Звезда

   Предисловие.


   Да простит меня та, которая стала прототипом героини этого рассказа, ее близкие и далекие, ибо видят все Боги мира, что действую я сейчас не из бахвальства, не из попытки ухватить интересную историю, не ради заработка и славы, но из глубокой грусти, наполняющей мое сердце в связи с ее смертью. Жизнь сближала нас до любви и разбрасывала по разные стороны ценностей и смыслов, как это обычно бывает, когда живешь изо всех сил. Но, как бы то ни было, этот рассказ – мое последнее прости и дань уважения человеку, которого каждый знавший его запомнит по-своему, а я запомнила вот так. И пусть в этом рассказе будет ей моя вечная память.
   Любая большая история всегда состоит из множества маленьких историй, произошедших однажды, запечатленных в чьей-то памяти в виде цветных лоскутков или масштабных полотен, воспроизведённых много раз под шум, текущий жизни, и пересказанных кем-то в потоке новых впечатлений, сплетающихся с эмоциями слушательских откликов. Даже когда мы сами перекладываем в памяти истории о нас же самих с полки на полку наших растущих лет, некоторые слова и предложения из этих историй затираются, выпавшие из слов буквы забавно перемешиваются, и реальный ход событий порой исчезает навсегда, потому что наше воображение, не терпящее пустот и пробелов, немедленно вписывает в историю целые абзацы, опираясь на осязаемый актуальный опыт, присутствующий в момент пересказа.
   Чем короче и проще история, тем больше шансов не потерять её документальную подлинность. Однако любая длинная история, полная множества событий и сложных поворотов, как панно, состоящая из букета отдельных нарративных лоскутков, всегда является чем-то большим, чем буквальная реальность – это художественное произведение, созданное множеством авторов, принесших в него свою энергию и музыку своих эмоций, но записанная лишь одним – тем, кто рассказывает ее на бумаге последним.
   Любое новое прочтение будет менять эту историю в соответствии с опытом, откликом и временем того, кто читает. Но дух истории – как отдельно живущее существо - будет неизменен.
   Дух этой истории неразрывно связан с той, которая ярким всполохом останется в моей памяти навсегда.


   Эльза.


   Она умирала трижды, но умерла только на четвертый. Сейчас я думаю, значит ли это, что и рождалась она столько же?
   Светлый ангел и черный демон будто с самого дня ее зачатия постоянно боролись за ее душу и за ее тело, и вряд ли мы узнаем, кто из них победил.
   Двойственность и параллельность всегда присутствовали в ее жизни. Она родилась на стыке культур, национальностей и эпох. Её отец был казахом, а мать русской, они познакомились в далеком Советом Союзе на земле, по которой веками бродили кочевники, но которую охраняли и возделывали славяне.
   Отец был казахом, но черты его не были чертами типичными для этой национальности, а скорее для тех казахов, который жили ближе к северу. Он был высоким, кожа его была светлой, а глаза, хоть и раскосые, но большие и широко-распахнутые - он будто ребенок до конца своих дней не переставал удивляться и восхищаться миром. Имя ему тоже досталось не от своих предков-казахов, а той эпохи, в которую жили его родители, смело отрывающиеся от кочевых корней и жадно вдыхающие воздух новой свободной жизни. Имя его было Ленгвард, что означало «Ленинская гвардия», но со студенческих лет друзья называли его просто Лёня.
   Мать ее была невысокой крепкой блондинкой, шустрой и острой на язык. Звали ее Валентиной, а среди близких – Валечка, и потом даже теть Валечка, будто таким образом мир пытался сгладить этим милым уменьшительно-ласкательным именем твердость ее характера и прямолинейность мышления.
   Ленгвард и Валечка не смогли бы никогда разминутся в одном городе, потому что каждый из них изначально обладал выдающейся харизмой, помноженной на молодой задор. Их встреча была фатальна, как притяжение разно-заряженных частиц, а их союз был яркой звездочкой в одноцветных комнатах, обклеенных советскими устоями. Нет сомнений, что до конца своей жизни они любили друг друга.
   Ленгвард был разведчиком. Что еще можно было ожидать от парня, которого родители назвали таким именем из самых пламенных убеждений? Это было по-настоящему его дело, он любил свою работу всей душой. Его работа была так важна, что вскоре все забыли, кто по профессии Валечка – она работала там, где было удобно для жизни, и так, чтобы это позволяло ей прежде всего быть женой Ленгварда.
   Две их дочери будто специально под заказ тоже родились совершенно разными. Старшая была ребенком кочевого народа, населяющего эти земли с давних времен. Те, кто не знал ее мать, даже и подумать бы не смогли, что ее родила блондинка с белесо-розоватой кожей и голубыми глазами. Имя ей дали соответствующее – Мадина. Она росла хозяйственной девочкой, зорко следящей за женщинами на кухне, точно повторяющая их движения и повадки, легко и весело замешивающая тесто и на казахские баурсаки, и на русские блины. К тому времени, как она превратилась в красивую темноволосую азиатскую девушку, люди вокруг снова вспомнили про богов, религию и культуру предков. Мадина без труда обозначила для себя свою национальность и выбрала Аллаха, хотя родители ее не были верующими ни одного дня. Вскоре она вышла замуж за парня-казаха и свадьбу по ее просьбе сыграли с соблюдением всех казахских обычаев. Она и после все эти обычаи чтила, хотя это нисколько не мешало ей запекать гуся на Рождество и красить яйца на Пасху.
   Мадина родила сына, но вскоре осталась с ним одна, вернее, осталась с младенцем на руках и матерью, которая поселила ее в соседней квартире и во всем помогала, так как красавец-джигит – муж Мадины, присутствия ребенка в доме не вынес и однажды исчез в неизвестном направлении. Таким образом, сын стал ее единственным мужчиной на всю оставшуюся жизнь, если не считать, конечно, многочисленных племянников и сыновей подруг, за которыми она самозабвенно ухаживала, кормила бешбармаком и борщом, шила им модные брюки, и помогала устроиться в элитные детские сады и школы, используя все связи, включая связи своего отца.
   Вторую дочку ждали мальчиком. И даже в снах и мыслях она не приходила девочкой. Энергичному харизматичному Ленгварду нужен был «боевой» товарищ и приемник. Да и логично было, что после такой симпатичной и хозяйственной Мадины должен был родится отчаянный сорванец Лёнька. Ленгвард хотел назвать его своим вторым именем, таким образом, окончательно узаконив его – Леонид Ленгвардович.
   Но почти на три месяца раньше срока родилась - она. Родилась – посмотрела вокруг – и умерла. Но потом ее сердце снова застучало, и оторопевшие врачи от неожиданности даже передали ее в руки матери. Правда, снова забрали, и сказали, чтобы она особо не обнадеживалась – такие дети не выживают. Но уже заглянувшая в глаза младшей дочери Валечка решила выходить ребенка любой ценой. Она так настойчиво и жестко требовала ежесекундного присутствия медиков рядом с едва живой девочкой, что спустя несколько дней врачи решили «обезумевшую от горя» мамашу выписать домой.
 - А ребенок?! – возмутилась Валечка.
 - Считайте, что ее уже нет. Она вот-вот умрет снова. Забудьте о ней.
   Такая постановка вопроса обескуражила Валечку, а Ленгварда возмутила до глубины души. Напугав санитарок до смерти своим кгб-шным удостоверением, он вынес из больницы и жену и ребенка на своих могучих руках, привез их в квартиру и успокоил жену тем, что, если только кто-то посмеет сунуться к ним, чтобы забрать ребенка, он будет отстреливаться из своего табельного пистолета.
   Валечка выдохнула, покормила малышку из пипетки грудным молоком, искупала, завернула в мягкое одеяльце и, не выпуская из рук, уснула в объятиях мужа и под зорким присмотром старшей дочери.
   В объятиях любящих родителей малышка порозовела и стала активно интересоваться жизнью.
 - Ну что ж, - сказал Ленгвард, - Лёнькой тебя уже не назвать, значит будешь Эльзой.
 - А что? Красиво! – Сказала Валечка, а Эльза внимательно посмотрела на нее и даже, кажется, улыбнулась в ответ.
   У Эльзы была светлая молочная кожа и огромные, как озера, светло-зеленые глаза. Цвет волос менялся по мере ее взросления от темного к светло-русому и обратно, будто она никак не могла определиться какую внешность ей выбрать. Кроме периодически темневших волос в ней не было ничего азиатского, и когда они с сестрой выходили вдвоем погулять на улицу, прохожие были уверены, что это просто соседские девочки, потому что невозможно было представить, что это девочки из одной семьи.
   Но вместе они гуляли не часто, так как их характеры и интересы отличались также разительно, как и внешность.
   Эльза была бесповоротно влюблена в своего отца, будто навсегда запомнила, как его сильные руки вынесли ее почти бездыханную из холодного пространства больницы в теплую колыбель дома.
   С самых первых дней она немедленно поворачивала голову в сторону входной двери, как только с порога доносился его громкий голос, и бесперерывно взволновано агукала, призывая отца к себе. Он был её героем, ее защитником, ее талисманом, с ним она была практически всемогущей. Ленгвард тоже обожал ее. Уже с роддома взяв ее под защиту, он чувствовал какую-то особую связь с ней. Ему нравилось, как она активно познает мир и озорничает, он учил ее играть в футбол, и сам подстрекал на всякие шалости. В то время как Валечка укоризненно качала головой и причитала об очередной сломанной вещице, Ленгвард хохотал своим раскатистым задорным басом, обнимал младшую дочь и говорил:
 -  Не дрейфь, Эльза, папка не даст тебя в обиду, ты - папкина дочка!
   Вскоре она и сама научилась не прятаться в испуге за отца, а смело выставлять маленькую ножку вперед, выпячивать грудную клетку, как утенок, который вот-вот кинется в драку и, глядя, на мать или сестру колючим немигающим взглядом, кричать: «Я папина! Все ему расскажу, и он вас накажет!» Папа, конечно, никого не наказывал, больше потешался над смелостью и дерзостью маленькой Эльзы, но, и, нескрыая своего удовольствия, ее отчаянные выпады поддерживал.


Дик.


   По долгу службы Ленгварду часто нужно было ездить в приграничные районы, где находились воинские части. Чаще это были выезды на 1-2 дня, но иногда они затягивались и на неделю. Маленькая Эльза сильно тосковала по отцу, если вечером он не возвращался домой - капризничала и часами не отходила от окна. А когда у подъезда, наконец, останавливался зеленый военный уазик, она с криком бежала к двери и, едва на пороге показывался Ленгвард, кидалась к нему на руки с горькими слезами и долго рыдала, как будто хотела в полной мере показать ему глубину своего детского страдания в связи с его долгим отсутствием.
   Вскоре она уловила связь появления зеленого уазика у подъезда и длительного исчезновения отца. И если только видела заезжающий во двор уазик, мертвой хваткой цеплялась за отца и кричала: «Я с тобой!». Валечка намерено пыталась ее завлечь чем-нибудь на это время, увести в детский сад или к соседям, чтобы зеленый уазик не попался Эльзе на глаза и Ленгвард спокойно уехал, но Эльза будто чувствовала, что именно сегодня нельзя верить матери и нужно внимательно следить за всеми действиями отца.
   Если трюк Валечки не срабатывал, то удержать Эльзу силой было невозможно, она отчаянно кричала и бежала за отцом до самого уазика, цепляясь и умоляя взять ее с собой. Для Ленгварда это были невыносимые мгновения, когда чувство долга и чувство любви буквально разрывали его сердце на части. Однажды он не выдержал и крикнул жене в сердцах:
 - Все! Собирай ее вещи, она поедет со мной.
   Счастливая Эльза тут же успокоилась и мгновенно забралась на заднее сиденье уазика.
 - Но учти, - строго сказал ей Ленгвард - будешь капризничать, я тебя тут же верну домой. В армии беспрекословно слушаются командира, твой командир – я. Понятно?
   Шестилетняя Эльза с готовностью закивала головой, показывая, что на все согласна, только бы быть с отцом.
   Так начались ее путешествия по воинским частям и погранзаставам. Несмотря на то, что Эльза родилась девочкой, Ленгвард в ее лице получил-таки «боевого товарища» и бессменного компаньона.
   Вскоре к ней все привыкли и даже ждали приезда бойкой девчонки, готовили для нее маленькие подарочки и сладости. Пока Ленгвард занимался делами, Эльза разгуливала по территории воинской части в сопровождении специально приставленного к ней солдата. Развлекать ее не надо было, на погранзаставах были собаки, и Эльза всегда шла к ним. Она могла часами наблюдать, как их дрессируют, как ухаживают за ними, кормят. Бойцы разрешали ей гладить своих псов и даже иногда играть с ними. Она деловито накладывала еду в миски, чесала специальной щеткой лохматые бока и легко запоминала имена всех собак несмотря на то, что они с отцом бывали на разных погранзаставах.
   Она хотела собаку домой. Но Валечка категорически была против. А отец Валечку поддерживал.
 - Эльза, тебе зачем дома собака? Вон их сколько у тебя в разных питомника – в каждой части по любимцу!
   Но поездки на погранзаставы случались уже не так часто, а Эльзе туда поехать удавалось еще реже, потому что уроков в школе было все больше и пропускать постоянно занятия уже не было возможности.
   В соседнем подъезде жила пожилая женщина. Эльза встречала ее во дворе каждый раз, когда возвращалась из школы. Дама сидела на скамейке перед детской площадкой, а рядом на поводке сидел молодой пёс, точно такой породы, как в питомниках на границе. Эльза стала присаживаться рядом, гладить пса, а потом и играть с ним. Она узнала, что Дик достался Тамаре Петровне от сына, который погиб в Афганистане полгода назад. Пес был молодой, резвый, Тамаре Петровне тяжело с ним, но отдать она его никому не может – это память о сыне. Вот и сидят они на скамейке – бегать и играть с ним она не в силах, пройдет чуть-чуть вдоль дома – и садится. И он послушно сидит рядом.
   Эльза подружилась с Диком и предложила Тамаре Петровне гулять с ним по вечерам. Она пробовала дрессировать его, как это делали бойцы на погранзаставе, и у нее получалось. Она сама мыла его после прогулки, и водила в ветеринарную клинику, если это было необходимо. А через несколько месяцев уговорила Тамару Петровну разрешить ей с Диком ходить в кинологический клуб, где собак обучали кинологи. Тамара Петровна сначала удивлялась такой активности девочки и переживала, что отвлекает ее от уроков, но на самом деле была очень рада и за Дика, которому теперь не было скучно, и за себя, потому что Эльза скрасила ее одинокую жизнь.
   Ленгвард и Валечка сначала не понимали, где пропадает Эльза днями и вечерами, а когда узнали, были неприятно удивлены. Дружба дочери с пожилой соседкой и Диком совсем их не обрадовала. Но Эльза встала за Дика горой, к тому же она уже готовила с ним программу для их первой выставки собак. На требование отца прекратить ходить к соседке и заниматься «ее псиной», Эльза заявила, что сбежит из дома, если он предпримет хоть какие-то меры и хоть пальцем тронет Тамару Петровну или Дика. И Ленгвард, глядя в ее огромные немигающие от гнева глаза, понял, что она не шутит, ее упертость и дерзость, которую он так поддерживал, сейчас обернулась против него же. Эльза не сдастся.
 - Да Бог ним, с этим псом! – в сердца воскликнул он. – Но учти, это никак не должно повлиять на твои оценки в школе! И ты должна, как и Мадина, во всем помогать матери.
   Эльза и Дик заняли на выставке второе место. И стоя на пьедестале в южных солнечных лучах, с огромным кубком, сияющем как звезда, и поводком в руке, ощущая теплое дыхание Дика в районе бедра, Эльза поняла, что не мыслит свою жизнь без собак.
   В кинологическом клубе не только дрессировали, но и лечили собак, искали нужные препараты, врачей, консультировали по всем вопросам. Чтобы быть настоящим экспертом, Эльза решила выбрать профессию ветеринарного врача, о чем немедленно сообщила родителям. Но этого Ленгвард вынести не мог. Его реакция была резкой и не допускающей возражений. Он немедленно нанял ей лучших репетиторов и договорился со своим знакомым, деканом юридического факультета, о том, что тот поможет девочке с поступлением. Эльзу взяли под строгий контроль. Отец сам отнес ее документы в университет, знакомый декан экзаменовал ее по всем вопросам в билетах и на вступительных экзаменах Эльза получила высокие баллы, благодаря чему была зачислена на юридический.
   Но Эльза не была бы дочерью своего отца, если смирилась бы с этим. Фокус заключался в том, что параллельно втайне от всех она подала документы в ветеринарный институт, сама не подавая вида зубрила химию и биологию, успешно прошла все испытания и получила проходные балы. Понимая, что волю отца ей не сломить, она решила пойти на хитрость. Документы с юридического она забрала и благополучно начала учебу на ветеринара. Но дома сказала, что начала учебу на юридическом. Она намерена была скрывать это столько, сколько получится, в надежде, что потом, когда пройдет достаточно времени, отцу придется смириться с таким положением дел.
   Родители видели, что каждый день она прилежно ходит на занятия и зубрит домашку после. Они гордились своей дочерью, и радовались, что она наконец, взялась за ум и забыла про своих собак. Так продолжалось до тех пор, пока однажды отец случайно не встретил в городе своего знакомого декана и не осведомился у него о том, как дела у Эльзы в университете. Тут-то и выяснилось, что Эльза не училась на юридическом ни дня.
   Разразился страшный скандал. Валечка и Мадина неделю не высовывали носов из своих комнат, пока Ленгвард и Эльза вели жестокие словесные баталии по всему периметру квартиры. Но к этому времени уже была сдана первая сессия. А вскоре сдался и Ленгвард. Хитрость сработала, и Эльза снова победила своего кумира-отца.  Его самолюбие было сильно задето, но после этого он осознал, что дочь не просто выросла, она – личность. Он с уважением признал ее право выбора и больше не препятствовал ее свободе.


   Ленгвард.


   Эльза, окрыленная своей победой и выданной свободой, понеслась по жизни как бурный водяной поток, сияя радужными брызгами в солнечных лучах своих успехов, питая энергией своей свежей воды заскучавшие деревья, растущие на пути, и весело затапливая время от времени луга и дороги.
   Быть признанной своим отцом означало в ее смелом, играющем молодыми мускулами представлении, фактически стать своим кумиром, своим незыблемым талисманом – стать своим отцом Ленгвардом в его женской версии.
   Природная харизма Ленгварда, его волевой характер, умение вести переговоры и договариваться и, конечно, не без этого, - специфика его профессии и должностей, которые он занимал уже после рождения Эльзы, создавали невероятно мощный и яркий букет - образ, который ясным отпечатком сохранялся в памяти всех, кто с ним общался.
   С ним выгоднее было дружить, чем оказаться в ряду его недоброжелателей. С ним проще было договориться, найти компромисс, уступить его просьбе, чем встать поперек его дороги.
   Когда он приезжал на погранзаставы, его встречали с хлебом-солью или, как сказали бы в тех краях, щедрым дастарханом. Маленькая Эльза всегда видела это особое отношение, которое автоматически распространялось и на нее. В ее детском восприятии Ленгвард был звездой, национальным героем - главным героем пьесы, именуемой жизнью. И рядом с ним звездой и главной героиней была и она.
   В наследство от отца Эльза получила силу характера, невероятную коммуникабельность, хорошее чувство юмора, манеру вести себя легко и непринужденно в любой компании и фамилию. Фамилию, которая могла открыть многие двери, чем Эльза охотно и без всякого смущения пользовалась как чем-то, что, разумеется, само собой.
   Вместе с этим набором она торжественно внесла в свою взрослую жизнь диплом ветеринарного врача, ворох медалей и кубков, подтверждающих ее квалификацию кинолога, большую и искреннюю любовь к собакам, прекрасный аппетит к жизни и приключениям, и непоколебимую веру в то, что мир только и ждал ее появления, как поклонники и журналисты ждут появления кинозвезды на красной дорожке в Каннах, и готов распахнуть для нее все свои закрома.
   К сожалению, распахивались не только закрома, но и окна. Выбирая все самое яркое, она еще не знала, что за блеском может скрываться могильно-черный мрак чужой души. Действуя вопреки, можно расшибить голову, потому что чья-то сердце давно окаменело от нелюбви и наркотиков. Окно открылось в самый неподходящий момент, когда Эльза и ее жених шли стенка на стенку, доказывая друг другу, у кого из них тверже лоб. А на самом деле тверже оказалась его рука, толкнувшая Эльзу с такой силой, что рама подалась наружу и Эльза в мгновение ока вылетела в окно со второго этажа.
 - Жить будешь, ты - сильная, - сказал врач, когда Эльза открыла глаза после операции. – А вот детей вряд ли уже родишь.
   Оказалось, что Эльза была беременна, но падение не оставило ребенку шансов, а Эльзе оставило лишь один яичник. Это не сильно ее расстроило, она не думала пока о детях. Но происшествие немного поумерило ее пыл. Она стала осторожнее выбирать знакомых. И вскоре почувствовала, что спокойнее всего ей среди людей в военной форме. Один из таких перспективных молодых людей вскоре и стал ее мужем.
   Если бы Эльзу спросили тогда, любит ли она Пашу, она бы наверняка ответила какой-нибудь колкой шуткой. Она мерила не любовью, а уровнем своего удовлетворения, так гурман оценивает вкус изысканного блюда, раскладывая его на много вкусных составляющих.
   Главной составляющей, этого блюда, конечно же, было какое-то неуловимое сходство избранника с ее отцом, больше внешнее – рост, ширина плеч, прямота взгляда, голос и погоны на рубашке защитного цвета. И к этому блюду полагался такой знакомый и с детства приятный ей соус - жизнь на погранзаставе.
   То, что другую испугало бы, для Эльзы было понятно и легко. На заставе она чувствовала себя как рыба в воде, и дело для нее там нашлось ее любимое – служебные собаки. Она возглавила питомник, а как вет.врач выезжала и на другие погранзаставы. Многие командиры еще помнили её. К тому же она никогда не представлялась фамилией мужа, но всегда – фамилией отца. Бессознательно копируя Ленгварда, она всегда приезжала на заставы как своя, как та, которую ждут, как главная героиня пьесы. Среди мужчин в военной форме Эльза чувствовала себя куда лучше, чем среди женщин. Она знала, как вести беседу с этими мужчинами, умела и острую шутку отпустить, и матерное слово вставить, любила по-свойски угостить их дорогими сигаретами и поддержать любой мужской разговор. Они были «в доску своими», знакомыми с детства. Яркая, активная, напористая – она и вправду очень быстро стала звездой, а ее карьера, казалось, идет в гору быстрее чем карьера мужа.
   В их с Пашей служебной квартире всегда было полно народу – вечерние посиделки, шум, хохот. А утром, встречаясь уже в расположении части, между работой, во время перекуров обсуждали вечернее веселье. Эльзе нравилась такая жизнь. Она чувствовала себя свободной и счастливой. У нее была своя собственная машина, подаренная отцом, и 2-3 раза в месяц она уезжала в город к родителям и городским друзьям.
   В очередной такой приезд она узнала, что у отца тяжелое неизлечимое заболевание. Никакие связи, иностранные лекарства и лучшие врачи не могли остановить ход болезни. За год из сильного активного полного сил мужчины Ленгвард превратился в немощного слабого старика, и только глаза его все также сверкали, когда ослабшим голосом он отпускал какую-нибудь острую шутку. Болезнь искорежила его тело, но дух его не был сломлен. Он все также острил, посмеивался и над собой, и над своей болезнью, веселил Валечку, Мадину и Эльзу, и сам смеялся теперь уже ослабшим коротким смехом, будто пытаясь отпугнуть этим приближающуюся смерть.
   Но она все же настигла его. Эльза была потрясена его уходом. Она смотрела на рыдающих мать и сестру и никак не могла поверить, что все это, действительно, происходит с ней. С ними. Ленгвард в мужском воплощении исчез навсегда. Теперь осталась только его женская версия – Эльза.
   Постепенно отходя от шока утраты, она невольно стала мужем своей матери, отцом своей сестре и центром притяжения для всех их общих друзей и родственников.
   Эльза больше не могла оставаться на заставе, так как нужна была своей семье. Связи отца без труда помогли ей и Паше получить хорошее место в городе. Развеселая беззаботная жизнь осталась позади. Смерть отца, будто новое падение из окна, опять изменила вектор движения бурной реки по имени Эльза.


   Любовь.


   После того, как Ленгварда не стало, Эльза будто затаилась на время. Так дети испуганно замирают, услышав грохот и чужие голоса в соседней комнате, где обычно слышны только шаги матери и мяуканье кошки. Она прислушивалась к жизни без отца. И там, где не было больше слышно его раскатистого голоса, она слышала звон колоколов в сквере неподалеку. Её потянуло туда и она приняла православие. Вознесенский собор встретил ее покоем и укрыл надеждой. Там ее душа зализывала раны и набиралась сил.
   Зализывали раны на ее сердце и собаки. Кроме одной служебной в ее распоряжении в силу разных причин оказались еще три здоровых пса. Чтобы им было где разгуляться, Эльза и Паша решили переехать на дачу, к тому же оттуда было ближе добираться до места службы.
   Несмотря на то, что их новая жизнь постепенно налаживалась – обустраивался дом, появились новые друзья, восстановилась связь с родственниками – Эльза все же чувствовала какую-то невосполнимую пустоту. Все чаще она стала думать о ребенке. К тому же и Паша этого хотел. Но, как и предупреждал доктор, беременность не наступала.
 - Теоретически, возможно, - говорили врачи, - но практически - шансов почти нет.
   Эльза обошла все лучшие клиники, подняла все связи – безуспешно. Она не привыкла сдаваться, ей нужен был сын – Ленгвард, поэтому Эльза всерьез начала думать об усыновлении. С Пашей они решили взять младенца-отказника из роддома, Эльза уже договорилась с нужными людьми, стала готовить документы, чтобы все быстро оформить, если вдруг появится подходящий ребенок.
   Дальняя родственница дала адрес гадалки. И Эльза пошла.
 - Не бери чужого, - сказала ей та, внимательно разглядывая кофейные узоры на стенках фарфоровой чашки, – у тебя своих четверо. Двое придут и тебя переживут. Третий лишь одною ногою в мир ступит. А четвертый о землю разобьется.
 - Так разбился уже! – Ахнула Эльза, вспомнив свое падение из окна.
 - Правда значит, - усмехнулась гадалка.
 - Но, когда я смогу родить? Я уже все перепробовала!
 - Любовь не пробовала. Вот когда любовь встретишь, тогда и дети родятся.
   Эльза ушла в замешательстве. Поехала в гости к давней знакомой. И там встретила Любовь. Слово за слово – и они подружились. Люба была старше всего на пару лет, но у нее уже было двое детей и бизнес. Рядом с ней легко дышалось и было тепло. Они стали встречаться чаще. У Любы всегда было много интересных идей, а у Эльзы - много нужных связей. Полетом своей мысли Люба открывала новые страницы, а Эльза яркими мазками своей энергии рисовала на них разноцветные картинки.
   Эльза поняла, что устала от службы, пейзажи защитного цвета стали для нее слишком пресными. Да и здоровье стало подводить. Бывали дни, когда она никого не хотела видеть, в голове стучало и хотелось спрятаться от мира под цветным лоскутным одеялом.
   Люба открыла для Эльзы другую жизнь. И очень быстро Эльза стала ее партнером по бизнесу. Эльза во всем доверяла Любе и не особо стремилась вникать в нюансы. Ей нравился ее новый статус, нравилось вести переговоры и договариваться о том, что еще недавно было смелой мыслью, ей нравилось наблюдать как сотрудники почтительно затихали, когда она уверенной походной в модном ярком костюме входит в офис, ей нравилось проводить совещания, нравилось самой считать наличные в кассе, она обожала деловые обеды и не сильно деловые ужины, когда они с Любой коротали вечер вдвоем в каком-нибудь милом ресторанчике. И ей очень понравилось, когда по ее инициативе они вместе с Любой сняли новый просторный офис взамен Любиного прежнего, где Эльза чувствовала себя все же немного гостьей, и теперь у каждой из них был свой отдельный кабинет.
   Как-то утром Эльза заметила, что Люба очень бледна.
 - Ты в порядке? – спросила она.
 - Да, - заговорчески улыбнулась Люба, - у меня будет ребенок.
 - Третий?! – удивилась Эльза.
 - Третий, - Люба будто выдохнула с облегчением, - я этого так хотела…
 - Рада за тебя. – сказала Эльза и вздохнула с горечью. – А у меня никак...
   Через три недели Эльза взволнованно сообщила Любе, что у нее задержка и тест показал беременность.
 - Люба! Как?! Ты что меня заразила?
   Однако врач, к которому обратилась Эльза, сказал, что беременность внематочная и нужно срочно делать операцию. Очень срочно – назначили день и время.
 - Эльза, не делай этого! – твердила Люба. – А вдруг это ошибка, тебя ведь ничего не беспокоит, ничего не болит. Пойдем к другому врачу. Пойдем к моему врачу.
   Ошарашенная всем происходящим Эльза пошла с ней как под гипнозом. Врач Любы еще раз сделал ультразвуковое обследование и сказал, что не видит повода для беспокойства – срок совсем маленький, но беременность здоровая.
   Осенью у Любы родился сын. А ровно через три недели рожать поехала Эльза. И снова умерла.
   Она все время твердила врачам: «Спасайте ребенка!». Но они спасли их обоих. Сердце Эльзы не билось 4 минуты. Её сын отчаянно кричал, будто звал мать из небытия. И она вернулась. Вернулась так, будто и не уходила. Сразу потребовала своего малыша, начала расспрашивать что и как.
 - Ну и силища! – Удивленно сказала умудренная опытом акушерка, не сводя с Эльзы глаз. – Уж думала, не выкарабкаетесь, а тут - такое! Повезло... Но имейте ввиду, что с вашей гипертонией вынашивать и рожать детей вам категорически запрещено.
   Эльза ее даже не слушала. У нее был ребенок! Она назвала его Ленгвардом, а покрестила в храме как Леонида. Сбылась и мечта Эльзы о сыне Ленгварде и желание Легварда-старшего легализовать его второе имя.
   Ленгвард-Лёнчик был похож на Пашу и лицом и характером. От деда ему досталось только имя, а от матери только цвет глаз. Но Эльза не расставалась с ним ни днем, ни ночью. Люба оставляла своего сына с няней, а Эльза поселила Лёнчика в своем кабинете. Он спокойно лежал в люльке, а потом сидел в кресле и никогда не мешал ей. Точно также как и Паша не мешал ей жить свою яркую жизнь.
   Лёнчик заполнил образовавшуюся после смерти Ленгварда брешь в душе Эльзы, и она снова забурлила горной рекой, засияла искрящимися брызгами в лучах южного солнца. Сыновья еще больше сблизили их с Любой, теперь кроме общего дела у них были дети одного возраста - они стали вместе проводить выходные. Как-то незаметно, будто по инерции, Эльза оторвалась от своих бывших друзей-знакомых, шумных холостяцких компаний и влилась в жизнь Любы, в доме которой собирались семейные пары с детьми всех возрастов. Здесь тоже бывало шумно и весело, но как-то по-другому, по-домашнему, по-семейному, здесь находилось место и взрослым, и детям, и даже собакам.
   А потом появился он. Не понятно, откуда взялся. Как будто они встречались и раньше. Но вдруг зацепились взглядами, сплелись словами и шутками, соприкоснулись руками – и оказалось, что друг с другом им та-а-ак хорошо-о! И полетели записки птицами, корзины роз пошли караванами, сладкая истома стелилась туманом и любовь разливалась озерами по конспиративным квартирам.
   И Эльза забыла про Пашу. Будто и не было его вовсе. Будто не мужем он был ей, а братом. Будто не знала она раньше, что такое любить, а сейчас полюбила и у любви этой не могло быть никаких преград. Кроме штампов в паспорте. В ее паспорте. И в паспорте ее нового избранника.
   Вот так бывает у людей: что их охватывает сильное чувство, и прорастают крылья из закостеневших лопаток, и поднимают эти крылья их высоко в небеса, туда, где как на ладони танцуют самые яркие звезды, и в танце этом открываются важные тайны. А на земле эти выросшие внезапно сильные крылья бесполезны и только мешают: нарушают привычную координацию, волочатся шлейфом и создают массу проблем. Если ты обнаруживаешь себя существом с крыльями, тебе нужно начать жить иначе: перестать прятаться в норах и тесных комнатах, распахнуть окна, перестроить дом и не бояться шагать в пустоту неба. Но... Мы часто слишком привязаны к своим тесным жилищам, к привычным маршрутам, к понятным схемам, к предсказуемым «завтра». Никто не учил нас, как обращаться с крыльями, поэтому мы стыдливо прячем их под уставшими напряженными мышцами спины и черными шпионскими плащами. Если только сама жизнь не возьмет верх.
   Эльза поняла, что снова беременна. Осознание это было подобно молнии, где восторг смешивается с испугом, а вспышка света озаряет все вокруг - и мир становится иным. Она понимала, что отец ее ребенка скорее всего не Паша, но это не имело никакого значения. Счастье переполняло ее, волновало, будоражило все ее существо.
 - Да вы что! Вам нельзя вынашивать детей и рожать! – Замахали на нее руками врачи. – Такая гипертония, клиническая смерть во время первых родов! Невозможно!
 - Бог дал – значит возможно. Я буду рожать. – Твердо сказала Эльза. И через девять месяцев родила дочь.


   Вита.


   Имя для девочки никак не находилось. Эльза перебрала все словари – всё было не то.
 - Хорошо с пацаном, - смеялась над сестрой Мадина, - назвала в честь любимого папочки – и все довольны! А вот с женщинами у тебя, Эльза, слишком сложные отношения!
 - Да уж… - соглашалась Эльза.
 - А ты ее тоже папкиным именем назови – Леонид у тебя уже есть, а она пусть будет Леонида.
   Эльза оживилась. А почему бы и нет? «Леонида…. Леонилла…. Леонитта…» - полистала она снова имена на букву «Л». Да и вообще, если друзья Ленгварда так легко переделали его сложносоставное имя в простое Лёня -Леонид, то почему бы ей, Эльзе, не пойти от обратного, и не переделать простое имя Леонида в женскую версию сложного имени Ленгвард? Леонида – Ленгвитта!
 - Такого имени не существует! – ответили в ЗАГСе.
 - Существует! – совершенно натурально возмутилась Эльза. – Это итальянское имя! Вы что, никогда не слушали итальянскую оперу?!
   Девушка-регистратор удивленно похлопала глазами, помедлила немного, и аккуратно вписала в свидетельство о рождении: Ленгвитта Павловна.
   Однако девочка оказалась такой смышлёной и проворной, что ее красивое необычное имя будто не поспевало за ней, лишние буквы выпали, и быстрым мотыльком через комнаты летало только «Вита!» А «Ленгвитта», как нарядное праздничное платье, надевалось лишь по особым случаям, для гостей и официальных визитов.
 - Надо же….- задумчиво будто сам для себя говорил Паша, наблюдая за подрастающей Витой – копия мать… и не придерешься…
   Он видел, что их с Эльзой отношения дали гигантскую трещину, чувствовал, что где-то есть подвох, но кроме его ощущений никаких доказательств присутствия другого мужчины у него не было. Однако все в воздухе шептало ему: эта девочка здесь неспроста. Он пытался любить Виту, он уговаривал себя, что она просто ребенок и заслуживает любви, но ее живость и активность, её невероятная похожесть на Эльзу (ни одной его черты!), лишь еще больше распаляли его непокой,  раздражали его, отчего он почти всегда был мрачным и нелюдимым.
   Эльза же, наоборот, чувствовала себя на пике позитивных эмоций. У нее был сын, у нее была дочь, у нее была семья, у нее был бизнес, у нее была любовь, у нее были друзья – у нее было все, чтобы быть счастливой, и Паша был лишь одним из выпадающих пазлов этой вдохновляющей картины.
   Однако с появлением Виты Эльзе приходилось все больше времени проводить дома, а не в своем красивом кабинете - в отличии от брата Вита не собиралась спокойно сидеть в кресле и наблюдать за матерью. Валечка и Мадина, конечно, помогали ей и с удовольствием брали детей к себе. Но это освободившееся время Эльза, очарованная тем, как здорово все складывается в её жизни, старалась заполнить радостью приятных встреч, отдыхом и всем другим, что могло пополнить её коллекцию ярких впечатлений. Работа не входила в этот список. Эльзе было удобно, что работа как-то работается сама, что есть люди, которые за эту работу отвечают, и есть Люба, которая держит руку на пульсе.
   Вот только как-то незаметно вездесущая Люба стала занимать слишком много места, и Эльзе будто перестало хватать воздуха. Эльза, несомненно, была звездой, и за свое звездное первенство умела бороться, но Любу свет звезд не ослеплял, она просто занималась любимым делом, не различая первых и вторых. Эльза привыкла быть главной героиней, но Люба не боролась за главную роль, она просто жила так, как ей нравится ни на кого не обращая внимания. Где-то в глубине души Эльза восхищалась этим и стремилась к тому же, но одновременно чувствовала какую-то внутреннюю неловкость, это было похоже на то, как поначалу она ощущала себя немного гостьей в офисе Любы, а теперь ей казалось, что она гостья и в жизни, где они с Любой так близко дружили. Она не думала так, не осознавала, но оказавшись в компании, или в их коллективе словами или действиями будто старалась показать всем, что она лучше Любы, она – главная, она – единственная звезда.
   То ли Люба почувствовала, что им с Эльзой пора отпустить друг друга, то ли вселенная откликнулась на кипучий мотив мелодии, исполняемый сердцем Эльзы, но вскоре Люба решила разделить бизнес, забрать свою часть капитала и переехать с семьей в другую страну. Эльзе невольно пришлось стать единственным полноправным руководителем и включится в бизнес-процессы.
   Почему-то это не принесло ни радости, ни удовольствия, а только напряжение и раздражение. К тому же оказалось, что Эльза снова беременна. Только теперь она точно знала, что отец ребенка не Паша, потому что с Пашей их отношения давно стали формальными. Беременность протекала тяжело, и врачи то и дело намекали на прерывание по медицинским показаниям, но Эльза упорно держалась за жизнь – свою и ребенка, впрочем, как и всегда.
   Девочка родилась на два месяца раньше срока, слабая, едва дышащая, как и сама Эльза много лет тому назад. Эльза прекрасно помнила по рассказам отца и матери, как они боролись за ее жизнь, и тем самым, фактически, эту жизнь ей подарили. И Эльза не собиралась сдаваться. «Дыши! Дыши!» - неистово шептала она, пока врачи реанимировали новорожденную, когда на второй день жизни её сердце остановилось. – Дыши! Дыши! Дыши!» Шли минуты и девочка, наконец, сделала вдох, задышала. А Эльза сделала выдох, ощущая как кровь бешено колотится в висках. Врачи что-то говорили, но Эльза ничего не слышала, будто на нее в мгновение ока обрушилась вода целого океана, поглощая все звуки и искажая образы. Очень издалека и приглушенно она слышала только стук сердца, но, потеряв связь с реальностью, не могла понять, это стук ее собственного сердца или стук сердца ее дочери.
   Каждый день она ходила в отделение интенсивной терапии и смотрела на крошечное, почти нереальное, существо в стеклянном коконе, обклеенное датчиками с проводами, с трубками торчащими и уродливыми, закрывающими почти все лицо. «Дыши… Только дыши….» - шептала Эльза. Девочка была словно белый прозрачный невесомый ангел, попавший в безумие земного мира. Её глазки всегда были закрыты, тельце почти неподвижно, и только кисти рук и одна пяточка слегка подрагивали, будто обжигаясь о воздух, который теперь был повсюду.
   Эльза почему-то все чаще вспоминала своего отца Ленгварда, последние недели его жизни, ослабшие немощные руки, которые когда-то были такими сильными, легко подхватывающими ее и кружащими в воздушных потоках, бледную кожу, покрытую сизой рябью, которая когда-то была загаром, и тяжелое, несоответствующее всей этой прозрачности, дыхание.
   «Ты будто ангел между мирами, – думала она, глядя на девочку, у которой пока еще не было имени, словно имя – это привилегия живых, а она не была живой в полной мере.– Одной ногой ты со мной, а другой – с папой. Будто он приходит ко мне через тебя из тех своих дней, в которые я так мало могла быть с ним рядом, а он, я уверена, так невероятно этого хотел... Не звал меня… Надо было звать, а он… не звал… Боялся, наверное, что я испугаюсь...»
   После того, как спустя неделю девочка снова умерла и через 5 минут врачи вернули ее к жизни, Эльза вдруг обмякла и залилась горькими слезами, каким-то внутренним чутьем она поняла, что не жизнь бьется в этом тельце, а ее призрачный фантом, мираж, который держится на неукротимой энергии самой Эльзы, но не на энергии того, что под датчиками и трубками лежит в стеклянном коконе. Этой крошке плохо и всегда будет плохо в этом мире, сколько не удерживай. И Эльза с горечью решила отпустить её. Навсегда.
   Через 9 дней она принесла крошечный гробик, как колыбельку, к могиле Ленгварда и Ангелину похоронили в одной могиле с дедом. Маленького бронзового ангела прикрепили к уже стоявшему там ранее обелиску, также как и табличку, на которой было выгравировано имя ангела, одной ногой ступившего на землю, но обжегшегося о земные страсти, и вернувшегося в свой мир.
   А Эльза вернулась в свой мир. Она быстро взяла себя в руки, ведь горевать и тосковать было слишком больно, невыносимо. Она готова была к физической боли, с ней она умела обращаться, её она умела объяснять, но боль душевная была для нее неподъемной ношей.
   Дел было много. Бизнес сыпался как карточный домик - все последние месяцы она была занята здоровьем, ей постоянно нужны были деньги, брать их было негде, поэтому она вынуждена была, не думая опустошать кассу.
   Паша съехал от нее сразу, как только похоронили Ангелину. Любимый мужчина помогал чем мог, но его средств было недостаточно. Эльза отчаянно пыталась сохранить ковер былого благополучия, стиснув зубы, боролась за каждый его кусочек, однако он таял на глазах как сказочный артефакт – появившийся однажды из неоткуда и исчезающий вдруг в никуда.
   Бизнес пришлось закрыть. Единственным прекрасным уцелевшим лоскутком оставалась семья: подрастающий Ленгвард, жизнерадостная Ленгвитта, немного уставшая Валечка и всех опекающая Мадина. Выросший к этому времени сын Мадины будто ревновал мать ко всем, кото она опекала, а потому отношения их были сложными и рваными – он то вливался необычным узором в эту семью, то, будто по примеру своего отца, исчезал в неизвестном направлении на долгие месяцы.
   Эльза вернулась к любимому занятию – стала снова готовить собак к выставкам и организовала маленький питомник, который приносил кое-какой заработок. Вот только порода собак с больших служебных сменилась на маленьких декоративных, будто сам размер ее питомцем показывал то место, какое они могут теперь занимать в ее жизни. Однако с ними Эльза по-прежнему чувствовала себя счастливой. Чего нельзя было сказать об отношениях с людьми.
   После отъезда Любы, неудачной беременности, ухода Паши и краха бизнеса Эльза чувствовала себя преданной и брошенной. Она ненавидела это чувство в себе. Но не имея внутренней возможности встретиться с болью своих утрат, она пребывала в душном мареве обиды. Словно маленький ребенок топала ножкой в сторону тех, кто, как она думала, оставил ее в одиночестве, бросала едкие слова и отчаянно показывала, что ее жизнь по-прежнему прекрасна. Ей, как и в детстве, очень хотелось пожаловаться на всех папе, или хотя бы воспользоваться его связами, чтобы наказать обидчиков. Но папы давно не было. И его связи тоже перестали работать. Рассчитывать можно было только на саму себя.
   Боль жила и множилась в подземельях ее души, кипела как лава, обжигала нутро, и раз за разом прорывалась на поверхность плохим самочувствием, сильными приступами гипертонии, сердечными болями, пока однажды не прорвалась-таки смертью. В отделении интенсивной терапии после перенесенного инсульта сердце Эльзы остановившись в третий раз, но, будто услышав отчаянный плач Виты в коридоре больницы, спустя несколько минут забилось снова. Вот только тело её, похоже, жить устало: ноги и руки онемели, язык больше не слушался.
   Эльза по-прежнему не собиралась сдаваться. Она решила жить во чтобы то ни стало. После долгих месяцев реабилитации руки снова начали двигаться, постепенно вернулась и нормальная речь. Но ноги, увы, навсегда расположились на подножке инвалидного кресла. Лёнчик, будто испугавшись происходящего, переехал к отцу. Вита преданно ждала мать дома под присмотром Мадины. Мадина переехала к Эльзе, чтобы ухаживать за сестрой.
   А через год умерла Валечка. Эльза мужественно держала удар, но взгляд её, как покрывшийся ржавчиной кинжал, потерял звенящую остроту и померк. В доме, где раньше было так много гостей и шума, поселились сумрак и пустота. Эльза была заперта в этом доме как её бурлящая энергия заперта была теперь в малоподвижном теле.
   Вытаскивая себя из липкой тягучей утренней тоски и усаживая свое непослушное обмякшее тело в хорошее управляемое кресло-коляску, Эльза все еще не собиралась сдаваться под натиском судьбы. Она находила себе какие-то дела в течении дня, продолжала поддерживать связи с кинологами, давала консультации по лечению и воспитанию собак по телефону, ждала Виту со школы и Мадину с работы, подробно расспрашивала их обо всех новостях, пытаясь быть в курсе всего.
   В хорошую погоду Мадина выкатывала Эльзу на улицу и тогда она могла поболтать с соседями. Иногда звонили друзья, чтобы не сводить разговоры к своему состоянию и самочувствию Эльза старалась больше расспрашивать про их дела. Раз в неделю или две приезжал Лёнчик. Он был немногословен, отвечал на вопросы Эльзы, но сам почти ничего не спрашивал. Иногда помогал Мадине, выполнял какую-то посильную мужскую работу или другие ее поручения.
   Жизнь как-то наладилась. Возможно, она не бурлила искрящимся потоком, но все же была полноводной рекой - с течениями быстрыми и медленными, поверхностными и глубинными, с водоворотами и уютными тихими заводями.
   В одной из таких тихих заводей неожиданно не стало Мадины. Двух метров, не дойдя до крыльца, она пошатнулась, упала и покинула этот мир навсегда. Приехавшие медики констатировали смерть в результате сердечной недостаточности.
   Ошарашенные Эльза и Вита остались в доме одни. Эльза была дезориентирована и потеряна. Смерть сестры стала для нее неподъемной утратой, удержать которую даже на уровне мысли было невозможно. И без того малоподвижное тело замирало в ужасе от произошедшего. И только Вита – Вита по-прежнему тянула ее из мрака небытия в жизнь. Вита была так напугана, что Эльза еще раз сделала над собой невероятное усилие и попыталась заново наладить быт. Она попросила Лёнчика вернуться к ней – а иначе им было не справится. Помогали и соседи.
   С её долгожданным Лёнчиком отношения были сложные, он был рядом и далеко одновременно, чаще хмур, чем улыбчив, больше сидел в своей комнате, чем разговаривал с Эльзой. Вита была единственным солнечным лучиком, разбивающим сумрак большого дома. Будто чувствовала, что мать держится за нее, улыбалась и изо всех детских сил старалась жить свою обычную девчачью жизнь: наряжаться в школу, рассказывать матери про мальчишек, хвастаться успехами в ИЗО-студии и даже немного шалить.
   Она приносила рыжую пушистую Молли и садила на колени Эльзе, а Эльза, чувствуя частое горячие дыхание собаки, начинала оживать, черты лица ее становились мягче, взгляд светлее. Молли не могла долго сидеть спокойно, едва примостившись, она вскакивала, реагируя на любой внешний раздражитель, и забавно топталась по ногам Эльзы, время от времени пытаясь лизнуть свою хозяйку в нос. Эльза уворачивалась, а Вита весело смеялась и провоцировала Молли снова и снова.
   Эльза смеялась тоже. Но внутри её будто сковывало трескучим январским морозом. Внутри было темно и ужасно давило грудь. Внутри била набатом и гудела боль от всего, что произошло за последние годы. Внутри скреблись отчаянье и бессилие.
   Эльза понимала, что это начало конца и одновременно не пускала эту мысль в свое сознание. Она держала ее на периферии как вредоносного грызуна, пойманного голыми руками, ощущая, как омерзительно он загребает воздух шустрыми когтистыми лапками, и как елозит по пальцам костлявым телом, покрытым жесткой шёрсткой. Но все же, пока он зажат в руке, дом и его содержимое в относительной безопасности. А стоит лишь ослабить хватку – он выскользнет, и прячась по щелям и темным углам днем, по ночам начнет уничтожать все, что есть в доме.
   Она держала мысль-грызуна. Но руки ослабевали с каждым днем. Все чаще невыносимо болела голова. И уже не каждый день были силы перебраться из постели в кресло-коляску. Она думала про отца, вспоминала их веселые поездки на погранзаставы, вспоминала собачьи питомники, где ее ждали лохматые друзья, Дика, принесшего ей первые награды. Вспоминала как они с Пашей служили на границе, вспоминала Любу, которая теперь жила где-то очень далеко и ничего про неё, Эльзу, не знала, потому что Эльза сама перестала общаться с ней после ее отъезда. Вспоминала как умирал Ленгвард, как он до последнего держал лицо, как шутил, как тихо, не сказав ни слова на прощанье, ушел, оставив после себя высохший океан в душе Эльзы. Теперь она понимала каково ему было в этот последний год, теперь только она увидела бездну, притаившуюся в его взгляде за огоньками смеха.
   Она вспоминала детей – таких маленьких и смешных, оживляющих своим присутствием все вокруг, наполняющих ее жизнь смыслом и светом. Вспоминала свою любовь, сносящую с ног, будоражащую, яркую, толкающую на авантюры и не знающую преград – налетевшую, затопившую и… ушедшую, как вода, которая уходит в песок. Вспоминала крошечную Ангелину, которая так и не взглянула на нее, так и не открыла глаз, и они не встретились взглядом. Быть может, поэтому ей и не удалось спасти эту девочку, как однажды спасли ее саму мать с отцом.
   Она вспоминала Валечку и Мадину. Она даже представить себе не могла, что когда-то потеряет и их. Нет - что так скоро их потеряет! Почему так скоро?!
   Иногда она вспоминала свое здоровое тело – сильное, красивое, женственное. Она скучала по той себе, которая легко садится за руль своей новенькой машины и едет туда, куда ей нужно, куда угодно... Она скучала по себе свободной – свободной от любых условностей.
   Но в какой-то момент и вспоминать стало слишком сложно. Мысли разливались как река в половодье, теряя скорость и направление, становились тяжелыми и малоподвижными, как и тело. Уже не всегда она понимала, дома ли дети, смотрела на самоотверженно ухаживающую за ней Виту – и не видела её, словно туманная завеса опустилась между ее угасающей памятью и огромным миром, оставшимся где-то за пределами.
   Эльза умерла в самом начале осени, не дожив всего один день до дня своего рождения. Умерла в четвертый раз. Окончательно.
   Паша, который все еще по документам считался её мужем, организовал скромные похороны, где присутствовали лишь он, дети и еще несколько знакомых. Никто не плакал. Кроме пятнадцатилетней Виты, которая беззвучно глотала одну слезу горячее другой.


   Послесловие.


И тишина на сцене.
Занавес.
Звезда, сошедшая с подмостков,
Снимает яркий грим,
И в ночь уходит.
Остался в полутемном зале один лишь пилигрим,
Который слушает как гаснут отголоски
Так ярко спетой песни.
Как круги
По водной глади, звуки.
Всё
Проходит…