Константин. Пятнадцатая часть

Марья открыла глаза. К удивлению, выспаться ей удалось. Новый день встретил слабым светом, что с трудом пробирался через окна. Она потянулась, встала с кровати, и вышла на улицу. Потрясываясь от холода пошла в туалет. И именно там её и застали воспоминания… Странное поведение священника, Ангелины, Тамара подняла всю деревню на уши, мол, «демон в лесу!». Рассказ Томы о смертях в прошлом, странные бумаги в архиве, собственные интригующие мысли… Запертая дверь в церкви и крест, что так и не вернулся хозяйке. Пропажа Тамары… уж лучше бы она не просыпалась! Хотя, на самом деле, было кое-что, ради чего стоило встать с кровати, а именно: документы, бумаги и годы. Марье не терпелось во всём разобраться! Однако она понимала, что если займётся этим сейчас — просидит до поздней ночи. Сначала стоит разобраться с остальным… Она нагрела на печи воду, умыла лицо, обтёрлась влажными тряпками, бегло перекусила. Вышла во двор, намереваясь убедиться, что Тамара в порядке, но планы её круто изменились. У дома стояли двое.

— Марья? Поможешь? — Ева прижимала сына к себе.

— Доброе утро… — тихонько и скромно поздоровался Юра.

— Ох… — Марья слабо улыбнулась, — Ну… конечно. Что-то случилось?

— Ну-у… — Ева тяжело вздохнула, — Не совсем. А ты… это… собралась куда?

— Да, но… потом. Сначала разберёмся с вами.

Ева кивнула, взяла сына за руку, и пошла вслед за Марьей в дом. После того, как лекарь проводила их в свою рабочую комнату, Ева начала объяснять:

— На самом деле… Мне нужна помощь деликатного характера…

Марья прищурилась, — Подожди… Я подумала, что у дитя твоего болит что! Что там у тебя «деликатное»? Если прям уж «деликатное», зачем Юрку притащила?

— Ну-у…

Марье показалось, что она разгадала смущение Евы — наверняка пришла просить травы от беременности! Не в первой, вообще-то… И про себя Марья, разумеется, успела соседку осудить — чего ради малыша с собой притащила? Она спросила:

— Ты уверена, что твой «деликатный вопрос» стоит задавать при Юре?

— Да! — уверенно ответила она, — Я к тебе, вообще-то, с двумя вопросами… И… да…один из них касается Юрки. Осмотри его голову. В норме всё? А-то он разбил себе затылок. — она виновато улыбнулась, — Мальчишки…

Марья вытянула руки приглашая к себе ребёнка. Тот нехотя подошёл. Что-то в нём определённо изменилось… Маленький Юра всегда был улыбчивым и весёлым, добрым и общительным — лекаря он обожал! А сейчас… от того лучезарного мальчишки и лужицы не осталось — угрюмый, обиженный, словно ненавидящий всех и вся. Марья осмотрела его голову. Нашла довольно крупную рану на затылке. Взяла мазь, и принялась обрабатывать. Юра начал шипеть от боли. Марья решила его отвлечь разговором:

— Как же ты умудрился?

— Упал…

— Откуда и куда? Словно со скалы сорвался! Рана больша-ая… На что-то, видимо, напоролся.

— Наверное…

— Так откуда ты упал?

— С лестницы…

Она нахмурилась, — У вас же одноэтажный дом!

— В церкви он голову вчера разбил. Представляешь? — устало сказала Ева.

Рука Марьи дрогнула, — Что? Как же… Ев, ты не слышала? У батюшки вчера дверь заклинило! Службу пришлось отменить. Как же это «в церкви»?

— О, хотя бы ты не начинай! Юрец мне вчера и сегодня утром всю плешь проел этими рассказами!

Юра обидчиво заметил: — Я всего разок рассказал. Больше не буду…

— Так как ты в церковь попал?

Юра пересказал Марье, что с ним приключилось. О кровавой куче наверху и огромной птице он решил умолчать. Ночка его была сложной… Дума думалась гигантская и совсем неясная — такая в голове не умещается, отчего черепушка болеть начинает. Так что… он так и не решился кому-то рассказать. Пришёл к выводу, что прав священник. Куча, так куча… Кровь? Ну… и что с того? Всего лишь жидкость…

Марья выдохнула, — Вот это… Ох! Ничего себе! А я думала, что Демид поможет нашему батюшке. А тут вон оно как… А чего Демида вы не дождались?

— Ну… — Юра резко замолчал.

Марья почувствовала что-то неладное. Да что же будешь делать?! Ещё и в этом предстоит разобраться. Поняв, что ребёнок говорить не хочет, Марья решила не давить — кому оно нравится, не так ли? Она сказала:

— Ты молодец. Настоящий герой!

В ответ Юра промолчал, чем окончательно зародил в душе Марьи тревогу. Когда рана была обработана, и Юра сел рядом с мамой, Марья спросила:

— Так. С одним мы разобрались… Что там у тебя второе?

Ева смутилась, — Я… мы… мы с Юркой вчера ночью вот о чём подумали… А есть ли от… кхм… увлечением… брагой какие лекарства?

— Что ты имеешь в виду? — спросила Марья, хотя, вообще-то, прекрасно поняла — об «увлечении» Антона знала вся деревня.

— Может, какой отвар? Или мази? Я готова на всё! Лишь бы ты помогла. Сил у нас с Юркой нет больше… Антон…

— Я поняла. — кивнула Марья перебивая, — Ну… не знаю? Я не уверена. Нужно в библиотеке порыться, может, что найду. Я знаю, что нужно пить, если после браги плохо, но вот твой вопрос… Ты же именно о тяге его спрашиваешь, верно?

Ева кивнула, еле сдерживая слёзы, — Антон… — повторила она имя мужа, — Достал! Сил больше нет никаких!!! Вчера опять напился, и опять нам с Юрой покоя не давал. А потом… потом… как всегда! Позорить нас пошёл. И без того вся деревня о нём шепчется, и без этого он достал всех в округе! То дерётся, то липнет ко всем подряд со своим бредом! А вчера… он перешёл всякую черту. Из дому в ночи ушёл. И куда? В церковь! Разбираться со священником из-за раны Юрки! Какой позор!

Марья задумалась, — М-м… Ну… не стоит переживать. Ты — не Антон, верно? Если он и «позорится», то вы здесь не причём!

— Уже дошло до того, что дело не в «позоре». Не вернулся он ночью. И я очень сомневаюсь, что в церкви остался. Где он ходит? Не уснул ли в снегу? Не замёрз до самой смерти? — она всхлипнула, — Нет… Надо что-то менять!

Марья прикусила губу, — Антон пошёл ночью в церковь… И… не вернулся… — повторила она.

— Да. — Ева поднялась, и потянула за собой сына, — Так… ты подумаешь над тем, что сделать можно?

— Подумаю… — ответила Марья даже не посмотрев на собеседницу, — Провожать не буду… — продолжила она, устремив взгляд в одну точку, — Думать я начала уже!



Шаг Тани был тяжёлым и отрывистым. Брови её сползли на самые глаза, зубы плотно сжаты, а губы побелели от напряжения. Она обхватила себя обеими руками, и даже не обернулась, когда услышала голос Толика. Тот кричал ей вслед:

— Ну чё ты начинаешь? Я тебе ничего не обещал!

Она всхлипнула, и ускорила шаг. Не обещал? Ага, как же! А разве страсть их обещанием не была? А как же взгляд его влюблённый? Глаза врать не могут! Не обещал… Чтобы понять, что отношения серьёзные — слова совершенно не нужны! По крайней мере, так думала Таня. Она ведь уже и часть вещей к нему принесла, и даже с матерью поссорилась. Уже имя ребёнку общему придумала, научилась тканьбудущую обрабатывать! А он что? А он… оказался таким же, как и остальные! Когда Надежда — соседка их — пришла вещицу новую просить, Толик тут же переменился. Не постеснялся прямо при Тане глазки ей строить, даже соврал, что одинок! Услышав эти слова, Таня разозлилась не на шутку. Сначала разобралась с Надей, а потом и Толику досталось.

— Ты «свободен»?! «Одинок»?! — кричала она покраснев от злости, — И как ты только посмел так сказать?!

Толик чесал макушку сидя в кресле, — Танюшка, ну, я же действительно «одинок». Мы с тобой лишь друзья… Мы не супруги!

Таня сделала вид, что слов его не услышала, — Как ты посмел?!

— Я не понимаю… — честно признался он, — Что ты от меня хочешь услышать?

— Извинений!

— За что?!

Таня так сильно разозлилась, что подошла к нему вплотную, и ударила прямо по голове. Он запищал, выругался, и… Таня испугалась. А что, если ответит? Набросила куртку, и выбежала на улицу. И вот… шла.

На слова Толика решила не отвечать. Хотелось, конечно, но лучше бы показать, что обида её крепка, и ему стоит извиниться! И, вообще-то, не только «извиниться»… Мог бы и супругой, наконец, сделать. Иначе уже невозможно — про гордость забывать нельзя. Она ждала, что он догонит, к себе развернёт, поцелует. А он… Таня всё-таки остановилась. Обернулась, а Толика и след простыл. Она разозлилась лишь сильнее.

— Да пошёл ты! — крикнула она в пустоту, и ускорила шаг.

Спустя недолгое время она остановилась у родного дома. Переходить через калитку не спешила — не хотелось. Нет-нет… только не это! Сейчас ещё и мать настроение подпортит — начнёт морали читать, так ведь ещё и скажет, что прав был Толик! Таня не сдержала слёз, и подняла голову к небу. Прокричала:

— За что мне это всё?!

К счастью, ответа не дождалась. Когда мороз окончательно завладел телом, пришлось пойти домой. Она уже вовсю готовилась к разговору с матерью, и даже начала подбирать фразы, которыми будет защищаться от нападок. Что-то вроде: «Не лезь в мою жизнь!» или «Ты ничего не понимаешь!» и всё в таком духе. Таня глубоко вздохнула, перед тем как подняться к порогу, однако… однако счастье — а счастье ли? — ей широко улыбнулось — у двери она заметила помятую корзинку. Неужели мама так и не вернулась? Странно…, но в любом случае хорошо! Она подняла корзинку, и отряхнула от снега. Обратила внимание, что раз корзинку так замело, вероятно, простояла она у двери как минимум всю ночь, а то и дольше. Таня попыталась вспомнить, что говорила Марья. Хм… она упоминала, что мать проведать хотела. Видимо, она же и оставила корзинку. Таня занесла её в дом.

Дверь за ней хлопнула. Она потянулась снять сапоги, но быстро пожалела о решении — кажется, в доме было даже холоднее, чем на улице. Не раздеваясь, она прошла внутрь, и потрогала печку. Холодная. Мать ушла давно… Тревожные мысли пытались пролезть в её голову, но Таня профессионально от них отмахивалась. Надоело! Заколебало! Если с матерью действительно что-то случилось, то сама она и виновата. Нечего шататься было по деревне. Всё-таки она старуха, а не бродячий пёс! Таня затопила печь. Когда время пришло, разделась, и переоделась. Захотела поесть. Решила проверить, что там в корзинке ждёт — может, еда какая? Таня её открыла, и первым, что бросилось в глаза, оказался крест. Она сглотнута внезапно подступивший ком. Всё страннее и страннее день этот становился. Ей вдруг стало стыдно за то, что совсем недавно она радовалась отсутствию матери. И куда та пропала? Права была Марья — неважно, что собой представляет крест, для Тамары он важен. Даже, возможно, важнее дочери… Таня аккуратно взяла его в руки.

— Ой… — слетело с губ.

Крест был тёплым, настолько, что это подозрительно. Нагреться он бы не успел, да и даже если бы Таня его на печь положила, таким он бы не был. Она сжала его в ладони, но ненадолго — надолго попросту не смогла. Ладонь обожгло, и крест упал ей под ноги. Голова её вдруг начала кружиться. Тело стало непослушным — как будто чужим. Окружающий мир погрузился в дымку, она наклонилась, и потеряла равновесие — завалилась на спину. Взгляд устремился в потолок. Краски мира вдруг стали ярче, в груди поселилось тепло — мягкое, обволакивающее. Таня улыбнулась. Даже потолок ей показался красивым до неприличия, — а какие цвета! Она бы так пролежала всю жизнь, однако помимо радости ощутила и другое чувство, раннее ей незнакомое. Она села, и взяла в руки крест. Прокрутила в руках, и… надела шнурок с крестом на шею. Загнала под кофту, и прикоснулась к нему рукой. Больше он не ощущался горячим, был тёплым и приятным, согревал на ледяном полу. Таня вдруг подумала, что летом он, наверняка, дарит телу прохладу. Так вот в чём дело! Вот чего мать над крестом этим тряслась, как над великими драгоценностями. Ах вон она какая — вера эта. Таня никогда религиозной не была, но теперь… в церковь, что ли, сходить? Она встала с пола. Голод её был утолён сам по себе, сил прибавилось, и даже Толика она простила. А чего толку-то — в церковь эту ходить? Таня набросила куртку, и вышла на улицу. Неведомо почему, но ноги понесли её в лес.



Ангелина накрыла сына одеялом, чмокнула в макушку, и медленно отошла от кроватки. Сердце её глухо стучало в груди, одно неверное движение, и все старания насмарку — маленький Виктор проснётся. А она столько сил потратила на то, чтобы его уложить… Одному Богу известно с каким трудом ей удалось всего лишь успокоить его! Соседка — тоже молодая мама — говорила, что и её дочка в последнее время плохо спит. Плачет без остановки, спать хочет, но уснуть не может, — сплошные трудности. Ангелина поделилась с ней и своими переживаниями о состоянии сына, однако вслух свои подозрения не произнесла, сказала, что такое бывает. Что переживать? Дети! Однако в душе Гели зарождалось что-то тёмное и гнетущее. Странно это. Не к добру! Виктор — сынишка её — всегда был мальчиком спокойным. Он легко засыпал, беззвучно просыпался, хорошо ел и никогда не болел. А тут? Вечные скандалы и крики… Что-то здесь нечисто. Конечно, мама — бабушка Виктора — старалась помогать, но Ангелине, на самом деле, было немного стыдно. Она и без того просила мать о помощи минимум два раза на дню — когда уходила на службу. Просить о большей помощи не хотелось. Тем более, после того, как Лидия отреагировала на беременность Гели. Вспомнив об этом, молодая мать поморщилась. Она медленно и очень тихо вышла из комнаты, и заглянула в соседнюю — в спальню Лидии. К счастью, Лидия была внизу, и можно не переживать, что мать заметит состояние дочки. Ангелина выглянула в окно, и тяжело вздохнула. Интересно, была ли утром служба? Наверное, была…, но Ангелина не пошла — уж слишком сильной оказалась её обида. А ведь она пришла за помощью, доверилась ему, а он… Он даже слушать не стал! А, вообще-то, Ангелина пришла не только за тем, чтобы обсудить слова старухи-Тамары. Было кое-что ещё, была ещё в голове Ангелины одна странная, но, кажется, важная мысль. Ангелина признавала, что ещё молода, и, возможно, чего-то не понимает. Оттого и хотела посоветоваться с кем-то мудрым и добрым. А он? Ангелина смахнула подступившую слезу. Ну и ладно! Хрен с ним — этим Константином! Она села на кровать, собираясь плотненько обдумать свою важную мысль, однако воспоминания её захватили. Она вспомнила времена, когда Виктор был совсем не Виктором, а большим животом, что вырос у неё прямо под носом. Вспомнила злой взгляд матери, когда та просила с ребёнком повременить… Вспомнила, как вся деревня чуть ли не пытала Гелю, пытаясь выяснить, кто отец ребёнка. Тяжелые были времена… Примерно тогда Ангелина впервые и задумалась о том, что люди вокруг словно… другие? Мыслили они иначе, иначе себя вели. Или же, быть может, другой оказалась Ангелина? Тут как посмотреть… С каждым днём мысль та становилась всё значительнее и навязчивее. Потом наступили роды, следом на плечи легли заботы о малыше. Казалось бы, время отбросить глупые идеи в сторону! Но сказать — одно, а сделать… совсем другое. Ангелина думала об этом каждый день. Гадала, пыталась мысль ту осознать. Спустя несколько циклов-таки осознала — время пришло! Пришло время мыслей этой с кем-то поделиться. Ангелина долго выбирала подходящего кандидата. Кому рассказать? Маме ли? Лекарю? Учителю? Выбор её пал на священника. Удивительным образом совпало, что в те же времена Тамара начала слухи о демоне распускать… Времена изменились. И вот Ангелина пришла делиться мыслями. А что священник? А он… слушать не стал, так ещё и нахамил. Негодяй — не иначе! Ей вдруг показалось, что она услышала голос сынишки. Ох, нет… Аккуратно заглянула к нему в детскую, и с облегчением выдохнула — к счастью, спит. Немного помялась, и спустилась вниз. В кухне мать гремела посудой. Лидия заметила задумчивый взгляд дочки, и спросила:

— Гелька, чего ты? Хмурая какая-то! Виктор опять не спит?

— Он уснул… — еле слышно ответила она, — Но с трудом…

— Уснул, и ладно! Радоваться надо, а не рожицы корчить!

— Мам… — позвала она.

— Что?

— Знаешь, о чём я думаю уже очень давно…

Лидия уловила странные нотки в голосе дочери, и испуганно на неё посмотрела, — О чём, дочка?

Набравшись смелости, Ангелина задала тот самый вопрос, который мучал её последние циклы, — Мам… А как ты думаешь, что там — за лесом?

Лидия высоко подняла брови, — Чего?

— Ну, там… за лесом. Не в нашей деревне… Что там?

— Ну, как… лес, озёра, горы! Что ещё?

— И ты думаешь, что наша деревня это… весь мир? Есть ли другие деревни в мире?

Чаша, что Лидия держала в руках, грохнулась на пол, — Ангелина! — возмутилась она, — Немедленно! Не-ме-дле-нно прекрати!