Глава 22

Контракт Миллара на фабрике закончился несколько дней тому назад, но он готовился к отъезду как-то беспорядочно и нехотя. Он возвращался на родину, о чьих интересах он только и думал, когда принял предложение герра Эльснера, однако на сердце у него сейчас было не легче, чем когда он прибыл сюда год назад.  Тогда он надеялся вернуться во всеоружии знания, которое одно только могло спасти империю, надеялся поразить соотечественников новым словом в области военного дела.  И вот он возвращается, и где же это знание? Где его несокрушимая аргументация? Куда делся тот энтузиазм, что вдохновил его на эту поездку? А здесь, увидел ли, узнал ли он что-то такое, что укрепило бы его в его прежних мыслях о военном призыве? Нет, он услышал общий стон народа под бременем налога на кровь, увидел его действие во всех отвратительных подробностях. Он услышал анархистские речи, исполненные ненависти, и призывы к отмщению, и увидел это мщение на деле. Он увидел, как все слои общества раболепствуют перед одним-единственным сословием, воочию увидел тиранию военных, был потрясён до глубины души зрелищем жертвоприношения, совершенного на алтарь воинской чести. И что же, он теперь вернётся на родину с призывом к всеобщей воинской повинности? Нет, ни за что! Он и сам не мог бы сказать, в какой момент его убеждения поменялись кардинальным образом. Сейчас, делая ревизию своим прежним взглядам, он видел лишь их обрывки и обломки, подобные останкам здания, разлетевшегося на куски от попавшего в него снаряда. 
     Итак, прочь идею всеобщего призыва! Что же тогда остаётся? Идея генерала Рассела об армии как становом хребте, костяке, в нужный момент обрастающем мясом? Сначала он отмахнулся от неё, как от фантастической, но теперь постоянно возвращался к ней в мыслях, и всё менее фантастичной казалась она ему.
     Так он собирался к отъезду, медленно и нерешительно, терзаемый не только разочарованием. Было и кое-что ещё, что делало разлуку с Маннштадтом нелёгкой. Когда-то генерал Рассел говорил ему о неотразимости и притягательности армейского духа в его лучших проявлениях, и Миллар сейчас ощущал правоту его слов. За этот год он так привык к размеренной дисциплинированной жизни  гарнизонного городка, что боялся ощутить пустоту, лишившись участия в ней. Здесь военный дух ощущался так явственно во всём, царил триумфально, не имея соперников, во всех областях общественной жизни.  Миллар не мог, не хотел лишиться этого обаяния, вернуться вновь к прозаичной обывательской жизни без блеска и романтики. 
     Здесь он обрёл новые знакомства, даже друзей, и как ему покинуть их? Возможно, генерала Рассела он ещё увидит в Англии, но несчастного благородного Плетце? Великолепную Тёклу, столь самоотверженно решившуюся разделить участь своего возлюбленного?  И Хедвигу?
     Вспомнив это имя, Миллар задумчиво стряхнул пепел с сигары. Болезненнее всего была мысль о разлуке именно с ней.  Не будет больше дружеских посиделок в спартанского вида гостиной полковника фон Грюневальда. Будет ли она вспоминать о нём, спрашивал он себя? Он почему-то был уверен, что будет, хотя он и был иностранец и не носил военной униформы. Ведь не лгали же ему эти яркие карие глаза. Да, ему будет одиноко без неё, не имея никого, с кем можно было бы так живо обсуждать вопросы, равно интересные им обоим и никогда не надоедавшие.
     Настало время распрощаться с ними всеми. И в первую очередь он отправился к Густаву Хорту, красивый строгий облик которого он также хотел унести с собой в воспоминаниях.
     В запущенном доме на недостроенной улице на окраине города нашёл он инженера с карандашом в руке, по-прежнему занятого вычерчиванием чертежей.
- Что, хватит с вас Маннштадта? – спросил тот, отрываясь от работы.
- Скорее, Маннштадту хватит меня, так что у меня нет выбора.
- Возвращаетесь проповедовать свои идеи?
- Не сказал бы.
- Как так? Неужели разочаровались в своём идеале?
- Да. Та система, что доводит человека до безумия и убийства своего ближнего, как то случилось в сентябре, не может быть идеальна.
- Вот оно что! – Хорт отвёл взгляд и замолчал, нервно чертя беспорядочные линии на клочке бумаги.
     Затем спросил, не поднимая взгляд:
 - Вы видели его?
- Его? Кого?
- Плетце! Вы знаете, что именно здесь, в этом доме, с ним и произошла катастрофа? Странная игра судьбы.
     И Хорт рассмеялся жёстким смехом.
- Я видел его недавно, - ответил Миллар, не вполне понимая.
- Как он держится?
- Замечательно. Вот доказательство того, что любовь верной женщины творит чудеса!
- Вы правы! Вот именно! Вопрос лишь в том, как долго она продлится, эта любовь.
- Что вы имеете в виду? Только неделю назад он сам сказал мне, что их помолвка сохраняется. 
- Неделю назад? О, за неделю много чего может измениться! Я думал, вы знаете от Эльснеров.
- Я не видел Эльснеров последнее время, ведь я уже не работаю на фабрике. Вы хотите сказать, что помолвка разорвана?
- Да, помолвка разорвана, - Хорт усердно штриховал бумагу, не поднимая глаз.
- От кого вы слышали об этом?
- От самого Эльснера, два дня назад, на улице. Он так счастлив по этому поводу, что не удержался от того, чтобы сообщить и мне. Конечно, были сцены, слёзы и всё прочее, но всё устроилось, к вящему удовольствию всех Эльснеров.
     Изумлённый Миллар не мог произнести ни слова. Он почувствовал такое смятение, словно эта новость касалась его лично. Он всегда хорошо относился к Тёкле, а после того, что сказал ему Плетце на прошлой неделе, он восхищался её стойкостью, но теперь острое разочарование охватило его. «Значит, я был прав относительно неё», - подумал он.
     Хорт заговорил снова, по-прежнему не отрывая взгляда от листа бумаги перед собой.
- Она, конечно, честно пыталась, но … не смогла. Давление было слишком велико, она ослабла.
- Неудивительно. Бедность и низкий статус в обществе, какая женщина согласится на это?
- Это зависит от того, что это за женщина.
- Да, а также от того, что надеется она получить взамен. Если он для неё целый мир, как я предполагал о Тёкле, тогда …
- Похоже, и он тоже так предполагал, бедняга! – вставил Хорт с усмешкой.
     Миллар поглядел на него в недоумении. Разве не должна была отставка Плетце обрадовать его соперника, может быть даже вселить в него надежду? Но в словах инженера сейчас сквозило презрение по отношению к женщине, которую он ещё недавно обожал. Миллар не мог знать, что Хорт действительно в первый момент пережил бурную радость, которая, из-за присущего ему чувства справедливости, затем сменилась отвращением к низкому трусливому поступку, пусть даже направленному против его естественного врага.
- От неё требовался героизм. Ничего особенного в том, что она, как и большинство женщин, не героиня, - заметил Миллар.
- К тому же не способная любить, - подхватил Хорт с огнём в тёмных глазах.
     «Как видно, он полностью исцелился от своей несчастной любви», - подумал Миллар.
     Позже, на улице, он всё продолжал думать об этой удивительной новости. Перед его мысленным взором стояло лицо Плетце, как он видел его в последний раз. Каково ему теперь? Достанет ли у него сил выдержать этот новый удар судьбы и продолжить свой путь изгнанника? Ведь вера в неё поддерживала его, думал Миллар, вспоминая горделивое движение Плетце, когда тот уверял его, что его избранница ему верна. Что будет с ним теперь, когда он лишился единственной опоры?
     Одновременно с состраданием к Плетце, в нём росло негодование по отношению к женщине, такой красивой внешне и такой, оказывается, заурядной. Она старалась, но не смогла, сказал Хорт. Да, верно, она, в конце концов, всего лишь слабая женщина. Чем больше было его восхищение её красотой прежде, тем с большим возмущением думал он о ней теперь. Естественным образом, его мысли перешли к другой женщине. Вот Хедвига бы так не поступила, подумал он, хотя и не имел к тому никаких оснований. Он всегда знал, что она нравится ему, но сейчас, сравнив её с Тёклой, почувствовал, что он, пожалуй, влюблён в неё. Он вдруг воодушевился. «Разве так уж невозможно для неё поехать со мной?»
     Он даже замедлил шаг при этой неожиданной мысли. Так вот почему ему было так трудно решиться на отъезд! На родине, среди светлоглазых соотечественниц, он будет скучать по её быстрым тёмным глазам и их оживлённому взгляду. С ней рядом он никогда не соскучится. Они будут спорить, смеяться, обсуждать, их взаимный интерес никогда не иссякнет, ведь она, также как и он, любит всё, что имеет отношение к армии и военному делу. С ней он как будто увезёт с собой частицу немецкого военного духа.
     Но каковы его шансы? Миллару казалось, что они не плохи. Во всяком случае, он скоро узнает. Миллар направил шаги в другую сторону, прямиком на квартиру полковника фон Грюневальда, ибо в его положении он не мог терять ни часа.  Если бы кто-нибудь сегодня утром сказал ему, что он пойдёт делать предложение Хедвиге из-за возмущения Тёклой, он смеялся бы до упаду.
     На лестнице он повстречал полковника, который, как видно, очень спешил, ибо прошёл мимо Миллара, не заметив его. Но Миллар тоже спешил, поэтому задержал полковника, схватив того за пуговицу.
- Скажите, пожалуйста, ваша дочь дома? – он крепко держал полковника, пытающегося вырваться.
- Моя дочь?
     Полковник обратил к Миллару своё узкое лицо с чертами, будто высеченными из дерева. Неужели он преднамеренно не узнал меня, мелькнула у Миллара мысль. Никогда прежде не видел он, чтоб на этом невыразительном лице отражалась какая-нибудь эмоция. Теперь же он понял, что и полковник, в конце концов, был обычный человек из плоти и крови, а не деревянный истукан. Его губы дрожали под седыми усами, когда он переспросил во второй раз:
- Моя дочь?
     Он смотрел на Миллара с выражением какого-то тупого удивления, так что тот засомневался, не сказал ли он чего неуместного.
- Да. Вы её найдёте … там.
     Полковник высвободился и тут же ушел. 
     «Если я что-нибудь понимаю, на этого человека обрушился удар», - думал Миллар, поднимаясь по лестнице.
     В большой, скудно обставленной гостиной не было никого, и пока относили его карточку, он с грустью смотрел на знакомые предметы, с которыми предстояло расстаться навсегда. В то же время его удивили какие-то пакеты и свёртки, в беспорядке лежавшие на столе и диване.
     Когда Хедвига, наконец, вошла, на ней был большой голубой передник, в руках она опять же держала пакеты, из растрёпанной прически выбивались завитки. Но не это удивило Миллара, а выражение восторженного упоения на её лице и глаза, опухшие и покрасневшие от слёз. 
- Не смотрите на меня так, - засмеялась она, сбрасывая свою ношу, и протягивая ему руку в старой отцовской перчатке. – Я ужасно занята, разбираю свои вещи. Как удачно, что у меня их не так много!
- Так заняты, что не уделите мне и пяти минут? – спросил Миллар, удерживая маленькую ручку в большой перчатке, и глядя ей в глаза.
- Ах, не то чтобы … ведь это будут последние пять минут нашего с вами общения в жизни, да? Вы уезжаете…
- Я уезжаю, а вы?
- Вы же видите, я укладываю вещи.
- Вы куда-то отправляетесь? Как удачно, что я вас застал. Я не мог бы покинуть Маннштадт, не повидав вас. Мне крайне необходимо сказать вам что-то.
- Правда? – спросила Хедвига, мягко высвобождая руку и садясь напротив него. – Тогда говорите быстрей, потому что я скоро уезжаю очень далеко и надолго.
- Очень далеко?
- За океан.
- Вы шутите? – спросил Миллар, так как она улыбалась.
- Вовсе нет. Я, правда, уезжаю из Германии.
- Одни?
- Нет, не одна.
     Она потупилась, и начала медленно стягивать перчатки. Казалось, она колебалась, затем быстро продолжила:
- Зачем скрывать от вас то, что скоро все узнают? Я выхожу замуж.
     Миллар смотрел на неё с выражением, которое, он сам ощущал, было довольно глупым. Он не спросил, за кого она выходит, но Хедвига прочла этот вопрос в его глазах.
- За герра Конрада Плетце, - ответила она, горделиво поднимая голову.
- Но это невозможно! – у Миллара наконец-то развязался язык. – Он же …
- Был помолвлен с другой совсем недавно, это вы хотите сказать? Но та помолвка разорвана, - вы наверно слышали – и теперь он помолвлен со мной, уже два дня.
- Как скоро, - промямлил Миллар. Ничего другого он не нашёл сказать.
- Это так, но выбора не было. Или скоро, или никак. Вам кажется невозможным, чтобы человек был помолвлен за одну неделю с двумя девушками. Наверно он кажется вам очень ветреным. Но не надо судить поверхностно. Это было не его решением, а моим. Да, именно так.
     Она говорила серьёзно, с пылающими щеками, стремясь, во что бы то ни стало, оправдать Плетце.
 - С вами я могу говорить открыто, мы же добрые друзья. Не судите ложно ни меня, ни его. Когда я узнала, что она покинула его, что его надежды разбиты, я подумала, как же он сможет жить теперь? Мне стало так страшно за него, я пошла к нему, сама не знаю как, словно не по своей воле. Он же был так одинок, понимаете? Мне не оставалось ничего другого, как предложить ему мою жизнь, если только она может спасти его.
- Так вы принесли свою жизнь в жертву! И он её принял?
     Она гневно повернулась к нему.
- Какая жертва, о чём вы говорите? Быть с ним – всегда было моим заветным желанием! У меня появился шанс. И я его использовала!
     Она открыто и просто, не смущаясь, объявила ему о своей любви.
- И он принял …  - Миллар поискал подходящее слово, - ваш дар?
- Ничего другого ему не оставалось. Я всё продумала. Я пошла к нему днём, на виду у всех. Не мог же он допустить, чтобы моё доброе имя было опорочено. Видите, как хитро я всё устроила, – она торжествующе рассмеялась.
- У вас много смелости, - сказал Миллар с холодной усмешкой. Он изо всех сил старался побороть разочарование, но пока не преуспел.
- И мало стыда, скажут некоторые люди, но не вы! – она спокойно смотрела на него. – Мне было безразлично, что обо мне подумают, мне было важно успокоить его, пока он не совершил … чего-то ужасного. И он признался мне, что его, правда, посещали мысли о … его револьвере. Когда человек так несчастен,  правила приличий не в счёт!
- Вы – смелая, - повторил Миллар на этот раз без усмешки.
- Я только сделала то, чего не могла не сделать. Осенью, когда он лежал у себя на квартире раненый, думаете, я не рвалась бежать к нему? Но я не могла, из-за неё. А теперь, когда он страдает от ещё худшей раны, а её нет рядом, неужели я бы не пошла к нему?
     Глаза её искрились, пальцы нервно терзали перчатку.
- Я не могла оставить его … на смерть, или на одинокое путешествие в чужую далёкую страну. Он меня ещё не любит так, как я люблю его – я точно знаю – он только благодарен мне. Но со временем я завоюю его любовь.
- Но в его мыслях у вас будет соперница.
     Она презрительно усмехнулась.
- Этого я не боюсь, будь она в сто раз красивей, чем есть. Она никогда его не любила, она была влюблена лишь в его положение, его военный блеск. Неужели он будет долго вспоминать о ней? А мне пока довольно того, что уже есть. Всё остальное придёт со временем. И потом, ведь у меня есть не только любовь, у меня есть немного денег, что оставила мне мать. Это облегчит нам начало новой жизни.
- А ваш отец? – вдруг вспомнил Миллар.
      Хедвига свела чёрные брови, отчего на её лбу образовались две чёткие вертикальные полоски.
- Ах, не говорите! – её голос сделался тише. – Это единственное, что мучит меня. Я боюсь, что разобью ему сердце. Как он останется без своего «маленького адъютанта»? И не только это. Он всегда надеялся, что его зятем будет солдат. А Конрад? Для отца он хуже, чем любой штатский. Хотя он высоко его ценит и жалеет, он не забудет, что он не оправдал надежд, которые возлагались на него как на офицера. 
- А для вас его карьерный провал ничего не значит? – спросил Миллар, зная, как дорого ей всё, связанное с армией.
     Она взглянула на него с упрёком.
- Я уже сказала вам, что по-другому я поступить не могла. Единственное моё затруднение – мой отец. Но всё-таки он нуждается во мне меньше, чем Конрад, ведь у него остаётся его дело, его военная служба и его товарищи, чего нет у Конрада. Из них двоих Конрад несчастнее, поэтому я пойду к нему. Я верю, что отец и сам всё понимает, потому что он ведь не препятствует мне. Хотя мой отъезд лишит его очень многого, он не говорит ни слова против.
     Миллар слушал и думал, как же мало он знает женщин. Разве не эту девушку он считал ограниченной? Разве когда-то не поучал её с высоты своего опыта?
- Уходите? – спросила Хедвига, видя, что он потянулся за шляпой. – Вы же собирались мне что-то важное сообщить?
- О нет, ничего такого. Хотел только попрощаться и пожелать вам счастья.
     Хедвига протянула ему руку со светлой улыбкой. Она и не вспомнила о том, что когда-то сама дала ему ложную надежду, немного кокетничая с ним, чтобы отвлечься от печальных мыслей о неверном возлюбленном.
- Спасибо! Я буду очень счастлива, вот увидите! Что до неё, она тоже будет счастлива, ведь в Германии ещё много есть лейтенантов.
     Она весело засмеялась.
- Вы не только мой добрый друг, но и его, я знаю. Так что расстанемся с миром и не переживайте из-за нас, у ваших друзей всё будет хорошо. 
     «Да уж, - подумал Миллар. – Не пойму, неудачник этот человек или, наоборот, ему очень повезло. Жалеть ли его или завидовать ему?»