Велосипед

               
                (с предысторией о маме)

    Мама всегда была для меня всем. Так бывает не во всех семьях. А в нашей семье, где я оказался единственным  ребёнком, мама была всем. Часто роль  мамы выполняет бабушка, но с Марией Петровной, моей бабушкой, у меня не было доверительности.   
   Бабушка была чересчур строга, и, чуть что не так, властно поджимала губы.
  Папа был всегда занят. Про него говорили что он «пропадал  в мастерской». Но  и он находил для меня время, пусть немного. Папу я любил. А маму я просто обожал.
   Её можно было спросить обо  всем и посоветоваться обо всем, даже про самые «мужские» дела. Она никогда не наказывала, не разобравшись. Да она вообще никогда не наказывала,  потому что в наказании  не видела никакого смысла. Наказание для неё выражалось в этой вот самой беседе, о том, что произошло, которую мы сейчас ведём.    
   Это было не наказание, а, скорее, работа над ошибками, «разбор полётов».
    Любимой  песней мамы много лет была и есть песня Визбора « Серега Санин». И в песне этой всё - и ответственность за других, и самопожертвование и стремление всегда быть в первых рядах, ничего не требуя взамен. И всё это – моя мама.
  Обо всем можно поговорить, нужно поговорить и договориться можно обо всем – обычно считала она.
Это была и есть её модель мира. Мира – с большой буквы. Мира - в понимании добра ко всем людям. 

       Прошёл год после развода с папой и мы уехали из подмосковного города в Москву. Я перешёл в шестой класс. Мама  работала в горкоме партии и я понимал, что это  очень важная и нужная работа. Правда, со временем у меня появлялись вопросы, что же это за работа такая, но мама мне всё объясняла. На работе её любили, потому что она была очень ответственной и иногда даже задерживалась.
    Я всегда ждал её вечерами к ужину. Сзади горкома был большой парк с душистой сиренью и, когда я стал взрослее, то иногда, притаившись за кустами, и, дождавшись, пока скроются из виду редкие прохожие, отламывал несколько красивых душистых веток, чтобы принести ей в подарок.
   Вечерами и рано утром  я любил кататься, а потом и всерьёз увлёкся маминым велосипедом, который мы перевезли сюда. Это был  зелёный дамский велосипед ЗИФ без рамы, очень любимый  всеми нами.
           Раньше, пока я не учился в школе, мы вместе с папой и мамой предпринимали  довольно частые поездки втроём «куда-нибудь». Обычно  выбиралась дорога через деревню Коротково.  Это была ближайшая деревня, очень длинная, растянувшаяся вдоль дороги. Я, примостившись сзади на багажнике папиного  синего мужского ЗИФа, с нескрываемым интересом рассматривал каждый новый дом, медленно проплывавший мимо, резные его наличники, домашних животных, стремившихся общаться с нами, и самих его обитателей, работающих в саду или на огороде, или просто сидевших тёплыми вечерами на лавочке. Изредка мы  останавливались около какой-нибудь колонки, чтобы попить воды и передохнуть. Папе нужен был отдых , потому что я уже имел вес и ему было тяжелее, чем  маме. Мама же на своём лёгком велосипеде колесила то с нами, то уезжала вперёд, то проезжала, шутливо приветствуя,  мимо нас в сторону дома. Вокруг нас время от времени сновали другие велосипедисты, красиво одетые в цветные майки и трусы. У них были и другие, как мне объясняли, спортивные велосипеды, на одном жёлтом я даже разглядел надпись « Чемпион». Эти спортсмены быстро обгоняли нас, иногда неявно выказывая своё недовольство тем, что  мы занимаем дорогу и мешаем их тренировкам.
   Мама надевала  специальные велосипедные брюки цвета хаки с лямками внизу, которые держали их в натянутом состоянии, чтобы не развеваться на ветру. Если она ходила по дому после ужина в них, то было ясно, что мы едем кататься и у папы сегодня – свободный вечер.  У папы не было такой одежды и он просто цеплял на брючину прищепку от белья. Прищепка часто соскальзывала от движений, падала, мы останавливались, искали её, водружали на место и ехали дальше. Без прищепки брючина попадала в цепь и ставилась масляной и грязной. Бабушка этого очень не любила и тогда ругала папу за неаккуратность.
  Так вот, у меня тоже был свой велосипед, который я нежно любил. Не помню уже
сколько лет мне было, когда мне его подарили, но  я тогда, усевшись на сиденье, не доставал ногами до педалей и ещё год это было сплошным мучением. Бухгалтерские дедовы счёты, на которых я катался , будучи совсем ещё маленьким, конечно, ни в какое сравнение не шли.  Но все же, натерев, как шутила бабушка - «хозяйство», как-то кататься было  можно. Потом я  естественным образом подрос, но это ожидание тянулось, казалось, вечно. Счастьем было уже то, что можно было, сломя голову, мчаться вслед за старшими мальчуганами, обладателями двухколесных подростковых велосипедов, особенно, если пролетать на скорости  через лужи, разгоняя гулявшую вокруг пернатую живность...
 А возможность попутешествовать представлялась грандиозная. Я с упоением обследовал на своём верном трёхколесном друге ближайшие окрестности. Если доехать до самого конца нашего шестого проезда, то можно было увидеть общежитие, где жили заводские. Это было по тем детским меркам  для меня безумно долгой дорогой.  В общежитии жила моя будущая одноклассница - Таня Кузнецова, но об этом я узнал позднее, когда пошёл в первый класс. Напротив была волейбольная площадка, где   взрослые собирались по вечерам, дальше же шли тропинки к лесу, через заросший высокой травой невысокий березнячок , в котором  всегда находилось несколько ладных удлинённых подберёзовиков, и  я, с гордостью добытчика, привозил их на бабушкину кухню.
   Дальше начинался настоящий лес, в который ходили за грибами и туда, непонятно почему, одному ездить запрещалось. Этот лес я знал, как свои пять пальцев, но тем более, старался запрет не нарушать. Чуть дальше в лесу располагались заросли душистого  папоротника, который был выше меня ростом, под ним можно было спрятаться насовсем, если не боишься, что заснёшь от его густого запаха. Так говорили все взрослые и мы – дети, им тогда верили.
  Ехать с грибами в руках обратно, чтобы порадовать бабушку было сложно, но сумки никакой не было, и приходилось управляться одной рукой. Иногда грибов  попадалось  много, они были такие красивенькие, свеженькие и выбрасывать их было жалко, поэтому грибы засовывались под майку на груди ,и бабушке приходилось и радоваться и печалиться одновременно.
   Когда наш проезд был исследован вдоль и поперек, я принялся ездить на соседний - седьмой, но ездить туда одному было боязно. Старшие ребята говорили, что у нас с местными мальчишками -  вражда и крутить педали приходилось быстро-быстро, и днём, в самое пекло, в жару, пока все ребята были в школе. Рассмотреть что-то в таких условиях было очень трудно.
  За дорогу, и тем более по дороге, ездить настрого запрещалось. По этой самой  дороге мы с родителями вместе вечером  и катались.
  Но  иногда, с подначки соседа Сашки Дронова мы, переждав, чтобы не было машин, или когда их останавливал шлагбаум переезда, все же ныряли в поля, в заросли пряной травы, побросав велосипеды и ползая по стерням на четвереньках, играя в прятки, устраивая  себе зелёные лежбища. Можно представить, во что потом превращалась одежда. Но мы ничего не замечали. Запахи одолевали нас. Ближе к осени прибавлялся ещё  терпкий дух скошенного сена и здесь, в полях, можно было жить вечно. Однажды, заигравшись, мы так забылись, что услышали голоса  моих родителей, тревожно зовущих нас по всему проезду.
    Притаившись в  траве и дождавшись, пока родители уйдут в другую сторону, мы миновали дорогу. Мы договорились, что не видели друг друга, и Сашка побежал к себе, а я  перелез через узкий лаз в нашем заборе и спрятался в дедушкином сарае, а когда вновь услышал голоса,  то сам вышел на них, сказав, что уснул здесь после обеда.
      Велосипед стал для меня  окном в мир, и поэтому я старался при помощи папы, конечно, чтобы мой верный друг всегда был готов повезти меня, куда мне захочется.
Папа научил меня смазывать и надевать слетавшую цепь, выправлять свёрнутый от падений и резких толчков руль. Когда я подрос ещё больше, то ребята стали смеяться, что я езжу на трёхколесном, а все - уже на двухколёсных велосипедах. Папа сказал, что я сразу не смогу поехать на двухколёсном, хотя мой трехколёсный можно было переделать на двух-, но я настаивал, мне очень не хотелось оставаться посмешищем . Папа пожал плечами и убрал одно колесо. После этого он, сколько мог, ходил за мной, держа рукой велосипед, сразу ставший неустойчивым и неродным, сзади за седло. Велосипед подо мной был непослушным, переваливался из стороны в сторону и все время хотел куда-то упасть. Папа мешал этому. Но когда он отпускал седло на какие-то мгновения, то велосипед почти сразу устремлялся к земле вместе со мной. Папа ловил меня, сколько мог, но встреча с землёй несколько раз все же состоялась. Мне было больно, но я терпел, чтобы не заплакать. Даже когда мама мазала  мои ссадины  йодом. Даже когда меня в голос  ругала бабушка. Но когда сзади подошёл дед и без слов ласково  погладил меня по голове, мне почему-то захотелось зареветь.
   Назавтра папе было некогда, и я ходил вокруг велосипеда кругами, отгоняемый увещеваниями бабушки, и пытаясь сесть на него самостоятельно.
   Когда, через несколько дней, набив основательно шишек и ссадин, я все же проехал сам
вдоль  всего нашего забора и с криком : - У меня получилось! -  грохнулся об изгородь деда Андрея , вся наша семья ужинала. Я появился на пороге, сияющий от собственного триумфа, ожидая  хотя бы похвалы, но был удостоен лишь  обычного приглашения к столу.
 - Мой руки и садись, а то остынет – сказала бабушка.
А папа добавил:  - Ну вот, сын, всё только начинается…
Как он был прав!
Мама только улыбнулась.
………………………………………………………………………………….
   И вот этот самый велосипед, мамин велосипед, дамский зелёный ЗИФ  - у меня. Мне четырнадцать. Я езжу на нём каждый день , утром до школы встаю в 6 утра, чтобы накатать необходимое количество километров, и после школы  вечером  - ещё 50 километров. Этот минимум в 100 километров ежедневно я учредил себе сам.
 Куркинско-Машкинское шоссе, специально предназначенное в семидесятые годы для тренировок спортсменов – велосипедистов по вечерам и в выходные дни было плотно занято.   Спортсмены едут по одиночке и группами в сопровождении тренеров на мотоциклах с коляской . Все они, конечно, обгоняют меня на мамином зелёном. Я как могу, кручу педали изо всех сил и даже иногда на подъёмах иду вровень со спортсменами, но они, ухмыляясь, переключают звёздочки скоростей и легко уходят вверх. А у меня ничего нет. Просто простой велосипед, «мамин» велосипед. Пока я «мотаю» свои ежевечерние три круга по 15 километров, некоторые успевают  обогнать меня    по 2-3-раза,  а значит их скорость почти в два раза больше, чем моя!
 Это обидно. Но я не отчаиваюсь. Месяцы занятий идут. Я устанавливаю себе норматив -4 минуты за километр, и постепенно довожу его до 3 минут . В гору от спортсменов  почти не отстаю, надо мной уже не смеются, все привыкли, кто-то  советует купить гоночный аппарат или  приходить в секцию заниматься. Последний рекорд – 15 километров «пересечёнки» пройдено за 35 минут, кажется, я превзошёл сам себя,  и сердце рвется от счастья и  ощущения скорости.
      Правда однажды   страху натерпелся.
      Перед Новогорском есть   длинный закрытый  левый поворот с крутой горы, потом выезжаешь на мостик плотины и дорога  сразу резко поворачивает направо. Здесь велосипедиста само собой выносит влево. И вот надо  случиться, что именно здесь отказывают тормоза, а  скорость в погоне за очередным временным «рекордом» я набрал такую, что без тормозов не справится. Меня выносит на левую сторону, и я вижу, что навстречу мне едет мотоцикл с коляской. Тот, кто сидел на мотоцикле, видимо, увидев мои раскрытые от ужаса бешеные глаза, сообразил поехать по моей полосе, а меня потащило по краю левой обочины и, еле–еле не свалившись в заводь плотины, дальше выбросило на мостик, где на счастье никто не проезжал и не шёл. Я торможу ногами,  подошвы кед  «горят», и я, почти ничего не понимающий, но живой, долго отдыхаю,
разбираю  и чиню тормоза.
   Кто знает, в дальнейшем из меня и получился бы подающий надежды спортсмен, но я поехал как-то в спортивный магазин,чтоб купить насос, запасные ниппеля, и резиночки такие, мы их назвали «дрыльняшки».  Чтобы спокойно походить в магазине, велосипед я закрыл на замочек. И ходил –то всего ничего, но когда вышел, велосипеда нигде не было.
А это был мамин велосипед!
Проплакав всю дорогу до дома, я вдруг понял, что надо идти в милицию. Тем более, что по телевизору такие фильмы хорошие про неё показывают. Потому что как маме, которая вот-вот с работы придёт, рассказать о пропаже, просто не знаю.
 Прибегаю к милиции. Около отделения стоит какой-то высокий милиционер в форме и сразу спрашивает, куда и зачем я направляюсь.
 Я, весь в слезах,  рассказываю, что и как.
А дальше слышу:
 - Вы, конечно, можете пройти в отделение и написать заявление…Но мы и машины-то не ищем…
   Так я попрощался со своей мечтой стать «звездой» шоссе. Да потом и денег у нас с мамой не было, чтобы купить новый велосипед. Помню, маленький холодильник за 100 рублей  мы купили в кредит, тогда это казалось очень удобным, потому что  у мамы каждый месяц вычитали из зарплаты всего  по 10 рублей.
    Через два года, папа мне отдал свой взрослый большой  синий ЗИФ, хоть и очень жалел, он на нём ещё ездил за грибами, но всё-таки, подумав, отдал его мне.
К этому времени я уже серьёзно занимался баскетболом и работал киномехаником. На синем я ездил не так часто потому, что появились новые занятия и увлечения.
   Но  велосипед меня научил упорству и подарил радость ощущения первых побед над собой.

из книги"(Недетские рассказы")