Поле, пёс и ящерица

Мы возвращались с прогулки по протоптанной тропинке в поле. Лопоухий коричневый пёс в длину полторы собаки бежал впереди. Трава, что росла по обочине тропинки, скрывала его полностью. Он так быстро перебирал короткими лапками, что казалось — просто висит над землёй. Маленькая торпеда с носом охотника.

По небу плыли кучевые облака: одни — лёгкие, как вата, плыли лениво, а другие — тяжёлые, будто застыли в воздухе. Солнце припекало, но лёгкий ветерок смягчал жару.

Трава ещё сочная, зелёная, не выжжена летним солнцем. Тут тебе и липучка, и гулявник, остролодочник и полынь с листьями серебристого цвета, осока, о которую можно ненароком порезаться, клевер с цветущими островками, розетки коровяка и девясила. Какой тут только травы нет!

Подул ветер — в воздухе повис горьковатый запах. Так пахнет тысячелистник. Скоро поле укроется белыми щитками, собранными из мелких корзинок. А вот розовые соцветия — редкость. На открытом месте, где солнцу вольно, он вырастает низким и бледно-розовым, а в тени, где влажно, тянется вверх, окрашиваясь в насыщенный малиновый цвет. В жаркую погоду заросли наполняют воздух такой горечью, что, идя по тропе, ощущаешь её вкус буквально на языке.

Мимо пролетела огромная стрекоза — прямо вертолёт! А на травинке раскачивается на ветру крохотная голубянка — бабочка с тонкими, как пепел, крылышками. Снизу они светло-серые с мелкими пятнышками, а сверху — небесно-голубые. Она на миг приподнялась в воздух, будто проверяя ветер, и снова опустилась на траву.

И вдруг — молния зелёного цвета вылетела из травы, пронеслась через дорожку и исчезла снова в зарослях. Пару секунд ещё слышался шорох. Пёс от неожиданности остановился и посмотрел на меня:
— Это что сейчас было? — безмолвно спросил охотник.
— Ящерица, — коротко пояснила я.
— Точно? — не отводил от меня взгляда недоверчивый такс.
— Точно, — как можно убедительнее ответила я.

И тут мой храбрый охотник, гроза всех кошек, встал на задние лапы, передними прислонился ко мне и посмотрел таким умоляющим взглядом:
— Пожалуйста, возьми меня на ручки.

Я наклонилась, почесала за ушком:
— Не-не. Лапками, мой дорогой, лапками.

Да разве можно устоять против этого взгляда, в котором вся Вселенная просит — на ручки.
И вот уже храброе собачье сердце сидит на руках. Я посмотрела на него, как он с высоты осматривает просторы, и вспомнила песню:
— «Жираф большой — ему видней».