Судьбы каприз

                «Волшебство первой любви заключается
                в нашем неведении о том,
                что она может когда-нибудь закончиться».

                Бенджамин Дизраэли


   - А ты помнишь, Кит, один раз, когда зимой речку форсировали, Анисим тогда автомат в воду уронил? Потом всем взводом искали! Вода холодная была. Февраль месяц! Я думал, я себе все отморожу!
- Конечно помню, Шура! Ты мне сам рассказывал, меня же тогда с вами не было! – отвечаю я Шуре, улыбаясь тому, как светятся воспоминаниями его голубые глаза, и как он рад нашей встрече.
Кит - был мой позывной. Очень давно. А Шура тогда был Чарли. Позывной этот прицепился к нему с легкой руки моего земляка Джавдета, который был годами постарше нас, попав в армию после института. И которого самого все звали «Бабай». Шура и правда тогда первый год службы был похож на этого комедийного персонажа. Великоватые не по размеру галифе, семенящая походка, печальное выражение лица. Только трости не хватает. Да и юмор у него был еще тот. Как-то раз под самый дембель, после нотаций замполита о том, что «вы же все дебилы», Чарли не выдержал и ляпнул из строя козлетоном, растягивая гласные в словах: «А вы сами-то, товарищ капитан? Кроме Устава что читали? Вот у нас в роте люди с высшим образованием есть! Я вот Шопенгауэра в оригинале читал! А вы нас дебилами называете!» Хохот в ту же секунду сломал строй на плацу. Прибалт Персидскис, значительно подняв длинный указательный палец к небу, произнес с прибалтийским акцентом «Шпэнгауэрс!», это…да!». И опять смех сотряс плац. Влетело Чарли тогда от покрасневшего, как рак замполита по полной. В наряде посидел не один день.  Но такой вот он, ничего не поделаешь. Смешной, но ядовитый. Лишний раз не тронь!
Чарли. Он же Александр, а теперь Александр Владимирович улыбается во всю ширину своего нижегородского лица. В который раз хлопая меня по плечу, он продолжает сыпать воспоминания о нашем прошлом. Прошлом, таким далеким теперь, что и не все вспомнишь из того времени. Времени, когда мы служили вместе в части в далеком горном ущелье, у берега холодной даже летом горной реки.
Да, было нам что вспомнить тогда, при нашей встрече. Так увлеклись, что не замечали, что вокруг нас происходит. В маленьком кафе на набережной, у самого берега реки, на летней террасе, где мы сидели, дул легкий прохладный ветерок, слегка шевеля клетчатую скатерть столика. Прихлебывая из высокого бокала разливное светлое, Чарли продолжал сыпать вопросами и воспоминаниями об армии.
Когда первый запал прошел, и Шура немного поостыл, пришло время спрашивать, как теперь живет мой друг. Тот же вопрос был в его глазах. «Ну как ты, что, где? Женат, дети? У тебя же любовь была в армии все два года! Помню письма такие тебе писала! И что?» - терзал меня Шура. Капельки конденсата с холодного бокала падали на рубашку Шуры, когда он глотал пенный напиток в перерывах между вопросами. Ветерок трепал слегка взъерошенные волосы на когда-то коротко постриженной и до черноты загоревшей голове. «Да ты сам про себя давай с начала! Тебе же тоже девушка писала!» кое как отбивался я. Бокал в руке Шуры завис в сантиметрах от столика. Шура внезапно умолк, глаза отвел в сторону. Что-то невнятное пробормотал:
- Мне это ну бебе, в общем да… – бубнил Шура.
- Чего ты? Скажи нормально! «Дождалась тебя?» —спрашивал я.
- Да знаешь, она мне еще в первый год службы писать перестала. Да только я молчал об этом. Проглотил и дальше, не с автоматом же мне в самоволку уходить, как у пехоты было, помнишь? – едва выговорил, проглотив комок в горле Шура.
- Так вот пока не женат! Подруга вот есть – добавил он.
- Ага. Ну ты даешь! Всех провел! А мы все думали у тебя порядок. Кувалду помнишь девушка бросила, так он намазал гуталином подошву сапога, и отпечаток ее на белом листе отправил девушке в письме. Да еще приписал, что, типа, если б не этот сапог, то тебя давно бы е..ли американские солдаты. Да…, вот времечко было!
- Да…. Кувалда он и был кувалда. Интеллектом не обезображен. А у тебя как сложилось? Ведь судя по фото, просто красавица была! Спортсменка, комсомолка! – стал опять на меня наседать Шура.
- Да знаешь Чарли, там такая история была! Никому не рассказывал, вот тебе первому расскажу – ответил я.
Кому-кому, а Чарли можно было рассказать. С ним хоть в разведку. Когда дело серьезное, тогда с него шутки, как листья с дерева осенью опадают. Злой становится, колючий, как еж или скорпион.
Ну, в общем, познакомились мы с Леной за год где-то до армии. Была она чуть постарше меня. И зачем я ей, не понимали все ее подруги. А для меня она была, как ангел воплоти. Все для нее, что мимозы в марте, что первые тюльпаны! Все восторги молодого мальчика-мечтателя. Она писала восхитительные и немного грустные стихи. В общем, я парил над облаками как ее видел. Написал ей из армии, ответила, писала постоянно, рассказывала какие новости дома, что чудят с подругами в институте. На втором году службы вызвала меня на междугородние переговоры. Поговорил с ней так душевно, что я ночью спать не мог. Потом еще неделю не ходил, а порхал от любви по части.
Когда дембельнулся, добрался до дома и на следующее утро первым делом поехал к ней. Полночи все ждал, когда светать начнет и утром поехал к Лене. Так волновался, что проехал цветочный киоск по дороге, глядя на него из окна троллейбуса и совершенно забыл, что хотел выйти и купить цветы. Бегом забрался на этаж, позвонил в дверь. А главное, еще удивился тогда, что дверь сразу так открыли. Как будто ждали. Пока замок поворачивался, и дверь открывалась, на душе как-то тревожно стало, духота как будто навалилась на меня.  И точно! Открывает мне дверь Лена. Сама в белом свадебном платье, прекрасная как ангел. С белой лентой в волосах. Обнимает она какого молодого лейтенантика в офицерской форме. Оба улыбаются радостно так, понятно, что гостей ждали. А тут я пришел. Меня, тогда как взрывом шибануло. Пришлось все свои эмоции зажать и мило улыбаться. Я уже и ноги вниз по лестнице направил. Но Лена мужа своего в комнату отправила, да и отец ее с мамой тут поспешили подойти. Видимо поняли они какой я гость «желанный», да чтоб я не среагировал как-то неадекватно, за стол меня пригласили, тост попросили сказать. Я уж не помню, что я говорил тогда, улыбаясь контуженной улыбкой, но минут через пять, Лена взяла меня за руку и выведя тихо из-за стола, провела через пустую комнату на балкон. Там мы и поговорили. Видя, что я веду себя спокойно, она объяснила мне, что вот решила замуж выйти за курсанта военного училища. Еще три месяца назад. Голова ли кругом пошла, крышу ли снесло? Как-то все само так сложилось. Его должны в Германию отправить служить. А я? Ну я хороший, но так получилось, понимаешь? У тебя все будет хорошо. А то, что письма писала, люблю говорила, плакала по телефону тогда? Жалко тебя было. Да и вдруг ты уйдешь в бега с автоматом, потом тебе плохо будет. А так, не обижайся, останемся друзьями. Потом, через месяц давай еще встретимся, сходим куда-нибудь, поговорим спокойно. А сейчас, наверно, надо идти. Вот такой, Шура, был у меня судьбы каприз! Любовь армейская!
Я помню, что во мне, тогда как-то оборвалось все. Ни злости, ни обиды не было. Смотрел на происходящее, как бы со стороны, и думал, как вот интересно все происходит то! Кто бы мог подумать, что все это именно со мной! В общем, Чарли, ушел я тогда из этого дома, с застывшей на лице улыбкой, и закрывшись от всего мира наглухо, чтоб больно не было. Долго еще потом отходил. Родителям сказал просто, что мол замуж она вышла и все.  Так что вот так все и кончилось, ну или почти кончилось. Через месяц мы и правда встретились. Посидели в кафе. Поговорили, будто ничего и не случилось. Как будто и не было свадьбы, не было того разговора на балконе. В общем ни о чем.  Потом еще раза два видел Лену в городе, в компании. Узнал, что в Германию мужа ее не направили, а направили куда-то в Сибирь или на Дальний восток, в неизвестное миру село Лесное. Где вся воинская часть живет в деревянном большом срубе. И откуда она через месяц сбежала, бросив мужа. Ну да Бог с ней! Что замолчал, а Чарли? Я сам как вспомню иногда, не верится.
- Да вот думаю, Кит, раз такое дело, может нам уже и покрепче чего выпить? Раз встретились через столько лет! – с лицом серьезным, которое я раньше у него и не видел, проговорил Шура.
Сдвинутые у переносицы густые брови его, складка на лбу, глаза в сеточке мелких морщин заставили подумать меня как же давно мы не виделись? И когда же еще нам предстоит вот так вот увидеться, посидеть, поговорить не торопясь?
- А пойдем – ответил я. Найдем себе что-нибудь покрепче, да и место получше, чем на веранде. Да поговорим. Поговорим так, чтоб все-все, что на душе накопилось тогда и сейчас, все, о чем наболело высказать. Высказать человеку, с кем съел не один пуд соли, с кем тащил службу, кто спину тебе прикрывал, когда надо было. А кому еще то? Еще кому расскажешь, как родному, о наболевшем, чтоб потом на душе легче стало?
Друзья мои, однополчане, кому верю и кого ценю как жизнь! С кем совесть не развела! Как мне хочется увидеть всех вас тех, с кем на всю жизнь дружба армейская свела. Да поговорить! Поговорить, да вас самих выслушать, что у вас там на сердце? О чем думаете, что заботит, что мучает? Как живётся? Разделить с вами, как делили тогда, все ваши заботы, чтоб и вам и мне легче на душе стало. Как бы хотелось мне еще раз всех вас увидеть, перед тем как уйти навсегда за горизонт. Как хотелось бы сказать, как я ценю то, что вы мне помогали тогда. Как дорога была мне ваша  искренняя дружба.
30.05.2025
15,43