Лестно

Было очень лестно (и одновременно странно, и одновременно больно, словно бы в наказание за собственное тщеславие, вылившееся в желание вбить свое имя в поисковую строку, и одновременно еще много других чувств, которые становится все более сложно выразить одним словом и еще более сложно уместить в эту открытую скобку, изначально задумывавшуюся как просто небольшое отступление в стиле типичного Ващука, который не может начать текст без отступлений, и обязательно должен что-то вставить, что-то ввернуть, что-то ввести, что-то засунуть, что-то втереть, что-то пробубнить, типа, мимоходом, как бы, не важно, а на самом деле весь смысл там скрывается, как в британских шутках, — да? — когда между двумя «Кхм!» умещается самое смешное, которое, если услышал, то полег как стоял, а если нет, то сидишь и хлопаешь глазами, как дурак — и, если задуматься, в этом ведь вся соль, в том, чтобы дошло только до части аудитории, потому что без тех несчастных, кто сидит и хлопает глазами, как дурак, блестя лбом, щеками, подбородком, лысиной, чем там еще можно блестеть, символизируя тугодумие и нечувствительность к сарказму, без них тем, другим, что катаются по полу или сползают по стулу, испуская стоны и держась за живот, как бы прося комика о пощаде, без несчастных тугодумых идиотов им не было бы и десятой доли так невыносимо смешно, так вот, к слову о смешном, или, пожалуй, лучше, о долях, о соотношении между размером вводного предложения — что звучит достаточно пошло, чтобы подвести лексическую базу под использование оборота «к слову о», но «размер» всегда звучит пошло, это навсегда испорченное слово, слово, навсегда замаранное гогочущими и сально подмигивающими друг другу парнями из региона, быстро разобравшимися, что к чему в столице и доросшими до частных школ и личных водителей, а раз так, то нечего морщиться, в конце концов, все методы хороши, чтобы попытаться выкрутиться из уже не просто чрезмерно, а категорически недопустимо растянувшегося отступления, которое вот уж точно никак не получится оправдать, разве только если за ним последует в двадцать раз более объемное и грамматически — а также лексически, а также фактологически, а также логически, что уже звучит как кромешный треш — более глубокое основное предложения, что как бы, в теории, да, возможно нормализует ситуацию в чисто формальном, процентуальном смысле слова, но в чисто человеческом оставит ее абсолютно той же неперевариваемой ващуковщиной, которую внимательный читатель просек еще в начале и потому перестал читать — что, в свою очередь, как бы подразумевает, что к этому моменту остались только ненормальные — сложно сказать, есть ли между этими двумя группами и двумя типами зрителей на шоу Monty Python прямая корреляция, но предположим, что есть, и в таком случае, поскольку я, несмотря на весь ужас ситуации, в которой мы по моей вине оказались, хочу показаться хорошим человеком, я скажу, что «нормальные» читатели коррелируют с идиотами, которые не смеются — все равно они свалили, поэтому можем называть их, как сердцу заблагорассудится, а «ненормальные» — те, что остались и все еще читают — с той частью публики, что бьется в конвульсиях от смеха и закатывает глаза, прося о пощаде — так вот, возвращаясь к «так вот», после чего можно по лексической цепочке вернуться к «к слову», после которого, по немного менее надежной, но все же рабочей лексически-смысловой проволочке, вернуться к «о смешном», о долях, о соотношениях, вот это вот все, помните, а потом, уже по худенькой веревочке как бы типа логической, но уже не очень, связи между всеми этими словами и тем фактом, что я уже почти две страницы пытаюсь выкрутиться из придаточного предложения, одновременно пытаясь не думать о том, как нелепо будет выглядеть то, к чему оно придаток, но в то же время, как карабкающийся на гору человек, которому говорят: «Не смотри вниз!», всегда смотрит вниз и приходит в ужас от увиденного, я не могу не оборачиваться и не думать о том, что я же скажу после того, как наконец закрою скобку, и все же, по тонюсенькой веревочке псевдо-логики и квази-коннекшена, по ниточке типа-похожести и можно-я-быстро-я-только-спросить, по сопельке почти-бессмысленности и ну-ваще-ниачем, по лучику чистой лжи и по возникающим из воздуха плитам, как на последнем уровне «Prince of Persia», когда думаешь, что, типа, ну а фигли делать, пропасть и пропасть, и прыгаешь, а под ногами раз и плита, по черточкам и засечкам, складывающимся во введенное мной в поисковое поле одного — не будем говорить, какого, — книжного магазина мое собственное имя, я восстанавливаю казавшуюся безнадежно потерянной logic и, распрямляясь в полный рост на только что покоренной мной вершине, говорю, что мне было лестно, странно, больно, смешно и много чего еще), было лестно обнаружить, что сборник моих новелл «Sadcore», вышедший в 2016 году, соседствует в каталоге с двумя другими прекрасными работами — моим вторым сборником «New Arbat Avenue», вышедшим в 2017-м, и книгой автора, разделяющего со мной, как предположила бы рациональная и потому давно уже покинувшая зал часть публики, позицию не только в алфавите, но и в рейтинге продаж, озаглавленной: «ОНА КОНЧАЕТ ПЕРВОЙ». Собственно, этим хотел поделиться.