13. Морские капитаны Сахалина

В моей морской карьере на Сахалине встречались разные люди, в большинстве своём это были моряки настоящие, преданные морю и делу, от матроса или моториста до капитана. Многие запомнились на всю жизнь. И в первую очередь это капитаны, под началом которых мне посчастливилось трудиться. Замечательные профессионалы. Человеки! Я учился у них. За пятнадцать лет сахалинского морского стажа я поменял немного судов – меньше, чем на руках пальцев. Так получилось, что сроднишься с экипажем и… жалко расставаться с друзьями-товарищами. Да и капитаны просили отдел кадров вернуть меня на судно. Когда сам стал капитаном, то успел поработать только на двух судах, а потом меня вернули на дорогой моему сердцу теплоход «Киренск». Через несколько лет пришлось подчиниться приказу и стать начальником коммерческого отдела пароходства. Невозможно объяснить, как я вначале скучал по морю, как мне хотелось вернуться на капитанский мостик, к своему экипажу. Пришёл посоветоваться к начальнику юридического отдела Геннадию Васильевичу
Волкову:

– Хочу вернуться на флот. Скучаю по морю. Как вы думаете, отпустят?

Мудрый и многоопытный Геннадий Васильевич посмотрел на меня с усмешкой и выдал:

– Куры будут смеяться, не только моряки. Все скажут, что не справился, спасовал. Ты, Алёша, вначале покажи себя на коммерческой работе, а потом просись обратно на флот.

Никогда не забуду Геннадия Васильевича. Он почему-то звал меня Алёшей, а я считаю себя его учеником. Был он великим профессионалом и настоящим человеком, честным и искренним. Любил пароходство, моряков, в особенности капитанов судов.

Итак, дорогие мои сахалинские капитаны.

КАПИТАН ЗАОЗЕРСКИЙ ГРИГОРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Меня назначили третьим помощником на пароход «Механик Бондик». Капитаном судна был Григорий Васильевич. Невысокого роста, худощавый. Думающий. Серьёзный. Бывал резким к подчинённым, если проявляли небрежность в работе. Очень не любил пьяниц. Что греха таить? Некоторые моряки могли хорошо выпить в порту стоянки судна. У нас был моторист Шайдулин. Золотые руки имел, его очень ценили, а вот к спиртному был, мягко говоря, неравнодушен. Идёт Шайдулин из города по причалу и шатается. Тяжко ему, бедному. А навстречу ему капитан Заозёрский, который потом рассказывал:

– Так меня возмутил улыбающийся и пьяненький Шайдулин, что решил столкнуть его с причала в воду, чтоб охладился.
– И что? Передумали, Григорий Васильевич? – спросил я, уверенный, что капитан не стал бы так делать.
– Так отскочил от меня бестия. Под мухой, но шустрым оказался.

Капитан был всегда собран, аккуратен, внимателен. Он был моим учителем на пути становления как судоводителя. После «Механика Бондика» я получил назначение на должность второго помощника нового теплохода «Балахналес». Помнил капитана Заозерского и в своей практической работе сверял свои действия с ним. А через пару лет я опять встретился с ним в должности старпома на новом теплоходе «Киренск». Спустя ещё пару лет меня назначили капитаном теплохода «Омолон». Григорий Васильевич в это время работал капитаном-наставником. И ему поручили выйти со мной в рейс из порта Корсакова на Курилы. Помнится, мы встали на якорь на рейде портового пункта Курильск. Заозерский не стоял рядом со мной на капитанском мостике. Но он позвонил в службу мореплавания и попросил разрешения вернуться другим попутным судном на Сахалин. Я слышал, как он сказал начальнику службы мореплавания капитану Чекину: «Мне здесь больше нечего делать! Капитан на месте». Это была самая большая для меня награда. В том рейсе мне пришлось швартоваться к плавбазам и в шторм, и в условиях крупной океанской зыби. Я не мог подвести своего первого наставника и… не подвёл. Потом меня закрепили капитаном на моём родном теплоходе «Киренск», что было большой честью.

Может, Григорий Васильевич на Небесах нас слышит?

Нагрудный знак ты свой достанешь,
Где цепь, и якорь, и секстант.
Однажды ставши капитаном,
Навеки будешь капитан.

Дорогой Григорий Васильевич, уверен, что и Там вы остались Капитаном с нагрудным знаком на морском кителе.


КАПИТАН АЛЕКСАНДРОВ ЮРИЙ МАРЕМЬЯНОВИЧ

Очень интересный человек. В войну работал на судах, доставляющих грузы из США. Опасные были рейсы. В океане шныряли немецкие подлодки. Юрий Маремьянович прекрасно разговаривал на английском. Интеллигентный. Спокойный. Никогда не видел его раздражённым. Задержался я в должности второго помощника на теплоходе «Балахналес», не отпускал меня капитан. И старпома Прутового не отпускал. А мне и самому не хотелось уходить от Юрия Маремьяновича. Любили мы его. Больше таких оригинальных капитанов я не встречал. У него были свои фишки в характере, если можно так сказать. Умел показать, какие мы, его помощники, молодцы. После швартовки в Ванино капитан мог сойти на берег и до отхода не появляться на судне, но всё контролировал. Заканчивалась погрузка. Мы готовили судно к выходу в рейс и докладывали капитану. Конечно, я преувеличиваю, но как было приятно чувство ответственности! После отшвартовки мы, помощники капитана, поднимались на капитанский мостик. Юрий Маремьянович благодарил нас за службу, и… начинался новый рейс.

Как-то после отпуска я добрался на попутном судне с Сахалина до порта Ванино, где теплоход «Балахналес» стоял под погрузкой круглого леса на Японию. Пришвартовались. Я с радостью иду по причалу с чемоданом. Был уже поздний час, после полуночи, а в каюте капитана светятся иллюминаторы. На трапе вахтенный матрос передаёт мне приказ капитана зайти к нему. Поднимаюсь. Дверь открыта. Юрий Маремьянович с улыбкой делает шаг мне навстречу:

– Добро пожаловать, Александр Иванович! Ждали вас.
Достаёт две большие рюмки и бутылку коньяка. Наливает. Протягивает мне одну и говорит:

– С возвращением, Александр Иванович! Со свежими силами за работу.

Со страхом смотрю на огромную рюмку с приятно пахнущим напитком, и вместо того чтоб отпить чуть-чуть, опрокидываю её в рот. А там всего-то несколько капель. Рюмка с секретом – толстое дно на три четверти её объёма. Виду не подал, поблагодарил и отправился в свою каюту.

Лёгким был человеком Юрий Маремьянович, но ни в коем случае не простым.

В японском порту Саката мы стояли под выгрузкой леса. Ночью стивидоры не работают, да и не до работы было. Порт открыт для тягуна, волной судно стало оттаскивать от причала и сильно бить о него корпусом. Я был на вахте. Доложил капитану. Объявили полную готовность машины, на случай если сорвёт судно со швартовых. Объявили аврал для команды матросов. Стали заводить дополнительные пеньковые швартовые канаты. Стальные тросы порвались. Это дело было опасное – оттянет судно волной метров на десять от причала, вытянутся канаты, спружинят и с грохотом притянут махину в шесть тысяч тонн назад. В это время несколько матросов прыгают на причал. Заводим тяжёлые пеньковые канаты и крепим наглухо на судовых кнехтах. Так целую ночь мы с матросами и провозились. А утром приехал стивидор, увидел, как судно бьётся о причал, схватился руками за голову и куда-то умчался. Вернулся минут через пятнадцать с большой бухтой белого каната на грузовой машине. Японец легко забросил капроновый канат на судно, он был по весу как пушинка, но крепости необыкновенной. «Привязали» судно этими канатами намертво, стояло у причала как вкопанное.

Той ночью капитан не выходил из своей каюты. Я думал, что Юрий Маремьянович доверил нам судно в такой тяжёлой ситуации, и радовался, что мы не подвели его.

На обратном переходе судна в Ванино Юрий Маремьянович заболел и слёг. В порту его госпитализировали. Вышли в рейс с новым капитаном. Через день на моей дневной вахте из радиорубки пришёл радист и протянул мне радиограмму. В ней было сказано, что капитан Александров умер от инфаркта в больнице водников порта Ванино. Ему было всего пятьдесят два года. Я вышел на крыло мостика и заплакал.

Потом я догадался, что капитан тоже не спал всю ночь и контролировал через иллюминатор обстановку и наши действия. Переживал и был готов немедленно принять управление судном на себя.

В моей морской практике всякое бывало. Я никогда не забывал Юрия Маремьяновича, но сам предпочитал в тяжёлых ситуациях быть на виду и вместе с моей командой.



 КАПИТАН КОЛЕСНИКОВ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Опытный капитан. Спокойный. Тактичен по отношению к подчинённым.

С ним очень хорошо работалось. Я был вторым помощником капитана на теплоходе «Балахналес». Уже не новичок в морской профессии. Но так сложилось, что никогда мне не приходилось работать на судне в ледовых условиях. Наконец-то это случится. Судно грузится в Ванино, рейс на Магадан. Февраль месяц. Охотское море сковано тяжёлыми льдами. Предстоит идти в караване под проводкой ледокола. Волнуюсь. Третий помощник капитана – и тот уже ходил во льдах. Готовлюсь. Читаю учебники. Задаю вопросы старпому. Во льды вошли на вечерней вахте третьего помощника. Наш теплоход следует за ледоколом. Мы идём первыми в караване. Николай Васильевич контролирует дистанцию до ледокола, чтобы не отстать, иначе фарватер затянет льдом. Одновременно регулирует скорость, чтобы не врезаться в ледокол. Вахтенный помощник делает свою работу и дублирует команды капитана в машинное отделение, информирует по радио идущие сзади суда об обстановке на фарватере. Я постоял немного на мостике и, подумав, что и для меня не будет никаких проблем, ушёл отдыхать перед своей вахтой.

В полночь заступаю на вахту, а капитан говорит мне:

– Я иду отдыхать. Действуй, «ревизор»! Счастливой вахты.

Я уже писал, что «ревизором» называли второго помощника капитана. Он отвечал за груз.

И я оказался один. У меня даже помощника не было, чтобы дублировать команды и дёргать телеграфную ручку передачи команд в машинное отделение. Всё сам. Я запомнил эту вахту на всю жизнь. И до сих пор помню тот ужас, который я испытал, когда с ледокола поступила информация, что он упёрся в ледовую перемычку. Я дал в машину команду «стоп» и затем «полный назад», продублировал по радио ситуацию сзади идущему судну. Рулевому скомандовал «право на борт», но мой теплоход неуклонно надвигался на корму ледокола. В какой-то момент каким-то чудом теплоход «закусил» кромку льда в фарватере и продвинулся во льду почти вплотную с ледоколом на полкорпуса вперёд. Так не бывает, но с нами случилось. Не иначе как вмешательство Всевышнего спасло ледокол, спасло наше судно, людей и меня тоже. Сам виноват – надо было сказать Николаю Васильевичу правду об отсутствии опыта работ во льдах, ведь он доверился мне и верил в меня.

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
(Вместо послесловия)

Пройдёт время. Я буду в загранкомандировке где-то в Европе.
Получу известие, что теплоход «Киренск» отправляют в Индию на металлолом. Как мне стало больно и обидно! Столько лет вместе, а я не могу даже проводить моего верного друга в последний путь. Печаль и боль я выразил в стихах.

ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
(монолог корабля)

Памяти теплохода «Киренск»


Я жду последнего похода,
Когда пошлют меня на слом.
Когда последняя свобода –
Мне вслед махнёт седым крылом.
Пусть путь последний будет светел,
Пусть чайки надо мной снуют!
Пусть будет вечный встречный ветер
В обмен на якорный уют!