8. Смерть Сталина

«С ЧУВСТВОМ ВЕЛИКОЙ СКОРБИ…»
      Февраль-март 1953 г.
      
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Пятница, 27 февраля. «Лебединое озеро»
      Суббота, 28 февраля. Кремлёвский киносеанс
      Воскресенье, 1 марта. Последний инсульт Сталина
      Понедельник, 2 марта. Суета вокруг диванов
      В эти дни. Поцелуи Берии
      Вторник, 3 марта. Затянувшаяся пауза
      Среда, 4 марта. «В этом доме несчастье»
      4-5 марта. Протокол № 13: делёж власти
      Четверг, 5 марта, 20,00-20.40. «Единодушно и единогласно»
      Четверг, 5 марта, поздний вечер. «Хрусталёв,машину!»
      6-8 марта. От смерти Сталина до его похорон
      Понедельник, 9 марта. «Первая проталина, похороны Сталина…»
      «Обливается сердце кровью…»
      
      
      
      ПЯТНИЦА, 27 ФЕВРАЛЯ.
      «ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО»
      
      Из записок Алексея Трофимовича РЫБИНА, военного коменданта правительственной охраны Большого театра:
      «27 февраля 1953 года в Большом театре шёл балет “Лебединое озеро”. В восемь часов, сопровождаемый Кириллиным, в своей ложе появился Сталин. До конца спектакля он был один. Затем попросил директора поблагодарить артистов за филигранную отточенность партий. После чего уехал на ближнюю дачу».
      
      СУББОТА, 28 ФЕВРАЛЯ.
      КРЕМЛЁВСКИЙ КИНОСЕАНС
      
      СТАЛИН приехал в Кремль на традиционный совместный киносеанс с самыми  близкими членами Президиума ЦК. По словам охранников, официально известных как «сотрудники для поручений при И. В. Сталине», вечером вся тогдашняя «РУКОВОДЯЩАЯ ПЯТЁРКА» – СТАЛИН, БЕРИЯ, БУЛГАНИН, МАЛЕНКОВ и ХРУЩЁВ, – как обычно, смотрела кинокартину в маленьком кинозале на 20 мест; в сталинский кабинет они не заходили.
      
      ВОСКРЕСЕНЬЕ, 1 МАРТА.
      ПОСЛЕДНИЙ ИНСУЛЬТ СТАЛИНА
      
      После кинопросмотра, уже ночью, вся «пятёрка» отправилась на кунцевскую «ближнюю дачу» СТАЛИНА. Там им подали ужин, включавший две бутылки виноградного вина «Маджари», которое СТАЛИН называл «соком» за малую крепость. СТАЛИН был в хорошем настроении.
      Гости пробыли на даче до 4 часов утра воскресенья, после чего им стали подавать машины; проводил их полковник Иван Васильевич ХРУСТАЛЁВ, с мая 1952 года начальник личной охраны подразделения № 1 1-го отдела ГУО МГБ СССР.
      Майор сталинской охраны Михаил ЭСЬКО, на старости лет делившийся воспоминаниями о смерти вождя, утверждал, что гости разъехались с дачи уже в половине первого ночи. Но ЭСЬКО на кунцевской даче в то время не был, его воспоминания в основном рассказаны с чужих слов, так что доверять им особо не стоит.
      У коменданта дачи Ивана ОРЛОВА был выходной, его обязанности исполнял помощник коменданта Пётр ЛОЗГАЧЁВ. Также при СТАЛИНЕ оставались помощник охранника В. ТУКОВ, кастелянша Матрёна БУТУСОВА, и до 10 часов утра –ХРУСТАЛЁВ.
      СТАЛИН после ухода гостей объявил обслуге то ли лично, то ли через ХРУСТАЛЁВА (в этом пункте показания свидетелей расходятся), что ложится спать и вызывать их не будет, они тоже могут идти спать. ТУКОВ и ЛОЗГАЧЁВ утверждали, что прежде Хозяин подобного распоряжения никогда не отдавал.
      Охрана на даче дежурила посменно. Старший сотрудник для поручений (то есть старший охранник) Михаил СТАРОСТИН, дежуривший 1 марта на даче, прибыл туда в 10 часов утра, когда ХРУСТАЛЁВ уже уехал, поэтому о необычном распоряжении СТАЛИНА ничего не мог знать.
      В 10 часов утра охрана собралась на кухне, начав планировать обязанности на день и готовить завтрак.
      В первой половине воскресенья СТАЛИН не выходил из своей комнаты и никого не вызывал. Это крайне встревожило охрану, поскольку в подобных случаях он обычно вставал не позже 11-12 часов. (По воскресным дням СТАЛИН, как правило, оставался на даче). ХРУЩЁВ позже писал, что в воскресенье ждал срочного вызова от СТАЛИНА, спать не ложился и даже долго не обедал. Однако никаких звонков не поступало, поэтому ХРУЩЁВ разделся и лёг в постель.
      Охрана не решалась беспокоить СТАЛИНА, телефонные звонки ему переключались на другие комнаты, но нет данных, что СТАЛИНУ в это время кто-то звонил. Входить в комнату без распоряжения вождя строго запрещалось. Почти весь день охранники сидели в служебном флигеле, который был соединён с комнатами СТАЛИНА коридором длиной около 25 метров.
      Вечером 1 марта после 18 часов постовой с улицы по телефону сообщил, что в малой столовой зажёгся свет, что немного успокоило охрану. Однако в последующие часы, по словам СТАРОСТИНА, никакой информации охране не поступало. ЛОЗГАЧЁВ безуспешно пытался уговорить СТАРОСТИНА зайти в помещение к СТАЛИНУ, чтобы проведать его.
      В той ситуации был только один способ сделать что-либо, что не запрещалось инструкциями, и заодно выяснить состояние СТАЛИНА: дождаться приезда фельдъегеря с бумагами из Кремля. Такая возможность появилась между 23 часами и полуночью, когда на дачу была доставлена почта – пакет из ЦК. ЛОЗГАЧЁВ сам пошёл относить почту, поскольку охрана обычно входила в комнаты СТАЛИНА с топотом, «не крадучись», – он болезненно реагировал на приближающиеся тихие шаги и отчитывал охранников.
      Взяв почту, ЛОЗГАЧЁВ отправился к малой столовой, – туда, где в 18 часов загорелся свет; рядом находилась комната, куда складывались документы. Дверь в малую столовую была раскрыта: заглянув туда, ЛОЗГАЧЁВ обнаружил, что СТАЛИН лежит на полу в беспомощном состоянии, приподняв правую руку. Рядом с ним валяются газета «Правда» и карманные швейцарские часы Longines, показывавшие время 18:30, а на столе стоит бутылка минеральной воды «Нарзан». ЛОЗГАЧЁВ предполагал, что примерно в 18:30 СТАЛИН собирался взять бутылку воды, и как раз в этот момент упал. Охранник предложил СТАЛИНУ вызвать врача, но тот не смог ему ничего ответить, лишь пробормотал «дз... дз...».
      По домофону ЛОЗГАЧЁВ срочно вызвал СТАРОСТИНА, чтобы тот помог переложить ТАЛИНА на диван: и в этот момент СТАЛИН как будто заснул. Вошедшие охранник ТУКОВ и кастелянша БУТУСОВА переложили СТАЛИНА на диван, а ЛОЗГАЧЁВ потребовал от СТАРОСТИНА сообщить о случившемся «всем без исключения».
      
      ПОНЕДЕЛЬНИК, 2 МАРТА.
      СУЕТА ВОКРУГ ДИВАНОВ
      
      Вероятно, было около полуночи, когда СТАРОСТИН дозвонился министру госбезопасности ИГНАТЬЕВУ, который после ареста ВЛАСИКА взял на себя командование личной охраной СТАЛИНА, и доложил о случившемся. Однако ИГНАТЬЕВ не взял на себя ответственность за дальнейшие действия: он отказался принимать какие-либо решения и перенаправил звонки БЕРИИ и МАЛЕНКОВУ. В то же время, по словам майора Михаила ЭСЬКО, видимо, находившемся при ИГНАТЬЕВЕ, тот дозвонился начальнику Лечсанупра Кремля генерал-майору Петру ЕГОРОВУ, предложив спуститься в подъезд с врачебной сумкой и дожидаться его приезда.
      Пока СТАРОСТИН пытался сам дозвониться БЕРИИ и МАЛЕНКОВУ, ЛОЗГАЧЁВ с кем-то из обслуги перенесли СТАЛИНА в большую столовую на большой диван, где, по мнению охраны, было больше воздуха. СТАЛИН, долго пролежавший на полу, видимо, озяб, и БУТУСОВА отвернула ему рукава сорочки.
      СТАРОСТИН тем временем сумел дозвониться до МАЛЕНКОВА и доложить ему о случившемся. До БЕРИИ он безуспешно дозванивался в течение получаса, однако спустя ещё полчаса БЕРИЯ сам перезвонил на дачу и распорядился не сообщать никому о болезни СТАЛИНА.
      По воспоминаниям ХРУЩЁВА, он о случившемся узнал после звонка МАЛЕНКОВА: тот сказал,, что уже сообщил БЕРИИ и БУЛГАНИНУ, что он  собирается сам выехать в Кунцево, и позвал ХРУЩЁВА. Никита Сергеевич вызвал машину, решив сначала заехать в кремлёвскую «дежурку». Там ему сказали, что в 11 часов вечера СТАЛИН обычно звонил и оставлял какие-либо просьбы, однако в этот раз звонка от него не было, а о его состоянии им доложила Матрёна БУТУСОВА: она сказал, что товарищ СТАЛИН лежал на полу, а под ним «было помочено».
      Примерно в 3 часа ночи понедельника к даче подъехал автомобиль с БЕРИЕЙ и МАЛЕНКОВЫМ; ХРУЩЁВ утверждал, что к даче подъехала вся «четвёрка» –  вероятно, они с БУЛГАНИНЫМ прибыли вскоре. Сначала они не решались появляться перед лежащим СТАЛИНЫМ, но ЛОЗГАЧЁВ свидетельствовал, что МАЛЕНКОВ и БЕРИЯ всё же зашли в комнату к СТАЛИНУ, причём МАЛЕНКОВ перед входом снял скрипевшие ботинки, взяв их под мышку. Один из охранников дачи вспоминал, что БЕРИЯ попросил МАЛЕНКОВА разбудить как бы спящего СТАЛИНА и выяснить у него самого, что случилось, но получил отказ. БЕРИЯ тут же публично отчитал дежурных за ложный вызов, утверждая, что товарищ СТАЛИН просто спит, и что они паниковали по пустякам. Затем МАЛЕНКОВ и БЕРИЯ покинули дачу.
      Спустя некоторое время ЛОЗГАЧЁВ попросил СТАРОСТИНА ещё раз позвонить и вызвать членов Президиума ЦК. МАЛЕНКОВ, принявший звонок, якобы сообщил об этом ХРУЩЁВУ. Рано утром 2 марта на дачу опять прикатили МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ и БУЛГАНИН. В восьмом часу утра приехал ХРУЩЁВ. И только между 8:30 и 9:00 на дачу прибыли врачи во главе с профессором Павлом ЛУКОМСКИМ; кто конкретно решился наконец их вызвать – неясно. Если СТАЛИН свалился накануне вечером полседьмого, то прошло около 13 часов, прежде чем его смог осмотреть врач.
      Измерив давление, врачи диагностировали паралич правой стороны тела и сделали вывод, что у товарища СТАЛИНА могло случиться кровоизлияние.
      Вслед за врачами на дачу прибыли многие другие люди, в том числе министр госбезопасности ИГНАТЬЕВ и дочь СТАЛИНА Светлана АЛЛИЛУЕВА. Сын СТАЛИНА Василий, по словам ЛОЗАЧЁВА, не появился.
      В книге «Двадцать писем к другу» Светлана АЛЛИЛУЕВА так описывает этот день: 
      «Ощущение, что что-то привычное, устойчивое прочное сдвинулось, пошатнулось, началось для меня с того момента, когда 2-го марта меня разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что Маленков просит приехать на "Ближнюю"… Это было уже невероятно – чтобы кто-то иной, а не отец, приглашал приехать к нему на дачу... Я ехала туда со странным чувством смятения.
      Когда мы въехали в ворота и на дорожке возле дома машину остановили Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин, я решила, что всё кончено... Я вышла, они взяли меня под руки. Лица обоих были заплаканы. "Идем в дом, – сказали они, – там Берия и Маленков тебе все расскажут".
      В доме, – уже в передней, – было всё не как обычно; вместо привычной тишины, глубокой тишины, кто-то бегал и суетился. Когда мне  сказали, наконец, что у отца был ночью удар и что он без сознания – я почувствовала даже облегчение, потому что мне казалось, что его уже нет…
      В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу.  Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик В. Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме) ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген лёгких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было уже спасти.
      Где-то заседала специальная сессия Академии медицинских наук, решая, что бы еще предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то ещё медицинский совет, тоже решавший как быть. Привезли установку для искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, – кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг, совершенно подавленные происходящим. Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, – где я е видела?.. Мы кивнули друг другу, но не разговаривали». 
      ***
      Николай НОВИК, заместитель начальника Управления охраны МГБ СССР, рассказывал, что 2 марта в 10:40 утра в кремлёвский кабинет вождя вошли всего 13 человек, среди которых были БЕРИЯ, ВОРОШИЛОВ, КАГАНОВИЧ, МАЛЕНКОВ, МОЛОТОВ и ХРУЩЁВ; то есть теперь в сборе было почти всё Бюро Президиума ЦК. Этим временем датировалось официальное заседание Президиума ЦК КПСС, которое предположительно готовили МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ и БУЛГАНИН; к членам Бюро вскоре присоединились остальные члены нового, расширенного Президиума ЦК, в том числе МИКОЯН. На заседании в течение 20 минут рассматривался единственный вопрос: «Заключение врачебного консилиума об имевшем место 2 марта у товарища Сталина И. В. кровоизлиянии в мозг и тяжёлом состоянии, в связи с этим, его здоровья».
      Когда дежурный офицер доложил БЕРИИ, что товарищу СТАЛИНУ стало плохо и он начал хрипеть, БЕРИЯ потребовал не поднимать панику, заявив, что СТАЛИН «просто заснул и храпит во сне».
      После заседания, то есть в 12-м часу, БЕРИЯ и МАЛЕНКОВ отправились на дачу к СТАЛИНУ следить за спящем его здоровья; вместе с ними поехали ВОРОШИЛОВ и МИКОЯН.
      ***
      Очередная встреча членов Президиума ЦК КПСС состоялась в тот же день вечером, в 20:30, в том же кремлёвском кабинете. При СТАЛИНЕ оставался БУЛГАНИН.
      
      В ЭТИ ДНИ.
      ПОЦЕЛУИ БЕРИИ
      
      АЛЛИЛУЕВА: «Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный; речь была потеряна, правая половина тела парализована. Несколько раз он открывал глаза – взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли он кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, стараясь уловить слово или хотя бы желание в глазах. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня, – вряд ли он видел. Я поцеловала его и поцеловала руку, – больше мне уже ничего не оставалось».
      Для оказания помощи СТАЛИНУ были привлечены лучшие специалисты, за исключением тех, кто был арестован по «делу врачей», однако все они дали «категорически негативный прогноз». По мнению одного из врачей, профессора Александра МЯСНИКОВА, МАЛЕНКОВ надеялся на возможность того, что врачи смогут продлить жизнь СТАЛИНА на достаточный срок, чтобы успели сформировать новое правительство. По воспоминаниям МЯСНИКОВА, иногда СТАЛИН стонал, а в какой-то момент даже обвёл осмысленным взглядом всех окружающих. Ближе всего к нему стояли МАЛЕНКОВ и БЕРИЯ, чуть дальше ВОРОШИЛОВ, КАГАНОВИЧ, БУЛГАНИН и МИКОЯН.
      ХРУЩЁВ держался у дверей.
      Иногда появлялся МОЛОТОВ, который в сам был нездоров. Впоследствии МОЛОТОВ рассказывал, что иногда СТАЛИН пытался что-то сказать, но в этот момент к нему подбегал БЕРИЯ и целовал руку.
      
      ВТОРНИК, 3 МАРТА
      ЗАТЯНУВШАЯСЯ ПАУЗА
      
      Утром 3 марта смерть СТАЛИНА уже выглядела неизбежной. В аппарате МАЛЕНКОВА было подготовлено официальное правительственное сообщение о тяжёлой болезни СТАЛИНА. Одновременно готовился созыв Бюро Президиума ЦК КПСС для рредварительного распределения полномочия в руководстве партии и государства.
      По словам отбывавшего десятилетний срок в лагере Льва РАЗГОНА, в радиопередачах в тот день была «неимоверно, невероятно затянувшаяся пауза», после которой звучала только классическая траурная музыка, которую могли поставить только по случаю смерти кого-либо из государственных руководителей. РАЗГОН уже тогда догадался, что речь может идти о возможной смерти СТАЛИНА.
      Вечером 3 марта СТАЛИН на короткое время пришёл в себя, но затем вновь потерял сознание.
      
      СРЕДА, 4 МАРТА
      «В ЭТОМ ДОМЕ НЕСЧАСТЬЕ»
      
      О болезни СТАЛИНА оповещают весь советский народ.
      Ранним утром 4 марта правительственное сообщение, датированное предыдущим числом, зачитал по Московскому радио своим прекрасно поставленным басом диктор Юрий ЛЕВИТАН, который многие годы озвучивал самые важные официальные заявления:
      «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров Союза СССР сообщают о постигшем нашу партию и народ несчастье — тяжёлой болезни товарища И. В. Сталина.
      В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи. Появились тяжёлые нарушения деятельности сердца и дыхания.
      Для лечения товарища Сталина привлечены лучшие медицинские силы: профессор-терапевт П. Е. Лукомский; действительные члены Академии медицинских наук СССР: профессор-невропатолог Н. В. Коновалов, профессор-терапевт А. Л. Мясников, профессор-терапевт Е. М. Тареев; профессор-невропатолог И. Н. Филимонов; профессор-невропатолог Р. А. Ткачев; профессор-невропатолог И .С. Глазунов; доцент-терапевт В. И.  Иванов-Незнамов. Лечение товарища Сталина ведётся под руководством министра здравоохранения СССР т. А. Ф. Третьякова и начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля т. И. И. Куперина.
      Лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства.
      Ввиду тяжёлого состояния здоровья товарища Сталина Центральный Комитет КПСС и Совет Министров Союза СССР признали необходимым установить с сего дня опубликование медицинских бюллетеней о состоянии здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина.
      Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров Союза ССР, как и вся наша партия, весь наш советский народ сознают всё значение того факта, что тяжёлая болезнь товарища Сталина повлечёт за собой более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности.
      Центральный Комитет и Совет Министров в руководстве партией и страной со всей серьёзностью учитывают все обстоятельства, связанные с временным уходом товарища Сталина от руководящей государственной и партийной деятельности.
      Центральный Комитет и Совет Министров выражают уверенность в том, что наша партия и весь советский народ в эти трудные дни проявят величайшее единство и сплочённость, твёрдость духа и бдительность, удвоят свою энергию по строительству коммунизма в нашей стране, ещё теснее сплотятся вокруг Центрального Комитета Коммунистической партии и Правительства Советского Союза».
      Это сообщение, не вполне правдиво описывавшее обстоятельства болезни («в ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире…»), в тот же день было опубликовано в газете «Правда». По радио также передавались бюллетени о состоянии здоровья СТАЛИНА с упоминанием инсульта.
      В рамках подготовки к намечаемому совместному заседанию ЦК партии, Совмина и Президиума Верховного Совета на вечер 4 марта в помещение секретариата СТАЛИНА были приглашены все находившиеся в Москве члены и кандидаты ы ЦК. Среди них был Константин СИМОНОВ, записавший сразу после заседания: «Меня не оставляло чувство, что все как будто остаётся таким же, каким и было: тот же путь вдоль кремлёвской стены, изнутри её, и тот же офицер, проверяющий документы у входа, и та же дверь, и та же лестница, по которой мне раньше приходилось подниматься шесть раз за последние годы. Но в молчании людей, в тишине лестницы, в тишине коридоров, тихих и прежде, но сейчас как-то вдруг особенно тихих, было ощущение того, что в этом доме несчастье».
      СИМОНОВ, как и остальные собравщиеся, не знал, что СТАЛИН лежит в Кунцеве,  ему казалось, что умирающий вождь где-то совсем рядом.
      
      4-5 МАРТА.
      ПРОТОКОЛ № 13: ДЕЛЁЖ ВЛАСТИ
      
      СТАЛИН, несмотря на все усилия врачей, не приходил в сознание, о чём докладывал министру государственной безопасности ИГНАТЬЕВУ начальник его охраны полковник Владимир ГОНЧАРОВ. Тем временем члены сформированной СТАЛИНЫМ руководящей «ПЯТЁРКИ, без него превратившейся в «ЧЕТВЁРКУ», – МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ, БУЛГАНИН и ХРУЩЁВ, – постоянно встречались и обсуждали распределение постов. Возможно, в этих обсуждениях принимали участие некоторые другие члены Президиума ЦК в частности, МОЛОТОВ. Мероприятия, которое заслуживало бы названия «заседания Бюро Президиума ЦК, как такового, по-видимому, не было, а совещания на ходу были оформлены в виде протокола № 13 заседания Бюро Президиума ЦК КПСС «О совместном заседании Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР». Дата на протоке № 13 – «4-5 марта 1953 г.».
      В соответствии с протоколом, не предусмотренное партийным уставом Бюро Президиума ЦК упразднялось, а Президиум ЦК был сформирован заново в составе: СТАЛИН, МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ, ВОРОШИЛОВ, ХРУЩЁВ, БУЛГАНИН, КАГАНОВИЧ, САБУРОВ, ПЕРВУХИН, плюс опальные МОЛОТОВ и МИКОЯН. Таким образом, численность Президиума ЦК сократилась с 25 до 11 человек, один из которых лежал на смертном одре. Формально все члены нового Президиума были равны, но, как свидетельствует само название «протокол № 13 заседания Бюро Президиума ЦК КПСС», вписанные в него решения принимали МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ, ХРУЩЁВ, БУЛГАНИН, КАГАНОВИЧ, ВОРОШИЛОВ, САБУРОВ и ПЕРВУХИН. При этом последние двое будучи в самых высших сферах новичками, явно уступали во влиянии «старикам», а 72-летний герой Гражданской войны Клим ВОРОШИЛОВ давно превратился в ритуальную фигуру. Так что, по сути, высшие посты в партии и государстве распределили соратники СТАЛИНА по руководящей «ПЯТЁРКЕ» – МАЛЕНКОВ, БЕРИЯ, ХРУЩЁВ и БУЛГАНИН, плюс КАГАНОВИЧ, чьё влияние вновь возросло после выхода СТАЛИНА из строя.
      Членам подлежавшего расформированию расширенного Президиума ЦК, не вошедшим в состав нового Президиума, как видно из дальнейшего, постарались компенсировать снижение статуса за счёт других партийных и государственных постов.
      Упрощению подвергся и Совет министров СССР, где тоже место Президиума и Бюро Президиума оставили только Президиум, сократив его состав до Председателя Совета министров и его заместителей, но только тех, кто являлся одновременно членами Президиума ЦК КПСС.
      Полностью протокол № 13 заседания Бюро Президиума ЦК до сих пор не опубликован. Однако по всему, что мы о нём знаем, в нём были зафиксированы все решения относительно партийного и государственного руководства, проштампованные вечером 5 марта официальными высшими органами власти.
      
      ЧЕТВЕРГ 5 МАРТА, 20,00-20.40.
      «ЕДИНОДУШНО И ЕДИНОГЛАСНО»
      
      5 марта в Свердловском зале Кремля в 20.00 в соответствии с описанным выше решением Бюро Президиума ЦК открылось совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР.
      Из записок кандидата в члены ЦК КПСС Константина СИМОНОВА:
      «”Я пришёл задолго до назначенного времени, минут за сорок, но в зале собралось уже больше половины участников, а спустя десять минут пришли все. Может быть, только два или три человека появились меньше чем за полчаса до начала. И вот несколько сот людей, среди которых почти все были знакомы друг с другом, знали друг друга по работе, знали в лицо, по многим встречам, – несколько сот людей сорок минут, а пришедшие раньше меня еще дольше, сидели совершенно молча, ожидая начала. Сидели рядом, касаясь друг друга плечами, видели друг друга, но никто никому не говорил ни одного слова. Никто ни у кого ничего не спрашивал. И мне казалось, что никто из присутствующих даже и не испытывает потребности заговорить. До самого начала в зале стояла такая тишина, что, не пробыв сорок минут сам в этой тишине, я бы никогда не поверил, что могут так молчать триста тесно сидящих рядом друг с другом людей. Никогда по гроб жизни не забуду этого молчания”.
      Так я записал тогда. И действительно, если не по гроб жизни, то по сей день, когда с тех пор минуло уже двадцать шесть лет, этого молчания я не забыл. [Симонов написал это 4 апреля 1979 года; 28 августа 1979 года он умер. – А. А.].
      А теперь несколько слов в дополнение к записанному тогда.
      Первое впечатление: из задних дверей Свердловского зала вошли и сели за стол президиума не двадцать пять человек, выбранных в Президиум при Сталине, а только те, кто вошел при Сталине в Бюро Президиума – Маленков, Берия, Каганович, Булганин, Хрущев, Ворошилов, Сабуров, Первухин. Кроме них, Молотов и Микоян, которых Сталин в это Бюро не включал. Таким образом, воля Сталина, с одной стороны, с самого начала была как бы соблюдена тем, что за столом президиума сидели Сабуров и Первухин, – с другой стороны, отвергнута, потому что за столом президиума девятым и десятым сидели Молотов и Микоян, при жизни Сталина не включенные им в состав Бюро Президиума. Так я формулирую это сейчас. А тогда чувство было, пожалуй, проще: вышло и село за стол прежнее Политбюро, к которому добавились Первухин и Сабуров».
      
      Воспоминания СИМОНОВА, как любые воспоминания, фрагментарны. Поэтому для воспроизведения хода заседания лучше воспользоваться стенограммой протокола.
      «Заседание началось в 20 час и закончилось в 20 час. 40 мин.
      Председательствует тов. Хрущев.
      Тов. Хрущев предоставляет слово Министру здравоохранения СССР т. Третьякову для информационного сообщения о состоянии здоровья товарища Сталина И. В.
      Сообщение т. Третьякова принимается к сведению.
      Тов. Хрущев сообщает, что с самого начала болезни товарища Сталина у его постели непрерывно находятся члены Бюро Президиума ЦК. Сейчас дежурит\тов. Булганин, поэтому он не присутствует на заседании.
       Слово предоставляется тов. Маленкову. Тов. Маленков говорит:
      Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая
ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни
одного часа перебоя в руководстве. Вот почему Бюро Президиума Центрального Комитета партии созвало настоящее совместное заседание высших органов нашей страны – Пленума Центрального Комитета партии, Совета Министров Союза ССР, Президиума Верховного Совета СССР.
      \Бюро Президиума ЦК поручило мне доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства с тем, чтобы принять их в качестве совместного решения Пленума Центрального Комитета партии, Совета министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР.
      Бюро Президиума поручило мне доложить, что при выработке этих организационных мероприятий мы исходили из того, что в это трудное дл нашей партии и страны время важнейшей задачей партии и правительства является ОБЕСПЕЧЕНИЕ БЕСПЕРЕБОЙНОГО И ПРАВИЛЬНОГО РУКОВОДСТВА ВСЕЙ ЖИЗНЬЮ СТРАНЫ, что в свою очередь требует величайшей сплоченности руководства, недопущения какого-либо разброда и паники, с тем чтобы таким образом безусловно обеспечить успешное проведение в жизнь выработанной нашей партией и правительством политики как во внутре(них делах нашей страны, так и в международных делах.
      (Тут с товарищем МАЛЕНКОВЫМ нельзя не согласиться: ЛЕНИН, СТАЛИН и их соратники давно отбили у русских людей и без того слабую способность к самоорганизации. В таких условиях внезапно возникший вакуум власти мог вполне вылиться в анархию. – А. А.).
      Затем слово предоставляется тов. Берия».
      
      А вот что из вышеописанного запомнилось сидевшему в зале СИМОНОВУ:
       «Вступительную речь, если мне не изменяет память, сказал Маленков. Она – не текстуально, а по сути – сводилась к тому, что товарищ Сталин продолжает бороться со смертью, но состояние его настолько тяжелое, что даже если он возобладает над смертью, то не сможет работать очень длительное время. А на такое время невозможно оставлять страну без полноправного руководства. Нельзя пребывать в неопределенном положении, этого не позволяет и международная обстановка. Поэтому необходимо теперь же, не откладывая, сформировать правительство и произвести все необходимые назначения, связанные с этим.
      После этого Маленков предоставил слово Берии. Берия, спустившись к трибуне, коротко предложил назначить Председателем Совета Министров Маленкова».
      Вернёмся к протоколу:
      : «Тов. Берия говорит, что Бюро Президиума ЦК тщательно обсудило создавшуюся обстановку в нашей стране в связи с тем, что в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин. Бюро Президиума ЦК считает необходимым теперь же назначить Председателя Совета Министров СССР. Бюро вносит предложение назначить Председателем Совета Министров СССР тов. Маленкова Г. М.
      Кандидатура тов. Маленкова выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно. Мы уверены – вы разделите наше мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР – кандидатура тов. Маленкова.
      (Многочисленные возгласы с мест: «Правильно!  Утвердить!»).
      
      Вновь СИМОНОВ: «Когда это предложение было проголосовано, он [Берия] пошел обратно – стал подниматься к столу президиума, а Маленков стал спускаться к кафедре. Оказавшись лицом друг к другу, они с трудом разминулись в узком пространстве животами. Добавлю, что тогда я подумал об этом без усмешки, даже без намека на нее, просто, как это иногда бывает, засек глазами, а оказалось, что навсегда.
      Спустившись к кафедре, Маленков стал вносить те предложения, которые на следующий день все прочли в газетах и услышали, кажется, еще раньше, по радио – уже после сообщения о смерти Сталина».
      Из протокола: «Затем тов. Хрущев предоставляет слово тов. Маленкову.
      Тов. Маленков вносит по поручению Бюро Президиума ЦК КПСС следующие предложения:
      1. О назначении первыми заместителями Председателя Совета Министров СССР.т. т. Берия Л.П., Молотова В.М., Булганина Н.А., Кагановича Л.М.
      (Многочисленные возгласы с мест: «Правильно! Утвердить!».
      [СИМОНОВ обратил внимание на то, что первым среди своих первых замов МАЛЕНКОВ назвал БЕРИЮ].
      Предложение о назначении т.т. Берия, Молотова, Булганина, Кагановича
первыми заместителями Председателя Совета Министров СССР, говорит тов.
Маленков, выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно.
      2. Иметь в Совете Министров СССР вместо двух органов – Президиума и Бюро Президиума, один орган – Президиум Со вета Министров СССР.
      Установить, что в состав Президиума Совета Министров СССР входят –Председатель Совета Министров СССР, первые заместители Председателя Совета Министров СССР и заместители Председателя Совета Министров СССР,
являющиеся членами Президиума ЦК КПСС.
      3. Рекомендовать Председателем Президиума Верховного Совета СССР тов.
Ворошилова К.Е., освободив от этих обязанностей тов. Шверника Н.М.
      Назначить Секретарем Президиума Верховного Совета СССР тов. Пегова Н.М.,
освободив его от обязанностей секретаря ЦК КПСС. Нынешнего Секретаря Президиума Верховного Совета СССР тов. Горкина А.Ф. назначить заместителем Секретаря Президиума Верховного Совета СССР.
      4. Объединить Министерство государственной безопасности СССР и
Министерство внутренних дел СССР в одно Министерство – Министерство
внутренних дел СССР. Назначить Министром внутренних дел СССР тов. Берия Л. П.
      5. Назначить тов. Молотова В.М. Министром иностранных дел СССР.
Назначить первыми заместителями Министра иностранных дел СССР т.т. Вышинского А.Я. и Малика Я.А., заместителем Министра тов. Кузнецова В.В.
      Назначить тов. Вышинского А.Я. постоянным представителем СССР в ООН.
Признать необходимым иметь в Китае в качестве Посла и Представителя ЦК КПСС члена ЦК КПСС и заместителя Министра иностранных дел СССР тов. Кузнецова В.В.
      6. Назначить маршала Советского Союза тов. Булганина Н.А. Военным
Министром СССР и первыми заместителями Военного Министра СССР – маршала
Советского Союза тов. Василевского A.M. и маршала Советского Союза тов. Жукова Г.К.
      7. Объединить Министерство внешней торговли и Министерство торговли СССР в одно Министерство – Министерство внутренней и внешней торговли СССР.
      Назначить тов. Микояна А.И. Министром внутренней и внешней торговли, тов. Кабанова И.Г. – первым заместителем Министра и т.т. Кумыкина П.Н. и Жаворонкова В.Г. – заместителями министра».
      Таким образом, всем вышеперечисленным министрам были определены кандидатуры заместителей – всем, кроме БЕРИИ: видимо, распределение руководящих постов в этом самом важном министерстве члены правящей группы еще не успели согласовать между собой.
      В следующих пунктах перечислялись другие объединённые министерства и назначенные в них министры. В частности, Министерство машиностроения возглавил М. З. САБУРОВ, которого освободили от обязанностей Председателя Госплана СССР, а Министерство электростанций и электропромышленности – М. Г. ПЕРВУХИН.
      
      «13. Бюро Президиума ЦК предлагает иметь в Центральном Комитете КПСС
вместо двух органов ЦК – Президиум и Бюро Президиума, один орган – Президиум Центрального Комитета КПСС, как это определено Уставом партии.
      В целях большей оперативности в руководстве, определить состав Президиума в количестве 11 членов и 4 кандидатов.
      Утвердить следующий состав Президиума Центрального Комитета КПСС:
      Члены Президиума ЦК – т.т. Сталин И.В., Маленков Г.М., Берия Л.П., Молотов В.М., Ворошилов К.Е., Хрущев Н.С., Булганин Н.А., Каганович Л.М., Микоян А.И., Сабуров М.З., Первухин М.Г.
      Кандидаты в члены Президиума ЦК КПСС – т.т. Шверник Н.М., Пономаренко П.К., Мельников Л.Г., Багиров М.Д.
      14. В связи с принятым решением о Президиуме ЦК КПСС и Президиуме Совета Министров СССР, ликвидировать постоянные Комиссии при Президиуме ЦК КПСС – по внешним делам и по вопросам обороны.
      15. Избрать секретарями ЦК КПСС т.т. Игнатьева С.Д., Поспелова П.Н., Шаталина Н.Н.
      16. Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н.С., сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского Комитета КПСС.
      Утвердить секретаря ЦК КПСС тов. Михайлова Н.А. первым секретарем Московского Комитета КПСС.
      17. Освободить от обязанностей секретарей ЦК КПСС т.т. Пономаренко П.К. и Игнатова Н.Г. в связи с переходом их на руководящую работу в Совете Министров СССР и т. Брежнева Л. И. – в связи с переходом его на работу начальником Политуправления Военно-Морского министерства.
      Тов. Маленков сообщает, что предложения, о которых он доложил настоящему заседанию, выдвигаются всеми членами Бюро Президиума ЦК единодушно и единогласно.
      …Затем тов. Маленков сообщает, что Бюро Президиума ЦК поручило т.т. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина как действующие, так и архивные были приведены в должный порядок.
      В заключение тов. Маленков выразил уверенность в том, что в это трудное для партии и страны время Центральный Комитет партии, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР обеспечат бесперебойное и правильное руководство всей жизнью страны.
      Тов. Хрущев спрашивает, есть ли у товарищей вопросы, замечания по предложениям Бюро Президиума ЦК КПСС, есть ли какие-либо другие или дополнительные предложения?
      (Дружные возгласы с мест: «Принять, утвердить предложения Бюро!»).
      Тов. Хрущев ставит на голосование внесенные предложения.
      Совместное заседание Пленума Центрального Комитета КПСС, Совета
Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР единогласно утверждает внесенные Бюро Президиума ЦК предложения о мероприятиях по организации партийного и государственного руководства…
      Тов. Хрущев объявляет совместное заседание закрытым.
      
      Подпись:
      Председатель Совместного заседания Пленума Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР Н. Хрущев».
      
      Так в течение 40 минут под «дружные возгласы с мест» было оформлено новое руководство КПСС и СССР, которое возглавила сталинская «ЧЕТВЁРКА» с подключением к ней МОЛОТОВА и КАГАНОВИЧА.
      
      ЧЕТВЕРГ 5 МАРТА, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.
      «ХРУСТАЛЁВ, МАШИНУ!»
      
      В тот же день у СТАЛИНА была зафиксирована кровавая рвота: врачи после консилиума решили, что она стала «результатом сосудистых трофических поражений слизистой оболочки желудка, связанных с основным заболеванием». Это состояние ныне известно как «стресс-язвенный синдром» и часто фиксируется у тяжёлых больных в реанимации, а также у пожилых пациентов с гипертонией и другой сердечно-сосудистой патологией.
      Председатель Совета Министров СССР, секретарь ЦК КПСС, Генералиссимус Иосиф Виссарионович СТАЛИН – «великий вождь и учитель Коммунистической партии Советского Союза, советского народа и мирового пролетариата», «гениальный продолжатель дела Ленина», «величайший полководец всех времён и народов», скончался 5 марта, спустя час после окончания заседания в Свердловском зале,. Точное время его смерти – 21 час 50 минут – зафиксировал академик медицины доктор МЯСНИКОВ.
      По воспоминаниям Светланы АЛЛИЛУЕВОЙ, её отец «умирал страшно и трудно»: «Все старались молчать, как в храме, никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то значительное, почти великое, – это чувствовали все – и вели себя подобающим образом.
      Только один человек вел себя почти неприлично – это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были – честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть...   Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не перехитрить, и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу.  Он подходил к постели, и подолгу всматривался в лицо больного, – отец иногда открывал глаза, но, по-видимому, это было без сознания, или в затуманенном сознании. Берия  глядел тогда, впиваясь в этизатуманенные глаза; он желал и тут быть "самым верным, самым преданным"  – таковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал».
      По словам Светланы, её отец в последнюю минуту вдруг открыл глаза: она описывала его взгляд как «то ли безумный, то ли гневный, и полный ужаса перед смертью».
      Реаниматор Чеснокова писала, что в этот момент дыхание резко нарушилось, и наступило возбуждение, Сталин поднял левую руку словно в приветствии: она поднялась на короткое время и упала. Охранник ЛОЗГАЧЁВ истолковал этот жест как призыв о помощи, на который никто не мог откликнуться. По словам других очевидцев, СТАЛИН в момент смерти вверх левую руку и указательный палец, как будто пытаясь на что-то или на кого-то показать, но в этот же момент его дыхание остановилось.
      Светлана АЛЛИЛУЕВА: «В последние минуты, когда все уже кончалось, Берия вдруг заметил меня и распорядился: "Уведите Светлану!"  На него посмотрели те, кто стоял вокруг, но никто и  не подумал пошевелиться. А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громки голос, не скрывавший торжества: "Хрусталев! Машину!"».
      Последующие минуты в описании Светланы:
      «Пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство, искренняя печаль. Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники, – все они тихо входили, подходили молча к постели, и все плакали. Утирали слезы как дети, руками, рукавами, платками. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача. А я-то, каменная, сидела, стояла, смотрела, и хоть бы слезинка выкатилась… И уйти не могла, а всё смотрела, смотрела, оторваться не могла. Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина, – Валечка, как ее все звали, – экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей. Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту, – наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только “начальников” – генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, – наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо, и никогда не получали отказа. А Валечка – как и все они – за последние годы знала о нем куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчужденно. И за этим большим столом, где она всегда прислуживала при больших застольях, повидала она людей со всего света. Очень много видела она интересного, – конечно, в рамках своего кругозора, – но рассказывает мне теперь, когда мы видимся, очень живо, ярко, с юмором. И как вся прислуга, до последних дней своих, она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец. И не переубедить их всех никогда и ничем».
      По тому, как Светлана Иосифовна выделила Валечку из остальной сталинской прислуги, можно предположить, что она знала или по крайней мере догадывалась о сожительстве Валечки со СТАЛИНЫМ.
       Валентина ИСТОМИНА, 1915 г. р., из крестьян, имевшая звание сержанта государственной безопасности, до июля 1952 года числилась подавальщицей 1-го отдела 6-го Управления МГБ СССР, затем сестрой-хозяйкой (экономкой) на «ближней даче» СТАЛИНА. Впоследствии МОЛОТОВ в беседе с ЧУЕВЫМ скажет: «…Валентина Истомина… Это уже на даче. Приносила посуду. А если была женой, кому какое дело?».
      Из соратников СТАЛИНА после отъезда БЕРИИ возле покойника остались стоять МОЛОТОВ, КАГАНОВИЧ, ВОРОШИЛОВ и многие другие. Однако вскоре и они отправились вслед за БЕРИЕЙ, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей в новом правительстве.
      ***
      А вот как провёл эти часы Константин СИМОНОВ, что он делал и что чувствовал после того, как закончилось заседание в Свердловском зале:
      «После окончания, сговорившись с Шепиловым, редактировавшим тогда «Правду», мы, писатели (то есть руководители Союза писателей СССР, являвшиеся члнами или кандидатами ЦК КПСС. – А. А.), – твердо помню, что это были Фадеев, Корнейчук, я не помню точно, были ли вместе с нами Сурков и Твардовский, – поехали в редакцию «Правды». Помимо всего, что, казалось бы, полностью забило голову в эти часы, тех событий и перемен; помимо того, что и сам характер заседания, и назначения, произведенные на нем, говорили о том, что Сталин вот-вот умрёт, у меня было ещё одно чувство, от которого я пробовал избавиться и не мог: у меня было ощущение, что появившиеся оттуда, из задней комнаты, в президиуме люди, старые члены Политбюро, вышли с каким-то затаенным, не выраженным внешне, но чувствовавшимся в них ощущением облегчения. Это как-то прорывалось в их лицах – пожалуй, за исключением лица Молотова – неподвижного, словно окаменевшего. Что же до Маленкова и Берии, которые выступали с трибуны, то оба они говорили живо, энергично, по-деловому. Что-то в их голосах, в их поведении не соответствовало преамбулам, предшествовавшим тексту их выступлений, и таким же скорбным концовкам этих выступлений, связанным с болезнью Сталина. Было такое ощущение, что вот там, в президиуме, люди освободились от чего-то давившего на них, связывавшего их. Они были какие-то РАСПЕЛЁНАТЫЕ, что ли. Может быть, я думал не теми словами, которыми я сейчас пишу об этом, даже наверное. Я думал осторожней и неувереннее. Но несомненно, что я об этом думал. В основе своей это не сегодняшние, а тогдашние чувства, запомнившиеся потом на всю жизнь.
      Минут через двадцать мы были в «Правде» и сидели в кабинете у Шепилова. Разговор шел какой-то приглушенный, особенно говорить никому из нас не хотелось. Говорили о том, что надо подумать над тем, чтобы известные писатели выступили с рядом статей в «Правде» на различные темы, что это необходимо, что надо составить план таких статей и так далее, и тому подобное. Но говорилось все это так, словно необходимо было об этом говорить, но говорится это немножко раньше, чем нужно, потому что хотя определен новый состав Президиума ЦК и Секретариата, хотя сформирован Совет Министров с Маленковым во главе, хотя Ворошилов стал Председателем Президиума Верховного Совета – все это так, но для того, чтобы писать, нужна какая-то определенность в том, что должны написать писатели, и в том, что хотят от них. Определенности не было, потому что Сталин был еще жив или считалось, что он еще жив. Так за этим разговором прошло минут сорок, и не знаю, сколько бы тянулся он ещё – вялый и неопределенный, когда зазвонила “вертушка”. Шепилов взял трубку, сказал в нее несколько раз: «Да, да» – и, вернувшись к столу, за которым мы сидели, сказал: «Позвонили, что товарищ Сталин умер».
      [В другом месте своих записок СИМОНОВ указал, что звонили ШЕПИЛОВУ о смерти СТАЛИНА около 10 часов вечера 5 марта. – А. А.].
      И, несмотря на все предыдущее – на заседание, после которого мы приехали сюда, на решения, которые были приняты, все равно что-то в нас, во всяком случае во мне, содрогнулось в эту минуту. Что-то в жизни кончилось. Что-то другое, неизвестное ещё, началось. Началось не тогда, когда в связи с тем-то и тем-то оказалось необходимым назначить Маленкова Председателем Совета Министров ещё при жизни Сталина и он был им назначен, – не тогда, а вот сейчас, после этого звонка.
      Не помню, кто что взял на себя, что собрался делать и написать, – я сказал, что напишу стихи, я не знал, сумею ли написать эти стихи, но знал, что ни на что другое в этот момент не способен.
      Не задерживаясь в «Правде», я поехал домой. «Литературная газета» выходила только послезавтра, седьмого, и я, вернувшись домой, позвонил своему заместителю Борису Сергеевичу Рюрикову, что приеду часа через два, заперся у себя в комнате и стал писать стихи. Написал первые две строфы и вдруг неожиданно для себя, сидя за столом, разрыдался. Мог бы не признаваться в этом сейчас, потому что не люблю ничьих слез – — ни чужих, ни собственных, но, наверное, без этого трудно даже самому себе объяснить меру потрясения. Я плакал не от горя, не от жалости к умершему, это не были сентиментальные слезы, ЭТО БЫЛИ СЛЁЗЫ ПОТРЯСЕНИЯ. В жизни что-то так перевернулось, потрясение от этого переворота было таким огромным, что оно должно было проявиться как-то и физически, в данном случае судорогой рыданий, которые несколько минут колотили меня. Потом я дописал стихи, отвез их в «Правду» и поехал в «Литературную газету», чтобы рассказать Рюрикову о том, что было в Кремле. Завтра нам предстояло делать номер газеты, и ему надо было это знать – чем раньше, тем лучше».
      
      6-8 МАРТА
      ОТ СМЕРТИ СТАЛИНА ДО ЕГО ПОХОРОН
      
      Светлана АЛЛИЛУЕВА так описывает ночь после смерти отца:
      «Поздно ночью, – или, вернее, под утро уже, – приехали, чтобы увезти тело на вскрытие. Тут меня начала колотить какая-то нервная дрожь, – ну, хоть бы слезы, хоть бы заплакать. Нет, колотит только. Принесли носилки, положили на них тело. Впервые увидела я отца нагим, – красивое тело, совсем не дряхлое, не стариковское. И меня охватила, кольнула ножом в сердце странная боль – и я ощутила и поняла, что значит быть “плоть от плоти”. И поняла я, что перестало жить и дышать тело, от которого дарована мне жизнь, и вот я буду жить еще и жить на этой земле. Всего этого нельзя понять, пока не увидишь своими глазами смерть родителя. И чтобы понять вообще, что такое смерть, надо хоть раз увидеть ее, увидеть, как “душа отлетает”, и остается бренное тело. Все это я не то, чтобы поняла тогда, но ощутила, все это прошло через мое сердце, оставив там след. И тело увезли. Подъехал белый автомобиль к самым дверям дачи, – все вышли. Сняли шапки и те, кто стоял на улице, у крыльца. Я стояла в дверях, кто-то накинул на меня пальто, меня всю колотило. Кто-то обнял за плечи, – это оказался Н. А. Булганин. Машина захлопнула дверцы и поехала. Я уткнулась лицом в грудь Николаю Александровичу и, наконец, разревелась. Он тоже плакал и гладил меня по голове. Все постояли еще в дверях, потом стали расходиться. Я пошла в служебный флигель, соединенный с домом длинным коридором, по которому носили еду из кухни. Все, кто остался, сошлись сюда, – медсёстры, прислуга, охрана. Сидели в столовой, большой комнате с буфетом и радиоприемником. Снова и снова обсуждали, как вcё случилось, как произошло. Заставили меня поесть что-то: «Сегодня трудный день будет, а вы и не спали, и скоро опять ехать в Колонный зал, надо набраться сил!» Я съела что-то, и села в кресло. Было часов 5 утра, Я пошла в кухню. В коридоре послышались громкие рыдания, – это сестра, проявлявшая же, в ванной комнате, кардиограмму, громко плакала, – она так плакала, как будто погибла сразу вся ее семья… “Вот, заперлась и плачет – уже давно”, сказали мне. Все как-то неосознанно ждали, сидя в столовой, одного: скоро, в шесть часов утра по радио объявят весть о том, что мы уже знали. Но всем нужно было это услышать, как будто бы без этого мы не могли поверить. И вот, наконец, шесть часов. И медленный, медленный голос Левитана, или кого-то другого, похожего на Левитана, – голос, который всегда сообщал нечто важное/ И тут все поняли: да, это правда, это случилось. И все снова заплакали – мужчины, женщины, все… И я ревела, и мне было хорошо, что я не одна, и что все эти люди понимают, что случилось, и плачут со мной вместе. Здесь все было неподдельно и искренне, и никто ни перед кем не демонстрировал ни своей скорби, ни своей верности. Все знали друг друга много лет. Все знали и меня, и то, что я была плохой дочерью, и то, что отец мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки любил меня, а я любила его. Никто здесь не считал его ни богом, ни сверхчеловеком, ни гением, ни злодеем, – его любили и уважали за самые обыкновенные человеческие качества, о которых прислуга судит всегда безошибочно».
      ***
      В 6 часов утра 6 марта по радио было объявлено о смерти СТАЛИНА. В медицинском заключении изложение истории болезни заканчивалось словами: «Во вторую половину дня пятого марта состояние больного стало особенно быстро, ухудшаться: дыхание сделалось поверхностным и резко учащённым, частота пульса достигла 140-150 ударов в минуту, наполнение пульса упало.  В 21 час 50 минут, при явлениях нарастающей сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности, И.В. Сталин скончался».
      В обращении ЦК КПСС, ниСовмина СССР и Президиума Верховного Совета СССР
«ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза» говорилось:
      «Дорогие товарищи и друзья!
      Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 час. 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и. Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович СТАЛИН.
      Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа - Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА.
       Имя СТАЛИНА – бесконечно дорого для нашей партии, для советского народа, для трудящихся всего мира».
      Согласно «Обращению», «вместе с Лениным товарищ Сталин был вдохновителем и вождём Великой Октябрьской социалистической революции, основателем первого в мире социалистического государства», он «привёл советский народ к всемирно-исторической победе социализма в нашей стране», «привёл нашу страну к победе над фашизмом во второй мировой войне», он «вооружил партию и весь народ великой и ясной программой строительства коммунизма в СССР». Подчеркнув тяжесть понесённой утраты, авторы обращения выразили уверенность, что «в эти скорбные дни все народы нашей страны ещё теснее сплачиваются в великой братской семье под испытанным руководством Коммунистической партии, созданной и воспитанной Лениным и Сталиным»  и что они «неуклонно следуют политике, выработанной нашей партией» и «под руководством партии уверенно идут вперёд к новым успехам коммунистического строительства в нашей стране».
      Начав за упокой, авторы заканчивалось за здравие:
      «Да здравствует великое, всепобеждающее учение Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина!
      Да здравствует наша могучая социалистическая Родина!
      Да здравствует наш героический советский народ!
      Да здравствует великая Коммунистическая партия Советского Союза!»
      
      6 марта «Правда» опубликовала постанговление вчерашнего совместного заседания высших органов власти о распределении постов в новом правительстве, а гроб с телом СТАЛИНА был выставлен для прощания в Колонном зале Дома Союзов, где он находился в течение трёх дней.
      ***
      Вот что написал в 1996 году о тех далёких днях 75-летний физик-теоретик и диссидент  академик Андрей САХАРОВ:
      «Это было потрясающее событие. Все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал - в какую сторону. Опасались худшего (хотя что могло быть хуже?..). Но люди, среди них многие, не имеющие никаких иллюзий относительно Сталина и строя, -боялись общего развала, междоусобицы, новой волны массовых репрессий, даже – гражданской войны. Игорь Евгеньевич [Тамм, физик-теоретик, нобелевский лауреат 1958 года] приехал с женой на объект, считая, что в такое время лучше находиться подальше от Москвы. Известно, что в эти дни в Москве возникла стихийная давка. Сотни тысяч людей устремились в центр Москвы, чтобы увидеть тело Сталина, выставленное в Колонном зале. Власти, видимо, не предугадали масштаба этого человеческого потока и в обстановке непривычного отсутствия команд свыше не приняли вовремя необходимых мер безопасности. Погибли сотни людей, может тысячи. За несколько дней, однако, в верхних коридорах власти кое-что утряслось (как потом выяснилось -временно), и мы узнали, что теперь нашим Председателем Совета Министров будет Г. М. Маленков. Яков Борисович Зельдович [физик и физикохимик. Академик АН СССР] сказал мне по этому поводу:
      -Такие решения принимаются не на один год: лет на 30…
      Он, конечно, ошибался.
      По улицам ходили какие-то взволнованные, растерянные люди, все время играла траурная музыка. Меня в эти дни, что называется, «занесло». В письме Клаве (предназначенном, естественно, для нее одной) я писал: «Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности».
      За последнее слово не ручаюсь, но было что-то в этом роде. Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Как объяснить их появление? До конца я сейчас этого не понимаю. Ведь я уже много знал об ужасных преступлениях – арестах безвинных, пытках, голоде, насилии. Я не мог думать об их виновниках иначе, чем с негодованием и отвращением. Конечно, я знал далеко не всё и НЕ  СОЕДИНЯЛ  В ОДНУ КАРТИНУ. (То есть даже у таких людей как Андрей САХАРОВ, многолетняя тотальная пропаганда отбила способность осмысливать окружающую действительности! – А. А.). Где-то в подсознании была также внушенная пропагандой мысль, что жестокости неизбежны при больших исторических событиях («лес рубят – щепки летят»). Ещё на меня, конечно, действовала общая траурная, похоронная обстановка – где-то на эмоциональном уровне ощущения всеобщей подвластности смерти. В общем, получается, что я был более внушаем, чем мне это хотелось бы о себе думать. И все же главное, как мне кажется, было не в этом. Я чувствовал себя причастным к тому же делу, которое, как мне казалось, делал также Сталин – создавал мощь страны, чтобы обеспечить для неё мир после ужасной войны. Именно потому, что я уже много отдал этому и многого достиг, я невольно, как всякий, вероятно, человек, создавал иллюзорный мир себе в оправдание (я, конечно, чуть-чуть утрирую, чтобы была ясней моя мысль). Очень скоро я изгнал из этого мира Сталина (возможно, я впустил его туда совсем ненадолго и не полностью, больше для красного словца, в те несколько эмоционально искаженные дни после его смерти). Но оставались государство, страна, коммунистические идеалы. Мне потребовались годы, чтобы понять и почувствовать, как много в этих понятиях подмены, спекуляции, обмана, несоответствия реальности».
      ***
      Павел СУДОПЛАТОВ: «Я был на похоронах Сталина и видел, как непрофессионально Серов, Гоглидзе и Рясной контролировали положение в городе. Прежде чем я смог добраться до Колонного зала, чтобы встать в караул от моего министерства, кордон из грузовиков перекрыл путь, так что мне пришлось пробираться через кабины грузовиков. Не продумали даже, как разместить все делегации, прибывавшие на похороны. Была какая-то идиотская неразбериха, из-за которой сотни скорбящих людей, к сожалению, погибли в давке.
      Во время похорон Сталина мое горе было искренним; я думал, что его жестокость и расправы были ошибками, совершенными из-за авантюризма и некомпетентности Ежова, Абакумова, Игнатьева и их подручных».
      ***
      Из воспоминаний выдающегося лингвиста, академика РАН Андрея Зализняка, которому в 1953 году было 18 лет:
      «Я узнал о смерти Сталина утром, перед тем как идти в университет. По радио. Сообщения о болезни были, наверное, но я этого не помню – во всяком случае, в моём окружении никто не подозревал, что болезнь может быть смертельной. Первая реакция - неожиданность. АБСОЛЮТНОЕ ОЩУЩЕНИЕ КОНЦА ЭПОХИ С НЕИЗВЕСТНЫМ ПРОДОЛЖЕНИЕМ, В НЕКОТОРОМ СМЫСЛЕ – И КОНЦА СВЕТА. Произошло что-то, после чего абсолютно непонятно, как будет жизнь устроена и, в общем, страшно.
      В моей семье близких репрессированных не было, только на втором уровне. Я в то время жил без отца, только с матерью, которая была склонна с большим испугом относиться к окружающей действительности, и меня она очень сознательно оберегала от представлений об этой жизни.
      В университете примерно помню тот день. Все занятия отменили, и нас повели в Коммунистическую аудиторию, она была полна, и один за другим профессора на сцене должны были вставать и плакать, и ещё что-то говорить при этом. В аудитории тоже среди студентов и особенно студенток сколько угодно было тех, которые плакали. Мне сейчас трудно вспомнить свою реакцию – боюсь, что наложатся более поздние ощущения, но некоторый элемент казённости, очень неприятной, я чувствовал».
      ***
      Элемент казённости, более того, – лицемерия наверняка присутствовал: достаточно вспомнить БЕРИЮ, целовавшего руки умирающему СТАЛИНУ, которого он ненавидел. Людей, подобных БЕРИИ, было полно во всех общественных слоях. Но большинство плакало совершенно искренне.
      Плакали профессора и студенты в Коммунистической аудитории Московского университета.
      Плакал у себя дома 38-летний секретарь Союза писателей Константин Симонов.
      Плакала, запершись в ванной, медсестра над кардиограммой Сталина.
      Плакал у тела Сталина 59-летний секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв, который спустя три года будет с трибуны партсъезда разоблачать культ личности Сталина;
      Плакал ровесник и коллега Хрущёва по Бюро Президиума ЦК Николай Булганин.
      Плакала уткнувшаяся в плечо Булганина 27-летняя дочь Сталина Светлана Аллилуева.
      Плакала моя бабушка Надежда Михайловна Алексеева, портниха, из мещан, ровесница Хрущёва и Булганина, навсегда испуганная арестом в 1937 году наркома НКВД Генриха Ягоды, на чьей даче её муж, а мой дед Владимир Иванович имел несчастье служить садовником. Хотя всё тогда обошлось: дедушку не арестовали, только отняли квартиру и переселили в убогую развалюху возле Головинского кладбища, с промерзающими насквозь стенами, с печным отоплением, без водопровода и канализации. Здесь 6 марта 1953 года бабушка стирала в жестяной ванне бельё. Выйдя на общую с соседями кухню, она услышала по радио сообщение о смерти Сталина и в слезах вернулась в квартиру со словами: «Сталин умер! Что теперь с нами будет!?».
      ***
      Миллионы не избалованных жизнью советских граждан самого разного возраста  заставляло плакать то «ощущение конца эпохи и чего-то вроде конца света» и страх перед грядущей неизвестностью, о которых пишет Андрей ЗАЛИЗНЯК.
      Снова Андрей ЗАЛИЗНЯК: «Не помню, в тот же день, или нет, стало известно, что можно пойти попрощаться со Сталиным в Колонный зал. Поскольку это действительно было зрелище для мальчишек очень интригующее, то я отправился туда. К счастью, один. В компании совершенно неизвестно, чем бы кончилось.
      Больше всего было любопытства, но, может быть, и ощущение причастности к историческому событию. Я бодро пошёл – мы жили тогда в районе Грузинских улиц, между Белорусским вокзалом и Пресней. Пошел пешком по улице Горького, до Пушкинской площади добрался совершенно свободно, народ там был, но… густело понемножку. Перешёл туда, где сейчас кинотеатр «Россия», к началу Большой Дмитровки. Я вполне понимал, как попасть в Колонный зал – это была самая прямая дорога, и совершенно не представлял себе ничего другого, кроме чистой географии – дойти и все…
      Я подошёл к горлу, к устью Дмитровки, и там началось то, что мне очень не понравилось. Потому что я вообще толпу не люблю. И такое стеснение справа и слева, когда никуда не двинешься, у меня вызывает большой дискомфорт. К великому счастью, я быстро успел почувствовать, что это мне совсем не нравится – ещё в тот момент, когда можно было протиснуться назад. Я прошёл по Дмитровке совсем чуть-чуть и понял, что там уже плохо, а впереди еще хуже, и продрался обратно.
      Я решил: нет – так нет. То есть любопытство было, конечно, но не настолько непреодолимое, чтобы ради этого рисковать, – хотя мне и в голову не приходило, что дальше будет Ходынка. Просто очень противно стало в таком тесном месте.
      Мама не пошла – об этом не было и речи. Она узнала о давке и гибели людей ещё до того, как я успел вернуться домой, но не успела сильно испугаться, потому что сперва услышала от соседей что-то неопределённое о том, что происходит в Москве, и не представляла масштаба опасности… и тут я вернулся.
      Она испугалась задним страхом на день или два позже, когда начали поступать сведения о жертвах. Стало известно, что некоторые дальние знакомые погибли, в основном - мальчишки-девчонки. Во многих местах погибли люди, на Трубной было самое ужасное, и на Дмитровке тоже – там довольно много людей было просто раздавлено о стены. Какого-нибудь выступа стены было достаточно… практически на всём протяжении лежали трупы.
      Мой тогдашний приятель оказался необычайно ловок, героического склада был человек, и он считал своим долгом побывать там непременно. Он говорил, что ему удалось пройти мимо гроба Сталина трижды, - может и преувеличил немного свои подвиги. Потом уже стало ясно, что это был смертельный номер».
      ***
      ЦК КПСС и Совет министров СССР постановили поместить саркофаг с телом СТАЛИНА в мавзолее на Красной площади, рядом с саркофагом ЛЕНИНА, а также «соорудить в Москве монументальное здание – Пантеон – памятник вечной славы велики людей Советской страны и перенести в него саркофаг с телом В. И. Ленина и саркофаг с телом И. В. Сталина, а также останки выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных у Кремлёвской стены, и открыть доступ в Пантеон для широких масс трудящихся».
      ***
      После смерти СТАЛИНА врачи отправили его тело в больницу для проведения процедуры бальзамирования. На бальзамировании присутствовал ХРУСТАЛЁВ, который сообщил, что в лёгких был обнаружен какой-то огарок: по его мнению, он мог возникнуть в момент ввода кислорода. Позже ходили слухи о некоем кровоподтёке на теле Сталина, которые охранник ЛОЗГАЧЁВ опровергал.
      История болезни и результаты вскрытия показывают, что у Сталина было несколько ишемических инсультов – лакунарных (с образованием в мозгу полостей на месте погибших нервных клеток), но, вероятно, также и атеротромботических (это когда в бляшке, перекрывающий кровоток в артерии головного мозга, возникает тромб), что, по мнению канадского клинического нейробиолога, президента Всемирной федерации неврологов Владимира Хачински, привело не только к сосудистым когнитивным нарушениям, но и прогрессирующему расстройству психики.
      Впрочем, даже человек с очень хорошим здоровьем не может остаться вполне нормальным, если в течение четверти века обладает абсолютной властью над огромной страной.

      ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 МАРТА.
      «ПЕРВАЯ ПРОТАЛИНА, ПОХОРОНЫ СТАЛИНА…»
      
      9 марта после трёхдневного прощания в Москве на Красной площади Москвы состоялись похороны СТАЛИНА; по радио велась их прямая трансляция.
      На Мавзолее ЛЕНИНА, помимо советских руководителей, стояли лидеры социалистических стран – Чжоу Энь-лай (Китай), Болеслав Берут (Польша), Вылко Червенков (Болгария), Георге Георгиу-Деж (Румыния),  Клемент Готвальд (Чехословакия), Вальтер Ульбрихт и Отто Гротеволь (ГДР), Матьяш Ракоши (Венгрия), Юмжагийн Цеденбал (Монголия) – и лидеры компартий из капиталистических стран – Долорес Ибаррури (Испания), Жак Дюкло (Франция), Пальмиро Тольятти (Италия), Иоганн Коплениг (Австрия),  Гарри Поллит (Великобритания), Макс Райманн (ФРГ).
      Здесь жн находились премьер-министр Финляндии Урхо Калева Кекконен и секретарь Итальянской социалистической партии Пьетро Ненни.
      Албанию представлял вице-премьер Спиро Колека. Главные албанские лидеры – Первый секретарь ЦК Албанской партии труда, премьер-министр Энвер Ходжа и министр внутренних дел Мехмет Шеху не рискнули покинуть страну, опасаясь, что их отъездом воспользуются сопеих враги внутри партийи. Вместо этого Ходжа принёс клятву вечной верности покойному СТАЛИНУ.
      
      ХРУЩЁВ как председатель комиссии по организации похорон открывший в 10 часов траурный митинг, предоставил слово МАЛЕНКОВУ. Следующую речь произнёс БЕРИЯ, за ним выступил МОЛОТОВ.
      Последовательность выступлений чётко отражала место каждого оратора во властной иерархии, а отстранённая, неопределённая  позиция ХРУЩЁВА – его неясное положение: с одной стороны –преемник СТАЛИНА в роли фактического первого секретаря ЦК КПСС, с другой стороны – без сакрального сталинского всемогущества и даже без руководящего поста в Совете министров.
      Что касается содержания выступлений, то от бесчисленного множества надгробных речей они отличались разве что пышностью эпитетов. Слушателям запомнились только искреннее горе, явно звучавшее в голосе МОЛОТОВА, и необычное выражение из речи БЕРИИ, дважды им повторенное:
      «Кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для неё дни ещё теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима.
      Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом ещё теснее сплотились вокруг Советского Правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии».
      ***
      Евгний Примакров вспоминал:"Оканчивали мы институт в 1953 году. В марте умер И. В. Сталин. Нас захлестнуло горе. На траурном митинге плакали многие. Выступавшие искренне недоумевали: сумеем ли жить без Сталина, не раздавят ли нас враги, уцелеем ли? Я чуть не поплатился жизнью, когда пытался через Трубную площадь пробиться к Колонному залу Дома союзов, чтобы проститься с вождем. Была настоящая Ходынка, в страшной давке погибли десятки людей. Нас возмутили услышанные по радио абсолютно спокойные голоса Маленкова и Берия, выступавших с трибуны Мавзолея на похоронах Сталина. Наши симпатии были на стороне третьего выступавшего – Молотова, который еле сдерживал рыдания."
      ***
      В 11:54 ХРУЩЁВ объявляет траурный митинг закрытым. Советские и иностранные руководители покидают трибуну Мавзолея.
      МАЛЕНКОВ и БЕРИЯ впереди, за ними МОЛОТОВ, ВОРОШИЛОВ, ХРУЩЁВ, БУЛГАНИН, КАГАНОВИЧ и МИКОЯН встают у гроба, поднимают его и делают вид, будто медленно несут его внутрь Мавзолея; на самом деле гроб тащат идущие между ними люди генеральского вида в военной форме. Ни САБУРОВА, ни ПЕРВУХИНА к этой церемонии не подпустили.
      ***
      В связи со смертью СТАЛИНА Патриарх РПЦ АЛЕКСИЙ I направил личное соболезнование Совету министров СССР: «Его смерть - тяжкая утрата для нашего Отечества и для всех людей, населяющих его. Вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам Церкви, скорбит о его кончине. Светлая память о нем навсегда останется в наших сердцах. Наша Церковь провозглашает ему вечную память с особым чувством неизменной любви».
      АЛЕКСИЙ также произнес надгробную речь в день похорон СТАЛИНА. Другие представители православной церкви, в том числе Николай (Ярушевич), присутствовали на похоронах и молились за упокой души СТАЛИНА.
      ***
      
      Павел СУДОПЛАТОВ: «На следующий день после похорон я понял, что началась другая эпоха. Секретарь Берии позвонил мне в шесть вечера и сообщил, что новый Хозяин покинул кабинет и приказал не ждать его возвращения. С этого момента я мог уходить с работы ежедневно в шесть вечера в отличие от тех лет, когда приходилось работать до двух или трех утра, пока Сталин сидел за рабочим столом в Кремле или у себя на даче».
      Обратим внимание: по крайней мере внутри МГБ БЕРИЮ уже называют Хозяином, как прежде именовали только СТАЛИНА.
      ***
      Сотрудников сталинской охраны освободили от исполнения обязанностей и отправили их из Москвы. Этому сопротивлялись СТАРОСТИН, ОРЛОВ и ТУКОВ, которые пытались переубедить БЕРИЮ, но он пригрозил им серьёзными последствиями, если они не подчинятся этому приказу. ХРУСТАЛЁВ, по словам ЛОЗГАЧЁВА, вскоре скоропостижно скончался – ходили слухи, что его допрашивали и даже избивали на следствии. Официальной причиной смерти ХРУСТАЛЁВА был назван инфаркт.
      Чехословацкий лидер Клемент Готвальд, стоя на мавзолее, простудился и  скончался 14 марта 1953 года, после того как у него произошел разрыв одной из артерий].
      ***
      Спустя два дня после похорон СТАЛИНА члены новой правящей верхушки наконец согласовали расстановку своих людей на руководящие посты в ключевом министерстве – новом объединённом МВД. Постановлением Совета Министров СССР № 756-365сс от 11 марта 1953 года первыми заместителями министра внутренних дел СССР были назначены С. Н. КРУГЛОВ, Б. З. КОБУЛОВ и И. А. СЕРОВ; заместителем министра внутренних дел СССР был назначен И. И. МАСЛЕННИКОВ. Все заместители министра внутренних дел СССР являлись членами Коллегии МВД.
      Этим же постановлением Совмина СССР членами Коллегии МВД СССР были утверждены:
      —    начальник 1 главного управления генерал-лейтенант П. В. ФЕДОТОВ.
      —    начальник 2 главного управления генерал-лейтенант В. С. РЯСНОЙ.
      —    начальник 3 управления генерал-полковник С. А. ГОГЛИДЗЕ.
      —    начальник 4 управления генерал-лейтенант Н. С. САЗЫКИН.
      —    начальник Главного управление милиции генерал-лейтенант Н. П. СТАХАНОВ.
      —    начальник управления кадров генерал-лейтенант Б. П. ОБРУЧНИКОВ.
      —    начальник Секретариата МВД СССР генерал-лейтенант С. С. МАМУЛОВ.
      
      «ОБЛИВАЕТСЯ СЕРДЦЕ КРОВЬЮ…»
      
      Анлрей ЗАЛИЗНЯК писал: «О тех днях ещё помню, что кое-кто с нашего курса написал стихи в честь Сталина, такие торжественно-восхваляющие-похоронные – всё-таки филологический факультет. Стихов не запомнил, только сам факт. И это не было официальным, казённым поступком - автор совершенно искренне их написал».
      И не только они.
      В 1979 году СИМОНОВ вспоминал и анализировал свои чувства и ощущения во время и после прощания со СТАЛИНЫМ:
      : «Передо мной лежит сейчас пачка сложенных тогда, в пятьдесят третьем году, материалов и документов тех мартовских дней. Все засунуто в одну, много лет пролежавшую папку: траурная повязка, с которой стоял в почетном карауле, и пропуск на Красную площадь с надпечаткой «проход всюду»; стенограмма одного из двух писательских траурных собраний, на котором я выступал вместе со многими другими, и вырезка газетного отчета о другом писательском собрании, где я читал свои, плохие, несмотря на рыдания, стихи; пачка газет за те дни – «Правды», «Известий», «Литературки» и других.
      Потом, спустя годы, разные писатели разное и по-разному писали о Сталине. Тогда же говорили, в общем, близко друг к другу — Тихонов, Сурков, Эренбург. Все сказанное тогда очень похоже. Может быть, некоторое различие в лексиконе, да и то не слишком заметное. В стихах тоже поражающе похожие ноты. Лучше всех – это неудивительно, учитывая меру таланта, – написал все-таки Твардовский: сдержаннее, точнее. Почти все до удивления сходились на одном:
      В этот час величайшей печали
      Я тех слов не найду,
      Чтоб они до конца выражали
      Всенародную нашу беду…
      
      Это Твардовский.
      
      Нет слов таких, чтоб ими передать
      Всю нестерпимость боли и печали,
      Нет слов таких, чтоб ими рассказать,
      Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин!
      
      А это Симонов.
      
      Обливается сердце кровью…
      Наш родимый, наш дорогой!
      Обхватив твоё изголовье,
      Плачет Родина над Тобой.
      
      Это Берггольц.
      
      И пусть в печали нас нельзя утешить,
      Но он, Учитель, нас учил всегда:
      Не падать духом, голову не вешать,
      Какая б ни нагрянула беда.
      
      А это Исаковский.
      
      Похоже, очень похоже написали мы тогда эти стихи о Сталине. Ольга Берггольц, сидевшая в тридцать седьмом (её первый муж, прекрасный поэт Борис Корнилов был расстрелян при Ежове, а её на позднем сроке беременности арестовали, она потеряла ребёнка, но была освобождена с приходом в НКВД БЕРИИ. – А. А.), Твардовский – сын раскулаченного, Симонов – дворянский отпрыск и старый сельский коммунист Михаил Исаковский. Можно бы к этому добавить и другие строки из других стихов людей с такими же разнообразными биографиями, связанными с разными поворотами судеб личности в сталинскую эпоху. Тем не менее схожесть стихов была рождена не обязанностью их написать — их можно было не писать, а глубоким внутренним чувством огромности потери, огромности случившегося. У нас были впереди потом еще долгие годы для того, чтобы попробовать разобраться в том, что это была за потеря, и лучше или хуже было бы – я не боюсь задавать себе этот достаточно жестокий вопрос – для всех нас и для страны, если бы эта потеря произошла не тогда, а еще позже. Во всем этом предстояло разбираться, особенно после XX съезда, но и до него тоже.
      Однако сама огромность происшедшего не подлежала сомнению, и сила влияния личности Сталина и всего порядка вещей, связанного с этой личностью, для того круга людей, к которому я принадлежал, тоже не подлежала сомнению. И слово «потеря» уживалось со словом «печаль» без насилия авторов над собою в тех стихах, которые мы тогда написали. «Так это было на земле», – скажет немногим позже Твардовский, одним из самых первых и много глубже других начавший думать об этом».