меня. На огороде надо было сначала прополоть овощи, полить, только потом бабушка разрешала идти купаться на Миткины горы с деревенскими мальчишками и девчонками. На этих горах собирали землянику, а потом бежишь с них и — бултых в воду!

           Там было глубоко, хотя сама речка была мелкая. В деревне я была очень дружна с деревенскими ребятами, вечерами и летом собирались у бабушки на крыльце, учились кататься на велосипеде, так как он был только у моего отца и ещё Саши Григорьева, моей первой детской любви, не выдержавшей испытания войной.

            Зимой во время каникул у бабушки на втором этаже собирались, устраивали елку, пели частушки. В деревне был очень хороший обычай: ходить в религиозные праздники на гулянье в соседние села: то в Лановщино, то в Палищи, то к родственникам. Там водили хороводы, качались на самодельных качелях, плясали под гармошку.

            В городе для детей был организован быт:
летом их вывозили в пионерские лагеря, зимой во дворцах и клубах работали кружки самодеятельности. И всё это было бесплатно, кино для детей тоже стоило копейки, а сейчас всё это за деньги, доступно только детям из богатых семей.

                ВОЙНА

            54
Мирную жизнь нарушила война. 22 июня 1941 года, когда немцы напали, мы были в деревне. Немцы стали бомбить мост через реки Волхов и Мсту. Мы вернулись в город, по дороге поезд тоже бомбили. Мы шли по болоту и двоюродная сестра Маргарита заболела, 12 сентября её похоронили на Серафимовском кладбище, там же хоронили и много летчиков, погибших при защите города.

                Отец в этот же день ушёл на фронт в ополчение. В ноябре его тяжело ранило под Пулковскими высотами, он лежал в госпитале за Финляндским вокзалом. Мать взяли на оборонные работы: за Кировским заводом делать надолбы, чтобы не прошли танки в город.

             Мой техникум разбомбили и нас перевели на улицу Пестеля в Мелиоративный техникум, в котором училось большинство мальчишек из сёл, они первыми стали умирать от недоедания. Всех заставляли дежурить на крышах, тушить зажигалки, которые бросали с самолётов фашисты. Город обстреливали с дальнобойных орудий с двух сторон, во время обстрела ходить было опасно.

               Однажды я попала под такой обстрел в Гостином дворе, где стояла в очереди. Была мясорубка, много народа погибло. Я прибежала домой, моё бежевое пальто было всё в крови, я плакала и кричала:

             «Убийцы, убийцы, убийцы!». До сих пор не могу спокойно слышать немецкую речь. Сейчас в Херсоне много туристов-немцев, я не могу слышать как они разговаривают.

                МЁРТВЫЕ

Мне кажется: когда гремит салют,
Погибшие блокадники встают.
Они к Неве по улицам идут,
Как все живые. Только не поют.
Не потому, что с нами не хотят,
А потому, что мертвые молчат.
Мы их не слышим, мы не видим их,
Но мёртвые всегда среди живых.
Идут и смотрят, будто ждут ответ:
Ты этой жизни стоишь или нет?..
                Юрий Воронин

                Выжить в это тяжёлое время помогала тётя Катя Кудрявцева, работавшая медсестрой в госпитале. Так как мать простудилась и сильно заболела, в госпиталь к отцу я ходила одна; через Кировский мост, затем среднюю Невку, под мост. Раненых было очень много и все тяжёлые.

                Начался голод, рабочим давали по 250 грамм хлеба, детям и остальным — по 125 грамм, со спичечный коробок, в него подмешивали дубовую кору. В нашей квартире вылетели стекла от обстрела, их забили фанерой, а мы с мамой и братом перешли жить этажом выше, к старушке. Её семья эвакуировалась, а она уже не могла ходить, но любила курить, и папиросы ей я приносила от отца. В госпитале давали по пачке в день, отец не курил, за неделю собирал семь пачек, я шла на барахолку и меняла на овёс, который продавали люди, имевшие лошадей-ломовиков.

                Однажды меня забрали в милицию, там спросили откуда папиросы, но выяснив, отпустили, предупредив, чтобы не покупала мясного съестного, так как были случаи, что котлеты делали из человеческого мяса.

            В тот год была очень суровая зима. Дрова добывали из разрушенных домов, в бомбоубежища уже не ходили: если туда попадала бомба — откапывать было некому, пережидали дома. В другой раз даже не услышав по радио «Отбой тревоги!», снова слышали «Тревога!»: самолеты бомбили непрерывно, обстрелы не прекращались.

             На Лиговской улице в разрушенном доме сжигали людей, потому что хоронить было некому. Война…

              76
                18 января 1942 года умерла и моя мама. Несколько дней она пролежала в нашей неотапливаемой квартире, пока мы с тётей Катей не сходили в госпиталь к отцу, раненому тяжело в живот, и к его двоюродному брату дядя Коле, который служил на корабле. Он дал распоряжение сделать маме гроб. Приехали двое стариков, положили мы её, я села с Верой, сестрой тёти Кати, возле гроба и повезли маму на кладбище, которое находилось рядом с центральным входом Волковского кладбища.

                Чтобы попасть туда, надо перейти старообряжский мостик, не заходя в кладбище, на той стороне будет детская больница красного цвета (остановка так и называется, доехать можно автобусами № 36, 74, 44), пройти за неё по переулку.

                В войну там в разрушенном здании складывали мёртвых, похоронные команды их хоронили. Теперь только по годам можно узнать, в какой могиле похоронена мать.

               Дядя Коля прислал нам несколько килограмм пшена, а тётя Катя помогла определить брата в детский дом, который находился в нашем же доме. Брат от истощения стал плохо ходить. Я стала смотреть за сыном тёти Кати Борисом и её матерью, которая тоже была тяжело больна.

            В марте отец снова ушёл на фронт. Меня же тётя Катя устроила судомойкой в тот же детский дом, который стали эвакуировать по дороге жизни через Ладогу. Перед отъездом пришла с военными посылка от бабушки, в ней была клюква, грибы, сухари. Мы очень обрадовались, что она и моя сестра Маша живы.

           Екатерина Александровна Кудрявцева, тётя Катя, — это светлый луч в тёмном царстве в военные тяжёлые годы, друг нашей семьи. Она похоронена на Охотинском кладбище - (трамвай №246).

              Вывезли ленинградских детей в Ярославскую область, на завод краски «Профинтерн». Так как у бабушки в доме находился какой-то штаб, то по её просьбе главный начальник привез документы, чтобы мы с братом ехали к ней. И он же устроил меня учиться в город Боровичи в педучилище.
            
            Учиться было нелегко, учащиеся заготавливали дрова для педучилища и торф, работая на торфоразработках или заготовках. Дисциплина была строжайшая, кроме уроков занимались военной подготовкой, учились стрелять, делали перевязки, кто был старше — ушёл на фронт, и многие не вернулись с войны.

             После занятий работали в госпитале, было очень много тяжелораненных. Нары были в два ряда: наверху выздоравливающие, а внизу тяжелораненные, которых приходилось кормить, помогать санитаркам.

           В госпитале в 1943 году я и познакомилась с Васей Чечельницким и Симой Такиным, которые горели в танке и были очень обожжёнными. Когда они уходили на фронт, я обещала им писать, так как они считали, что их родители остались в оккупации. Тогда девушки поддерживали бойцов в их суровой военной жизни.

              19 января, ровно через год, погиб отец. Екатерина Александровна написала письмо, чтобы я возвращалась в Ленинград, а то нашу квартиру управдом пытается продать. С этим письмом я пошла в милицию, где начальник оформил мне командировку и пропуск, так как, хоть блокада и была прорвана, въезд в город был только по пропускам.

           Только благодаря военному начальнику я осталась в городе, иначе управдом не хотел меня прописывать, зная, что родители погибли.

                В это время в городе открылось Некрасовское педучилище на Звенигородской улице, в которое я перевелась, а в 1945 году закончила.

            Вторым светлым лучом моей тяжёлой жизни в это время была моя подруга Соня Тердженяке, по мужу Бергиян, и её мама Софья Александровна, которые жили в нашем же доме. Мама Сони работала врачом. Они приютили меня у себя, Соня стала учиться в университете на филфаке, поэтому часто брала меня с собой слушать выступления писателей Тихонова, Прокопьева, М. Алигер, водила в театр, познакомила меня с курсантами из «Дзержинки» (мореходного училища).

               Это училище очень славилось, вход туда на концерты и танцы был только по пропускам; Соня играла там в театральном кружке. Благодаря Артуру Спиваку, с которым я познакомилась там, я ходила на концерты Мравинского, в Кировский театр, в оперетту; благодаря обоим, душа моя обогащалась знаниями, развивалась, могла преодолевать трудности повседневной жизни.

           Преподаватели в педучилище были превосходными, они научили нас любить Пушкина, я знала все его сказки наизусть и многие главы из «Евгения Онегина», но от недоедания стала плохо видеть и только две Нины (Дальнова и Брежнева) поддерживали меня.

            День Победы не забыть никогда! Все ликовали, плакали. Напротив была бронетанковая школа: так курсанты прибежали к нам, а потом им, бедным, недолго пришлось веселиться: их отправили на восток воевать с японцами, оттуда тоже многие не вернулись.

              Окончив педучилище в 1945 году, я стала работать в школе девочек на улице Дзержинского и поступила в педагогический институт на вечернее отделение. Вызвала из деревни сестру Машу, которая начала учиться в автомобильном техникуме, и брата, который в Малой Вишере окончил ЖНТУ и стал работать слесарем в депо на Финляндском вокзале.

               Жизнь была трудная, мы с сестрой даже продавали одну карточку, чтобы сходить на танцы или что-то купить. Во время войны мне ещё помогал деньгами двоюродный мой брат Саша Михайлов, который радовался, что я учусь. Хотя у него было четыре сестры: Лидия, Вера, Аня, Екатерина.

           Потом он погиб, похоронен под (Тихвином) в братской могиле — так писали его друзья, но его мать после войны ездила и не нашла могилы. Ему было всего 23 года, у него была гангрена ноги. Светлая ему память от меня.
      
            ПОСЛЕ ВОЙНЫ

           12 января 1946 года я вышла замуж за Василия Чечельницкого, с которым переписывалась с 1943 года. После ранения под Ригой он приезжал в Ленинград, обещал, что уволится из Армии и тоже приедет в Ленинград. Свадьба была весёлой, благодаря стараниям Екатерины Александровны, Анны Васильевны и Сониной мамы.

             Пришли дзержинцы, мои подруги с института. Екатерина Александровна, продав мамину одежду, купила мне розовое платье с кружевами, туфли бежевые, переделала мамино пальто, сшила черное бархатное платье. У бабушки сохранились золотая мамина цепочка с медальоном и брошка, их мы заложили в ломбард, потом так и не сумев выкупить, так как родители мужа не вернули ему вовремя денежный аттестат, приготовив ему невесту дома.

           Несколько слов о семье мужа. Он родился в 1922 году в селе Петропавловка Николаевской области, а потом жил в селе Владимировка, где его отец работал агрономом района, а мать была домохозяйкой. Василий Степанович был очень добрый, спокойный человек, под его руководством находились 44 колхоза и 3 МТС, он все ночи просиживал над планами севооборота, был награжден орденом «Знак почета» за работу, умер в 1953 году.

                А мать прожила почти 90 лет, похоронена во Владимировке. Долг внуков — съездить на их могилы, пока ещё жива тетя Клава.

             Из Советской Армии мужа не уволили, начался кочевой образ жизни жены офицера, которого все время надо было ждать, и его интересы ставить на первый план. Мои сестра и брат жили в другой квартире, на ул. (Антоненко). Так как наша квартира пострадала во время обстрела, сестре и брату дали комнату в доме, где люди умерли во время блокады.

                А меня муж увёз сначала в город Каунас на реке Неман. Удивительно, но немцы совсем не разрушили литовский город! Мы жили в частном доме, хозяйка не знала русского языка, а дочь её знала, так как у неё был ребёнок от русского солдата.

               Но в этот 1946 год на (Немане) произошло
страшное наводнение, погибло 3000 человек, особенно в домах у воды. Ночью так люди и погибли — страшное зрелище!

             Из жизни в Каунасе помню два события: порвались туфли, а родители мужа все ещё не выслали ему денежный аттестат, и я продала отцовское обручальное кольцо и купила себе туфли и платье. Хорошо, что давали паёк, а то не знаю, как бы мы жили.

               Затем вся часть мужа была переведена в город Клайпеду. Город был полупустой, немцы его оставили, дома были брошены со всем имуществом. Сначала нам дали особняк, но я боялась в нем быть одна, жутко было без людей, муж все время на службе, было много бендеровцев, убивали.

           Мы ждали, что мужа уволят, и мы вернемся в Ленинград к брату и сестре, но как снег на голову — перевод на турецкую границу. Ехали командой 11 человек через Москву, Харьков, Ростов на Дону, Сочи, Тбилиси в Ереван, а там отправили нас в Ленинакан (сейчас Гюмри), который в 1988 году был значительно разрушен землетрясениями.

                Впечатлений и переживаний было так много, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Была бы моложе, написала бы книгу, а так зрение совсем падает, боюсь ослепнуть.

           Поселили нас на границе в Красной крепости, в 6 км от города, построена крепость была ещё царями. Все помещения были врыты в землю, крепость обнесена валом, даже воду привозили в бочке. Спустишься с вала – течёт речка, в которой очень холодная вода, потому что кругом горы, покрытые снегом.

              Для жизни нам освободили дзот, сняли
пушку и пулемёт, поставили кровать. Пока мы ездили в отпуск, другой офицер Коля Ерёменко привез жену Марусю и нам освободили солдатскую парикмахерскую, в домике, наполовину врытом в землю.

               В Ленинакане родился Вася, мы очень боялись за ребёнка, спали при электрическом свете, боялись, что крысы залезут к нему в кроватку. Когда ему было всего несколько месяцев, мужа послали в Ленинград учиться в политическое училище Энгельса. Я с ребёнком жила с сестрой. Жили дружно, быт налаживался, но по окончанию училища

           Васю послали служить в ГДР без семьи. Муж и его родители настояли, чтобы я с ребёнком переехала жить во Владимировку. Сестра моя Маша плакала, что остаётся в Ленинграде одна, она ещё училась в автомобильном техникуме, а брат в
 железнодорожном училище. Поехали совещаться к бабушке в деревню, она сказала, что надо ехать, а то ты останешься с ребёнком одна, они уже и невесту ему там нашли.

              Собрала мне приданное в кованный железный сундук, мать моя была очень хорошая рукодельница, а бабушка ткала на станке льняные ткани. Когда приехали в деревню, все родственники и свекровь удивлялись приданному.

           Когда я приехала, у них и жилья-то настоящего не было: большая комната и кухня, в другой половине дома жила сестра свёкра с мужем. Но делать было нечего, надо было мириться с тем, что уготовила судьба.

             Была бы я без ребенка, то осталась бы в Ленинграде. Очень жалела, что послушала мужа, что ему будет в ГДР служить спокойно, зная, что я под присмотром его родителей. Устроилась работать в школу, преподавала русский язык, но о дальнейшем образовании не могло быть и речи.

               Свёкр целыми днями был на работе, вечером и по ночам составлял планы севооборотов, вставал в четыре утра, а ложился затемно. Он возил меня с малышом на бричке, показывал степь, очень был добрый человек и очень любил внука, выписал мне «Роман-газету», чтобы не скучала, а когда в клубе показывали кино, то всегда сам со свекровью ходил смотреть фильмы и на другой день отпускал меня.

              Свекровь вела хозяйство, она была властная, красивая, любила, чтобы было всё так, как она скажет. Стали проверять учителей, сделали рентген, а у меня оказалось легкое не в порядке. Надо отдать должное — это они меня вылечили, у них была корова, свиньи, молоко, покупали мне барсучий жир, который я пила.

           У мужа было два брата, один учился в Николаеве на токаря, потом срочную службу отслужил в ВДВ, а старший служил в морском флоте, сначала на Севере, кажется в гарнизоне Сафоново, а потом в Одессе и тоже женился. Так как в городе было жить голодно, то и он привез свою жену Лиду с девочкой Лидочкой к нам. Между мной и Лидой начались ссоры, она была очень молода, легкомысленна, ребенка бросала, а мне надо было к урокам готовиться.

               Ученики в школе были переростки: три года не учились, так как были в оккупации. Я боялась, что не справлюсь с ними. Но когда я рассказала, что была в блокаде Ленинграда, то они стали меня уважать, и с дисциплиной не было недоразумений. Я много помогала им в учёбе.

            Помню, было двое близнецов Дыниленко, сапоги у них были одни на двоих: который хорошо учился, прибежит в школу, а второй сидит дома. Принесла им сапоги военные мужа и ботинки, военное обмундирование. Так тот, который хорошо учился, впоследствии стал офицером, а второй работал с Николаем братом мужа, и всегда посылал мне поклон, девочки тоже приходили понянчить Василька.

          Потом вернулся из Германии брат свёкра: его уволили за то, что он избил офицера, когда вернулся домой и застал с ним жену. Он был капитаном и комендантом какого-то города, привез целый вагон барахла из ГДР. Звали его Иван Степанович. Его назначили председателем райисполкома, через три (хаты) он купил себе дом, но все время находился у свекрови.

            РАССКАЗ БАТИ, КАК БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ – (мама постеснялась это озвучивать)

    Были в нашей родне и трагикомические эпизоды. Брата моего деда,  капитана Чечельницкого Ивана Степановича оставили после войны в Германии комендантом какого-то города, а жена оставалась в Мурманске. И когда он без предупреждения приехал в отпуск, то застал её в постели с другим офицером. Возникла драка, и он застрелил этого офицера из табельного оружия. Так его за один день демобилизовали из армии, но под суд не отдали, учли фронтовое прошлое, а также, что не он «первый начал» и был в состоянии аффекта. А вообще, у Ивана Степановича я потом не раз бывал в гостях в Николаеве, и скажу вам, красивый мужчина был, пользовался успехом у женщин, а в форме был вообще не отразим! Я, наверно, в него пошёл?!!!

          Лида не выдержала и уехала в Одессу, а мне некуда
было ехать — далеко. Заболел свёкр, ему сделали операцию желудка, и он уже не мог работать агрономом, работал в семенной лаборатории.

             Время не стоит на месте, приезжал в отпуск муж и у меня в 1950-м году родился Володя. Было так трудно, что сяду под речку и плачу, причитаю: «Мамочка моя милая, если бы ты встала из могилы и посмотрела, как твоей доченьке трудно!»

           Радовали сыновья: Володя родился крепышом, а Василёк любил убегать через дорогу к другу Вите Рагулину, старше его на два года. Однажды они вместе ушли к Витькиному отцу в МТС за полтора километра, там его не застали, а сторож выгнал их в другие ворота. Они в темноте заблудились, забрались в канаву и плачут. Василий Степанович пришел с работы и объявил по радио, о пропаже детей, ведь село было 8 километров. Я плакала, но их нашла женщина и привела домой, так Василёчек говорит: «Мама, ты не ходи по этому переулку, заблудишься». Такое сильное было переживание!

             Отслужив три года в ГДР, Вася перевез нас в город Изяслав. Там жили сначала на частной квартире, потом дали квартиру на другом берегу реки Горынь. Здесь Володя однажды ушёл к тете Тане, хозяйке, которую очень любил. Её не было дома, он уснул у неё в саду, мы его потеряли и тоже волновались.

              Василёк рос среди солдат, и они его рано научили плавать, тоже всегда волновалась за него. Рос он смышлёным и любознательным мальчиком. В первый класс пошёл, мы купили ему новую форму. Тогда редко у кого ещё была школьная форма, ему же с Ленинграда привезли. Так ему не нравилась фуражка, потому что его стали дразнить «генералом». Он её выкупал в грязной канаве, чтобы не носить.

             Прожили мы там лет пять, впечатления были самыми светлыми. В квартиру мебель купили, стали ходить в кино. Однажды ушли, а в городе погас свет, приходим и видим из окна такую картину: сидят наши дети на полу, вокруг них газеты и они их палят, в квартире полно дыма. Больше мы никогда не оставляли спичек, прятали.

            Я закончила курсы машинописи и печатала для мужа лекции. Появились новые друзья: семьи Кривенко, Женя и Иван, у них тоже было двое детей, и Маловы, Вера с мужем (не помню, как его звали), у них была девочка Надя, которая училась с Василёчком в первом классе.

               Но нас ждал переезд в Москву. Дивизию мужа расформировали, офицеров многих уволили, и они поехали строить Каховскую ГЭС на Днепре. Получили квартиру Малов и Михайлов, мы к ним ездили в гости. Рыбы в водохранилище  было не счесть.

               Мужа же направили учиться в Москву, в академию. Он даже не смог за нами приехать, велел распродать все вещи, взять только чемодан, так как он снял квартиру для нас на окраине Москвы, в Измайлово. Очень было жалко продавать картины, которые он привез из Германии. Друзья помогли нам, и вот я с детьми уже в Москве.

             Мальчишки радовались жизни в таком красивом городе, муж учился в Политической академии им. В.И. Ленина на танковом отделении.
Москва! — как много - это значит для сердца русского.

            Она помогла мужу получить высшее военное образование, обогатила нас и наших детей духовно. За четыре года мы посетили много театров, концертов, лекций. Сменили четыре квартиры: первая была в Измайлово, вторая — на Большой Грузинской, около (Тишинского) рынка, третья — за Соколом, улицу уже не помню, а четвёртая — общежитие на Большой Пироговской возле Лужников.

                Я за это время тоже закончила курсы кройки и шитья, вязания. Москва много хорошего дала детям. Василёчек учился в горнолыжной школе на Ленинских горах, секция прыжков на лыжах с трамплина. Благодаря тренеру Михаилу Дмитриевичу Капустину, он очень полюбил этот вид спорта и вообще, лыжи. Сначала я его возила, (на трёх видах транспорта приходилось добираться до трамплина на Ленинских (Воробьёвых) горах, а затем он освоился и по Москве стал ездить самостоятельно. И мы за него не боялись, что потеряется, а ведь занимался 4 года – со 2-го по 5-ый класс, включительно…

             Он ещё долго помнил эту школу. Летом детей вывозили в спортивный лагерь, и у него не хватало времени на баловство, каждый вторник требовали показать дневник, и лишь после этого допускали к тренировкам, — это очень дисциплинировало детей.

            С учебой у Василька никогда затруднений не было, его надо было только контролировать. В Москве в 1958 году и Володя пошёл в первый класс. Учительница была очень пожилая, в классе — 46 учеников. Володя приносил тройки, спрашиваю: «Почему и по чтению три, ты же хорошо читаешь?». Ответ: «Потому что я картавлю». Долгое время не выговаривал букву «р», даже на зубы ему ставили пластинки. Приходилось с ним заниматься.

            Однажды зимой в 1957 году сыновья с мужем поехали на лыжах за город кататься. Катались с железной дороги и, Володя в проволоке колючей сломал ногу в голени, он-то выздоровел через месяц, а отец два месяца пролежал в госпитале с сердцем, так как нёс его на руках. Даже не сдавал экзамены в зимнюю сессию, и не поехал на практику на вождение танка, но потом в летнюю сессию сдал все экзамены и закончил академию.

              Генерал перед выпуском сказал, что вам пришлось пережить трудности (потому что мы 500 рублей платили за частную квартиру), но это всё забудется, а что Москва дала вам хорошего — запомнится на всю жизнь.

              За время жизни в Москве произошло два трагических события: умер у Васи отец от рака желудка в 56 лет и моя бабушка в 80 лет. Светлая им память! Бабушка даже не болела, сутки полежала и скончалась. (говорят, что только очень праведным людям Бог даёт такую лёгкую смерть). Брат продал её большой дом, впоследствии и он, и сестра очень сожалели, когда стали сами болеть.

                Окончание академии праздновали торжественно. Были офицеры с жёнами приглашены на торжественное заседание, так что в памяти остались и Греческий зал, точнее, Георгиевский зал, где имена всех георгиевских офицеров, награждённых ещё при царе, и Грановитая палата, где жили когда-то цари.

            Москву в 1959 году покидали с радостью, так как жилось там всё-таки трудно. Но душа обогатилась от всего виденного в ней, ведь муж не только учился в академии, каждую субботу были концерты, лекции с интересными людьми — это осталось на всю жизнь и у нас, и у сыновей.

              Назначение муж получил на остров Саарема в Эстонии, остров в Балтийском море. Там сразу дали финский домик, но сначала мы не могли спать от ветра, шума моря и деревьев. Природа там удивительная, много рыбы, ягод, грибов. Местные жители говорили на эстонском и шведском языках, русский многие не знали.

                Рядом с посёлком было озеро. Однажды с сыновьями пошли за грибами и заблудились, пришли в какую-то деревню, а там никто не знает по-русски, не может сказать, как пройти в гарнизон. Они жили очень обособленно, и только в г. Кингисеппе можно было слышать русскую речь.

             Володя учиться стал здесь же, второй и четвёртый классы были смешанными, так как было мало учеников, а старших детей возили за 12 км в пос. Когул, в гарнизон, где жили лётчики.

          Обосновались окончательно, купили мебель, но через год, в 1960, танковую часть перевели под Таллин в город Кейла, а здесь поставили ракеты. И снова был переезд через переправу, другого пути не было. Через пролив на материк летели самолётом ИЛ-12. Жить мы стали в посёлке Клоога, где был размещён штаб дивизии. Танковый полк был размещен в 12 км в городе Кейла, мужу приходилось трудно.

            Посёлок Клоога очень живописен: стоит среди сосновых лесов и озёр, но место страшное — во время войны в нём был концлагерь, куда ссылали евреев со всей Европы. Для них были построены бараки, и они пилили вокруг лес и отсылали в Германию, а когда немцы отступали, велели каждому в руки брать вязанку дров и расстреливали в спину, затем подожгли, облив трупы бензином, а кого не успели сжечь, загнали в озеро и расстреляли. Полицейскими были эстонцы, они потом к русскими относились очень недоброжелательно.

            Через год, в 1961, переехали в Кейла, жили в красивом финском домике, мальчишки учились в русско-эстонской школе. Василёчек даже быстро выучил эстонский язык и ездил на спортивные занятия с эстонскими детьми. Я стала преподавать в школе домоводство, жизнь наладилась. Мы купили новую красивую мебель и мечтали, что в Таллине получим квартиру и поменяемся на Ленинград, муж обещал, что поедем жить туда.

          Но судьба опять все нарушила. Осложнились отношения с Китаем. и мужа в 1963 году перевели в Уссурийскую тайгу в село Занадворовка Хасанского района, в танковую часть. Особенно трудно было старшему сыну по трудовому воспитанию: в Эстонии у учили на слесаря, в Занадворовке — на тракториста.

             Про Занадворовку ходил анекдот: «Расположена у горы «Каюк», на реке «Амба», в долине «Прощай, молодость» и, чтобы туда попасть, надо было проехать мост «Пронеси Господи». Природа же там удивительная: деревья стояли самые разные, было много цветков, в лесах — грибов, в речке — рыбы.

          Охотились на козлов, фазанов, никогда не сидели без дичи. В реке в августе ловили сёмгу, с каждой рыбины получали по 70 грамм икры, много было форели. Сыновья тоже сами ходили: и на рыбалку, и на охоту, а в школе занимались хорошо. Но через год мужа перевели в полк, где были плавающие танки, на озеро Ханко.

          Вася заканчивал 11-й класс, а муж в Троицком: хорошо, что недалеко (210 км), и он приезжал повидаться с нами. Володя учился играть на баяне, Василёчек занимался боксом, и даже стал чемпионом Приморского края среди юношей, ездил во Владивосток на соревнования. Окончил он школу с серебряной медалью и поступил в Оренбург в лётное училище, которое в своё время закончил Юрий Гагарин.

           Мы с Володей переехали в Троицкое. Тоже очень красивое село, в озере там водилась необычная рыба и цветок «ЛОТОС». Я пошла работать в школу, и, как в Занадворовке, проработала только год.

            Мужа  в 1966 году перевели на новую должность в Забайкалье, в город Борзя. Хотя это и ближе к западу, но условия жизни там были намного более суровые, чем на Дальнем Востоке. Нам дали хорошую квартиру, но работа у Васи была тяжёлая: командировки по границе, разъезды, зимой — сильные морозы, летом — пыльные бури, китайцы не давали спокойно жить, мы сидели на чемоданах, боясь нападения.

           Я стала работать временно в районо методистом, так как в школе не было места. А потом меня даже повысили в как в школе не было места. А потом меня даже повысили в должности, стала работать заведующей методическим кабинетом районо. В районе было 78 школ, надо было часто ездить в командировки, но был очень дружный коллектив.

            Когда я ездила по району, то проверяла начальные классы и рассказывала, как работать по новым программам, прошла обучение в городе Чите на курсах повышения квалификации, мне прибавили зарплату. Володя закончил школу, тоже с серебряной медалью, и поступил в 1968 году в университет в Иркутске, Василёк приезжал из училища в отпуск.

              В 1969 году у мужа отказало сердце, два месяца он пролежал в госпитале. Уволился из армии по болезни и по выслуге лет. Врач сказал: «Хочешь жить — езжай на юг». И мы приехали в Херсон.

             Два года жили на частной квартире. Володя не захотел покидать Иркутск. Я тоже не подумала, что не знаю украинского языка, год отработала в 8-ой школе, а потом перешла работать в детский сад воспитателем. В это время в детских садах стали обучать грамоте, и я считалась очень знающим воспитателем: дети у меня к Новому году читали, я подключала родителей к занятиям с детьми, для воспитателей давала открытые уроки по обучению грамоте.

                Но из-за всех переездов я так и не смогла реализовать свои способности, не окончила институт, о чём иногда жалела, все время жила ради мужа и семьи.

            Вот уже и Володя окончил университет в 1973 году, остался работать в Иркутске в Институте Земной коры; впоследствии был на зимовке в Антарктиде, работал в Монголии, на БАМе, в 1986 году защитил кандидатскую диссертацию.

           Василёк уже полковник, только в семье у него не всё хорошо, потому что в своё время не получил родительского благословения, когда женился: отец был в это время очень болен, жили ещё на частной кварт В 1975 г. Володя женился на девушке Вале Татарниковой, которая закончила географический факультет университета, чему я очень радовалась.

        Внуки Алёша и Саша росли очень спокойными и послушными детьми, всегда нас радовали. Дедушка очень гордился ими.

             Погиб Саша (большой), у дедушки отказали ноги, стал совсем больной. Саша погиб в 1994 году первого января, в расцвете сил, каждую неделю я ходила на его могилу и плакала, пока одна женщина в церкви не сказала, что вредит это им на небе. Поэтому, дети, не плачьте, когда я умру, а то на небе мне и дедушке будет тяжело. Главное: живите дружно, честно, не только для себя, а и для Родины, чтобы был мир на земле.

           Помогайте Ольге и Женечке, у меня всё время сердце болит за них, не оставляйте их без поддержки, пока Ольга не встанет на ноги, а Женечка не вырастет.

             Всегда празднуйте День Победы, если бы мы не выжили, то и вас бы не было на свете. Будете в Ленинграде, теперь уже Санкт-Петербурге, посетите «Разорванное кольцо» и Пискарёвское кладбище. Навестите могилу моей бабушки на станции Бурга, Наташа знает.

           Вася и Володя! Будут лучшие времена, съездите по Владимировку, тем более Володя, это твоя родина. Дарья Никитишна и Василий Степанович заслуживают, чтобы вы их навестили.

               Очень бы желала, чтобы вы сохранили нашу квартиру. Херсонщина — благодатный край, сейчас многие покупают дома за границей. А у вас дом, где и степи, и леса, и море, обилие фруктов. Я вас всех очень любила и люблю. Желаю не пасовать перед трудностями, всего-всего всем доброго!
            БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!!!
            Ваша мама, бабушка, прабабушка
  Херсон, 2010-2011

                ПОСЛЕСЛОВИЕ (из воспоминаний бати, то, что он успел рассказать мне)

       Когда отца подлечили, и он опять ушёл на фронт, они с другом договорились, что сообщат маме свой номер полевой почты, чтобы она потом их связала, т.к. выписывались в разное время и попали на разные фронты. Так получилось, что письмо мамы спасло жизнь отцу и его экипажу. А дело было так. Они несколько часов не выходили из встречного танкового боя. А когда вернулись в расположение полка, не дождавшись ужина, тут же уснули «мертвецким» сном у себя в блиндаже. В это время начался обстрел дальнобойной немецкой артиллерией наших позиций. Один термитный снаряд пробил крышу блиндажа, но не взорвался, а стал дымить. Они ничего не слышали, продолжали спать и через несколько минут потеряли сознание.

      Но сразу после окончания обстрела в полк приехал почтальон, быстро раздал всю почту, лишь одно письмо осталось не вручённым. Он закричал: «Где Чечельницкий ? - ему письмо». Кто-то ответил: « Отдыхает в блиндаже». Когда почтальон открыл дверь, оттуда сразу повалил едкий дым. Почтальон позвал на помощь, и они успели вытащить весь экипаж танка до того, как они успели «отдать Богу душу». Когда батя пришёл в себя, почтальон отдал ему письмо со словами: «Благодари эту девочку. Она твой ангел-хранитель. Если бы не её письмо, вас в живых бы уже не было». (А по почерку было видно, что это писала девочка).

      Так они стали переписываться, и до конца войны мама писала ему на фронт. А когда пришла Победа, отец приехал за ней в Ленинград, там же сыграли скромную свадьбу, и началась кочевая жизнь по военным гарнизонам.

          МАНДОЛИНА

     Одного момента я не могу понять в своём отце. Мы как-то возвращались из гостей, и в коридоре хозяина дома отец увидел мандолину. Он вдруг её взял и заиграл так жалостливо и профессионально, что у меня от удивления «отвисла челюсть». Говорю: «Батя, как же ты мог столько лет скрывать от нас, детей, свой талант? Ведь я или Володя может тоже на чём-нибудь играть начали». Отец в ответ: «Служба отнимала всё время, не до игры было».
         
    Вот здесь я с ним категорически не согласен. Сам я очень люблю гитару, не раз пытался научиться играть на ней, но Бог не дал слуха, а главное – усидчивости. Я просто физически не могу вести «сидячий образ» жизни. Но в своё время у меня дома было 4 гитары. Потом я сделал бизнес «по-советски», - три гитары выменял на одну – «походную». Но когда собрался лететь на Байконур, пригласил с собой поэта и музыканта Константина Фролова, и зная, что он свою концертную гитару с собой не возьмёт, специально для этой поездки купил настоящую испанскую «кремону». Зато теперь, когда я иду в очередной поход, то очень часто беру с собой гитару, чтобы те, кто в ночи выйдет на мой костёр, могли поиграть, если они умеют… Мне так кажется сейчас, если бы я умел играть, то играл бы каждый вечер, но не для публики, для себя…

         ВОЕННЫЕ  БУДНИ

     БАТЯ
 
     Отец - Чечельницкий Василий Васильевич, 1922 г.р. войну начал с первых её секунд солдатом срочной службы. Их танковый полк дислоцировался в 3-6 километрах от Брестской крепости и всего в 3-4 километрах от границы. В первые  минуты, когда всё началось, они остались живы, только благодаря ошибке командира дивизии.

     Дело в том, что ещё 20 июня 1941 года 22-ая танковая дивизия располагалась в летних лагерях за несколько сотен километров от своего постоянного гарнизона. Вечером поступил приказ Ставки: «Немедленно всем составом дивизии вернуться к месту постоянной дислокации». Комдив собрал весь руководящий состав полков от командира батальона и выше, и довёл своё решение

         - Выполнить приказ Вышестоящего командования, двигаясь не по дорогам, а напрямую, прямо по неубранным полям ржи, пшеницы и прочим сельскохозяйственным культурам, которые будут встречаться на пути.  Причём марш совершить не с двумя дозаправками  топливом, как обычно, а с одной -  мол, я посчитал, за счёт сокращения длины пути топлива хватит. Подчинённые пытались ему возражать, что даже если хватит, не с чем будет идти в бой, если вдруг война всё-таки начнётся, хотя в её начало мозг отказывался верить, и во многом благодаря  приказу Ставки:  «Не поддаваться на провокации»...

      В общем, к 4 часам утра самый ближний танк не дошёл до расположения своего полка 500 метров, остальные из-за полной выработки горючего растянулись на несколько километров сзади. Первый же залп дальнобойной немецкой артиллерии разнёс боксы полка в «дребезги».

             Если бы танки дошли, в живых, из личного состава, остались бы единицы, всё было «заранее  пристреляно дальнобойной артиллерией», а так с половины танков слили не вырабатываемый остаток топлива и на нём пошли в бой с 3-ей танковой дивизией генерала Моделя, а вторую половину танков взорвали гранатами или подожгли.
 
      Самое страшное воспоминание первых минут войны, рассказывал батя, это когда на глазах у всех бежала девочка с длинными, белокурыми волосами, 16-ти лет,  дочка замполита полка. Взрыв очередного снаряда,  оторвал девочке голову, которая, кувыркаясь, упала на вершину холма и так застыла там как на специально поставленном постаменте. И мимо этой головы с развивающимися волосами танкисты пошли в свой первый бой…

      Ожесточение боя было таково, что когда закончились боеприпасы командир дивизии генерал-майор Пуганов Виктор Павлович пошёл на таран немецких танков и погиб как герой. В командование дивизией вступил полковник В.П.Коннов. 24 июня дивизия совместно с 30-ой танковой дивизией остановила войска 47-го механизированного корпуса генерала Лемельзена на рубеже реки Шара, юго-восточнее Барановичей.

     Всего через 6 дней после начала войны, из 8800 человек личного состава дивизии в живых осталось всего лишь 450 танкистов и ни одного танка. Даже страшно представить, как в этом горниле войны отец уцелел, и сколько его товарищей полегло... 28 июня 1941 года дивизия была расформирована...

       Войну отец закончил в звании «лейтенант» в Восточной Пруссии, до этого трижды был ранен. С моей мамой, Терентьевой Евгенией Васильевной он познакомился в госпитале при освобождении города Ленинграда, где она работала санитарочкой в возрасте 15 лет, и именно к ней в палату привезли двух обгорелых танкистов: Васю Чечельницкого и Симу Такина. А до этого девочка похоронила свою маму, которая умерла в блокаду от голода. Получила похоронку на своего отца, моего деда, погибшего сапёром в ополчении, защищая Красное село на подступах к Ленинграду. Её и ещё одну девочку подобрала прямо на улице тётя Катя, и мама до конца жизни всегда упоминала её в своих молитвах, и много мне рассказывала о ней.

        Одно из воспоминаний отца того периода: танковый бой был практически закончен, ждали приказ о смене позиции, как вдруг из леса выскочил ещё один немецкий танк и помчался на танк Т-34 отца в лобовую атаку ( батя тогда был командиром танка). Расстояние, когда немец выскочил, было между ними метров 300, но солнце уже зашло, и немецкий танк было видно плохо.

           Отец понимал, что на выстрел остались секунды или доли секунд, и будет только одна попытка. Поэтому стрелять надо наверняка…

           Страшнейшее напряжение нервов…  Выстрелы с обоих танков прозвучали одновременно, и оба попали. Отца контузило, но он был в сознании и мог передвигаться. Его боевым товарищам повезло меньше, они были серьёзно ранены. Батя вытащил одного из горящего танка, а когда полез за вторым, по танку хлестнула автоматная очередь. В немецком танке в живых остался только один танкист, и именно он сейчас вёл огонь.

     Отец сразу перекатился от танка под защиту деревьев, и дальше у них с немцем пошла автоматная дуэль. Они перебегали от дерева к дереву, и вели огонь,  постепенно сближаясь. Потом, когда патроны у обоих почти одновременно закончились, стали стрелять друг в друга из пистолета. Когда у отца и в пистолете закончились патроны, он достал нож и решил напасть на немца сзади. Сделал круг, зашёл с тыла, но противника негде не было. Наступила ночь, и они потеряли друг друга.

  Это всего лишь один боевой эпизод, что мне рассказал отец, когда я расспрашивал его о войне.

            Приведу ещё один интересный эпизод из военной жизни отца. Перед самой войной в полк нагрянула комиссия с инспекторской проверкой боевой готовности. Возглавлял её молодой, бравый генерал-майор. Так получилось, что боевые стрельбы полк провёл не очень хорошо, а поскольку 4 с минусом или 3 с плюсом в армии не ставят генерал никак не мог решить, какую же окончательную оценку поставить полку за проверку боевой готовности.

           И тут в поле его зрения попал солдатик, который бежал метрах в 50 от комиссии с каким-то поручением. Это был мой отец. Генерала «осенило»: «Остановите мне этого бойца. Вот как он сейчас отстреляется, такую оценку полку мы и поставим». Бате тут же выдали винтовку и отправили на огневой рубеж. И что вы думаете. Отец успокоил дыхание после бега, а потом устроил скоростную стрельбу, поразив все мишени на оценку «отлично». А у него зоркий глаз просто от природы. Полку поставили за БГ - «хорошо», и комиссия уехала.

     Закончилась война, после неё ещё 8 лет прошло, отец уже майором «работает», причём не где-нибудь, а в полку, который входил в состав знаменитой Панфиловской танковой дивизии. И снова приезжает комиссия с инспекторской проверкой. Батя говорит: «Смотрю, а комиссию возглавляет тот же генерал-майор, что тогда перед войной был.

          Только он погрузнел, да и приехал уже в звании генерал-лейтенанта». И ситуация повторилась, полк провёл боевые стрельбы на что-то среднее между «тройкой и четвёркой». Стоит перед генералом весь руководящий состав полка – командиры рот, батальонов, заместители командира полка во главе с командиром. Председатель комиссии провёл разбор и говорит: «Даже не знаю, какую оценку вам ставить». Обвёл глазами строй, взгляд падает на отца: «А сделаем так, как вот этот майор отстреляется, такую оценку полку мы и поставим. Майор вперёд».

     Батя выходит из строя, садится в танк, который тут же неподалёку «оказался в кустах, как тот рояль», на место командира. Одевает «ларинги» и командует механику-водителю: «На огневой рубеж – марш». Танк выскакивает на первую позицию. Батя выдаёт команду: «Стой» и тремя выстрелами разносит все три мишени в щепки, потом снова командует: «Вперёд!»

        И уже на ходу поражает следующие три мишени – «фронтовой опыт, как и мастерство – не пропьёшь». Подруливает к генералу, вылезает из танка: «Майор Чечельницкий стрельбу закончил». Тот на него смотрел – смотрел, а фамилия-то длинная, запоминающаяся, а потом спрашивает: «А это не Вы были тот солдат, что у меня перед войной из винтовки стрелял?» Отец отвечает: «Так точно, я, товарищ генерал».

      «Молодец!» произнёс генерал, - полку оценка «хорошо», майору объявить благодарность», - и комиссия уехала.

Но расспрашивал до обидного мало, считал, что ещё будет нам с ним время поговорить на эту тему, а пока мне надо свои лётные задачи решать. К моему огромному сожалению – не успел. Батя съездил на 50-ти летний юбилей Брестской крепости, куда его пригласили как участника тех боёв. Воспоминания первых дней той войны так подкосили его здоровье, что он уже восстановиться не смог, как мама не старалась…
   
                РОДОСЛОВНАЯ

     Если проследить нашу родословную линию дальше - то мой дед по линии отца Василий Степанович сражался за «красных» в Гражданскую войну, а его отец казак Степан Чечельницкй воевал за "Веру, Царя и Отечество" ещё в Японскую 1904 – 1905 года, и за храбрость, проявленную в боях, был награждён Георгиевским крестом. Сам же дед, Василий Степанович, после войны работал главным агрономом района в селе Владимировка Николаевской области. У него в подчинении были 44 колхоза и 3 МТС (машинно-тракторных станции).

          Он все ночи проводил в раздумьях над планами севооборота, а дни -  в полях, объезжая их на «двухколке» (лошадь с  тележкой на двух колёсах). Иногда он с собой брал меня, давал возжи, и я лет с трёх помню, какое удовольствие я испытывал, правя лошадью.

             Умер дед достаточно рано, а всё из-за того, что он делал то, на что далеко не каждый бы осмелился в то не простое время. Когда «Партия» в лице Никиты Сергеевича Хрущёва приказывала везде сеять кукурузу, дед выполнял приказ, но по - своему. Он засевал всё поле по периметру метров 10-20 кукурузой, а остальное – той культурой, какую он считал надо засевать для пользы дела и урожая.

           Дед знал, что все «проверяющие из обкома, приезжающие на Победах» и разыгрывающие из себя роль знатоков сельского хозяйства, в поле заходят на 3-5 метров, а дальше не идут. Тоже самое дед делал, когда ему велели в приказном порядке сеять той или иной сорт пшеницы. Дед по краям полей сеял то, что указывали, а середину засевал тем, что считал нужным. Это был огромный риск, дед это понимал, поэтому и «сгорел» в возрасте 56 лет.

            Односельчане его очень уважали и ценили, поэтому его никто «не выдал». Награждён дед был орденом «Знак Почёта». А моя бабушка, Дарья Никитична дожила до 90 лет.

     Мама рассказала, как она однажды преподала ей урок на всю жизнь. Когда отца направили на три года служить в Германию, а семьи туда брать запрещали, он привёз маму, учительницу начальных классов к себе в деревню Владимировку. Поначалу мама очень тяжело привыкала к сельской жизни. Надо было в 4 утра вставать доить корову, переделывать кучу работы, а потом вести занятия в школе, где 2 и 4-ый классы были объедены вместе, т.к. детей не хватало. И вот она как-то в сердцах сказала вслух про отца: «Такой дурак, куда он меня привёз!»

                Бабушка это услышала и сказала: «Женя, я неграмотная крестьянская женщина, но в нашей семье никогда не звучало ни одного «матершинного» слова, будь добра и ты не матерись. Слово «дурак» для бабушки было ругательным.  В итоге, в нашей семье я никогда не слышал, чтобы родители ссорились или выясняли отношения, да ещё с употреблением бранных слов.

                ЛИНИЯ  МАМАНИ

     По линии мамы я о предках знаю значительно меньше. Знаю только, что прапрадед был скульптором, но тогда их так не называли, а «обзывали» каменотёсами. И до сих пор где-то в районе Малой Вишеры стоит памятник купцу Калашникову, а внизу подпись «каменотёс Туманов». Прадед был охотником, но умер в молодом возрасте. Зимой провалился в полынью и потом 30 км бежал на охотничьих лыжах до деревни. После чего схватил воспаление лёгких и скоропостижно скончался.

       А моя прабабушка Мария Афиногеновна дожила до 80 лет и стала известной травницей в то время. У нас был самый богатый дом в деревне, двухэтажный, а рядом постоялый двор, так она в этом доме всех больных, которые ехали по этому северо-восточному тракту, принимала и лечила. А когда умерла, то мужики её гроб 4 километра до кладбища несли на руках, хотя рядом ехала лошадь.

           И это было зимой в 20-и градусный мороз. Мужики говорили: «Бабка Широчиха заслужила, чтобы мы её в последний путь – на руках проводили» ( «Широчиха» её прозвали за «широту души».) И до последнего дня она была в здравом уме и трезвой памяти, а скончалась мгновенно, просто упала в лесу, когда пошла за дровами, сутки пролежала дома и отошла на Небеса прямо во сне...

          Говорят, такую «лёгкую» смерть Бог даёт очень праведным людям…  А наш дед был по одним данным - сапёром в ополчении, по другим – пулемётчиком,  и погиб  19 января 1944 г. при прорыве блокады города Ленинграда в Красном селе, где и похоронен в братской могиле…

       В общем, наши прадеды, деды, отцы, прабабушки, бабушки, матери, сёстры и братья прожили трудную, но достойную жизнь. Наш долг сохранить о них память, передать её детям, детям, правнукам… Это надо для продления Рода, и в конечном итоге – для сохранения нашей родины – России!!!

           Рецензия на «Воспоминания мамы о войне и нашем Роде» (Полковник Чечель)

          Какой рассказ!!! Даниил Гранин собирал интересные живые рассказы о блокаде! Ваш занял бы достойное место в его "Блокадной книге" !
Очень ярко и сильно написано!

          И весь род у Вас такой смелый и правильный!!! И Вы, полковник Чечель, не свернули с их мужественной стези!!!

         Рассказ о великом трудном прошлом времени настоящих преданных ваших самых близких!! СВЯТОЙ!!!
Хорошая! Нужная книга!!!

          СПАСИБО всем вашим дедам, бабушкам, отцу и матери!!!!!!!!!!!!!!!!!!
И Вам, такой сильный и талантливый полковник ЧЕЧЕЛЬ!!!!
А кто же там, наверху, такой красавец?!

Тамара Дворянская   28.05.2025 22:21