Веточки
Всегда завидовал тем, кто знает свою родословную. Что нам мешало в своё время, пока живы были бабушки, деды наши – взять и просто расспросить, запомнить, записать?… Как-то случайно через «Одноклассников» вышел на свою родственницу по материнской линии, если точнее: дочь брата моей мамы по её отцу, брата, родившегося уже в послевоенные годы, в другой семье. Так уж в их жизни, деда и бабушки, вышло, не нам судить. Наталья, моя двоюродная сестра, и всерьёз занялась генеалогическим древом нашего рода. Пообщались, она поведала мне, как далеко продвинулась по главным веткам, по стволу, к корням, к истокам рода, а я в свою очередь рассказал и внёс ясность, по всем известным мне более молодым, послевоенным уже веточкам нашего общего древа.
Но каждый из нас это по своей сути продолжение двух родословных. С линией по матери мы разобрались, но ведь что-то же ещё идёт и от отца? А тут, такая вот история…
***
Уже несколько дней шла война… Война с фашизмом. Тогда ещё не сразу были понятны те эпитеты: священная, освободительная. Она была: прежде всего, страшная и жестокая, несправедливая и захватническая. Враг очень стремительно и вероломно продвигался по всему фронту на восток, сжигая и уничтожая всё на своём пути, занимая нашу территорию и разрушая советские города и сёла.
Мобилизация началась с первых же дней, повсеместно, ежедневно, уходили на фронт мужья, отцы, братья и сыновья. Не обошло ни одного самого малого населённого пункта, и на центральной площади у здания сельсовета небольшого южноуральского села Новооренбург с утра собирался народ. Подходили группами, семьями. Старики, женщины, дети, провожавшие своих самых родных и близких на фронт, в неизвестность…
Вышел на крыльцо, прихрамывая, нервно закурил папиросу, председатель Николай Трофимович, хотел видимо сказать что-то, крикнуть в разноголосую толпу, но засуетился, махнул рукой и снова зашёл. Пробежала с какими-то бумагами молодая секретарша Зина. Подъехал, посигналив, развернулся совхозный бортовой автомобиль, из кабины выпрыгнул работник военкомата, кивнул, заспешил в здание. Водитель Егор опустил задний борт кузова, совсем недавно оборудованного им для того, чтобы возить молодёжную бригаду девчат-доярок на дальний гурт на утреннюю и вечернюю дойку и стал искать глазами своих. Доярок он сегодня отвёз на пару часов раньше, уже управились и пешком вернулись, быстрыми своими ножками, а сам в райцентр, в военкомат…
«Вон, бежит, моя Галинка! Да тише ты, дурёха, не запнись! Тяжелая ведь». – Егор помахал молодой жене и кулаком погрозил, перешла на шаг. – «К октябрю малец будет, первенец. Правда, когда теперь увижу, да в руках подержу. Но ничего, вот фашисту этому проклятому шею свернём, и всё у нас ещё в жизни будет, на меньше, чем пятеро детей я и не согласен. А вон и отец с матерью. Нас с братом у них всего двое, это же разве семья, но видимо так судьба распорядилась. А мы с Мишкой это дело выправим. На Руси всегда семьи многодетные были… Вот и Миха, с вещмешком моим. Совсем не хотел, охламон такой, в школе учиться, а к технике тяга есть, хорошо, что я его тайно обучить успел, а как оно пригодилось. Лично вчера он весь день Трофимыча возил, экзамены сдавал. До Карталов меняться будем, а там уж он назад сам. Семнадцать лет, но шофёр толковый из него выйдет, да и машину для меня побережёт, пока я на фронте то поразберусь…».
Народу у сельсовета становилось всё больше. Пришли семьями те, кто сегодня провожал своих самых близких и родных, пришли и те, кто на долгое время распрощался со своими близкими и родными ещё вчера, и позавчера, и… Вот уже четыре дня подряд, утром из села выезжал автомобиль в путь, протяженностью в сто пятьдесят километров, по просёлочным степным дорогам до узловой железнодорожной станции Карталы, отвозя крепких, молодых, здоровых уральских мужиков и парней. Туда, где собирались, используя самые различные пути и способы доставки, включая и гужевой, и пеший, такие же группы, таких же молодых, здоровых и крепких парней и мужиков со всей округи. Туда, где потом их грузили в почти ежедневно формирующиеся здесь на станции, либо проходящие мимо с востока страны эшелоны, которые шли на запад, в ту сторону, где был фронт, где наступал враг. Туда, где уже несколько дней шла война…
***
На Руси издавна, да и в России позже, семьи всегда были крепкие, многодетные. Наши широкие необъятные просторы, наши красивые и богатые леса, природа наша матушка, со своим богатством и покровительством, оберегавшая нас от различных напастей в виде природных катаклизмов, от наводнений, землетрясений, извержений вулканов и прочего лиха, наши луга, поля, высокие горы, наши реки и озёра, наш чистый воздух и светлый православный дух. Казалось бы, всё это должно привести к тому, чтобы наш единый род, все наши семейные генеалогические древа были сильными и мощными, такими же, какими обычно и вырастают огромные кедры, сосны, лиственницы, берёзы и прочие деревья, когда они растут на открытом и свободном пространстве. Можно только представить насколько мощным должен быть бы наш православный лес. Но чем дальше история каждого отдельного рода, тем чаще мощные ветви генеалогического древа превращаются в тонкие веточки.
Как-то прочитал: «за двадцатый век исламский мир вырос на 800 процентов, Китай – на 300, Индия – на 400. Россия могла бы за это время стать солнечной православной планетой, сильной, уравновешивающей весь остальной мир. Не суждено… Богу почему-то неугодно было отвести от России революцию», а заодно и все страшные опустошающие войны, особенно именно прошлого двадцатого столетия. А может он ещё подумает, пересмотрит свою позицию… и поможет нам?
***
Они стояли чуть в сторонке от общей гудящей людской массы своей маленькой, но растущей семьёй, все шестеро. Иван, Татьяна и их детки. Мать Татьяны, пойти не смогла. Слишком сильно болели ноги. Казалось бы, после зимы, хворь отпустила, и на поправку уже пошла, чтобы летом не в обузу быть и детям помочь, как это страшное слово «война». Ноги так вот сразу и подкосились. Обняла зятя в дверях, поцеловала, перекрестила на дорожку, ухмылочка в усах – «да ладно, мама».
Как только дверь затворилась, несмотря на больные ноги, сразу же на колени перед иконой и молиться, молиться… «Господи! Да, что ж это опять за напасть такая. За что? Ведь только жить спокойно начали…». Сразу всё перед глазами пронеслось у старой женщины: «Революция, голод, разруха, смутное время, непонятное, простые ведь люди были, от земли и от сохи, никакой работой не брезговали, всё своим трудом, всё трудом и потом. И вдруг в кулаки попали, весь род практически, крепкий мужицкий трудолюбивый извели антихристы, никого не спаслось, ни родителей, ни братьёв, ни мужа, ни детей… не сберегла… одна вот только Танюшка и осталась. И вот повезло же ей с Иваном – крепкий, серьёзный мужик. Молчалив, трудолюбив, строг, но добрый, к жене, к детям, ласковый… Десять лет они вместе, детей вот четверо, один только Сашенька ушёл в младенчестве. Но ведь будут же ещё детки? Господи! Пусть только живым вернётся...».
Они стояли чуть в сторонке. Иван, спиною к центру событий, где мужики сейчас забрасывали в кузов автомобиля кусок брезента, укладывая его между скамеек, на тот случай, если вдруг ливанёт… Дорога то неблизкая, вот уже и тучки набежали, дождя то в июне толком ещё и не было, а для посевов он сейчас в самый раз. Добрый спокойный взгляд молодого мужчины пробежал по сторонам и никак не отражал всей той тревоги, что сжимала его сердце и теребила его душу. Жена, малые дети рядом, зачем пугать, зачем им знать, насколько всё серьёзно и страшно, ведь он то, прекрасно понимал, что это будет очень долгая война и далеко не каждому суждено будет вернуться домой. А дома столько дел и по двору и по хозяйству, с такой любовью отлаженному за десять лет совместной их с Татьяной жизни.
Теплый отцовский взгляд встретился с такими совершенно разными двумя парами глаз Никосима. Ах, да, тут необходимо пояснить… Никосим – это два старших сына, два неразлучных братишки. Николай, низкорослый крепкий и коренастый мужичок девяти лет от роду, с черными, как угольки, спокойными, из-за длинных пушистых ресниц, казавшихся как бы слегка полусонными глазами. Максим, долговязый худенький, с тонкой цыплячьей шейкой и бледной кожей и щедрой щепоткой рыжих веснушек вокруг носа, с живыми, постоянно бегающими зеленоватыми глазами, широко распахнутыми навстречу всему окружающему его миру. Из-за копны вьющихся, слегка отливающих рыжим светлых волос, он казался чуть выше своего брата, хотя и был на два года моложе.
Братья настолько были привязаны друг к другу и всегда и во всём вместе, что их так и звали одним общим для двоих именем – Никосим. А началось всё от младшей Вареньки. Ей ещё и двух лет не было, только первые слова лопотать начала, так сразу и зазвучало по избе тонким голоском: «коя-сим, коя-сим»… После взрослой отцовской корректировки, так и повелось в их семье, если из других дворов поздними вечерами слышится долгое: «Петька, Васька, Гришка – до-о-мой!», то с их двора – «Никосим!», и бегут, торопятся, взрослым не принято перечить, ни матери, ни бабушке, а уж тем более отцу… Ну, а если вдруг послышится зычное батькино, вот к примеру: «Никосим, зубило принеси!», то бегут парнишки до сарая наперегонки, а там: старший Коля начинает внимательно перебирать весь отцовский инструмент, и вот уже показалось то, что отцу нужно, как в последний момент Максимка хватает эту вещь и летит к отцу на всех парусах, только голые пятки сверкают. Попробуй, догони. «Ну, я тебе, задам – думает старший, – таких получишь тумаков». Да, дерутся они, да, поколачивают друг друга, то старший где младшего прижмёт, придавит всей своей массой, то особенно усердствует младший, молотит кулачками, прикусив кончик язычка от ярости и злости. Но и отходят они быстро. Зато на улице, в мальчишеских разборках, все деревенские пацаны в округе, знают: Никосима лучше не трогать, братья друг за дружку всегда постоят, ох и биться будут, до самой первой крови…
А вот и трехлетняя Варенька. Единственная девочка, доченька. Слабенькая она, и как-то уж слишком спокойная для ребёнка, совсем мало играет и очень быстро устаёт… Стоит, обхватив левой ручкой ногу матери, держится, прислонилась всем своим тельцем. Глазки у неё серые, а реснички такие же длинные и пушистые, как у Коли, а ещё как будто инеем слегка их припорошило, а взгляд, ну совсем недетский, в нём есть сразу всё: боль и грусть, любовь и страдание, любопытство и это очень трудно описать словами, но бабушка-мать так и говорит: «Вот посмотрит на тебя Варюша, взгляд такой, прямо как с иконы… И за душу берёт и умиротворяет». Девочка стояла и смотрела на правый рукав своего сарафанчика, по которому ползла, спешила вверх, приближаясь к кисти руки, к маленьким её пальчикам, божья коровка…
Лишь на секунду обернувшись на шум, на крыльцо сельсовета вышли председатель и военком, Иван сразу же встретился с глазами Татьяны. Всё это время она, не видя вокруг себя ничего, смотрела только на своего мужа, словно хотела запомнить каждое его движение, каждую чёрточку на лице, складки на лбу, морщинки у глаз, лёгкую щетину на щеках, ямочку на подбородке, родимое пятно на шее, у самого ворота рубахи…
Шум вокруг всё усиливался, нарастал, крики, разговоры, плач, команды. А они стояли и смотрели друг другу глаза в глаза. Чёрные, как угольки, покрасневшие от бессонной ночи и блестящие от подступивших, но сдерживаемых через силу слёз, глаза молодой женщины – ночью на плече мужа от души наревелась, помня сейчас, как Иван сказал, что не любит когда бабы на людях голосят: «Ведь живых же провожают, а не мёртвых, как в последний путь». Серые, с длинными и пушистыми ресницами, как оказалось, легко передающимися по наследству почти всем их детям, по-прежнему спокойные, не смотря на подступающую внутреннюю тревогу за всю семью, глаза молодого мужчины – ночью бессонной не давал жене от души нареветься, дарил ей свою любовь, гладил по плечам, по распущенным волосам: «Всё будет хорошо, Танюша, я вернусь, обязательно вернусь».
Шум вокруг всё усиливался, вокруг и уже совсем рядом… Иван что-то говорил Татьяне, гладил по головам мальчишек, что-то спрашивал, они что-то отвечали и кивали ему, взял на руки, прижал, поцеловал в нежную щёчку Варюшку, съёжилась, отстранилась легонько ручкой, колется – она не слышала ничего, только смотрела на Ивана, смотрела, смотрела, только на него… Приподнял краешек одеяльца, в которое был завёрнут самый младший их ребёнок, три недельки всего, сынишке. Глазки сильнее зажмурил от света. «Какие они у него, ещё толком и не рассмотрел, да и говорят, что меняются они у младенцев. А реснички у него, такие же пушистые, наши», – подумал Иван. И сказал, вслух, так, что резануло, и Татьяна сразу очнулась, услыхав. Сердце встрепенулось, прижала ребёнка покрепче к своей груди, да и малыш вдруг заволновался, завозился, закряхтел, заплакал…
– Береги детей, Таня! Трудно вам будет… Ладно они. А этот то, зачем родился?!
– Что ты такое говоришь, Ваня! Все вырастут…
Иван хотел и пытался ещё что-то сказать и объяснить, но людскую толпу как прорвало, сквозь шум и гул прозвучала команда на построение и от каждой группы стали отрываться по одному, по двое и бежать к центру, к машине – те, кто возможно уже сегодня должен будет уехать на фронт, в неизвестность…
***
Самое страшное событие в мировой истории XX века – Великая Отечественная война советского народа с фашистскими захватчиками началась 22 июня 1941 года и закончилась 9 мая 1945 года. Она продолжалась 1418 дней и ночей. Общие безвозвратные людские потери Советского Союза в этой войне это 26,6 миллионов человек.
Война не обошла стороной ни одну советскую семью, и у каждой советской семьи есть своя история в той войне, и про каждую советскую семью смело можно написать целую книгу. Война затронула абсолютно каждый род, каждое древо. Страшным ураганом, смерчем свалены они были порою под самый корень, обломаны и высушены ветрами, обожжены огнём пожаров и загублены многие их веточки, ветки и стволы. Но, в большинстве своём они через боль и раны всё равно восстановились, зазеленели вновь.
***
Прозвучала команда, Иван развернулся и побежал, и почти одновременно с ним дёрнулся, уже готовый тоже бежать вместе с отцом Максимка, едва успел остановить его, крепко ухватив за руку, старший брат Коля. Татьяна ещё крепче прижала к груди своего младшего и держала младенца, а вот слёзы сдержать уже больше не смогла и не стала.
Варюшка, посмотрела на удалявшуюся спину отца, и краем глаза заметила, как божья коровка высвободила из-под ярко-красных, с чёрными точками надкрыльников, расправила свои тонкие хрустальные крылышки, и полетела. «Вот бы и мне сейчас также взять и полететь, – подумала девочка, – Папа ушёл, сел в машину, куда-то поехал. Он уже не понесёт меня на руках. Мне придётся теперь своими ножками идти домой, и я опять устану. И мама на руки не возьмёт. У неё на руках мой братик, маленький такой, и он ещё совсем никак не может ходить, ещё один, кроме Никосима мой братик, с таким, сразу и не запомнишь, именем – Виталий…».
Виталий. Мой отец, родившийся 5 июня 1941 года.
***
Иван Яковлевич, мой дед, ушедший на фронт в самом начале войны, погиб в декабре 1941 года, сдерживая натиски врага на Московском направлении.
Татьяна Фёдоровна, моя бабушка, вдова фронтовика, прожила почти 75 лет, вырастив и воспитав трёх сыновей.
Варенька прожила совсем недолго, тихо угаснув, в первый же год войны. У неё было слабое сердечко, ей требовалось хорошее обследование и возможно операция, но, в то время такой возможности не оказалось.
Николай Иванович и Максим Иванович, дети военного времени, выросли, помогая матери и фронту в тылу как могли, выучились, создали свои семьи, заимели детей (это мои двоюродные две сестры и два брата), дожили до внуков.
Виталий Иванович, мой отец, самый младший сын Ивана и Татьяны, родившийся за 17 дней до начала войны, он выжил в то военное время и вырос, прожил не долгую жизнь, но всегда был при матери, женился и оставил после себя двух сыновей. Он, никогда осознанно не видевший своего отца, видимо никак не смог смириться с теми его словами: «А этот то, зачем родился?!», и в настоящее время именно эта, его ветвь на нашем генеалогическом древе, пожалуй, самая мощная и зелёная, и внуки пошли, и правнуки, а для моего деда Ивана – уже пра-правнуки. Видимо тогда, в июне 1941 года между отцом и сыном произошёл энергетический обмен, они поняли друг друга, именно таким образом отец дал своему сыну младенцу правильный посыл. Отец погиб, отдав свою жизнь за сына, а сын выжил и продолжил родословную отца.
И зазеленели веточки, всему вопреки…
Евгений Руденков.
Март-апрель 2025г.
Свидетельство о публикации №225052900908