Когда лес был другом

Эпиграф (из дневника Алисы, найденного позже):* 
«Бабка говорила: "Страх — это волк. Если побежишь — догонит". А я бежала от леса десять лет. Пока он не поймал меня у бабушкиной могилы...»

Черноборье пахло детством: печёной картошкой, земляникой и тайной. 
Семилетняя Алиса выпрыгнула из ржавого автобуса «ПАЗик», вцепившись в плюшевого зайца Ушко. Воздух звенел от стрекоз, а дорога, утоптанная коровами, вела к дому с резными наличниками, где на крыльце ждала баба Лена. Не бабушка — Баба Лена, вся в ситцевых цветах, с руками, шершавыми, как кора, и глазами, в которых жили грозы и звёзды.

— Лисёнок приехал! — раскинула она объятья, и Алиса утонула в запахе мяты и печного дыма. — А Ушко-то похудел! Надо его пирогом с черникой откармливать!

Дом был царством чудес. 
На чердаке водились домовые — «шумихи», как называла их баба Лена. По ночам они переставляли крынки, а Алиса, затаив дыхание, слушала их возню. На кухне над плитой висел пучок «ведьминой травы» — зверобоя. «От сглазу, дитятко, — поясняла бабка. — Городские глаза колючие».

— А это что? — Алиса ткнула в медный амулет на гвозде у печи.
— Ключик, — прищурилась баба Лена. — От дверей, что людям не видать. Не трожь — похулиганит.

Лес звал. 
Бабка водила Алису по тропам, как по страницам живой книги:
— Смотри, берёзки шепчутся — сплетничают, как старухи у колодца. А вон дуб-батяня — всех старше, всех мудрее. Ему поклонись.
— Зачем?
— Уважение, Лисёнок. Лес любит шепот, а не крик. Запомни: «Кто с деревом говорил — тот век с ним породнился».

У ручья, где вода пела тонким голосом, Алиса увидела девочку в платье из кувшинок, с волосами цвета тины. Та махала рукой, зовя в воду.
— Баба! Там русалка! — закричала Алиса.
— Ага, Маринка, — бабка махнула рукой. — Не лезь к ней, дивчина — утянет! Русалки девчонок не любят, ревнуют.
— Почему?
— Потому что сами замуж хотят. Лешему. — Баба Лена рассмеялась, сорвала стебель дудника. — На, свисти громче — испугается.
 
Но не всё было сказкой. За старой мельницей начиналась Запретная поляна. Там рос мухоморный круг, а в центре лежал камень с выщербленным лицом.
— Не ходи туда, Лисёнок, — бабка говорила строго. — Там бука-топотун спит. Разбудишь — весь лес затопчет.
— А кто он?
— Старый гнев земли. Как люди много грешат — он просыпается. Мы с тобой тише мышки — давай, крадучись...

Перед сном баба Лена рассказывала не сказки — правду:
— Видишь, туча на луну наползла? Это Водяной невест ищет. А вон сова кричит — это Леший на сосну залез, ногу занозив. Смешной!
— Баба, а духи злые?
— Не злые, а обиженные, — гладила её по голове. — Люди забыли, что лес — живой. Не здороваются, мусорят. А он… плачет. Слышишь, берёзы скрипят? Точно старички на лавке: «Ох, спина болит от людской глупости...».


В последний вечер баба Лена повела Алису к дубу-царю. Привязала на ветку ленту:
— Это тебе, Лешак, на память. Дитё увожу, не ворчи.
А в карман курточки сунула тот самый амулет:
— Держи, Лисёнок. Если в городе страшно станет — прижми к сердцу. Я через него шепну: «Не бойся, родная. Лес с тобой».

Автобус увозил детство.
Алиса прилипла к стеклу. На опушке, среди берез, стояла высокая тень с ветвями вместо волос. Махала ей вслед. Девочка зажмурилась.
— Баба, это Леший?
— Он самый, — бабка прижала её к себе. — Прощается. Ждёт, когда снова приедешь.
— А я приеду?
— Обязательно. Лес своих не забывает.