Очерки командира ССО, часть 8. Карты ведут в Волго

Карты ведут в Волгоград.
Наутро после многообещающего свидания я отправился в контору к Шершню. Тот вывалил мне целую связку – можно сказать, кипу - неких документов, то оказались топографические карты Нижнего Поволжья в масштабе 1:100000, или в 1 см 1 км, что для моих целей было, что называется «выше крыши». Листы были упакованы в блоки по 20 штук и имели размеры 40х50 см. Но это ладно – на каждом стоял штамп «Секретно» и «Издание картографического Управления Минобороны СССР».
Я поднял глаза на Шершня. Тот понял в чём дело и сказал: «Не боись, Студент, всё схвачено, изучай географию родного края. За эти бумаги никто не схватится – в Генштабе теперь не до них». Я переспросил: «Что, война что-ли?». Шершень по своему обыкновению коротко хохотнул и произнёс: «Скоро узнаешь, но уж лучше бы война». Так я и остался тогда в неведении, что он имел в виду.
На прощанье Шершень меня вновь озадачил, но теперь конкретным поручением – типа, я им остался должен за дополнительные услуги по добыче карт. Ну, должен, так должен – я не против, надеюсь, никого при этом убивать не потребуется? На мои сомнения Шершень ответил вот что: «Там в Ельце на месте, откуда стрелял снайпер, ни местные менты, ни наши ребята ничего не нашли, в смысле, ни следов – всё затоптано, ни окурков, ни стрелянных гильз (стрелок подобрал, аккуратный). Мало того, пули, которые удалось выковырнуть из двери и из трупов оказались из специального сплава, деформированные настолько, что невозможно идентифицировать само оружие. Так вот, Студент, полазай по тому чердаку - ты малый ловкий и сообразительный, - может, чего и нароешь. Но тянуть нельзя, поэтому тебе надо оказаться там сегодня же. Сейчас тебя подбросят до грузового двора Павелецкого вокзала, там к тебе подойдёт водила с нашей фуры, которая идёт через Елец на юг – он тебя довезёт туда и потом, как осмотришься – до твоего города».
В общем, это было предложение, от которого не отказываются и я, понятное дело, согласился.
До нужного дома в Ельце мы добрались ближе к вечеру, только начали сгущаться сумерки. В том особняке на первом этаже располагались какие-то конторы, а на втором жилые помещения коридорного типа. На чердак вела захламленная деревянная лестница без перил. Уже на второй ступени я поскользнулся на какой-то липкой дряни и, качнувшись вбок, невольно задел торчавший из стены кривой гвоздь – чуть пузо себе не ободрал.
Полусгнивший люк открылся довольно легко и я, включив фонарик, прошел к слуховому окну, откуда стрелял тогда снайпер. Ничего особенного я там не увидел – какие и были следы – всё было затоптано, а все окурки подобраны. Начал спускаться назад и тут в башке сработал некий тумблёр: я осмотрел тот самый гвоздь и обнаружил на нём клочок материи – неровный треугольник незнакомой мне ткани тёмного цвета. Я его забрал с собой. О чём и доложил на следующий день Шершню по телефону. Тот велел передать этот клочок через шофёра ему в Москву – тот должен был заехать ко мне на обратном пути.
Несколько вечеров я отбирал нужные мне карты в нужном порядке, их приходилось склеивать по несколько штук – так у меня образовывались целые рулоны из секретных карт, каждый из которых был с отображением во всех подробностях сотен километров приволжской территории.
Днями я пытался дозвониться до Дины в Москву по рабочему номеру фирмы «Тетюхин и сын», но к телефону никто не подходил. Тогда я решился на отчаянный шаг и набрал как-то вечером её домашний номер. Ответил мужской голос и без всяческих предисловий пригвоздил меня этим голосом к табурету: «Если ты, мразота, посмеешь ещё раз хотя бы взглянуть в сторону моей дочери, я тебя лично расстреляю в Лефортовской тюрьме, но сперва мы тебя подопрашиваем по первой категории…». Эту речь незнакомца прервал еле слышный в телефоне отдалённый крик Дины: «Папа, прекрати немедленно!». Связь тут же прервалась. Сразу перезвонить я как-то опасался. Надо было осмыслить случившееся.
У нас на зоне и в моем городке ещё не подозревали о существовании телефонов с определителем номера – все эти Панасоники и JVC появились немного позже, но в тот момент я был уверен, что за мной установлена слежка, а дом набит записывающими и подслушивающими устройствами. Папа-то был полковник КГБ, а эта организация всесильна и всемогуща была всегда. Получается, её неведомый мне ранее папаша был в курсе абсолютно всего относительно меня: и что я бывший зэк и по какому поводу, и что я на его дочку как бы глаз положил…. Наверное, он был осведомлён и о моей связи с нарождающейся отечественной мафией – у чекистов всюду свои уши, глаза, а также горячие сердца с холодными руками.
Назавтра на работе мой начальник Серёга принёс мне телеграмму со словами, что поступила она на заводской адрес, но адресована была конкретно мне. Депеша была от Неё: «Павел Николаевич, можете перезвонить мне на адвокатское бюро». Без подписи. Что значит, конспирация! - то есть, Дина тоже опасалась, что телеграмма от неё на мой домашний адрес может быть перехвачена Сами Знаете Кем. Это называется перлюстрация частной переписки, которая была запрещена без санкции прокурора еще со времён сталинской Конституции. Но не всем.
Ну, ладно, это всё лирика. Вернёмся к нашим картам. Раскладывая рулоны, я принялся наносить на карты места отложенных в моих блокнотах преступлений. Начал, разумеется, со «своего собственного»: там от пристани «Бакалда» (название реально странноватое для русского уха) немного ниже Волгоградского моста вглубь левобережья Волги сначала идёт рощица – это где всё и произошло с моей Катенькой, – за ним расположен посёлок, где была их дача, а за ним поля. Здесь я поставил на своих картах самый жирный крест.
На южной оконечности города Волжский (город-спутник Волгограда) и немного северней «моего» места в 1981 году был обнаружен истлевший неопознанный женский труп, жертве на время убийства было предположительно от 20 до 30 лет. Точнее экспертам определить не удалось – это следовало из моих раздобытых сами знаете каким путём сведений. Там рядом есть действующая волжская пристань под названием «Пристань». Ставим ещё один крестик, но поменьше.
По моим записям выше по течению Волги напротив Камышина невдалеке от пристани Николаевск в 1982 году была найдена задушенная девушка с признаками изнасилования – делаем отметку. И так далее по годам и местам событий.
Топографическая карта ценна тем, что на ней отмечены даже отдельно стоящие здания, водокачки, рощицы, лесные и просёлочные дороги и дорожки, и т.д. и т.п. Так я поставил на картах отметки по всем имевшимся у меня, отобранным ранее, 68 смертельным случаям – умышленным убийствам женщин с признаками удушения и - в отдельных случаях - изнасилования.
Наглядность и подробность карт позволяла дополнительно вычленить из рассмотрения те места, в которых убийце трудновато было бы действовать: я имею в виду некие пакгаузы, грузовые дворы при портах, цеха и склады действующих предприятий и тому подобное. После дополнительного рассортирования я оставил около 30 эпизодов, произошедших в парках, садах, рощицах, даже в ближайших к портам лесопосадках – то есть там, где убийца мог выследить свои жертвы, не опасаясь быть обнаруженным.
Далее последовало составление графика относительно дат совершения этих преступлений, неважно, точно известных, или хотя бы приблизительно. Оказалось, что за все годы из ранее отобранных мной дел в марте и ноябре ничего подобного не происходило, но зато обнаружился своеобразный всплеск в августе-сентябре. Но всего «событий» было маловато для составления наглядной картины на бумаге, и я применил полулогарифмическую систему координат, то есть, попросту помножил на 10 количество отметок на оси ординат (по вертикали). Очертив кривую по медианным значениям в каждом месяце, я - к своему удивлению - обнаружил что-то подобное гауссовому распределению вероятностей. То есть нарисовалась кривая нормального распределения случайных событий с пиком на рубеже августа и сентября, но со смещённым математическим ожиданием вправо на два месяца относительно нулевой отметки, которая должна была бы быть в июне. Это, если бы я имел дело со случайными величинами, иначе, со спонтанными вылазками моего маньяка, но здесь явно вырисовывалась определённая система.
Итак, наибольшее количество, пик активности этого упыря приходится на август-сентябрь и это за все десять лет, сведения по которым мне удалось раздобыть. Правда, один год из них оказался «пустым» - ноль «событий». При этом смысл и суть моего выстроенного графика принципиально не менялся, выстраивал ли я его по отобранным изначально 70 эпизодам, или по наиболее вероятным из них тридцати.
Август-сентябрь… Что бы это могло значить? Перво-наперво на ум приходит соображение, что это, вообще-то, пора летних отпусков и неведомый мне вурдалак вот так проводит свои каникулы. Если бы этот упырь работал где-то на волжских судах (по моему изначальному предположению), то почему тогда он пропускал прочие месяцы, почему это наваждение или обострение било его по башке именно на стыке августа и сентября? А так – да, насчёт отпусков – бархатный сезон. Но почему, в таком случае, он творил своё жуткое дело не в Крыму-Сочи, а именно здесь, на Волге? Почему он привязан в своих предпочтениях именно к этой местности? Ведь неспроста же…
Получалось, если эта сволочь вот так отдыхала от своих «трудов праведных», то здесь у него был какой-то центр притяжения, размазанный, почему-то, на сотни километров вверх по Волге. Проводил отпуска… А где проводят отпуска? – правильно: в санаториях, домах отдыха, турбазах и пионерлагерях. Хотя, последнее вряд ли, если только он не состоял там при постоянной должности типа завхоза-электрика, или даже директора, на худой конец. Нет, пионерлагерь не подходит – на месяц-полтора? Это кто ж так может устраиваться на работу при развитом социализме?
Я осмотрел свои карты повнимательнее и выделил места дислокаций санаториев и домов отдыха – были несколько совершенно неподалёку от мест преступлений, но в разных областях от Волгограда до Казани. Если б у меня была возможность покопаться в регистрационных карточках этих заведений, чтобы вычленить постоянных клиентов, проживавших там в интересующие меня даты, но это было нереально. Да даже, заинтересуй я ментов своими открытиями, то и они не стали бы копаться в сотнях медицинских карт и санаторно-курортных книжках.
Снова тупик?
Оставалось одно: самому проехаться по означенным местам и приглядеться там повнимательней, может, что в голову и взбредёт полезного. Начать следовало с «моей» точки под Волгоградом и далее там неподалёку есть ещё одна и ещё немного выше под Камышином. Как раз стоял август – середина – самое то, по моим соображениям. Мне полагался ежегодный отпуск, и начальник Серёга не стал возражать моему заявлению и подписал на месяц (24 рабочих дня). Тем более, что перед этим я объездил наши колхозы-поставщики молока и подписал с ними договора на будущий год.
С работой тем временем дела обстояли всё хуже и хуже: помимо устаревшего оборудования и перебоев с поставками сырья, нам предстояло срочно переходить с угольной котельной на газовую. Газ к заводу подвели, но вот самого котла с автоматикой нам не поставили. Ситуация была, с одной стороны, привычная, то есть, аврально-тупиковая, а с другой патовая: на следующий год угля нам уже не полагалось, но без тепла, горячей воды и пара завод существовать не мог в принципе.
Об этом чуть позже, а пока напомню тем, кто не жил в те благословенные времена кончины великого Советского Союза, как в стране добывалось сливочное масло и из чего. Нет, ничего страшного типа глутаматов и гуарамовой камеди тогда ещё не изобрели, а вот само молоко…
В апреле мы поехали с моим шефом по окрестным колхозам узнавать, что с молоком и почему срываются поставки сырья – ведь с нас за масло трясли все вышестоящие органы от райкома КПСС до министерства мясо-молочной промышленности, план – дело святое. Заодно в поездке я знакомился как зам.директора по снабжению с колхозно-совхозным начальством.
На всю жизнь осталась в памяти одна картина в колхозе «Заветы Ильича». Представьте разбитую и размочаленную тракторами дорогу к коровникам, всюду непролазная грязюка, кое-где по лощинам ещё не стаял снег, травки ещё никакой, то есть, животные пока на стойловом содержании, но корма давно кончились, ибо были так безответственно заготовлены (а объективные причины для оправдания перед начальством всегда найдутся). И вот стоят бедные тощие коровки с выпирающими рёбрами и иссохшим выменем в стойлах, многие держаться на подпорках из сосновых жердей – если упадёт, то уже её ничем не поднять, в кормушках у них сгнившая солома и – внимание! – сосновые же ветки.
Тогда царило убеждение, что при отсутствии подходящих кормов можно (и нужно в целях витаминизациии) кормить скотину хвойными иголками. И гоняли в леса даже школьников ломать эти ветки, организуя соцсоревнование между школами кто больше нарвёт. Но вершиной этой апокалиптической картины была парящая над всем коровьим дурдомом классическая музыка: да-да, вы не ослышались, ибо советские учёные доказали, что удойность коров резко возрастает, если они слушают симфонический оркестр. Специальный «диск-жокей» в ватнике крутил для них магнитофонные ленты с записями. Именно, классическую музыку, ни джаз, ни тем более рок или попсу - не подходили.
При этом председатель колхоза имел помимо вечно красной рожи необъятных размеров тушу, которая не могла поместиться даже на пассажирском сиденье УАЗика и пришлось для него заказывать дверь пошире, а междверную стойку переваривать под нужный размер. Вот такие были люди, глыбы, а не человеки.
Выживших за зиму коровок всё же выгнали по весне на первую травку и сырьё (молоко) у нас появилось.
После нашего последнего свидания я иногда дозванивался до Дины в контору к Тетюхиным. Она называла меня Павлик, а я её простор Дина (без Константиновны), но о чём-то более существенном, чем «здрассьте-до свидания» и «как дела?» поговорить не удавалось. И вот – возвращаясь к производственным темам – Серёга поручил мне ехать в Москву в официальную командировку, чтобы там в техническом главке нашего министерства протолкнуть, наконец-то, тему с газовым оборудованием и с финансированием этого дела.
В тот год по всей стране помимо всего прочего шла ведомственная чехарда: министерства и конторы меняли вывески чуть ли не каждый месяц. Так, я выезжал в столицу с целью попасть на приём в Агропром СССР (в ведомство по техническому снабжению пищепрома), но Агропром как раз в это время переименовывался в Минсельхоз СССР с соответствующим перераспределением чиновничьих кресел, обязанностей и ответственности. Кстати, в следующем году наши управители также дважды меняли вывески: сперва вместо Минсельхоза возник Агропром, по уже РСФСР, а уже из него вновь Минсельхоз, но уже Российской Федерации. Вот и разберись тут, кому магарычи заносить!
Понятно, что добиться чего-либо в этой мешанине из кабинетов было абсолютно безнадёжно, тем более новичку из глухой провинции. Я быстро смирился с неизбежным провалом своей миссии и полностью переключился на свою (уже мою?) королевишну по имени Дина. Избегав сотни кабинетов за четверг-пятницу, в выходные мне удалось вытащить на свет божий эту царевну-Несмеяну из квартирного заточения, и мы бродили с ней по Сокольникам-ВДНХ и прочим Патриаршим прудам дни напролёт.
Уж не знаю, что она там наврала своему папаше, упрямо тащившему её на уикенд на дачу, но она оказалась в итоге полностью в моём распоряжении. Нет, не в том смысле, что вы могли подумать – у нас был тот самый стандартный конфетно-букетный период, когда даже нечаянное прикосновение к чему-то выступающе-запретному приводило в трепет без всяких там анаболиков. Я думаю, мне помогала даже моя неопытность в отношениях с противоположным полом, ибо, если б я был отпетым ловеласом и сразу полез бы на форсаж и за корсаж, то на этом всё бы разом и закончилось, а так нет...
Я многое узнал о ней за эти два дня, а она обо мне. Хотя, что тут узнавать?! – мои десять лет (девять, если быть точным) за решёткой – их никуда не спрячешь, но она знала о них с самого начала, как и то, что здесь я сам – жертва.
Рассказала, как выскочила замуж на 4-м курсе за одногруппника, сына отцова приятеля – тоже гэбэшного деятеля, что того готовили после института отправить за границу по линии МИДа и её вместе с ним как жену, но по окончании МГИМО мужа (Вадик его звали, если что) по настоянию отца направили в КГБ в центральный аппарат. Чем он там конкретно занимается – она не знает и не хочет об этом говорить. Но то, что этот Вадик оказался конченным придурком и ревнивцем покруче Отелло – это точно. Мама её была категорически против этого альянса интересов отцов, но папаша настоял на своём, а Дина устала сопротивляться его натиску. Вадик не переносил свою тёщу – Динину маму, а та, соответственно, его.
Он и сейчас, нет-нет, да и достаёт бывшую жену то звонками, то неожиданными визитами на работу, а то и откровенной слежкой. Особенно вот сейчас – летом, а зимой ему некогда: он ещё и мастер спорта по биатлону и часто выступает на соревнованиях, чуть ли не призёр кубка СССР.
Оказалось, что мать Дины погибла два года назад при весьма странных обстоятельствах: на её мужа – полковника КГБ - покушались неустановленные лица, а смертельное ранение при этом получил не он сам, а его жена – мама Дины. Полковник обучал свою жену вождению машины и посадил её за руль, а сам сидел на пассажирском сиденьи, когда раздались роковые выстрелы – стреляли именно в водителя, не зная, что там другая цель. Дело было в дачном поселке на глухой лесной дороге и никаких следов потом не обнаружили – ни гильз, ни отпечатков, ни помятой травы и сломанных сучков. Даже две пули, попавшие в тело жертвы, оказались какими-то особенными, не позволявшим определить ни систему оружия убийцы, ни его калибр. Дело было громким, но безрезультатным. Кто желал смерти почётному чекисту так и осталось неизвестным. Получается, Динина мама стала случайной жертвой каких-то неизвестных тайных разборок.
В воскресный вечер я проводил свою возлюбленную до подъезда, мы долго (очень долго) не могли расстаться и, слава богу, нам никто, кроме кошек, не мешал.
Ночью я – понятное дело – не мог заснуть и всё мечтал, вспоминал, вспоминал и вдруг… Вдруг воспоминания выстроились в некую логическую цепочку, да такую, что я вскочил с гостиничной койки, закурил и принялся расхаживать по комнате (благо, соседа по номеру не было).
Назавтра в понедельник в министерство я не пошел – все равно бесполезно, – а принялся названивать из своего номера в поисках Шершня. Меня вскоре с ним соединили и я, представившись, затребовал с ним аудиенции по очень важному вопросу: «Я скажу, кто тогда в Ельце убил Арнольда, вашего человека и покушался на Дину и заодно ещё одну тайну, а взамен я попрошу у вас технической помощи». Тот назначил время, и мы встретились.
Этот уверенный в себе самодовольный тип, хохотнув по своему обыкновению, начал с неожиданного для меня вопроса: «Ну, как там, Студент, я смотрю, Динкин папаша тебя еще не пристрелил? Ну, ты и жучара! Давай, выкладывай, что у тебя на этот раз?».
И я рассказал ему о своих подозрениях насчёт бывшего Дининого мужа: он ревнивец, следит за бывшей женой, не подпуская к ней никого; как биатлонист – он снайпер, как комитетчик – у него нет проблем со спецоружием и спецпатронами; тёщу он ненавидел и стрелял тогда на дачах два года назад именно в неё, а не в тестя; в Ельце он убил Арнольда, подозревая его в пристрастии к Дине и заодно телохранителя по той же причине, и  стрелял он там ещё не в Дину, а в меня – как в потенциального её любовника (по его мнению). И да, если он не выбросил куртку, в которой тогда был в Ельце, то там обнаружится рваная дыра - клочок этот у вас есть. Это была бы убойная улика.
Шершень изумлённо посмотрел на меня: «Ну, ты, Студент и даёшь! Вроде, складно. Неужели, ты прав?! Ладно, подумаем-покумекаем. Спасибо за наколку. Да тебе к нам надо, в наше внутреннее расследование!», – и он заржал, – «Так, а ты-то что хотел?».
Я рассказал о своём маслозаводике (кое-что Шершень уже знал) и о его потребностях. «Помогите», - говорю, - «люди добрые – сами мы не местные, куда идти и кому платить – не ведаем». Шершень забрал мои бумаги (целая пачка всяких согласований, утверждений и заказ-нарядов) и как в сказке про Бабу-Ягу рекомендовал мне спокойно езжать домой и не париться по этому вопросу: всё решим – ждите…
Так и произошло: через неделю пришло на завод распоряжение из министерства о выделении нам потребного оборудования и о его отгрузке с завода-изготовителя где-то на Урале. На радостях Серёга-директор выделил мне к отпуску пару 20-кг коробок масла из своего секретного фонда, часть из которого я сменял на водку-коньяк, часть на конфеты и копчёную колбасу в райкоопторге.
Заодно он выделил мне бензина для Москвича – четыре канистры – и ещё талоны литров на двести. Бензин (как и всё в то время) был в дефиците, частным образом заправиться было очень трудно, действовали ограничения где до 20 литров в бак, а где и вообще до 10 – беда, короче, а ехать надо. Госталоны на топливо тоже не везде помогали – нету и точка! Набил я свой Москвичок бензином, запчастями, колбасой и консервами, одеялами и подушками – и собрался на другое утро пораньше в путь – на Волгу. Про подушки я не пошутил – тогда в принципе не существовали мотели-отели, и вся шоферня и прочие проезжие ночевали где и как придётся, в основном, в своих машинах.