Краски будничной посредственности

Предисловие

При написании этой рукописи, я руководствовался волей своих мыслей, которые тянулись как ниточки в разные стороны, а шариковая ручка активно блуждала по тетрадке. Знакомство с творчеством Уильяма С. Берроуза тоже повлияла на технику написания этого текста. Яркие образы и необычные метафоры придают искру повествованию, чем дополняют сюжетную канву, которая преследуется вплоть до окончания. Когда рукопись была закончена, возник вопрос с её названием и вообще смыслом и местом в русской литературе, ведь никакого новаторства, кроме как смеси различных техник и стилей я не прослеживал, тем более в нашу эпоху постмодернизма, превращающегося в метамодерна. Однако это отдельная тема для широкой дискуссии вне этого контекста. К названию этого «рассказа» я подошёл довольно-таки креативно. Ниже представлен перечень возможных названий, я же озаглавил его так как читатель сейчас видит.
«Бирюзовый вопль кита», «Замусоленные в буднях время», «Краски будничного рая», «Праздник посредственности», «Узкая рамка цирка», «Запястье удачи», «Блудливые причуды», «Сумка смеха», «Раскраски судьбы», «Понос времени», «Кошерный будень» и другие…
Спасибо, всем тем, кто поддерживает меня, терпит и читает такое. Выражаю Вам благодарность. И приятного Вам чтения.
А теперь сам текст.

Он проснулся в лучах пламенного оконного заката, с примитивными, но верными мыслями, что жизнь… жизнь тяжёлый труд, заключающийся в детальном распределении время и приоритетной деятельности, не смотря на явные противоречия и любопытство человеческого глаза и сознания, которое он может потреблять в дозированных субстанциях информации. Опять же эта обыкновенная физика и химия, которые взрывают человеческий мозг и превращают всё в романтическое чувственное переживание. Человеческие чувства, ментальная психика – вот что сложно, а истинная жизнь, её понятие, если не задумываться, а делать, проста и прозрачна как хрусталь, таков привычный порядок вещей. И опять эти пороки, эгоизм, алчность, гордыня, похоть, леность, праздность духа – вот что страшит неокрепшее сознание.
Сложные текста рождают множества сомнений в мыслях, самых разнообразных, и низких, и высоких. Всем нам нужна любовь, идея, всё это мы так активно ищем в книгах, страница за страницей и слово за слово. Нам надо гореть дотла чем-то метафизическим. В этом заключается безумие, в этом и есть адреналин, бурлящая-кипящая жизнь и в этом ты сваришься, браток. А так мы все в кабале, в петле рутины, погрязли в этом вонючем болоте ежедневных привычек и действий… нужна некая сила, толчок, а вернее скачок, который приведёт к горящей революции сознания в ГРЁБАННЫХ МОЗГАХ… Пассионарности мышления….
А на самом деле его вновь постигло ужасающее зубодробительное одиночество, которое как паника била его в организме конвульсиями вибрацией изнутри, вызывая несуществующую боль.  Так маниакальность сменилась депрессией. Опять же возникли эти вечно-бессмысленные вопросы: зачем и почему… и куда? где выход, мать вашу? Безмозглые суки. Я ничтожное животное, которое обитает в пустыне Метафизик, но меня окружают мёртвые предметы и иногда даже и люди, духовно бедные горемыки и бедолаги. Господи, за что мне такая кара привиделась!?
… Я всё выскажу им в лицо…
…Кажется, я повторяюсь, всё снова и снова…

А сейчас рациональность покинутого сознания молодого человека трепыхалось уютненько на диване. Ведь та боль тянется вместе с прошлым, как страшный сон. И он проснулся… Вскочил и вспомнил. Да, и такое бывает. Нет, чего только не бывает в этом заблудшем богом мирке. Лучше уж быть тупой бессознательной мягкой машинкой, которая летит по кругу и улыбается…
Это мой крест и мне его нести всю свою оставшуюся жизнь, пока не законченную в ужасе первородного эсхатологического страха и мучительной боли ПО ЖИВОМУ (я не мазохист, так просто вышло, временем).
Шаровая молния ударила его в лицо. Возникла вспышка. Бац-бац. Ещё одна вспышка. Баум… Возникло озарение. Писательство для него является нечто сокровенное, волшебное ремесло, когда из-под чернил возникают слова, а затем абзацы. Творчество, а в особенности писательство для него было как глоток чистого воздуха в свежую после дождливую погоду ранней весной.
Кирилл выглядел последние дни довольно грустным. Неизвестная тоска не покидала его замутнённой туманом бесконечной работы разум. Хотелось спать больше, кушать и вот утро настало, а за ним родилось озарение, как сказал бы старик Летов, что возникло новое солнце. И в правду, молодому человеку оно помогало. Родилась новая надежда, но не та, которая у него была несколько месяцев назад, от которой пованивало спиртом и случайными мужчинами. Фантастика! Как такое может быть?
Комната приняла стандартное очертание в замыленных глазах. Егор угрюмо встал с кровати. Быстро и ловко сделал зарядку, получив удар бодрости под дых, а свежести ему дала холодная проточная вода и озарение возникло само собой, когда шторы раздвинулись в разные стороны (словно аппетитные ножки любовницы, хотелось бы нам добавить такое грязное сравнение).
«За работу!»
Ровно в 8:15 Стас уже сидел на рабочем месте, изучая новые задачи своего полоумного начальника, потихоньку поматериваясь и проклиная его. (Да, кстати, имена героя будут меняться в зависимости от настроения автора и в конце произведения(?) возникнет на пустом месте аркадий с маленькой буквы, а также щетиной, весь неопрятный, зато задорный).
«Вот ироды!»
«Клерки всех субъектов РФ соединяйтесь для…»
«Мы не офисные крысы – мы потомки князя Бориса»
Абсурд и агония соприкасались вместе, когда работники, бывало, устраивали мини-мятеж. Протест-протестик. К обеденному перерыву все успокоились и разошлись по своим углам жрать домашнюю пищу из своих сальных контейнеров, при этом попутно облизывая ложки. Стас тоже принял необходимую дозу съестного и выбежал на улицу попинаться и пройтись подышать раскалённым летним солнцем. Однако с неба падала перхоть. Оказывается, это был пух с Большого Дерева Познания. Неудачник С. пятился в стороны, пытаясь найти выход, но от собственной головы не убежишь.
«Прыгнуть под машину? Лечь под трамвай… нет… не вариант, всё равно я буду виноват и засужен», размышлял он, бродя по пустыни сознания, в потёмках бытия, пока не наткнулся глазами на пустырь Мудрости. Пришлось возвращаться на «любимую» работёнку. Ведь компьютер и программки так его ждали…
В 14:37 Кирилл обезумел, внутри прорывался зверь, а зубы уже начинали скрипеть, и чувствовалась нарастающая шерсть на спине под плотной рубашкой.
«Ещё 5 минут здесь, и я сойду с ума, башка моя – весомое доказательство»
  В глазах начинало плыть. Кто-то же плыл в слезах невзаимной любви, грязи и чудовищной измены.
«Скотская похоть – вот что нам нужно по вечерам!» – сказал старый коллега Кирилла, терявший зрение на работе уже шестой год.
«Если ещё раз эта выдра выдавит из себя хоть одну нелепость – я напишу объяснительную Сан-Санычу и прирежу эту перезрелую скотину… а потом уволюсь», вякнул под нос молодой человек, оставшись, естественно, не услышанным среди нас.
«Нам нужна свобода плоти», – очкастый так и не унимался, а нос у него горел от водки.
«Всё», подумал Кирилыч, а обращаясь к залу громко сказал: Тля!
18:00 – как по звонку в бойцовский гонг, работа заканчивается.

На задворках переулка Кафки одиноко свисало нижнее бельё на сушилке: Узкие трусики, сетчатые колготки, завораживающе-сексуально смотрелись, между прочим; семейные стринги, в горошек, зелёненькие и семь необычных видов лифчиков примерно одного и того же тона, на которых, кстати, виднелось немецкое качество пошива поддержки грудей, прочность для неотёсанных русских баб с их толстыми и сочными как дыни сиськами разных форм и размеров. Свисающее добро никак не возбуждало Бориса. Он шёл ровным шагом и докуривал пепельную дешёвую сигаретку. Вот ведь уже и появляется проспект старика Лимонова, где сновали огромные шумные машины будущего поколения. Истерия окутала Бориса, и он превратился в Антона, которому следовало бы оставаться в романе братьев Стругацких, но герой перепрыгнул на эту страницу, и вылупившийся читатель его теперь созерцает, отвечая себе на забытый вопрос, мол как же трудно быть Богом. Зондирование персонажа проводить не будем. Характеристики его отсутствуют. Покладистое поведение, наоборот, одобряем.
Внимание!
За проспектом старика Лимонова показался яркий, цветной, крАСОЧНЫЙ Цирк, расположенный на бывшей площади Берроуза, ныне площади Керуаковской, проза прозрения, роза смятения… так о чём я? Цирк, который представляется для героя как некий мёд жизни, однако в конце концов превращавшийся как всегда в разбавленную медовуху, но потом чувствовался кислый привкус просроченного молока, который в последствии оборачивался… Борис тут же решил завернуть на улицу Голубого Мартина Алексеевича (именно того, кто в Советские годы упорно перевыполнял НОРМУ).
Дорога к Цирку оказалась шикарной во всех смыслах этого слова. Розовые и зелёные блики словно играли в глазах весёлую ярко-детскую песенку ностальгии невинности, а ярко-фиолетовый с красным вкупе добавляли ребяческого задора и шарма представлявшемуся впереди азарту сказки наяву, оранжево-жёлтые оттенки существовали словно подкинутые в белую печь высохшие полена после долгого пронзительно-мучительного дождя.
Билетик стоил совсем не дорого. Борису уже встретился поддатый клоун Кишлак. А вокруг музыка играла во всю прыть. На улице была весёлая пляска. Чувствовался фарс. Были задорные барабаны, неказистые карлики с укулеле придавали плутовство ситуации. Апогеем являлись калеки с культями и без, разукрашенные в мимов, напевали динамическую мелодию при этом присвистывая и подмигивая прохожим. Позже они начали народный танец в присядку. А под ярко-красным куполом была богатая на позитивные эмоции жизнь. Чувствовался праздник. Славка уже успел помять купленный билетик под воздействием гипноза весёлости, на зубах его явился безумный оскал, со стороны он выглядел юродивым. Вход в потаённый купол. Рядышком усмехались циркачи, а где-то вдалеке виднелись чиркаши, но не воняло злобой.
Славик был так и счастлив, и рад, что время пошло таким измерительным ходом и не являлось утраченным в его абсолютном понимании, а пространство приняло такой комфортный для него вид. Внутри шалмана, вернее красного вигвама, ожидали всё новые персонажи: импортные львы, мужественные дрессировщики, тупые клоуны, бесстрашные трюкачи (ходоки по канату в высоте), весёлые клоуны, злодейски-улыбающийся фокусник с мятыми зайцами подмышкой, безумные клоуны, девственная балерина и грустный Арлекино. Естественно, было шумно и даже накурено, велись разные разговоры перед выходом на сцену. Зрители где-то там за пределами сознания вот-вот ожидали спасителей. Беседы за кулисами же были настолько нецензурными, что об этом нельзя и невозможно писать. Чистая, как спирт, обсценная лексика, брань, мат. Поэтому пропускаем большую часть.
– А можно к вам вступить в клуб? – пропищал нервно Славик с мятым и похоже уже рваным билетиком в грязных от блёсток пальцев.
– Нельзя, нАх и Ых ъъъ и э ьь, – прокричал один из ловких и молодых трюкачей, взбираясь на подмостки.
– Ну я… – мямлил Слава.
– Кочерга судьбы, – неожиданно отрезал один из безумных клоунов. Было довольно серьёзно и внушительно, – витает в облаках…
– Кто это сказал?
– Рвота, блевота, чёткие кадры видеомонтажа и зубные мышки…
И понеслась пляска на костях. Вбежали голые карлики и дико заорали.
– Куда уходит эта ночь??? – тихо, про себя сказал в пустоту бедный Арлекино.
Главный герой, не Слава, а Данил внезапно покрылся холодным потом, давление шалило из края в край в последнее время. Вскоре он упал без сознания, как обычно падают после 12-часовой смены забоя скота даже опытные мясники. Настолько всё оказалось оглушительно и резко (Господи хоть не так и мерзко), что нервная система не справилась и дала отчётный сбой.

Очнулся уже Егор на полу в собственной квартире. Ковёр был ужасно грязным и всё-таки где-то воняло. Намедни, Егор пришёл с работы, ему показалось, что болезнь наступает, доставший градусник вскоре разбился, ртуть потекла активно по комнате, а доходяга от страха забылся коротким сном на полу. Болезнь прогрессировала, температура была и насморк просачивался сквозь опухшие ноздри. Хотелось в Цирк. Или к зверям в Зоопарк. Но на дворе уже вдохновлялся маргиналами поздний вечер.  За тонкими стенами нежно стонали в такт парень и девушка. Одно мгновение, и девушка уже громко повизгивала от оргазма, но из-за стен звук был приглушённый и убитый. На столе в беспорядке выделялась бутылка газировки и пластинка от каких-то использованных недавно таблеток.
«Сон... мечта… понятно», – сообразил Егорка
И реальность.
На самом же деле после работы Игорь зашёл в пивную «У сказки» и притворился Федей, но окружающее пространство было не похоже на мрачный осенний Петербург. Взяв крепкого тёмного нефильтрованного литра хмеля, честный работяга опрокинул его всего-то за 45 минут. Лекарства, на всякий случай, были припасены заранее. В последнее время у Игоря обострялась болезнь, которая отдалённо напоминала эпилепсию со страшными судорогами. А в кармане лежала панацея. Или витамины? Похаркавшись с прохожими, затем покурил, подумал. Устроил себе мини-праздник, так называемый. Придя же в свою однокомнатную берлогу, хотел изучить свой продавленный много кем диван, но вспомнил про болезнь и схватился за градусник…
«Как же я ненавижу улицу Дазайнов! Она у меня забирает мозги так же, как пересечение проспектов Владлена-Прилепина. Всё. Буду орать в темноте!»

На днях у нас был Достоевский-трип. Было много книг, различные авторы. Множество изданий беспризорно валялось на полу. Полный беспорядок. Некоторые книги были начаты, раскрыты на середине, в них была вся мощь бытия и рационализма. Последовательно. Опосредованно. Другие же книги лежали нетронутыми. Авторы, авторы, писатели их было туева куча. Хунта целая и все разных наций и стран. От Бекета до Блсха и от Радищева до Кастанеды. Довлатова и Бродского лишь не хватала в этой компании. Смело уважались почётные люди, почитаемые Кириллом. Владимир думал о множестве слов и сюжетов. Всё сливалось в цветную планету Любви. Виднелись холодные обелиски пути самураев. И кися, котик ты мой, проснись, пробудись. Сон вечен, но мы победим его в последний раз, как бы тебе не казалось действительность сущим кошмаром, мы выстоим вместе.
– Владимир, вы такой умный и начитанный молодой человек.
– Спасибо, Алина, пройдёмте дальше по коридору, я буду вас постепенно просвещать маркизом де Садом.
– Дурак, не просвещать, а развращать.
– Всё возможно, Кирилл зажги свечи и прибери эти книги в дальний угол, у нас сейчас с Алиночкой будет пир-праздник горой.
– Будет сделано, сэр. Ой, то есть Владимир.
– Ты не пугай меня так.

Постепенно сумерки слипались в тёмную кожу мулата, обволакивая небо. Наступила долгожданная ночь. Блёкло виднелся серп месяца некоммунизма. Звёзды ели крошились как молочные зубы вдали. Город молчал и звёзды явно сваливались на людей, так как человечество любило загадывать желания, глядя на этот внеземной блеск.
Эх, Вечная память Лёхи Никонову и Эдуарду Старкову, мы любим вас! Да будет Вам Лунный свет, и благая ночь, и вечный Питер, а вообще лучше обху….Яр…..ца….

В соседней многоэтажке было видно, как симпатичная блондинка раздевалась, потом ходила стройная вся в новеньком нижнем белье, потом лифчик расстегнула, сняла, мелькнула красивая грудь, особенно соски, но затем выключился свет. Скоро пришёл её муж в постель.   

На пустом (пустырном) месте возник аркадий (местный алкоголик и бомж) с недельной щетиной (а может быть и трёхнедельной бородой), взъерошенный, в мятой и давно нестиранной одежде (а попросту говоря тряпье), но с бутылкой недопитой водки и кривой полозубой улыбкой с терпким перегаром: «Здрасте». Тяжёлый занавес опускается. А теперь и стих:

Плыли мятежные ямы
Строили люди планы
Долго не заживали эти душевные раны
Пьяный прохожий шагает упрямо
 
Нет больше пламенной лестницы
И к бабке ты не ходи
С счастьем нежной кудесницы
Будущее сам воплоти

Ковылял по заснеженной станции
Руки с опаской в карманы тая
И кричал вдаль прокламации
Суки, погасла свеча…