Этажи судьбы. 1. части 1-2

Фрагмент мистического романа из московской жизни

Пролог: Дом между мирами

Москва. Ленинский проспект. Среди потоков машин, стекла и бетона нового времени стоит дом, который помнит слишком многое.

Он родился в эпоху надежд — середина прошлого века, сталинский ампир, вера в вечность. Его строили руками, мечтавшими о будущем. Теперь эти руки — пыль, а дом всё ещё здесь.
Он выстоял.
Пережил смену власти, идеологий и эпох. Смотрел, как меняются вывески, имена, времена года.
И никуда не делся.

Говорят, за Калужской заставой время ведёт себя странно. Тут письма доходят спустя годы, вещи — исчезают и возвращаются, как по воле домового. Люди встречаются так, будто их выбрала сама судьба. Жильцы пожимают плечами:
— В этом доме случайностей не бывает.

Но главное — лифт.
Он не просто механизм. Он живой.

Старый, скрипучий, с зеркалом в полстены и дверками, что вздыхают при каждом открытии. Его кнопки тёплые от тысяч прикосновений, будто он впитывает память тех, кто в нём поднимался или падал.
Он знает, когда стоит застрять. Когда — приоткрыться. А когда — задержать внутри, пока не будет сказано что-то важное.
Иногда, в его зеркале, отражается не только ты. В нём проступает тень. Высокая, наклонённая, будто наблюдающая.

Одни говорят — игра света. Другие — дух старого лифтёра, погибшего при обрушении шахты, который так и остался в кабине. Но никто не может объяснить, почему лифт иногда везёт не туда.
Почему он замирает, когда в нём плачет ребёнок — и едет мягко, почти убаюкивая.

Он слушает. Смотрит. Ждёт.
Иногда — выбирает.
Однажды он принял решение.
И с этого всё началось.

ГЛАВА 1: «Вверх…в прошлое»

ЧАСТЬ 1: Москва, дождь, призрак

Москва тонула в дожде. Холодные потоки стекали по шпилям сталинских высоток, капли срывались с балконов и водостоков, будто город медленно плакал — уставший, но неспособный остановиться.

Асфальт блестел, как свежее лезвие.
Машины ползли по улицам с печальной грацией, будто призраки, которым уже давно пора на покой, но они всё ещё ждут своего зелёного сигнала.
Светофоры мигали как сигаретные огоньки в темноте: беспорядочные, тревожные, красивые.

Олег шёл медленно, воротник пальто поднят, шаг — будто не столько от холода, сколько от нежелания быть замеченным.
Пахло мазутом, мокрым бетоном и кофе — тем самым, старым, обветренным временем и разговорами, которых не должно было быть.
Этот город всегда знал, как возвращать.
Не в места — в чувства. Не в людей — в тени.

У подъезда он задержался, будто внутренний голос подсказал: "сейчас что-то начнётся".
Или закончится.

Лифт — старый, скрипучий, с кнопками, которые звенят, как сломанные ноты.
Олег нажал кнопку вызова.
Изнутри раздался треск пластика и глухой, почти животный скрежет — не столько приглашение, сколько предупреждение.

Он достал сигарету.
Поднёс к губам.
Не закурил.
Просто держал.
Иногда, чтобы собраться, достаточно чего-то знакомого, даже если это — вредная привычка.
Особенно, если это — вредная привычка.

Лифт подъехал.
Двери раскрылись со старческим вздохом.
Он сделал шаг внутрь — и в этот момент воздух чуть дрогнул.
Не ветер, не сквозняк.
А как будто кто-то другой тоже сделал шаг.
Словно за этим моментом давно наблюдали. И теперь он наступил.

Она вошла.
Лена.

И город, и дождь, и сигарета — всё стало декорацией. Потому что в кабину вошла не просто женщина, а ожившее "тогда".

Тот же изгиб шеи.
Те же губы, чуть прикусанные, когда она думает.
Только волосы — темнее, чуть растрёпаннее.
И взгляд — глубже.
Без привычной наивности.

Лена больше не была девочкой из лета.
Она стала... женщиной из ремиссии.

Олег почти не дышал.
Или слишком дышал — не ясно. Сердце сделало кувырок, как школьник на физре, который пытается показать, что он уже взрослый.

Она мельком глянула на него. Взгляд — скользнул, как лезвие, по касательной. Ни удивления.
Ни паузы.
Будто знала, что он будет здесь.
Что лифт — их общий эпизод. Не первый.
Не последний.

— Опаздываешь? — спросила она, как будто договор заканчивался на этом же этаже.
Голос стал ниже. Бархатнее. Или просто холоднее — теперь он не мог отличить.
— Как всегда, — соврал он. Даже не пытался убедить.

Лифт дёрнулся. Резко. Свет моргнул. Кабина будто замерла, решая, стоит ли везти их дальше или… лучше оставить наедине.
— Всё как всегда, — пробормотал он, глядя на панель. — Я и техника — союз без взаимности.

Лена лениво прислонилась к стенке, скользнула взглядом по кабине.
Как женщина, рассматривающая отель "на одну ночь" — уютный, но подозрительно знакомый.

— Странно. Он капризничает только при... особых встречах, — сказала она и чуть склонила голову, улыбаясь уголками губ. Ловко, почти мимоходом.
— Ты про нас?
— Ну не про бабушку с пятого же. Хотя... у неё тоже есть вкус к драме.

Олег усмехнулся.
Но внутри что-то укололо.
Потому что так она всегда:мягко, иронично.
С привкусом раны.

Он нажал кнопку «открыть».
Щелчок — и ничего.
Лифт, похоже, решил поиграть в молчание.

— Кажется, застряли, — сказал он.
— Ты думаешь, лифты тоже помнят? — её голос стал тише. Почти интимным.
— Если этот помнит, у него — извращённая память.
— Или просто... слишком хорошая.

Она сделала полшага ближе. Воздух стал гуще, теплее. Запах духов — лёгкий, с горчинкой. Как цитрусы на закате, когда всё ещё кажется возможным, но уже не веришь.

В зеркале за их спинами мелькнула тень. Что-то скользнуло между образами. Или между годами.
Олег резко обернулся.
Пусто.
Лена не удивилась.

— Здесь иногда проступает не то, что ты хочешь, а то, что давно прячешь, — сказала она. Слишком спокойно.
Он тихо рассмеялся.
— Ты как психотерапевт. Только без дивана. Или он — вот это всё? — он обвёл рукой кабину.
— Лифт между этажами и воспоминаниями, — усмехнулась она. — Очень подходящая обстановка.

Он посмотрел на неё.
Слишком близко.
Слишком ясно.
— Ты всё ещё любишь драму?
— Я люблю острые ощущения. Особенно — в ограниченном пространстве.

Она провела пальцем по стенке.
Потом — почти случайно — скользнула им вдоль его запястья.
Медленно.
Точно.
Как будто проверяла: он настоящий?

— Ты дрожишь, Олег?
Он сжал челюсть. Внутри всё пульсировало — не от страха. От другого.
— Только от того, что рядом стоишь ты.

Лена усмехнулась. Её глаза чуть сузились — там было что-то тёплое. И опасное. Как вино на ночь перед вылетом.
— Хорошо, — прошептала она. — Я не люблю тех, кто дрожит от прошлого. Только тех, кто дрожит от желания.

Свет моргнул.
Их отражения вытянулись.
Кабина стала похожа на аквариум, в котором плавают их собственные призраки.
Но пока — всё ещё двое.
И воздух между ними — живой. Колеблющийся. Пахнущий дождём, цитрусом и недосказанным.

ЧАСТЬ 2: Пространство между

Когда кабина лифта дёрнулась вновь, казалось — не вниз, не вверх, а вбок. Словно устав от прямолинейности, она решила: «а почему бы и нет?»
Внутри стало чуть темнее.
Свет — не ушёл, а… изменился.
Стал теплее, жёлтым, ламповым.
Как в старом фильме, где каждая сцена снята на плёнку, пахнущую временем.

Лена моргнула.
На секунду ей показалось, что кожа Олега светится. Не буквально — а как у человека, который стоит слишком близко, и ты начинаешь видеть не его, а своё к нему.

«Он всегда так пах… мускусно. Табак, мята, дождь. Тело помнит запахи лучше сердца. Сердце предаёт, а ноздри — нет», — подумала она, чувствуя, как внутренняя дрожь поднимается от копчика к затылку.
Он обернулся, взгляды склеились.
— Слышала? — спросил он.
— Что?
— Шорох. Как будто кто-то за стенкой. Или за временем.
Она хотела усмехнуться, но в горле застряла дрожь.

«Не дай себе поверить.
Это игра.
Как всегда.
Просто гормоны, просто прошлое, просто тело хочет разрядки, а не объяснений», — уговаривала она себя.

Но тело не слушалось.
Она чувствовала, как соски напряглись под тонкой тканью блузки.
Как между лопатками побежали токи.
Не страх.
Нет.
Предвкушение.

— Ты меня реально пугаешь, — сказал Олег тихо, шагнув ближе.
— Ты меня возбуждаешь, — подумала она. Но вслух сказала другое:
— Просто лифт. Просто ты. Просто я. Комбинация, от которой техника сходит с ума.

Он смотрел на неё, не мигая.

«Ты ведь хочешь меня, как прежде, но теперь по-другому. Уже без наивности. Уже без обещаний. Только — тело к телу. Желание к желанию. Без кожи. Только нерв»
Лифт снова дёрнулся. Свет замерцал. И вдруг — открылось.
Но не дверь.
Пространство.

Перед ними — не коридор, а венецианский вечер.
Нереально яркий, как в старом слайде. Воздух — как масло. Звуки — будто приглушённые, из глубины воды. Где-то вдали пела скрипка.

Пахло морем и вином.
Ночь тонула в золоте.
Их никто не ждал — и всё уже было готово.

Они стояли, прижавшись друг к другу — неосознанно.
Инстинктивно.
Так прижимаются к земле, когда летит пуля.
Или к телу, когда летит чувство.

Лена первой вышла.
«Если это бред — я хочу утонуть в нём. Если это смерть — пусть она будет красивой. Если это прошлое — пусть оно войдёт в меня заново».
Каблук коснулся мозаичного пола. Музыка стала громче.

Олег вышел следом.
Он не спрашивал. Он просто знал: сейчас не надо слов.
Сейчас — кожа. Пальцы. Дыхание.

— Мы… где? — выдохнул он, как будто спрашивал не про географию, а про возможность.
Лена повернулась к нему. Взгляд — как шелк и лезвие.
— Мы там, где мы должны были оказаться тогда.
— Когда?

Она подошла ближе.
Уперлась ладонями в его грудь.
Почувствовала, как бьётся сердце — быстро, упрямо.
Как будто борется за ритм в безвременье.

— В тот вечер, который мы не дожили. В тот момент, где ты вышел, а я осталась ждать. Только теперь — мы оба вошли.

Она провела рукой по его шее, потом — медленно, почти с нежностью — вниз, вдоль грудной клетки.

Его руки нашли её талию.
Сквозь ткань он чувствовал: она горячая. Не от жары. От неё самой.
И вдруг — время распласталось.
Музыка затихла.
Мир сжался до одного касания.
Они поцеловались.
Не с жадностью, а с уверенностью. Как будто это было уже, просто забыто.
Как будто кто-то нажал «воспроизвести».

Венеция дышала вокруг.
А лифт, оставшийся позади, захлопнулся. Без звука.
Он исчез.
 
Они остались — в этом странном промежутке между реальностями.
И когда Лена чуть отстранилась, в её глазах уже было знание. Не вопрос.
— Нам дали ещё один шанс, — прошептала она.
— Кто?

Она коснулась его губами уха и ответила:
— Те, кто не умеет забывать.
Позади них — на канале — скользила гондола. В ней сидела пара. Мужчина и женщина. Их лица были смутно знакомы.
Как отражение.
И только на миг Лена поняла: это они.
Но чуть другие.
Те, кто остались тогда.
И сейчас, возможно, они — те, кто вернулся, чтобы не уйти снова.