Марсианская программа

Научно-фантастический рассказ

Автор: Александр Гранин

N.B. В рассказе есть недосказанность. Я, вероятно, буду писать еще одну часть этого произведения.

Гипнокамп отпустил меня, и я выпал в реальность. Несколько минут я приходил себя после когнитивной редукции, когда твое сознание дробится на локусы, и остаются только те, которые необходимы для забега. Похожий эффект я однажды словил и без прибора виртуального погружения. Я сидел на фудкорте торгового центра, изучал нотную партитуру (кажется, это был Дворжак), как вдруг провалился в чистый мир тонов и гармоний. Я совершенно забыл, кто я и где я. Знаки и линии придвинулись, выросли до размеров моей ментальной вселенной, мелодия заиграла, и все что осталось от меня – это умение читать с листа. Когда же страница закончилась, какофония ложек и тарелок ворвалась в этот маленький мирок, вмиг испортив музыкальную идилию, и я, немного очумелый, стал вспоминать, что нахожусь в столовой, что зовут меня Тим, и что вообще-то мне пора на занятия. Вот и сейчас, в кресле гипнокампа, все еще с раздробленным сознанием, я, тем не менее, уже оценивал свой забег, и понимал, что он был бесконечно хуже не только моих предыдущих забегов, но даже и минимально допустимого. Промелькнула фрагментированная мысль: Марс непокоренным останется; а мне очень крупно достанется.

Марс не завоевывали никогда. Вполне вероятно, что создатели этого виртуального выпускного экзамена даже и сами не знали, возможно ли это – пройти финальный этап до конца. Многие пытались; до нас университет выпустил уже целое поколение, но марсианскую эстафету ни одна команда не завершила вовремя. Рекорд отодвигали несколько раз, все сокращая разрыв, и сейчас не доставало, быть может, двадцати секунд. В сравнении с длительностью этапов – не так уж много, но, как и в спорте, очередная секунда давалась все тяжелее. Текущий рекорд, выглядевший почти нечеловеческим, прочно стоял уже два года. Наши предшественники прекрасно отработали все этапы, и чтобы их обогнать, требовалось нечто сверхординарное. Забеги уже казались максимально оптимизированными, и было непонятно, что тут еще можно сделать, а уж искать ресурс для полной победы никто и не пытался.

– Ну а на этот раз что? – встретил меня Тревис, наш капитан, когда я вышел из кабинки. – Ты провалил целых два водных этапа, а на орбитальных потерял много времени. Лунные были удовлетворительными, но вместо того, чтобы наверстать, ты где-то сбился с ритма и стал везде застревать. Ты умудрялся застревать даже там, где вообще никто не застревает. Ну и Марс. Это полный отстой. Если бы я такое увидел раньше, то заставил бы тренироваться без права на жрачку-сон-перепихон.

Как хорошо, что личные экзамены мы уже сдали, подумал я, и диплом астронавта-инженера теперь у каждого есть. Работа в пределах земной орбиты нам позволена, но по-настоящему престижные места – Луна, Марс, – требовали еще и командной аттестации. А когда капитан Тревис узнал, что редуцированные когнитивные характеристики в нашей команде самые высокие в истории университета, он решил, что просто сдать экзамены недостаточно. Капитан хотел побить рекорд, поэтому он взвинтил тренировочную нагрузку до небес, и менял схемы как перчатки. Мы в поте лица оттачивали новые стратегии, в промежутках анализировали забеги, чтобы найти и устранить проблемы, и только нам удавалось подхватить волну, как капитан решал, что нужно что-то поменять. Неудивительно, что мои результаты начали сыпаться; я не отдавал себе в этом отчета, но гипностазис не обмануть: я просто устал.

Капитану я свои сомнения относительно его методов, конечно, не высказал. Он мечтал о завоевании Марса как никто другой, но год назад, когда он сам был выпускником, в составе своей команды не смог побить рекорд, и теперь гонял нас. Я легко читал его психологию, поскольку в ней не было какой-то уникальности. Он отчаянно хотел закрыть гештальт, не соотнеся риски и возможности. Расхождение с реальностью его раздражало и злило. Амбиции вкупе с высоким самомнением не давали ему признать, что он только ухудшил ситуацию. По моему мнению, он находился в стадии отрицания, уже переходившей в гнев, и теперь он пытался найти крайнего.

– Я поставил тебя на водные этапы, потому что ты с ними хорошо справился на личном экзамене. А теперь ты их проваливаешь. В чем дело?
– Другие схемы.
– Ерунда. Схемы полностью старые, я изменил только три стратегии. Всего три! Ты просто не приложил усилий, чтобы их выучить. Гашек и Мендель же справились. Да и “Лунопыльщики” доказали, что это хорошие стратегии. Их теперь все команды используют.

Я промолчал.

– Завтра будешь их отрабатывать. Потом лунные этапы. Там нельзя застревать. Потом Марс. Потом посмотрим.

Он ушел даже не попрощавшись.

Настроение было чудовищным, но не только оно беспокоило меня. Я уловил еще неясное подозрение насчет водных этапов; как будто бы провалил я их не из-за усталости, а по другой причине, и было в ней что-то очень важное, что могло оказаться полезным. Мне вдруг стало очень любопытно, и я едва не побежал назад в кабинку гипнокампа, чтобы снова погрузиться в игру. Вообще-то меня одолевал голод, да и деградация когнитивных функций уже была за пределами разумного (я на мгновение запнулся на странном смысле фразы “когнитивные функции за пределами разумного”), так что я вряд ли был способен поставить задачу на забег и выполнить ее. Не исключено, что гипнокамп посчитает меня переутомленным, и сработает встроенная защита, не позволяющая людям превратиться в тех крыс, которые с таким удовольствием нажимают на педаль стимуляции мозга, что забывают обо всем и погибают от голода.

В ресторане стоял обычный шум, и по вечернему времени людей было много. Я приглядел место за колонной, где помещался всего один стул, – идеальное место для такого интраверта как я, и совсем ничего интересного для остальных, кто предпочитал обедать группами. Прожевывая бекон с яичницей, я открыл на ноутбуке таблицу тестовых забегов. Команда – “Фобос”, день – сегодня, режим – сводный, эпизод – водный. Напротив моей фамилии стояли угрожающе низкие цифры. Слишком медленное прохождение, многочисленные нарушения схемы, плохая техника исполнения, ошибки с артефактами. Два водных этапа были провалены. Я открыл первый и прокрутил видеореконструкцию почти до конца.

Вот я, в акваланге и с артефактом, более всего похожим на цилиндрическую тренировочную гирю, вылажу из воды на металлическую площадку. Вот я снимаю акваланг и ласты, и остаюсь почти голым, в купальных трусах и со спортивным браслетом. На браслете срабатывает таймер: осталось десять секунд. Я бегу к винтовой железной лестнице и начинаю спешно восходить по неуютным для босой ноги сетчатым ступенькам. Вот я оказываюсь на площадке и делаю несколько шагов в сторону фуникулера. Вот я понимаю, что не туда, – сворачиваю в скальный коридор, где бросаюсь в лаборатоирю. Мы зовем это помещение лабораторией, хотя это просто просто небольшая комната, вырубленная в скале, где есть стол, несколько шкафов, некоторое оборудование для исследования океанского дна и пара незатейливых железных стульев. Я подбегаю к столу. Не нем лежит громоздкая каменная плита с одинаковыми пазами, образующими правильный шестиугольник. Я должен использовать артефакт как ключ, это и есть задача этапа. Мешкаю, потому что не помню, какое гнездо верное. Локус памяти опять подвел, и теперь шансы были один к пяти, как в русской рулетке. Здесь, в записи, зеленой окантовкой подсвечивалось самое левое, но я втыкаю артефакт в правое. Поворачиваю. Артефакт распадется на две части, цилиндр остается в пазу, а рукоятка – в кулаке. В тот же момент вокруг меня возникает лазерный параллелепипед, и комната подергивается легкой дымкой. Я не жду телепортации, а быстро шагаю назад. Успеваю еще выглянуть в коридор, как новое помещение визуально вытесняет предыдущее. Я в штрафной комнате. В мои редуцированные функции входит малая рефлексия, чтобы я мог сознательно реагировать на ошибки, но поскольку она малая, реагирую я медленно. Появившись возле стены, я трачу секунды, чтобы сориентироваться, и только потом замечаю утилизатор. Бегу к нему, – хотя торопиться уже нет смысла, – и сбрасываю артефакт в воронку. Видеореконструкция заканчивается экраном с итоговыми числами.

Когда входишь в гипностазис, все лишнее исчезает, эмоции отрезаются вместе с личностью, ты превращаешься просто в функцию, которой на вход подается этап, а на выходе получается забег в M секунд. От когнитивных функций остаются только те, которые нужны для этапа. Мы называем эти функции локусами. Всегда, например, есть локус памяти, в котором ты держишь схему этапа. В нее входит маршрут по локации, что и где необходимо сделать, какие применить стратегии, как вообще двигаться и преодолевать препятствия. Мы разрабатываем стратегии заранее и заучиваем разными способами как до погружения, так и во время него, чтобы они с большей вероятностью остались в локусе. А потом, когда после десятка-другого повторений нужный результат не приходит, мы долго анализируем, что же было сделано не так и где ошибки.

Вот и сейчас я несколько раз прокрутил самую концовку. Почему я медлил в штрафной комнате? Наверное потому, что выбор неверного паза меня огорчил, и я дизориентировался? Вряд ли. Эмоция огорчения не входит в мои локусы. Может быть, потому, что появился не прямо перед утилизатором, как всегда бывает, а где-то в стороне, и заученные стратегии дали сбой? Похоже что так. Но почему я вообще там появился? Я еще раз посмотрел, как в комнате со стендом я выбираю неверный паз, и как зачем-то делаю непредписанное и во многом для себя самого неожиданное движение из зоны переноса. Я прокрутил этот момент снова. Возможно, моя рефлексия еще не полностью восстановилась, потому что я не очень понимал, какой именно в этом всем смысл. Я закончил ужин и, следуя древней мудрости, и отправился спать.

Я видел какой-то странный сон, когда меня осенило. Я мгновенно поднялся; половина четвертого! Я чувствовал себя неплохо и готов был двигать горы. Наскоро умылся, запихал в себя вчерашнюю булочку и скорым шагом отправился в игровой корпус. В коридорах кампуса едва горели ночные светильники, превращая обычные интерьеры во что-то забытое и таинственное. Самая короткая дорога проходила через сады, где я сошел с каменной тропы и по газону срезал небольшую петлю. Кто-то сидел за изгородью, на лавочке, перед фонтаном. Парочка. Мы молча проигнорировали друг друга. У каждого этой ночью был свой интерес.

Закрепленный за нашей командой игровой отсек номер два утопал в темноте, как и весь игровой корпус. Легкие, тусклые светодиоды в ковровых дорожках и на дверных замках только сгущали сумрак. Я зашел в комнату планирования. Вытянутый овальный стол отражал огоньки в лакированной окантовке. Черная стеклянная сердцевина столешницы размыто бликовала. Стояла тишина, если не считать компьютерных вентиляторов где-то в глубине стен.

Я включил столешницу, которая была большим экраном, загрузил первый водный этап. Немного помедитировав над картой, где реперными точками были обозначены стратегии с пояснениями и расчетами, я отправился в комнату гипнокампа.

Беззвучный ветер в голове смахнул реальность, но в этот раз я оставил себе всего себя. Моя задача этой ночью – проверить гипотезу, а не преодолеть полосу препятствий на скорость. Я стою на площадке одноместного фуникулера, одетый в одни только плавательные трусы. Сиденье, на котором я по легенде сюда приехал, медленно укатывает прочь, к вершине, вдоль двух отвесных скал. Кататься на фуникулере одно удовольствие; по бокам – естественные каменные стены, под тобой, в пятнадцати-тридцати метрах плещется вода, солнышко, приятный ветерок. Болтаешь себе ногами и дышишь морским воздухом. Но сегодня мне туда не надо, – это третий этап, да и на виртуальные созерцания времени особо нет.

Сквозь железный пол, больше всего похожий на мелкую широкую сетку, видно еще три этажа конструкции, внутри которой винтовая лестница спускается к воде. Я иду мимо, в широкий скальный коридор, где услужливо горит зеленым светом не в меру толстая и короткая палка ртутной лампы. Когда проходишь этап, на детали не обращаешь внимания, а сейчас они бросаются в глаза, вызывают интерес. Я никогда не замечал, что лампа слегка треснула, – может быть, скоро вообще погаснет, когда из нее истечет газ. На крюке под ней висит солидный моток веревки, сто метров. Я гляжу на него, и мне приходит в голову идея. Гениально, просто гениально, и почему раньше никто не догадался. Мы совсем забегались, совсем перестали думать, – быстрее, проворнее, по известным стратегиям, точными движениями высекать из этапов шаблонное прохождение, возможно даже быстрее рекорда на секунду или две. Никакого риска, просто повторите то, что до вас уже проверили и перепроверили, потому что на экзамене будет всего одна попытка. Творчеству нет места, как и духу авантюризма. Вы – функция, а не личность, и вас необходимо настроить на хоть и не полный, а все же гарантированный результат.

Я вхожу в лабораторию. Мне здесь нравится. Я вообще люблю места обитания увлеченных людей. Я бывал у отца на полярной станции, которая будто застыла во времени, и ничего в ней не менялось, пока на большой земле прогресс растаптывал привычные устои и впихивал в глотки людям новые. В южных снегах, где за постоянными бурями не видно даже соседнего корпуса, от далекой суеты городов вас отделяет сама планета, потому что цивилизация, – она не где-то за наясным горизонтом, она внизу, за толщей земли, и ты стоишь как будто бы на самом верху, на снеговой шапочке огромного шара, и под тобой мчатся года, а здесь, среди льда и полярных сияний, длинный день размеренно сменяется длинной ночью.

Надо же, какие воспоминания может навеять простая каменная клетушка. Я подхожу к шкафу без дверц, где лежат экспонаты: камни с блестящими прожилками, разноцветные ракушки побольше и поменьше, нежно-розовые пористые кораллы. Дары океанского мира, простая коллекция, которая, должно быть, пополнялась без всякой цели, – просто чтобы была и радовала ученых.

Я оставляю эти мысли. Ни один ученый здесь не появится, ему просто нет места в нашей виртуальной реальности. Это игра, и запрограммирована она пусть тщательно, пусть до мельчайших деталей полностью физичного мира, но все-таки не так разнообразно, чтобы еще и симулировать рабочую жизнь.

На столе, помимо каменной плиты, лежат пожелтевшие папки, стоят кружки, все разные, все пыльные. Я открываю ближайшую папку, где на первой странице успеваю заметить чернильный чертеж, прежде чем он выцветает. Рисунок сообщил мне, что из шести пазов плиты правильный сегодня тот, что вверху слева. Могу ли я забыть, когда все когнитивные функции на месте? Да, могу. В моих биологических циклах наступил период плохой краткосрочной памяти. Я зеваю словно в потверждение, – все-таки сна было недостаточно, – беру кружку и втыкаю ее в правый нижний паз, противоположный правильному. Просто великолепно, почему я раньше так не делал.
Я не тороплюсь; правда от переживания, что торопиться надо, никуда не спрячешься, такова уж сила заученности. В подсобке я беру палочку химической лампы, ласты и тяжеленный однобалонный акваланг. А потом думаю: к черту! – и нахожу в длинном ящике гарпун. Акуле на этот раз не поздоровится.

Лестница приводит меня к воде и маленькой моторной лодке, нужной для второго этапа. Я надеваю акаланг и ласты, заряжаю гарпун и ныряю в квадратное отверстие в железно-сетчатом полу. Прохлада ударяет по телу, но это быстро проходит. Под водой светло, видно почти до самого дна. Каменные стены и валуны внизу качаются, искаженные моими действиями. Я подхватываю путеводный трос, по которому погружаюсь на пять метров, прежде чем нас пожирает зев пещеры. Здесь я переламываю палочку, и хруст усиляется сводами. До одури знакомыми проходами я доплываю до обширного грота. Слегка придавленный глыбами, поворот меня скрывает от акулы, но она уже видит свечение и настороженно плавает кругами. Я прицеливаюсь. Гарпунная стрела с легким хлюпом впивается в рыбу и по гроту начинает распространяться кровь. Я бросаю оружие и снова следую за тросом. Здесь придумано много разных стратегий, но похоже, самая быстрая та, которая еще и самая рисковая. Для начала нужно быть отличным ныряльщиком, потому что придется пройти весь подводный путь без акваланга, поскольку он помешает протиснуться между стеной и валунами. Только так можно преодолеть грот в недосягаемости для акулы, но до следующей пещеры придется плыть чуть ли не у нее перед носом, и здесь играет роль случайность. Акула может уплыть в другую сторону и не заинтересоваться, а может и напасть. Как и на обратном пути; стоит ей только вцепиться в вас, этап сразу же завершается. Мы проходим курс плавания и физической подготовки, но не более того. Никому эта стратегия не доступна.

Трос, ведя меня по наклонной пещере, выныривает в новом гроте с воздушным карманом. Я спиной выхожу по гладкой гальке на берег. Химическая лампа охватывает лоснящееся влагой чрево пещеры, и от моих шагов мечется во все стороны эхо. С каменного постамента я беру артефакт; обратный путь я проделываю уже без остановок.

Я перезапускаю этап еще несколько раз, прежде чем убеждаюсь в верности гипотезы. Эксперименты с артефактом и плитой показывают, что правильный паз мне не нужен; ничего нестандартного не происходит, даже если я выпрыгиваю из зоны переноса. Ожидаемым образом я оказываюсь в центре трофейного зала, и мне требуется сделать обычные семь шагов к постаменту для артефатов. Ничего не дают и пазы по обе стороны от правильного; меня выбрасывает возле утлизизатора, что бы я ни делал. Отличается только один, всегда противоположный правильному, и эта системность намекает на какой-то скрытый изъян в программном коде плиты.

Я выбираю его снова. Опрыгивая к выходу из лаборатории, после телепортации  оказываюсь в штрафной зоне, но сильно сбоку. Опытным путем я выясняю, что шаги до телепортации соответствуют смещению после.

На восьмой раз я ставлю новый эксперимент: разворачиваю плиту на сто восемьдесят градусов. Гипотеза подтверждается, только в симметричном виде. Я оказываюсь на другой стороне от утилизатора, как и предполагал. Я гляжу сквозь окно на трофейный зал и не могу сдержать победной улыбки. Все-таки, я обнаружил нечто новое. Осталось дело за малым; еще одна проверка, последний эксперимент, – вдруг сработает, и это будет крупнейшим открытием за все недавние годы. Я опять перезапускаю забег.

Когда я в пещере забираю артефакт и уже погружаюсь в воду, браслет на левой руке вибрирует. Будильник? Я его не заводил. Таймер? Я не устанавливал никаких отсчетов. Что это может быть?

Сообщение. Анонимное, извне, из реального мира. Кто-то пишет мне оттуда, где время течет медленнее, а если быть точным, это гипностазис ускоряет мое восприятие в восемь раз.

“Привет, Тим!”

Ничего запретного в моих действиях нет; но и поощрительного нет тоже. Наверное это капитан, зачем-то забрел ночью в игровой комплекс. Я бы пока не хотел рассказывать о своих находках; проинспектировать мои приватные забеги он не сможет, так что я всегда мог соврать, что мне не спалось, и я захотел немного потренироваться.

Следом пришло системное сообщение. То, что я прочитал, заставило меня замереть.

“Режим боли включен.”

Режим… чего?

Я выбрался на берег и тут же поймал дуновение холода. Я ощутил, как рецепторы заработали с новой силой, – словно бы меня отслоили от толстого комбинезона и начали тереть об окружающую среду. Теперь я чувствовал,  что ласты неудобно сидят на ступнях, а ремни акваланга давят на плечи непропорционально. Я выплюнул мундштук. Легкий укус губы вызвал вполне ощутимую боль. Боль, которой не должно было быть в принципе.

Браслет снова завибрировал.

“Тим. Как видишь, у меня есть доступ к админке и к приватным сеансам. Я могу сделать с твоей виртуальной реальностью что захочу. Я опустошил кислородный баллон. А еще я сделаю тебе больно, чтобы ты не сомневался.”

Это не была шутка; мироощущение изменилось, стало очень настоящим, даже чересчур настоящим. Влажный воздух камеры казался мне промозглым и неуютным, а вода – просто ледяной. Я посмотрел на манометр. Ноль. Давления не было, кислород кончился. Я запросил на браслете завершение этапа. Пришел отказ. Где-то в районе сердца я почувствовал, как нактывает страх. Меня ничто так не пугало уже много лет. Даже тогда, когда мой антарктический рейс попал в сильнейшую турбулентность, даже тогда, когда мы едва не утонули в снежной буре, я не испугался так как сейчас.

А потом в грудную клетку пришла боль, сильная и тупая, которая заставила меня упасть баллоном на гальку, и я, пытаясь не задохнуться, согнулся пополам.
Когда все закончилось, я с трудом сел. Дыхание по-прежнему давалось тяжело, ибо телу было наплевать, что ничто из этого не реально. Боль не может быть поддельной, боль реальна всегда.

“Теперь ты мне веришь. У меня к тебе просьба. Не пытайся победить Марс. Показывай плохие результаты. Пусть твой капитан тебя отстранит или поставит на самый маловажный этап. Будь посредственностью. Только и всего, Тим. Хорошо? Аривидерчи. P.S. Я забыл сказать, что твои сеансы теперь будут такими. А если вздумаешь кому-нибудь нажаловаться, боль, которую ты испытал, будет постоянной. Никто тебе, симулянту, не поверит. P.P.S. Ах да, кислород из баллона будет пропадать всякий раз, как ты поднимаешь артефакт. Это так, чтобы ты всегда помнил, что я рядом. Наслаждайся.”

Меня била дрожь; я сидел на гальке, обхватив колени, и мерз. Артефакт валялся неподалеку, рядом с химическим фонарем, который едва освещал мой каменный гроб. Пещера давила, холодила и внушала безысходность, а страх рвал меня в клочья.
“Наверху” пройдет много часов, прежде чем меня найдут. Шесть? Они превратятся в двое суток здесь. Я сильно проголодаюсь, и уж конечно, останусь без сна, но более вероятно, что я просто задохнусь или замерзну. Мне ничего не было известно, как это может отразиться на моем реальном состоянии; и – жуткая мысль – я могу никогда этого не узнать.

Холод, тем не менее, отступил, дрожь иссякла, и я почувствовал облегчение. Я отстегнул акваланг, медленно встал и сделал несколько шагов. Тело выходило из одеревенения, и в голову ударило давление. Я снова сел.

Я разозлился. Какие-то подонки вмешиваются в приватную виртуальную реальность. Я даже не представлял, что такое возможно. Твари. Зачем они это делают? Зависть? Месть? Обида?

Я вскочил и начал ходить кругами.

Это же просто учеба. Мы о ней забудем, как только выйдем в свет. Никто за пределами университета не интересуется нашими соревнованиями. У нас нет призового фонда. Единственная награда – это разрешение на ответсвенные космические работы. Привелегия, но не жизненная необходимость. Нам даже рекорды бить не нужно, есть минимальный порог квалификации, который преодолевают все. За что здесь грызть глотки? Ведь это же сущая мелочь. Мелочные твари! Подонки. Преступники. Им не место среди нас. Они только портят жизнь честным людям.

Я прокричал оскорбления в адрес неизвестного подлеца, и безвольно опустился на камни.

Чуть поостыв, я снова попробовал выйти или перезапустить этап – безрезультатно. Я потрогал воду. Холодная. Я не доплыву, моего дыхания не хватит. Я не пловец, не ныряльщик. Особой физической силой не обладаю. Да и этап на это не рассчитан. Мы же не спорсмены, а инженеры! Я не доплыву, я утону, и как это будет со включенным режимом боли, я даже боюсь представить.

Спустя какое-то время я начал замерзать, поэтому снова поднялся. Ходьба немного согревала, но я избил босые ноги, да и ступни уже коченели. Я нацепил ласты и стал делать дыхательную гимнастику. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-задержали-выдох. Закружилась голова, так что я прервался ненадолго, и продолжил. С помощью секундомера я узнал, что могу задержать дыхание на минуту. Примерно столько и надо на подводный маршрут, но ведь при активных действиях кислород расходуется быстрее…
Я попробовал спуститься в воду по колено, и меня тут же содрогнул холод. В груди неприятно екнуло, так что я поспешил выбраться на сушу.

Я ежился от озноба, и все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы не двигаться, не подпускать морозный воздух к участкам тела, которые я как мог прикрывал ногами и руками. Пришла черная апатия, и я перестал о чем-либо думать, просто сидел и дрожал.

Кажется, я заплакал. Мне было стыдно, одиноко и страшно.

Я сидел так довольно долго, пока не увидел, что фонарь начинает тусклеть. Я заткнул его за пояс и с замершим сердцем опустил обе ноги в воду. Голова взорвалась дискомфортом.  Я стиснул зубы и погрузился весь. Господи, как же холодно. Дыхание сперло, я едва не потерял сознание. Хватая ртом, я начал дышать очень часто, судорожно. Мне казалось, что через тело проходят леденящие лучи. Кисти рук заныли, по телу проползла волна оцепенения.

Я сделал дыхательную гимнастику, набрал побольше воздуха и нырнул, подбирая тросс. Артефакт остался лежать на берегу, так что я мог подгребать обеими руками. Оказалось, что глазам под водой некомфортно, – маски у меня не было, да и фонарь уже почти потух. Я зажмурился и стал спускаться. Трос был моей единственной опорой в этой недружественной среде без ясных очертаний, и каждое движение откатывалось тараном в мозг. Я ударился коленом и едва не выпустил воздух. Когда снижение прекратилось, я почувствовал течение: это был первый грот. Казалось, я плыву уже целую вечность. Я налег на трос, и где-то там хорошо приложился локтем. Больно. Нельзя останавливаться.

Я подтягивал себя дальше, но уже понимал, что начинаю задыхаться. Страшно. Стараюсь плыть еще быстрее, даже теряю на мгновение трос. Теперь уже совсем темно, и пещера немного поворачивает, прежде чем ощущаю сквозь закрытые веки небольшое просветление. Но оно меня не радует, потому что я задыхаюсь. Легкие горят, голова тянет из них все что может. Очень страшно. В носовые пазухи ударяет едкая среда. Рот, вопреки моей воле, глотает воду, и господи, как это неприятно. Красный свет перед глазами, – воздуха нет, от ужаса я не представляю, что происходит. Я тону, мне очень больно, вода заливает легкие…

Гипнокамп выбрасывает меня в реальность. Все физические симптомы сразу же исчезают, и только сознание продолжает взрываться разноцветными огнями. Я дышу. Я почти умер, но я дышу. Я жив.

К пяти утра я добираюсь до кровати. Истощенный морально и телесно, не могу заснуть, хоть ни о чем и не думаю. Но потом все же засыпаю, скидывая переживания этой ночи в страну беспечного.

Завтрак уже почти заканчивался. Мои сокомандники, пятеро, без капитана, только что встали из-за общего стола, пока я, угрюмый и подавленный, делал себе бутерброд.

– Плохо выглядишь, Тим, – сказал Станислав Гашек. – Я слышал, Тревис тебя вчера загонял.
– Что ты с ним разговариваешь, – влез Макс Мендель. – Тимофей у нас важный фрукт, только о себе и думает. Что, Тима, если твои личные экзамены были лучше, чем у всех, так командные забеги теперь руинить можно?
– Слушай, ну, Макс, перестань, – заступилась Алисия Лисица. – Тревис реально его загонял.
– Да конечно, загонял.
– Я смотрела их вчерашние забеги. Я знаю.
– Ну ладно, Лися, раз ты так говоришь, тебе – верю. Пошли, ребят!

Алисия задержалась, пока эти четверо, начав новый разговор (говорил в основном Макс), ушли общаться с девушками со следующего курса, которые только что появились в столовой.

– Тим, – сказала Алисия. – Тут такое дело. Ты знаешь, что вчера вечером произошел несчастный случай? У “Осьминогов”. У Дины в команде. Маинского увезли на скорой, сказали, что командный экзамен он пропустит. Объявление будет после обеда. В “Осьминогах” теперь четыре человека. Без одного им экзамен не сдать. Капитанов собрали на экстренное совещание. Мне Дина по секрету сказала, что у нас кого-то заберут, и передадут им. Тревис и Дина сейчас в деканате. Решают, кого перевести. Ну то есть, Тревис хочет отдать тебя. Я просила отдать меня, ведь это логично, Дина моя сестра. Дина сказала, что он против. Вот так вот получается. Я подумала, что лучше бы тебе знать заранее.

Наверное, она отнесла мой несчастный вид на счет ее новостей.

– Ну ты, это, не расстраивайся. У них хорошая команда, ты же знаешь. Рекордов, им, конечно, не поставить, но ты уж там постарайся.

Она ушла, а я, кажется, совсем сник. Такой черной полосы у меня давно не было. Даже колбаса в бутерброде оказалась невкусной, как будто всего остального было мало.

Нас и правда собрали в актовом зале. Декан рассказала немногое; Маинский поскользнулся в туалете и получил серьезную травму головы. Потребовалась срочная операция, но сейчас он чувствует себя хорошо. Декан прочитала дежурный текст о персональной осторожности и сказала, что капитаны сообщат дополнительные новости. Капитаны сообщили. “Я тебя все равно хотел снять с забегов, чтобы ты не портил нам результат,” – сказал Тревис. Он был, как всегда, прямолинеен и по-своему честен.
Теперь я стоял перед кабинетом, где ждали “Осьминоги”, а Дина Лисица, девушка белокурая, роскошная, кавайная, с волосами как от модельера, только что появилась из-за угла. Она была озабочена, но приветлива. Она мне нравилась; она всем нравилась.

– Тим, я рада, что ты теперь с нами, – сказала она. – Не говори моей сестре, а то она всю жизнь будет обижаться, но это не Тревис, а я тебя выбрала. Не подумай, что у нас с Алисией как-то не так. У нас все хорошо. Именно поэтому нам с ней лучше быть в разных командах. Чтобы личное не мешало рабочему. Конфликт интересов, проще говоря.
– Да, понимаю. Ничего не скажу Алисии.
– Спасибо. У нас немного не клеится подготовка, а тут еще такое. Наверное, нам нужно начать все сначала. Но не сейчас. Может быть, мы просто пообщаемся.

Она открыла дверь.

– Ты теперь “Осьминог”, мы тут всегда собираемся.

Кабинет служил для небольших встреч. По центру вокруг журнального столика стояли два массивных очень мягко выглядящих дивана. Книжные полки по сторонам содержали в основном случайные сувениры: маленький глобус Марса, макеты самолетов и космических аппаратов, груда книжек на разную тематику, старый механический арифмометр и еще какой-то прибор со щупами. Отдельно стоял бойлер, и россыпью предлагались пакетики с чаем. Я не бывал здесь ранее, не приходилось, но обстановка вызывала ощущение комфорта и стиля.

“Осьминоги”, которых я, конечно, хорошо знал, вчетвером пили чай. Невара Амаранта, странная смуглая девушка с вытянутой вверх прической, одетая в плотный коричневый жакет и леггинсы, подтянув под себя ноги, попивала из объемной кружки. Дэн, – к своему стыду я запамятовал его фамилию, – на корточках перед столиком тыкал в планшет, а Светлана Тищенко, наша звезда учебы и знания, жевала печенье и слушала. Ежедневный гардероб Светы мог посоперничать в разнообразии с магазинным, и сегодня на ней было надето бежевое безрукавное платье с оборками. Макс, – другой Макс, Макс Ризон, – подвижный и подтянутый, признающий только рубашки и брюки, – наполнял две кружки горячей водой из бойлера.

Они и правда были хорошими людьми. Мы даже немного общались на первом курсе, – пока нас не распределили по командам.

– А, Тим, здорова! – сказал Макс. – Проходи, у нас есть чай и печеньки. Да вот, я тебе уже налил.
– Эй, ты обещал этот чай мне! – возмутилась Света.
– Я тебе свой отдам. Дина, тебе какой чай?
– Спасибо, Макс, не нужно, – сказала Дина.
– Садись! – похлопав по дивану рядом с собой, пригласила меня Невара. Голос у нее был такой же странный: густой, звучный, поэтому она всегда говорила вполсилы.
– Не знаю, что сказать, – честно признался я. – Привет, наверное.

Мы расселись по диванам: Света, Дэн и Макс на одном, а Невара, я и Дина на другом.

– Да что тут скажешь, – изрек Дэн. – Так вот повернулось.
– Дай руку, – потребовала Невара. – Ребят и девчат.

Она взяла мою руку и протянула вперед.

– Это правильно, – сказал Макс.

Он выставил две кружки на столик, а потом все соединили ладони, включая Дину, и Света продекламировала:

– “Осьминоги” – всегда в дороге!
– У вас даже кричалка есть, – сказал я.
– Ага, – хихикнула Света. – Теперь можешь говорить “у нас”. Это наш осьминоговский секрет. Глупо, конечно. Но с другой стороны, и не глупо, потому что от командных ритуалов есть ощутимая психологическая польза. Тебе понравится.
– Мне нравится, – отозвался я, и это было правдой. – А какие у нас еще есть ритуалы?
– Раз в год мы групповухой ходим в баню! – весело воскликнул Макс.

Невара фыркнула, а Света смущенно отвернулась.

– Он не соврал, – спокойно заметил Дэн. – Мы и правда ходили в сауну, точнее, это был аквапарк с сауной. Один раз.
– Надо повторить! – не унимался Макс.
– После экзамена обязательно повторим, – сказала Дина.
– Ну вот, опять про экзамен, – скис тот. – Дина только про него и говорит.
– Ничего подобного. Я вообще не хотела об этом сегодня.
– Но все равно его упомянула.

На это Дэн, не переставая копаться в планшете, заметил:

– В данном контексте упоминание экзамена является лишь реперной точкой во времени. Очевидно, что нужна была ясность о том, когда мы пойдем в сауну, и также очевидно было, что сделать до экзамена мы этого не можем. Поэтому я не считаю, что Дина завела беседу об экзамене. Она просто дала нам ориентир.
– Зануда. – Макс набыченно стал жевать печеньку.
– Ну вы хорошие вообще, – вмешалась Света. – Почему мы не можем поговорить про экзамен? Он мне нужен, я хочу на Луну.
– Да сдадим мы его, сдадим, – заверил Макс. – Его все сдают, ничего сложного. У нас же тут не двадцать первый век!
– Без Эдуарда будет сложно.
– Эд был молодцом, но Тим-то ничуть не хуже. Вы видели его на личном экзамене? Просто сказка!
– Вы ставите Тима в неловкое положение, – сказала Дина.

Я чувствовал ответственность, но ночное происшествие травило мне душу. Сама мысль о болевых погружениях страшила меня и ужасала. Смогу ли я вообще хоть что-то? А если тварь снова вмешается? Если она станет ломать мне все тренировки? Тем не менее, я ответил:

– Да нет, я все понимаю, это важно. Я правда хочу помочь. Я попробую быть не хуже Эдуарда. И мне есть что предложить. Тревис нас тренировал на рекорд.
– Рекорд? – переспросил Макс. – Не, ну рекорд – это совсем круто. Мы так не сможем. А ты хотел рекорд? Извини, чувак, мы тебе все испортим теперь…
– Да нет, я не о том. Рекорд мне не нужен, но я могу рассказать о стратегиях, которые хотел применить Тревис. И о том, как мы тренировались.
– Вот это уже очень интересно, – сказала Света.
– Так, ну нет, – мягко прервала Дина. – Мы все немного расстроены, нам нужно отвлечься. Давайте отложим этот разговор до завтра. Макс, ты мне предлагал чай. Предложение еще в силе?..

За остаток вечера я больше не проронил ни слова, просто сидел и пытался слушать их беседу и не поддаться упадническим настроениям. Но когда чаепитие закончилось, когда все попрощались, а Невара обняла каждого, когда я вернулся к себе в номер, когда я плотно закрыл дверь, я просто сполз по ней на пол. Мне было так тревожно, как никогда в жизни.

Думал ли я рассказать Дине о том, что кто-то взломал систему? Конечно думал. Мог ли я показать ей свой забег? Как я корчусь там от боли? Безусловно. Мог бы в качестве доказательства засвидететльствовать, как исчезает в баллоне кислород, и манометр, показывая почти полное давление, вдруг сбрасывается на ноль? И показать ей, что я захлебываюсь и тону, а гипнокамп не спешит прерывать сеанс? Все это и правда могло ее убедить, что я не вру, что есть кто-то, желающий навредить нашему экзамену. И я уже почти решился, но вместо этого отправился в игровой корпус. Я должен быть уверен.

С первых мгновений погружения я знал, что это так. Слишком свежо и пахнет морской солью, сетчатый железный пол впивается в ступни и холодит, а солнце слишком сильно греет голые плечи. Я потрогал ускользающий фуникулер и явственно ощутил шероховатость немного ржавого металла. А кроме всего прочего, я находился в полном осознании себя, будто бы не затребовал обычную редукцию с оставлением только предписанных локусов. Игры кончились, теперь все по-настоящему. А когда система отказала мне в выходе, я понял, что путь назад лежит через смерть.

Ну нет, так просто я не сдамся.

Облачившись в маску, акваланг и ласты, вооружившись гарпуном, я снял со стены веревку. Ста метров должно было хватить, – мы точно знаем все тайминги и расстояния на этапах. Я бросил моток на площадке, один конец спустил до воды, а другой защимил в седении фуникулера. Моток начал медленно расходоваться, а я рванул вниз, не обращая внимания на непривычный дисбаланс перевязи. К черту ощущения. С гарпуном в одной руке и с веревкой в другой, я стал преодолевать сопротивление наждачного мира.

Акулу я убил походя, проплывая мимо, когда она, ошалев от такой наглости, не сразу повернула в мою сторону. Я сбросил акваланг там же, и без него плыть стало гораздо легче. Я выплыл во второй грот, когда веревка напряглась и потянула назад. Поспешив забрать артефакт, я догнал ее уже под водой. Получилось так, как я и рассчитывал. Веревка придала мне дополнительную скорость, и я вынырнул, уже задыхаясь, но еще не успев нахлебаться. Я пулей взлетел в лабораторию, быстро сообразил, на какие девяносто градусов повернуть плиту, вставил артефакт в паз, противоположный правильному, и отпрыгнул к двери.

Я оказался в трофейном зале, прямо перед стендом для артефактов. Игра приняла вторую половину ключа, и этап успешно завершился. Я улучшил время этапа на пять секунд. Я засмеялся. Мою радость не сломило даже то, что вместо завершения загрузился второй водный этап. Для него у меня тоже была парочка идей, и мы еще посмотрим, кто кого.

(Продолжение следует?)

20 мая 2024