Коллекционер памяти

 

   Глава 1. Первое воспоминание

Меня зовут Александр Невзоров, мне тридцать четыре года, и я помню, как умирал в прошлый раз.

Это случилось в 1943 году под Сталинградом. Немецкая пуля прошила легкое, я захлебывался собственной кровью на промерзшей земле и думал о девочке по имени Катя, которая ждала меня в далекой деревне под Рязанью.

А до этого я помню смерть от холеры в Санкт-Петербурге в 1892 году. И казнь на гильотине в Париже в 1794-м — за что, до сих пор не понимаю. И утопление в Темзе в 1823-м, когда меня столкнули с моста какие-то пьяные матросы.

Всего я помню семнадцать смертей. И семнадцать жизней.

Но есть одна проблема.

Каждый раз, когда я вспоминаю очередную прошлую жизнь полностью — от рождения до смерти — я умираю в нынешней.

Поэтому я очень осторожен со своей памятью.

---

Сегодня утром, как всегда, я проснулся с новым воспоминанием. Фрагментом. Осколком чужой — или своей? — жизни.

*Рим, 64 год нашей эры. Пожар. Я бегу по узкой улочке, задыхаясь от дыма. За спиной слышны крики: "Христиане! Это христиане подожгли город!" Меня хватают преторианцы. Волокут к арене...*

Воспоминание обрывается. Я хватаю стакан воды дрожащими руками.

Восемнадцатая жизнь. Восемнадцатая смерть, которая ждет своего часа в глубинах моей памяти.

— Александр Павлович, вы меня слышите?

Голос психиатра доктора Волкова возвращает меня в настоящее. Мы сидим в его кабинете уже полтора часа. Он считает меня шизофреником. Я не спорю — так проще.

— Слышу, доктор. Просто задумался.

— О чем?

— О том, что память — это проклятие.

Волков что-то записывает в блокнот. Он думает, что лечит меня от галлюцинаций. Если бы он знал правду...

— Александр Павлович, давайте попробуем другой подход. Эти ваши... воспоминания о прошлых жизнях. Когда они начались?

— В детстве. Мне было семь лет, когда я впервые вспомнил, как меня убивали в Средневековье. Разорвали лошадьми на городской площади за кражу хлеба.

— И что вы чувствовали?

— Боль. Настоящую, физическую боль. Я кричал три дня подряд, родители думали, что у меня приступ аппендицита.

Волков хмурится. В его записях я — классический случай диссоциативного расстройства личности. Но я вижу в его глазах что-то еще. Любопытство. Сомнение.

— А потом?

— Потом воспоминания стали приходить регулярно. Как приступы. Сначала фрагменты, потом все больше деталей. И я понял закономерность.

— Какую?

Я долго молчу. Потом решаю сказать правду. Хотя бы часть правды.

— Доктор, а что, если реинкарнация реальна? Что, если некоторые люди действительно помнят свои прошлые жизни?

— Это противоречит научному мировоззрению.

— Многое противоречит научному мировоззрению. Пока не становится научным фактом.

Волков откладывает ручку и внимательно смотрит на меня.

— Хорошо. Предположим, что вы правы. Зачем вы ко мне ходите?

— Потому что у меня проблема. Я помню слишком много. И чем больше помню, тем... опаснее это становится.

— В каком смысле?

Я встаю и подхожу к окну. За стеклом моросит дождь. Серый октябрьский день в Москве, 2024 год. Моя текущая жизнь.

— Доктор, а вы верите в судьбу?

— Как психиатр — нет. Как человек... не знаю.

— Я встречаю одних и тех же людей. В разных жизнях, в разных эпохах. Одни и те же лица, одни и те же отношения. Словно мы все играем одну и ту же пьесу, только декорации меняются.

— Это может быть парейдолия — склонность находить знакомые образы в случайных...

— Моя жена Елена, — перебиваю я его. — Я встречал ее в каждой жизни. В каждой она была моей женой. И в каждой она меня убивала.

Волков замирает с ручкой в руке.

— Что вы сказали?

— Катя из деревни под Рязанью — это была она. Элен в революционном Париже — тоже она. Леди Маргарет в Лондоне XIX века. Разные лица, разные имена, но одна и та же душа. И каждый раз, когда я ее находил, она меня убивала.

— Это бред, Александр Павлович.

— Возможно. Но тогда объясните мне, почему моя нынешняя жена Елена точно так же смотрит на меня, когда думает, что я не вижу? Почему она покупает крысиный яд, хотя у нас нет крыс? Почему у нее в сумочке лежит страховой полис на мою жизнь, о котором я не должен знать?

Кабинет наполняется тишиной. Только тикают часы на стене.

— Александр Павлович, — осторожно говорит Волков, — если вы действительно думаете, что жена хочет вас убить, вам нужно обратиться в полицию.

— К полиции? — я смеюсь. — И что я им скажу? Что моя жена убивала меня уже семнадцать раз в прошлых жизнях, и теперь готовится к восемнадцатой?

— Тогда зачем вы мне об этом рассказываете?

Я поворачиваюсь к нему. В моих глазах что-то такое, что заставляет его отодвинуться в кресле.

— Потому что сегодня ночью я собираюсь вспомнить восемнадцатую жизнь полностью. От начала до конца. И тогда я умру.

— Зачем?

— Чтобы разорвать круг. Чтобы больше не возвращаться. Чтобы она больше не могла меня убивать.

— Но если вы правы... если это действительно реинкарнация... то вы просто родитесь снова.

— Не факт. — я возвращаюсь к креслу и сажусь напротив него. — Видите ли, доктор, есть одна деталь, о которой я вам не рассказал.

Волков ждет.

— Я не единственный, кто помнит прошлые жизни. Есть и другие. Мы иногда встречаемся. У нас даже есть неофициальное сообщество. И знаете, что самое интересное?

— Что?

— Никто из нас не помнит больше двадцати жизней. Те, кто дошел до двадцатой смерти... исчезают. Навсегда. Больше не рождаются.

— Откуда вы это знаете?

— Потому что я веду статистику уже пятнадцать лет. У меня есть записи, документы, свидетельства. Двадцать смертей — это предел. После этого душа... растворяется. Или переходит в иное измерение. Или просто прекращает существовать.

Волков молчит. Я вижу, как работает его мозг, пытаясь найти рациональное объяснение всему услышанному.

— Александр Павлович, допустим, что все это правда. Зачем тогда торопить события? Почему не прожить эту жизнь до конца естественным образом?

— Потому что я устал. — голос мой становится тише. — Устал умирать. Устал возвращаться. Устал встречать ее снова и снова, зная, что она меня убьет. Лучше покончить с этим сейчас, чем растягивать мучения еще на несколько десятилетий.

— А что, если вы ошибаетесь? Что, если в этот раз все будет по-другому?

Я достаю из кармана фотографию и кладу на стол между нами. Это снимок с нашей свадьбы — я и Елена, счастливые, обнимающиеся.

— Видите ее улыбку? — говорю я. — Точно такая же была у Кати, когда она подмешивала мышьяк в мой суп в 1943-м. И у Элен, когда она подавала мне отравленное вино в 1794-м. Одна и та же улыбка. Одна и та же любовь в глазах. И одна и та же ненависть под маской любви.

Волков изучает фотографию.

— На снимке она выглядит искренне счастливой.

— Она и счастлива. Потому что знает — скоро я умру. И тогда она получит страховку, дом, мой бизнес. Как всегда получала. В каждой жизни.

— Но зачем ей это? Если вы каждый раз встречаетесь снова...

— Хороший вопрос. — я убираю фотографию. — Я думал об этом много лет. И у меня есть теория.

— Какая?

— Мы связаны кармическим долгом. В первой жизни, которую я помню, я сделал ей что-то ужасное. Настолько ужасное, что она поклялась мстить мне во всех последующих воплощениях.

— И что вы сделали?

— Не знаю. Это единственное воспоминание, которое от меня скрыто. Первая жизнь, первородный грех. Но я чувствую его тяжесть в каждом новом рождении.

Волков откладывает блокнот и снимает очки.

— Александр Павлович, даже если предположить, что все это правда... разве месть не должна когда-то закончиться? Разве семнадцать смертей не достаточно для искупления любого греха?

— Вы думаете, что месть имеет логику? — я встаю. — Месть — это раковая опухоль души. Она растет, пожирает все вокруг и в итоге убивает своего носителя. Но Елена — или как ее там звали в других жизнях — не понимает этого. Она одержима.

— А вы?

— А я просто устал бегать по кругу.

Я направляюсь к двери, но Волков останавливает меня:

— Подождите. Если вы действительно собираетесь... сделать то, о чем говорите... может быть, стоит попробовать другой путь?

— Какой?

— Поговорить с ней. Открыто. Рассказать то, что рассказали мне.

Я оборачиваюсь и смотрю на него с жалостью.

— Доктор, вы же психиатр. Как вы думаете, что произойдет, если я скажу жене, что помню семнадцать прошлых жизней и что она меня в каждой из них убивала?

— Она подумает, что вы сошли с ума.

— Точно. И тогда она ускорит процесс. Подмешает яд не через неделю, а сегодня же. Или просто столкнет с лестницы. Для моего же блага, понимаете. Чтобы избавить меня от мучений.

Волков молчит.

— До свидания, доктор. Спасибо за беседу.

— Александр Павлович!

Я останавливаюсь у двери.

— Что если... что если я вам поверил?

— Тогда вы тоже сошли с ума. — я улыбаюсь. — Добро пожаловать в клуб.

   Глава 2. Охотник и добыча

Дома меня встречает запах борща и улыбка Елены. Как всегда.

— Привет, дорогой! Как дела у доктора?

— Все хорошо. — я целую ее в щеку и чувствую знакомый аромат ее духов. Этими же духами пахла Маргарет в Лондоне, когда подмешивала мне в чай цианид.

— Я приготовила твой любимый борщ.

— Спасибо, солнце.

Солнце. Так я называл ее во всех жизнях. И каждый раз это солнце меня убивало.

За ужином Елена рассказывает о своем дне. Работа в банке, проблемы с клиентами, сплетни коллег. Обычная жизнь обычной женщины. Если не знать, что под этой маской скрывается убийца с семнадцатилетним стажем.

— А у тебя какие планы на вечер? — спрашивает она, помешивая борщ.

— Хочу разобрать старые фотографии на чердаке. Давно откладывал.

— Зачем тебе эта пыль?

— Ностальгия.

Она кивает и больше не расспрашивает. Ей все равно. Главное, чтобы я был дома, когда она решит действовать.

После ужина я поднимаюсь на чердак. Здесь, среди старых вещей и забытых воспоминаний, я обустроил свой тайный кабинет. Елена сюда не ходит — боится пауков.

Достаю из потайного ящика толстую папку. "Проект Мемориал" — так я назвал свое исследование. Семнадцать жизней, задокументированных и систематизированных.

Жизнь номер один: Рим, 64 год н.э. Имя неизвестно. Христианин. Сожжен на арене.

Жизнь номер два: Константинополь, 537 год. Торговец Андрей. Убит разбойниками.

Жизнь номер три: Париж, 1347 год. Врач Пьер Дювуа. Умер от чумы.

И так далее, до семнадцатой жизни — лейтенант Алексей Морозов, 1943 год, Сталинград.

К каждой жизни прилагаются документы. Старые карты, исторические справки, даже несколько фотографий из архивов. Я потратил годы, собирая эти доказательства. Не для кого-то — для себя. Чтобы не сойти с ума.

Но главная папка — отдельная. "Она." Семнадцать воплощений одной и той же души.

Катарина, Рим, 64 год. Жена христианина. Донесла на мужа властям, чтобы получить его имущество.

Анна, Константинополь, 537 год. Подговорила разбойников убить мужа-торговца.

Изабель, Париж, 1347 год. Отравила мужа-врача, обвинив его в распространении чумы.

Семнадцать имен. Семнадцать предательств. Семнадцать смертей.

И везде один и тот же почерк — сначала любовь, потом разочарование, потом хладнокровное убийство.

Я открываю последнюю страницу. Там фотография современной Елены и краткая справка:

"Елена Викторовна Невзорова (Смирнова), 32 года. Экономист. Замужем второй раз. Первый муж умер при загадочных обстоятельствах через год после свадьбы. Причина смерти — пищевое отравление. Страховка была выплачена полностью."

Я закрываю папку и достаю другую. "Восемнадцатая жизнь."

Здесь только фрагменты воспоминаний, собранные по крупицам:

- Египет, примерно 1350 год до н.э.
- Я — жрец храма Амона-Ра в Фивах
- Она — жрица богини Исиды
- Между нами запретная любовь
- Я нарушаю священные обеты
- Происходит что-то ужасное...

Дальше пустота. Самое важное воспоминание заблокировано. Но сегодня я его открою.

Достаю из ящика маленький флакон. Экстракт аманиты мускариа — мухомора. В малых дозах вызывает галлюцинации и обостряет память. В больших — убивает.

Я приготовил дозу, которая должна открыть все блоки подсознания. И одновременно остановить сердце.

Изящное решение, не правда ли?

Внизу слышны шаги Елены. Она поднимается на второй этаж, готовится ко сну. Скоро она придет проверить, чем я занимаюсь. Как всегда.

Я наливаю в стакан немного воды и добавляю несколько капель экстракта. Жидкость становится слегка мутноватой.

— Саша, ты что там делаешь?

Голос снизу. Пока она на втором этаже.

— Читаю старые письма! — кричу в ответ.

— Не засиживайся долго!

— Хорошо!

Беру стакан в руки. Через несколько минут я буду знать правду. Всю правду о первой жизни, о том, что я сделал ей тогда, в древних Фивах. И тогда я смогу умереть со спокойной душой.

Подношу стакан к губам...

— Саша? Ты здесь?

Голос совсем близко. Елена поднимается по лестнице на чердак.

Быстро прячу стакан под стол и открываю первую попавшуюся книгу.

— Да, здесь!

Она появляется в дверном проеме. Белая ночная рубашка, распущенные волосы. Красивая женщина. Жаль, что убийца.

— Что читаешь?

— Историю Древнего Египта. Увлекательно.

Она подходит ближе и заглядывает через плечо. И тут я чувствую то же самое, что чувствовал в каждой из семнадцати жизней. Запах ее кожи, тепло ее тела, легкое дыхание на шее.

Любовь.

Проклятая, всепоглощающая, разрушительная любовь.

— Ты знаешь, — шепчет она, — иногда мне кажется, что мы уже встречались. Давно-давно. В другой жизни.

Я замираю.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Просто чувство. Когда я смотрю на тебя, во мне что-то откликается. Будто я знаю тебя вечность.

Рука моя непроизвольно тянется к стакану под столом.

— Елена...

— Что, дорогой?

— Ты помнишь сны? Необычные сны?

Она молчит несколько секунд. Потом садится на край стола.

— Помню. Мне часто снится один и тот же сон. Я в белых одеждах, стою в каком-то храме. А рядом мужчина в золотой маске. И я знаю, что люблю его. И одновременно ненавижу.

Кровь стынет в жилах.

— И что происходит дальше?

— Я его убиваю. Всегда убиваю. И каждый раз просыпаюсь в слезах.

Она поворачивается ко мне, и в ее глазах я вижу то, чего не видел никогда за все семнадцать жизней.

Боль.

— Саша, я схожу с ума. Мне кажется, что я убивала тебя раньше. Много раз. И не могу остановиться.

Стакан дрожит в моей руке под столом.

— Елена, если ты это понимаешь...

— Понимаю. Но не могу контролировать. Это сильнее меня. Словно проклятие.

Она встает и подходит к окну.

— Я купила страховку на твою жизнь. И крысиный яд. И даже не помню зачем. Руки сами это делают.

— Ты... ты осознаешь, что собираешься меня убить?

— Да. — голос ее ломается. — И ненавижу себя за это. Но не могу остановиться.

Долгое молчание. За окном воет ветер.

— А ты помнишь? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— Что?

— Наши прошлые жизни. Ты ведь тоже помнишь, правда?

Нет смысла лгать.

— Помню.

— Все семнадцать?

— Все.

— И первую тоже?

— Нет. Первая заблокирована.

Она оборачивается. По щекам текут слезы.

— А я помню. Помню все.

— Расскажи.

— Ты был верховным жрецом Амона-Ра. Я — жрицей Исиды. Мы полюбили друг друга, хотя это было запрещено.

— И дальше?

— Ты предложил мне бежать. Оставить храм, служение богам, начать новую жизнь в далеких землях.

— И ты согласилась?

— Нет. — она вытирает слезы. — Я сказала да, но в последний момент передумала. И донесла на тебя верховному жрецу.

— Зачем?

— Потому что боялась. Боялась потерять свое положение, свою власть. И потому что... потому что не могла поверить, что ты действительно меня любишь.

— И меня казнили?

— Да. Заживо замуровали в гробнице. А я получила твой пост и стала верховной жрицей.

Теперь я понимаю. Весь круг замкнулся.

— И с тех пор мы встречаемся снова и снова...

— И я каждый раз тебя убиваю. Потому что не могу простить себе предательство. И не могу простить тебе, что ты заставил меня предать.

— Но почему я не помню первую жизнь?

— Потому что заблокировал воспоминания сам. Перед смертью. Не хотел нести эту боль в следующую жизнь.

Я достаю стакан из-под стола.

— И что теперь?

— Не знаю. — она садится на пол и обхватывает колени. — Мне кажется, что я схожу с ума. Половина меня хочет быть с тобой вечно. А другая половина хочет тебя убить.

— А если я умру добровольно? Если приму яд сам?

— Это ничего не изменит. Мы все равно встретимся в следующей жизни.

— Не обязательно. — я показываю ей стакан. — Это мухомор. Если я выпью это, я вспомню первую жизнь полностью. И тогда умру. Но это будет уже восемнадцатая смерть.

— И что?

— А двадцать смертей — это предел. После девятнадцатой я могу уже не вернуться.

Она смотрит на стакан, потом на меня.

— Ты хочешь исчезнуть навсегда?

— Хочу остановить эту карусель. Для нас обоих.

— А если ты исчезнешь, что будет со мной?

— Ты будешь свободна.

— Или сойду с ума от одиночества.

Мы смотрим друг на друга. Два пленника одной кармической тюрьмы.

— Есть другой вариант, — говорю я.

— Какой?

— Мы можем попробовать разорвать цепь по-другому. Не через смерть, а через прощение.

— Ты можешь меня простить?

— Могу. А ты себя?

Она молчит.

— Елена, мы уже сказали друг другу правду. Может быть, этого достаточно?

— Не знаю. Внутри меня все равно живет желание причинить тебе боль.

— А у меня — желание убежать от этой боли.

— Тупик?

— Или точка перелома.

Я встаю и протягиваю ей руку.

— Попробуем?

— Что попробуем?

— Прожить жизнь по-другому. Впервые за восемнадцать воплощений.

Она берет мою руку и встает.

— А если не получится?

— Тогда в следующий раз у нас будет девятнадцатая попытка.

— А этот яд?

Я смотрю на стакан, потом выливаю его содержимое в горшок с цветком.

— Цветок получит необычный опыт. А мы — шанс на новый финал старой истории.

Она обнимает меня. И впервые за семнадцать жизней в этих объятиях нет угрозы.

— Саша?

— Да?

— Я люблю тебя. Настоящим чувством. Не проклятием.

— И я тебя люблю.

— И что теперь?

— Теперь мы идем спать. А завтра начинаем восемнадцатую жизнь заново.

   Эпилог. Двадцать лет спустя

Я сижу в кресле-качалке на веранде нашего дома и смотрю, как играют во дворе наши внуки. Елена рядом, вяжет очередной свитер для младшего.

За двадцать лет мы так и не развелись. Более того — впервые за восемнадцать воплощений дожили до старости.

Елена перестала покупать яды на третий год нашего "нового" брака. Сначала она боролась с собой, как с наркоманией. Руки сами тянулись к крысиному яду в магазине, голова рисовала планы "случайных" несчастных случаев. Но каждый раз она приходила домой и рассказывала мне об этих импульсах.

— Сегодня хотела столкнуть тебя с лестницы, — говорила она за ужином. — Когда ты шел впереди меня по ступенькам.

— И что остановило?

— Подумала о наших детях.

Да, у нас появились дети. Сначала Андрей, потом Катя. Впервые за все воплощения мы стали родителями. Раньше Елена всегда убивала меня прежде, чем мы успевали завести детей.

— Знаешь, — сказал я как-то вечером, качая на руках маленькую Катю, — может быть, в этом и была проблема. Мы застряли в отношениях двоих. А когда появился третий...

— Круг разомкнулся, — закончила Елена.

Воспоминания о прошлых жизнях постепенно тускнели. Не исчезали — просто переставали причинять боль. Как старые шрамы, которые уже не болят, но напоминают о себе в плохую погоду.

Доктор Волков стал нашим семейным другом. Сначала он лечил Елену от "навязчивых мыслей о причинении вреда супругу", потом мы просто изредка встречались за шахматной доской.

— Вы знаете, — сказал он мне однажды, — я так и не понял, правда ли все то, что вы мне рассказывали.

— А это важно?

— Наверное, нет. Главное, что сработало.

Я перестал вести дневники прошлых жизней. Сжег все записи, кроме одной фотографии — нашей свадебной. Той самой, которую показывал Волкову.

Иногда по ночам меня посещают новые воспоминания. Фрагменты девятнадцатой, двадцатой жизни... Но они уже не пугают. Это как сны — яркие, но неопасные.

— Папа, — спрашивает меня внук Сашенька, — расскажи сказку про рыцаря и принцессу.

— Какую именно?

— Ту, где они ругались много-много лет, а потом помирились.

Я смотрю на Елену. Она улыбается — той самой улыбкой, которая когда-то предвещала смерть, а теперь просто согревает сердце.

— Хорошо. Жили-были рыцарь и принцесса...

А за окном садится солнце. Не последнее в моей жизни.

---

**P.S. Записки доктора Волкова**

*Случай Александра и Елены Невзоровых остается для меня одной из самых интригующих загадок в практике. Формально это был успешный курс семейной терапии — супруги преодолели кризис и построили крепкую семью.*

*Но иногда по ночам я просыпаюсь с одним и тем же вопросом: а что, если он говорил правду?*

*Что, если реинкарнация реальна, и некоторые люди действительно помнят свои прошлые жизни?*

*Что, если любовь и ненависть настолько сильны, что могут переходить из одной жизни в другую?*

*И что, если единственный способ разорвать порочный круг — это не бегство, а принятие? Не смерть, а прощение?*

*Я не знаю ответов. Но знаю одно: иногда самые невероятные истории оказываются самыми правдивыми.*

*А самые безумные решения — самыми мудрыми.*

**КОНЕЦ**