Игры огородных престолов

                — Садовод Шмаровоз, уймитесь! — обратилась председатель к полноватому мужчине, стоящему на зелёной лужайке в одних трусах ярко-красного цвета и в тёмных очках на загорелом лице.
               
                — И не подумаю! — парировал Иван Васильевич Шмаровоз, сцепив при этом руки на груди.
               
                — Я вас не понимаю, что вам не нравится? — решила вступиться за председателя член правления садоводческого товарищества, — всё делается для вашего удобства. Вот собак у контейнеров посадили, это для чего? Для того, чтобы чужие люди не могли у нас выкидывать мусор. Только свои. Свой мусор. Но не строительный, напоминаю, товарищи-члены, не строительный!

                На этой фразе невысокая женщина в очках вся как-то покраснела и вроде бы хотела стукнуть кулаком по столу для пущего эффекта, но сдержалась. Внешности она была непримечательной, носила тёмные юбки до пят. Из-под полы выглядывали ноги в сланцах, давно не знавшие  куска мыла. Блузка, надетая поверх юбки, была почти белой —  в честь собрания. Волосы красила в цвет палой листвы, а очки закрывали почти всё загоревшее на огороде лицо.

                — А я не буду оплачивать корм собакам, —  отвечал садовод Шмаровоз, — как и не собираюсь платить за общий водопровод. У меня своя скважина. И вообще всё своё. И даже фонарь. Всё равно освещения  на нашем проулке уж сколько лет нет и все радуются моему фонарю. Я же с них деньги не беру.

                — Ишь капиталистъ выискался! — не сдержалась древняя огородница, явившаяся в длинной футболке с гордой надписью I love Manhattan. Футболка выступала вместо платья, но  прикрывала лишь огузок огородницы.

                — Правильно говоришь, Матвевна! — поддержал её не менее древний старичок, который всегда был за тех, кто против, — поставим ему на скважину счётчик, пусть по счётчику платит!

                Но садовода в красных трусах эта инициатива отживших большевиков нисколько не смутила.

                — Я всё равно против сбора денег на кормление вашего пса и требую перерасчёта — пейте сами свою воду из болота, которую вы качаете.

                — Садовод, уймитесь, наконец, тут помимо собаки ещё масса пунктов, хотя бы что делать с Федей, который отказался качать воду! И что вообще делать, — тут мысли председателя закончились, она набрала воздуху в лёгкие, чтобы продолжить, но паузу моментально заполнили выкрики оппозиции.

                — Председатель ворует! Председателя под суд!

                Блондинка средних лет  с одутловатым от чрезмерных возлияний лицом, к которой собственно и  относились все эти угрозы, стала искать поддержки у очкастой и та с радостью спустилась с цепи, чтобы кинуться на недовольных. Получалось у неё это значительно эффективней, чем у барбоса, которому изрядно поднадоело собрание и он давно скрылся в будке.

                — Вам слово не давали, Кудюкина и Семиокова!

                Однако, Кудюкина и Семиокова сделали вид, что не слышат и продолжили скандировать «председателя под суд».  Садовод Шмаровоз хмыкнул и во всю мощь своих лёгких прокричал: « Молчать!»

                И все как-то сразу замолчали. Просто раньше никто не мог так громко скомандовать. Настоящих буйных мало, вот и нету вожака…. Это ещё Высоцкий спел. Шмаровоз соответствовал образу буйного. Осталось только сделать ещё шаг и сдвинуть блондинку с незаконно, по его мнению, занимаемого места.

                Гордый собой, в кумачовых трусах, на которых только серпа с молотом не доставало, обтянувших его мощные чресла, Шмаровоз грудью вперёд двинулся к сидящим за столом и пытающихся спрятаться за бумагами. Блондинка тоненько вскрикнула, что как-то не вязалось с её чисто рыночной комплекцией. Почему-то торговки на базаре отличаются совершенно одинаковой мощной квадратностью, чем-то напоминающей прилавок. Груди, что  два лосося, свисающие мордой вниз, и растекающиеся по наетому годами брюху дополняли сходство.

                Сподвижница решила, что при смене власти переобуваться нужно на ходу и заняла позицию между Шмаровозом и уже можно сказать свергнутой главой огородников.

                — Значит, так…! — мощно начал Иван Васильевич, встав у стола и сначала взяв микрофон, но голос его был настолько громким, что пришлось поставить председательский атрибут обратно.

                — Повторяю, значит так. Хотели мы как лучше, но получилось, как всегда. Что ещё вам сказать? Тут вам не здесь, кто хочет быть тут, пусть будут не здесь. Тэк-с. Голосуем за меня, как нового председателя, а я уж разберусь во всём.

                — Голосование считать открытым! — вспомнила о своих обязанностях очкастая и уже можно сказать прижалась к красным трусам Шмаровоза.

                — Вот теперь-то соседа моего заставят тёрн спилить, — шепнула Семиокова Кудюкиной, — мужик-то сразу понятно, видный, дело-то знает. Голосуй, Петровна! А то тёрн его давно мне мешает, нехай пилит. И одуванчики свои не косит, всё говорит, что работает. А одуванчики кто косить будет?

                Очкастая пересчитала поднятые руки.

                — «За» 49 человек, «против» — двое и воздержались, а, вот ещё 10 воздержались. В общем, Иван Васильевич Шмаровоз избран председателем большинством голосов, среди которых был и мой, — подытожила она, сентиментально всхлипнув, — остались юридические тонкости.   

                — Да юридические без нас, — возопили Кудюкина с Семиоковой, — ты нам, Иван Васильевич, воду, когда дашь? И соседа моего призвать к ответу надо. У него на участке одуванчики растут, это ж сорняк, да? Пусть покосит уже.

                — С соседом решим, — весомо отвечал новоизбранный, но пока ещё не зафиксированный юридически председатель, — а вот воду это вопрос не ко мне. Есть же Федя. Наш сторож. Вот он пусть и качает. Сейчас  только я его качну вот этими вот руками!

                — А я качать не буду, — послышался из сарая голос Феди, — мне деньги за два месяца не заплатили. Вот заплотишь и буду качать. Меня даже сторожем не оформили. В конверте дают.

                — Ты, это, Федя брось, — потряс пальцем председатель Шмаровоз, — ты тут это, не разводи это самое, демагогию эту. Иди и дай людям воду!

                — Сначала деньги, — высунулся Федя, оказавшийся узбеком, которого при рождении мама звала Фахретдин, — деньги есть, вода есть. А денег нет, налогов нет, воды нет.
 
                — Ишь какой умный нашёлся! — проснулась древняя огородница, — Матвевна, он качать не хочет, а мы его по морде чайником!

                — Чайником его, — поддержала Матвевна.

                — Иван Васильевич, раз Федя воду не качает, давайте откатные ворота поставим. С пульта открывать будем, а Федя зимой чистить будет в наказание! Это ж как удобно! Поехал в лес по дрова, напилил, тачку наполнил, а обратно, красота — кнопочку нажал, ворота открылись, и ты  с удобством и прошёл! — донёсся голос садовода, молчащего всё это время. Очевидно, его волновал только вопрос отсутствия откатных ворот.

                — Ты, Степаныч, чего на всю ивановскую вопишь про то, как ты ёлки пилишь заповедные. Ещё лесничий нагрянет. Два дурака, одного не оформили, — а по што тебе Федя налоги в твоём Узбекистане, — второй лесничих нам накличет. Кому ещё, какая проверка нужна? Дома понастроили, на учёт не поставили, хм, ну это ладно, чего их учитывать…

                Тем временем, пока садоводы горячо обсуждали вопрос того, что всё-таки сделать с Фахретдином, пока он не сбежал на родину, а также имеют ли они право на долю ресурсов, как граждане России, к воротам СНТ подъехала неприметная машина, и из неё вышло двое людей в стильной зелёной форме Федеральной налоговой службы. Заприметив и правда очень даже видного мужчину в кричащих о его высоком положении трусах, они прямиком направились к нему.

                — Скажите, вы председатель этого СНТ? — обратился к Ивану Васильевичу налоговик.

                — Нет, не я. Вот она, вон ловите её, блондинка,  видите,  убежит же! Я вам помогу! У меня это, тут это, как его, самокат есть, электро, вмиг изловим.