Я не бунтарь я просто был живым

Прошу вас, не судите с первых взглядов,
Я не грубил, не требовал наград.
Я шёл, без звонких маршей, и парадов,
И говорил, когда был шум и ад.

Я не из тех, кто кланялся уместно,
Я не искал покоя на века,
Я жил порой небрежно, даже резко,
Но с сердцем чистым как открытая строка.

Я не терпел карьеру бюрократа,
Не бредил угодить в любой совет.
Я шёл, где пыль,  де гул и  где утрата,
Туда, где души стонут много лет.

В моей походке  резкость непривычна,
В манерах  слишком грубый вертикал.
Но я в себе храню такую личность,
Какой Шекспир и Брехт не показал.

Не гладил власть, не славил я колонны,
Не ждал в судьбе ни премий, ни речей.
Я жил, как дышат улицы бездонно,
Где жизнь идёт без храмов и свечей.

Я знал язык невыгодных вопросов,
Я говорил,  как камень говорит:
Без раболепства, фальши и набросов,
Живым огнём, что тихо, но горит.

Я мог не знать условностей манеры,
Я не умел молчать, когда  беда.
Я сторонился уз фальшивой веры,
Которая слабее, чем звезда.

Я шёл туда, где боль и недоверье,
Где помощь не приносит орденов,
Я там стоял  без мантии, без перьев,
Где  смысл живёт, а не фасад из слов.

Я не вписался в цифры и отчёты,
Не полюбил учтивость пустоты.
Мои стихи  не темы для почёта,
А сгустки правды, боли и мечты.

Я знал, как пахнет улица весною,
Когда поэт целует хлеб и тишь.
Я знал, как Бог стоит передо мною,
И шепчет тихо: «Ты уже не спишь…»

Я знал, где скрыт позор в парадном веке,
Где ложь гремит, и слышен шум невзгод.
Где за стеклом  в костюмах "человеки",
А под стеклом — затоптанный народ.

Я ухожу, неспешно, по-английски,
Как будто в путь налили мне вина.
Как будто дым сползает с гор  альпийских,
И с правдой той, что выпита до дна.

Уже пора. А я ищу те двери,
В предел, где можно быть самим собой.
А в небе свет — не звёзды, а потери,
Души пропавших, прожженных судьбой.

Пусть я уйду. Но не во тьму, не в пепел,
А в ту страну, что совесть бережёт,
Где каждый взгляд  не холоден, а светел,
Где доброта, быть может, нас спасёт.