18. Франческо и конкубина

18. Франческо и конкубина
Франческо понимал, что в какой-то момент ему придётся расстаться с Воклюзом, но до последнего цеплялся за свой любимый райский уголок всеми доступными средствами.Прежней безмятежной жизни под крылом семьи Колонна уже не нет. Личная неприязнь влиятельного и могущественного нового кардинала выливается в   обвинение поэта во всех смертных грехах, его обвиняют в магии и некромантии.
К  аббату  Франциску в 1352 году, приору монастыря Святых апостолов он пишет письмо больше похожее на оправдание и начинает он из-далека. Он скромно  живёт и держит в строгости свою плоть, ест чёрный хлеб, а белый отдаёт слугам, питается орехами и финиками, иногда балуется рыбкой, выловленной из Сорги.  Здесь в тиши и уединении он гуляет по полям со своей любимой собакой, занимается садоводством, ставит силки для диких животных. Человек, по его мнению, и мнению стоиков  не должен обольщаться счастьем и падать духом при невзгодах, но жизнь его так ничему и не научила. Он далёк от мужественных и позитивных стоиков и остался слезливым нытиком: «чувствую, что если не облегчу себя слезами и жалобами, то умру».
 Далее главное, о чём письмо - о живущей у него женщине. Слухи об этом расползались в церковной среде. Сан священника не позволял Петрарке иметь в доме женщин за исключением матери, сестры или старухи. Боясь нападок со стороны папской курии, он спешил оправдать  присутствие Веллии у себя в имении, дабы избежать дополнительного к осуждению в некромантии осуждения в прелюбодеянии.
Единственная женщина, которую он видел каждый день это старая домоправительница. Примечательно, что на её описание он потратил, целую страницу. Ни мать, ни Лаура такой чести не были удостоены. Она единственная из женщин в «списке» Петрарки, которой он уделил столь подробное описание.  Он скрыл её имя, нарочито развёрнуто описал её внешность, вначале смазанное и безликое, потом уродливое, но это две большие разницы. Он будто оправдывался в том, что у него живёт женщина, которую он называет старухой и с которой у него не может быть никаких отношений личного характера по перечисленным причинам. Далее он компенсировал внешнее уродство её красивой душой. Старуха с радостью принимала, как выражался Петрарка всех его «домочадцев». Вряд ли она была старухой, если после работы в поле, она рьяно берётся за работу  по дому так, что Петрарка принимал её за пришедшую молодицу со свадьбы (подобное описание есть в стихах).
Старушка, близкий отдых предвкушая,
Одна пустынной стороной бредёт.
Устала. Как-никак на склоне лет;
Но ляжет спать – и нет
Усталости с дороги
И вечные тревоги
И горести не сдавливают грудь.
 Она проявляла «заботу о муже, о детях, о моей семье, о гостях» – пишет Петрарка. Если у неё был муж и дети, почему спала у своего хозяина на сухих ветках, и как это оценивал её супруг? И если она старуха, то почему заботится не о внуках, а  о детях, вероятно ещё не совершеннолетних? Ночью спит она на настиле из сплетённых веток и, по словам Петрарки другого ложа себе не желает. Более того, она забыла о прежних удобствах, значит, была не так уж бедна.  Она проявляла заботу  «о моей семье», какую семью имел в виду поэт, если его брат к тому времени был в монастыре? Нет сомнений, у Петрарки была семья, и она была в Воклюзе. Старуха не могла быть вдовой Раймона, потому что в год написания письма эконом  был жив, в противном случае, хозяин не мог предложить старухе при живом муже поменять постель на более удобную, обращаясь только к ней. К тому же, у Раймона был свой собственный дом по соседству. Мы никогда не узнаем, кто эта женщина, остаётся верить письменному источнику, но всё говорит о Веллии.
   В одном из своих сонетов  Петрарка раскрывает свой метод прятать чувства, превращая их на противоположные значения:
Когда поднёс, решившись на измену
Главу Помпея Риму Птолемей
Притворно Цезарь слёзы лил по ней, –
Так воплотило слово эту сцену.
……………………………………….
Так чувства каждый человек таит
Прибегнув к противоположной маске
Приняв беспечный или мрачный вид.
 Мы не знаем год рождения этой старухи, но в 1352 году Франческо, как и Веллии было уже за сорок, в средневековье этот возраст считался пожилым. Одно можно понять: писал он это письмо о старухе, имея в виду Веллию, описание вызывает именно такую ассоциацию. В этот период она не была обременена маленькой дочерью, и они с Франческо  в Воклюзе остались вдвоём, не считая  повара и конюха.  Он всё чаще задумывался о разводе с Веллией по причине ряда обстоятельств,  искал подходящие слова, но они терялись в беспомощности аргументов как в бесформенном облаке и уплывали за горизонт. Где-то глубоко в душе он не хотел расставаться, но обстановка вынуждала. Ни в Авиньоне, ни в Воклюзе жить спокойно ему  уже не дадут. На него объявлена серьёзная травля, и надо принимать жесткое решение.
В какой-то момент Веллия  поняла: он хотел уехать всем домом в Италию забрать слуг, собаку, а  её оставить. Это смертельно ранило её самолюбие. Она не могла себе представить гувернантку-старуху, которая не может любить её детей так, как родная мать, она ревновала любых претенденток на её место в семье. Франческо понимал, насколько ей больно и уже, старался обращаться с ней ласково. Он убеждал  в необходимости забрать у неё детей для их же блага, и что одной материнской любовью, она ничего хорошего им не даст. Она уже и сама стала мысленно постепенно привыкать к одинокой жизни, соглашаясь с тем, что одна она проживёт, а с детьми проблем прибавиться.
– Ты уже давно поняла, что нам нужно расстаться. Я позаботился о твоём будущем. Будешь жить у моего лучшего друга Людовико.
 – Что я там буду делать? Может в родительский дом?
 – Заниматься хозяйством. Это лучше, если ты вернёшься к брату в нищету. Опять выгонит.
  – Ты меня замуж выдаёшь? – Округлила глаза Веллия. 
  – Успокойся. Это единственный человек, к которому я не буду тебя ревновать. Он человек честный и благородный, будет тебя ценить как мою подругу. Завтра он за тобой заедет. Будешь у него жить и работать в качестве экономки, к тому же, если когда-нибудь придётся приехать в Авиньон с детьми, непременно, заедём. Я с ним имею переписку, будешь узнавать и о детях.
Последнее предложение успокоило Веллию и дало ей основание согласиться, впрочем, её согласия никто не спрашивал. Она видела Людовико несколько раз в Воклюзе и ещё тогда дала ему характеристику: «Вежливый и скучный». 
Она медленно и нехотя расстелила  платок со следами пребывания на нём моли, уложила в него  два платья и покорно ожидала приезда Людовико. Франческо мучила совесть, и одновременно он боялся, будучи в звании архидьякона жить семьёй. Должность была условной, деньги реальные и ещё двое реальных детей. Он не хотел расставаться с Веллией, смотрел на неё, желая запомнить её на всю жизнь. Его взгляд выдавал грусть и обречённость. Он и готов был разменять звание на семью, но это были минуты слабости.
Утром, как было оговорено, приехал человек от Людовико. Она расположилась в повозке и когда кони тронулись, она обернулась и тихо плакала, прощаясь с Франческо. Он не отвернулся, не спешил возвращаться во двор, и долго её провожал. Это был развод, насколько это можно трактовать между двумя свободными людьми.
Франческо её не обманул. Людовико хорошо помнил, что она не слуга и не рабыня, относился к ней как к достойной уважения особе. Она тосковала по прежней жизни, Людовико понимал и не докучал её работой.
Ей хотелось выговориться и она, пока Людовико был на службе, отправилась к брату. Она вошла в свой дом.  После чумы из родственников остался  Фабио и его старший сын. Брат принял сестру так, будто он её никуда не выгонял, а она никуда не уходила и вообще, будто он не видел её каких-то пару часов. Так бывает, когда приходят тяжелые времена. Житейские обиды кажутся чем-то мелким и несущественным перед громадными проблемами жизни и смерти, и становится всё равно: кто рядом и что случится с тобой сейчас, через неделю или год.
На пороге Веллия почти прошептала:
 – Ну, здравствуй, брат. Не выгонишь, как в тот раз?
И всё-таки, она припомнила ему обиду, когда он выгнал её из дому с маленьким Джованни. Фабио оживил в себе эту душевную рану, порыв безумной молодости показать власть над сестрой и как потом он ошибся, рассорившись с Франческо. Он опустил глаза и сухо произнёс:
 –Да, проходи, что-то случилось? Ты  совсем пришла или так, в гости?
Теперь брат смотрел на свою сестру как на королеву с кошельком, даже чуть приклонился. Он думал, что Веллия вся обвешена золотом и этого хватит на безбедное существование. В любом случае он точно знал, что у неё должен быть где-то под юбкой тугой кошель с деньгами.
Она зашла в свою комнату:
  – В гости, – осмотрелась и добавила: – Ничего  не поменялось.
Фабио поник.
 – А что может поменяться, разве что пыль? Расскажи, как ты?
Веллия  прошлась по своей комнате, упала на свою постель и заплакала.
 В последнее время Веллия  часто плакала.  Тихий обречённый плач переходил в протестную истерику,  в сердцах начинала проклинать Франческо и свою жизнь с ним и что она не удостоилась даже быть нянькой при своих детях:
 – Он предпочёл старуху, которую они не назовут матерью при посторонних! Я прожила с ним 17 лет, и что теперь мне досталось? Я даже детей своих больше никогда не увижу! – И тут она начала кричать, не находя слов для выражения своих эмоций.
Фабио слушал её историю, отворачивался от её истерики, искренне сочувствуя, а в конце, покачал головой, прицыкивая:
 – Да…, вот так история!   
  После расставания с Веллией Франческо почувствовал к своему удивлению облегчение. Он избавился от греха и теперь мог жить спокойно в соответствии со своим саном. Единственное что его беспокоило – это ревность Веллии к Людовику, о котором говорили, что он в известном смысле женоненавистник, о чём Франческо знал не понаслышке, но чем чёрт не шутит.  Это тот самый парень под псевдонимом Сократ, с которым он провёл незабываемое в Ломбезе в гостях у Джокомо Колонна. Людовик, несмотря на свою загруженность на службе, нашёл, чем занять Веллию. Он пристроил её в женский монастырь послушницей.  Она выполняла простые поручения, но оставалась свободной.
Веллия с аккуратностью выполняла работу и по дому. Экономом был мужчина средних лет, она занималась одеждой и обувью своего нового хозяина. Людовико её останавливал во время работы и отдавал всё слугам.
 – Ты не слуга, скорее, сестра или жена моего друга. Ты свободная женщина.
 – То есть, я могу уйти?
 – Конечно, только куда?
 – К брату в свой дом.
– Ты нужна брату с пустыми карманами? Кто тебя здесь обижает? Живи.
И тут она поняла, в какой капкан попала: Франческо оставил её без гроша. Она подумала и сделала заключение:
 – Жить на птичьих правах я не буду. У меня осталась одна дорога – в  монастырь. – Её голова поникла. – Франческо  меня ловко обманул.
Людовико и сам был удивлён его двухходовой  уловке. Он ухмыльнулся, осуждая поступок друга, но дальше этого не пошёл. Он молчал, наморщив лоб и прокручивая в голове, как Франческо всех обвёл вокруг пальца и высказал мысли вслух:
 – Как же я попался на этом дешёвом трюке? Как он меня сумел уговорить?
Он прыснул смехом и удалился. Веллия стояла на середине большой комнаты с лютой ненавистью к Франческо.