Когда молчит время - говорит память

«Память спасает не прошлое — она спасает будущее.»

Когда-то, в мои восемнадцать, мама представила меня пожилому человеку с безупречной осанкой и породистой внешностью. Это был Владимир Эрнестович Цоппи. Я знала лишь то,  что жил он неподалёку от старого Арбата — в коммунальной комнате, но в хорошем доме. Мама рассказывала, что, как-то забежав к нему домой,  она увидела на стене фотографию красивой женщины. Снимок был сделан в Америке: она  сидела в белоснежной ванной,  ей прислуживала чернокожая служанка. Это была его бывшая жена — Ольга Бакланова.

Знала ли мама её фамилию? Не уверена. Я сама узнала об этой актрисе не так давно. Помню, мама рассказывала, как Владимир Эрнестович, уже в преклонном возрасте, делал ей предложение. Пал на колени, как в романах. На лысине этого когда-то красивого мужчины выступил пот. Всё это выглядело трогательно и одновременно старомодно. Но он был человеком старой школы — воспитание обязывало.

Мама знала, что он пострадал из-за жены: был сослан, а после возвращения начал актёрскую карьеру. Его охотно приглашали играть светских львов, ибо он имел благородную и выразительную внешность. Снялся он в более, чем в шестидесяти фильмах — и в «Войне и мире», и в «Анне Карениной», и в «Братьях Карамазовых».

Однажды маме понадобился юридический совет: мой бывший муж всё ещё числился прописанным в нашей четырнадцатиметровой комнате. Что делать? Ждать? Выписывать? Тогда Владимир Эрнестович и порекомендовал маме известного московского адвоката — Юрия Семёновича Рабиновича. В ту пору Юрий Семёнович принимал в юридической консультации на Пушкинской улице — в подвале, с обшарпанными стенами, но с прекрасными адвокатами.

Сам Владимир Эрнестович, как и Юрий Семёнович, окончил юрфак Московского университета. Сначала он служил помощником присяжного поверенного, но потом увлёкся театром. Став актёром, он долгое время снимался в эпизодах — вплоть до 1969 года. Однако в ту пору мама мало что знала о его прошлом. Подробности о его жизни узнала я — из интернета. Среди моих друзей был актёр, который публиковал истории известных артистов. И вот однажды я прочитала интересную статью об Ольге Баклановой — жене Владимира Эрнестовича Цоппи. Тотчас вспомнила и фотографию, и его ссылку — всё то, о чём говорила мама.

Ольга Бакланова была не только красавицей, но и обладала великолепным грудным сопрано. За Владимира Цоппи она вышла незадолго до революции. Он был тогда адвокатом, при этом — выходцем из состоятельной семьи: его отец был купцом первой гильдии. Он был безнадёжно в неё влюблён. Говорили, что этот брак был фиктивным — лишь прикрытием для её отношений с Немировичем-Данченко, который был старше её на 34 года. Но Цоппи воспринимал этот союз всерьёз и был готов исполнить любое её желание.

Когда театр переживал кризис, Немирович-Данченко предложил основать музыкальную студию-кооператив. Идея воплотилась в жизнь. Паи стоили огромных денег. Однако учредителями числились он и Бакланова. У неё не было таких средств. Эти деньги ей дал Владимир Эрнестович. У него были остатки состояния — вот она и уговорила мужа вложить их в создание студии. С тех пор она стала главной звездой Музыкального театра в Камергерском переулке, блистала на сцене, играя по пять спектаклей в неделю.

Под Новый 1923 год Владимира Цоппи арестовали. Деталей никто не знает. Его сослали в Тамбов. Ольга, беременная и больная от переживаний, с трудом продолжала выходить на сцену и ездила к мужу. Сын Володя родился с ДЦП и эпилепсией. Требовалось лечение за границей, постоянный уход.

В 1925 году труппа отправилась в США. Вернувшись в Москву лишь на время, Бакланова вскоре отправилась в Нью-Йорк — уже навсегда. Сын умер, а развод с Владимиром Цоппи она оформила позже. Первое время она пыталась передавать ему письма и подарки, но всё возвращалось.

Печален тот факт, что её имя стёрлось из истории советского искусства. Но в Америке она стала звездой — «русской тигрицей», блистала в кино, жила в роскоши. Немирович-Данченко, узнав, что она не вернётся, рыдал в театральном фойе, облокотившись на рояль.

Владимир Эрнестович дожил до 1970 года. Он принадлежал к тому же кругу московских адвокатов, что и Юрий Семёнович Рабинович. Работал тогда Юрий Семёнович на Пушкинской улице, в самом центре Москвы. Рядом — ресторан «Метрополь», «Националь», «Арагви». Там они и встречались. Да и круг общения у них был интересным —профессура, актеры, режиссеры. Именно в этой компании Юрия Семеновича называли «Демосфеном» —за его красноречие.

Я вошла в семью Юрия Семёновича в семидесятые годы. Однажды, сидя в его кабинете, я обратила внимание на фотографию, висевшую на стене: два молодых мужчины — он и его брат Оскар. Оба из Тулы. Юрий окончил юрфак и стал адвокатом. Оскар работал в Комитете по делам физкультуры и спорта. Один был вне партии, другой — членом ВКП(б). Но в паспортах обоих стояло одно — еврей.

О судьбе младшего брата Юрия Семёновича я также узнала относительно недавно: Оскар был арестован в октябре 1937-го и расстрелян. Его жена тоже была арестована и выслана. А вот их шестилетнюю дочь Светлану спас Юрий Семёнович. Сначала он спрятал её в надёжном месте, а позже, когда у него появился сын, взял её к себе. Дети росли вместе.

Быть адвокатом в СССР — дело непростое. Государство всё контролировало. Все политические и экономические дела велись в закрытом режиме. Если кто помнит, в 1961 году на всю Москву прогремело дело Рокотова, Файбишенко и Яковлева. Их приговорили к расстрелу — по закону, принятому уже после совершения преступления. Жалобы отклонили. Многие возмущались нарушением закона. Однако это никого не волновало. Сын Юрия Семеновича и мой бывший муж —Александр Грант, писал: «в архиве моего  отца хранилась фотография, которую «в адвокатских кругах Москвы в шутку называли «2-Рабинович-2», так как среди адвокатов там стояли мой отец, Юрий Семенович Рабинович, член Московской городской коллегии с 1928 года, и молодой Петр Самойлович Рабинович.»   Это было дело Ханина и других — одно из ответвлений дела Рокотова. По словам Петра Самойловича Рабиновича —«это был не суд, а жестокая судебная расправа над группой пожилых евреев, вся вина которых была в том, что они продавали друг другу так называемые валютные ценности: облигации, золотые монеты, драгоценные камни…»…Приговор — смерть. Суд — за закрытыми дверями, с конвоем, со штыками.

Я и сама однажды оказалась в Городском суде. Перед заседанием — конвой. Судебное заседание — за закрытыми дверями. Валютные процессы так и проходили. Юрий Семёнович рассказывал: подростка посадили за попытку купить портфель за пять долларов. Другого — за флакон французских духов для жены. Мою знакомую — за пять долларов в сумке — отправили в Мордовскую колонию.

А потом — в девяностые — пункты обмена валют открылись повсюду. Всё, за что сажали, — вдруг стало нормой.

Среди подзащитных Юрия Семёновича был и Эдди Рознер. В 1946-м джаз был запрещён. Он попытался выехать в Польшу с семьёй — его арестовали, дали десять лет лагерей. Он выжил, вернулся, вновь стал известным. Это были шестидесятые годы. Однажды он попал в аварию. Надо было доказать, что не он был виноват в произошедшем. О его предыдущей судимости было известно. При этом государство было не только репрессивным, но и злопамятным: «прегрешения» — пусть даже музыкальные — не забывались.

От участи снова оказаться в лагере Эдди Рознера спас Юрий Семёнович Рабинович — в те годы уже широко известный московский адвокат. Он был знаменит и тем, что входил в группу советских обвинителей на Нюрнбергском процессе. Кроме того, его защитительные речи были блистательными: многие приходили на судебные заседания, чтобы их послушать. Эдди Рознер был оправдан. Все подозрения были сняты, и гениальный музыкант остался на свободе.

В шестидесятые годы, спустя несколько лет после этого процесса, Эдди Рознер задумал создать кооператив «Артисты Московской Эстрады». Именно он посоветовал назначить на должность юрисконсульта кооператива Юрия Семёновича Рабиновича. В этом кооперативе оказался известный музыкант и композитор Владимир Терлецкий — он когда-то играл в оркестре Эдди Рознера.

Юрий Семёнович обладал великим даром — даром красноречия. И этот дар он демонстрировал не только в зале суда, но и в семейной обстановке. Его тосты отличались оригинальностью. И когда он умер, на похоронах кто-то из Коллегии адвокатов произнёс в его честь речь. И вот та  речь показалась мне столь косноязычной, что я подумала: не осталось никого, кто обладал бы таким же даром слова, как покойный.

А Юрий Семёнович был не только блестящим адвокатом, но человеком широкой души — он сочувствовал людям, жалел их. Именно он дал маме хороший совет, человеческий, сказав:— Не губите парня, не выписывайте. Подождите немного — он сам выпишется. Речь шла о моём бывшем муже — эмигранте из Франции. Ему и без того досталось сполна от советской власти. Мама поступила так, как ей посоветовал Юрий Семёнович. Прошло какое-то время — и он действительно выписался из нашей коммунальной комнаты.

Ну а то, что во время разговора с мамой Юрий Семёнович начал жаловаться на своего сына — это уже совсем другая история. Мама и представить себе не могла, что буквально через пару лет я выйду за него замуж.
Пути Господни неисповедимы.

Что же касается столь незаурядных людей, как Цоппи Владимир Эрнестович и Рабинович Юрий Семёнович, — они заслуживают того, чтобы о них помнили. Именно это и было целью моего небольшого рассказа.

Возможно, самый большой наш долг — это память. Память — как форма справедливости. Память — как форма любви.

30 мая 2025 года, Брюссел