Рассказы о танцах

АССИСТЕНТ

Традиционно на парные танцы ходит больше девочек, чем мужчин. Как и везде: в театр, в кино, в салон маникюра. Поэтому в школе, в которой я занимаюсь, придумали бесплатно пускать мужиков-ассистентов в младшие группы, если они исправно ходят в группы свои.

Сходил я ассистентом в группу к преподавателю Паше.

Паша говорит: «Уважаемые ассистенты, приходите, пожалуйста. Девочки очень ждут вас».

Ну, думаю: «Надо идти, раз ждут. Тем более бесплатно ждут». Потому что если в ресторане ждут, там за них платить надо. А тут даже за себя не платишь, не то что за них.

Поехал я к Паше на занятие. В место, где девочки ждут. А забрались они в такое место, где можно и не дождаться никогда ни принца на белом коне, ни партнёра по танцам.

Добирался два часа. На трамвае и трёх автобусах, еле нашёл группу. Во дворе жилого дома, в подвале, в парикмахерской. То есть здесь стригутся, здесь же и танцуют. Как в гипермаркетах: здесь и рыба солёная, и лопаты, и девочки.
Переобуваться у входа сказали, ибо нефиг грязными ногами по чистой парикмахерской ходить. Это вы развлекаетесь здесь, танцульки всякие пляшете, а серьёзные люди сюда стричься приходят.

Переодеваться, сказали, в туалете. Потому что раздевалка одна и она для девочек.

Которые, кстати, не пришли. Заболели все. Видимо, эпидемия гриппа по этой группе прокатилась.

И пришло в итоге девять ассистентов, один мужик, похоже, с женой и четыре девочки, одна из которых жена мужика, который с женой пришёл.

Последнее я понял по словам, сказанным мужику:
— Пальто моё возьми, на вешалку повесь и убери в шкаф. И переобуйся сразу.

Я ещё посмеялся, как жена мужиком командует, и Паше подмигнул.

Три ассистента сразу развернулись обратно. Видимо, близко живут. А я решил: слишком долго добирался, чтобы запросто уйти.

Стали мы танцевать, меняемся парами. Те, кому девочки не досталось, стоят в углу, наблюдают за всеми.

И главное — мужик, который с женой, тоже наблюдает. Он мог бы всё время танцевать. Во-первых, он по абонементу пришёл, за деньги. А во-вторых, с женой. Танцевал бы с ней в паре всё время и язык бы нам, в углу стоящим, показывал.

Но мужик решил лучше меняться парами и с нами в углу стоять. И вскоре я понял, почему.

Была там девочка одна, Яна. Она то ли на семейную пару посмотрела и вдохновилась, то ли всегда такая, но всем, кто с ней в паре оказывался, командовала, как ходить и что делать. Соответственно я всё делал неправильно и не красиво.

А возражать девушкам нельзя, потому что на сайте школы написано: «Ассистенты обязаны вести себя вежливо и культурно». Ну, и я вежливый такой весь, культурный. Стараюсь соответствовать.

«Некрасиво», — всё-таки говорит Яна.

А я не знаю, как красиво. Улыбаться в тридцать два зуба? В классическом костюме на занятие прийти? Или на мерседесе последней модели приехать, ковровую дорожку перед Яной расстелить? Выйти из мерена в сапогах из крокодильей кожи, с сигарой в зубах, подкуриться от банкноты в сто долларов? Так красиво будет?

Яна говорит: «Что это за рука? Как лапа куриная. Красиво руку сделай мне».

И ещё Паша исподтишка: «Руку девочки красиво бросайте».

А я уже как только её не бросал, а всё равно Яна не довольна. Думаю: «Я тебя, Паша, сейчас через бедро красиво брошу. Зачем ты масла в огонь подливаешь?»
И на мужика на этого, который с женой пришёл, смотрю. А он довольный сидит в углу, улыбается.
Что с женой не танцует. Потому что она ему тоже объясняет, как и что делать. А другим мужчинам — нет.

А у меня впечатление такое, когда в паре с Яной оказываюсь, что это я танцую с женой. И она мне: «А кто носки по всей комнате раскидал? А за собой посуду убрать слабо? А помыть? А кто будет мыть? У меня ногти».

А у меня нервы. Железные. И культура, вежливость.
Короче говоря, я старался изо всех сил. А в какой-то момент мы менялись парами и я остался без пары и ещё три мужика со мной тоже остались без пары. Всех девочек разобрали, а к Яне никто не подходит.

И она говорит: «Я свободна. Кто со мной?»

Все смотрят на неё, и никто не идёт. Ждут, кого она в жертву выберет, красиво учить танцевать. > Denis: «Ну? И кто? Ты?» — показала на женатого мужика. Мне кажется, он в стену куда-то в это время вжался и с обоями в цветочек одного цвета стал. И на жену так грустно смотрит. То есть у него по факту на одном занятии сразу две жены появилось, которые ему командовать будут, как ходить красиво и посуду мыть за собой. «Или ты?» — спросила Яна.

К счастью, или ты оказался не я. Был мужик ближе к Яне. Она его поймала и стала учить ходить красиво и руку её красиво кидать.

До меня потом очередь тоже дошла, и я старался красиво ходить и руку кидать, и у меня даже получилось.

И даже Паша сказал: «У Дениса получилось».

И я обрадовался и сказал: «Ура!» И похлопал по плечу Яну. А она разве что не передёрнула плечами от раздражения. И сказала: «Получилось. Даже лучше, чем у Лёши».

Я не стал спрашивать, у какого Лёши. Вдруг это мужик тот, с женой. Он тогда ещё и от жены отхватит. Что у него хорошо получается танцевать, но не с ней.

А я вообще ничего спрашивать не стал. А переобулся в коридоре, переоделся в туалете и поехал домой на трамвае и трёх автобусах. Некрасиво, конечно. Не на мерене в сапогах из крокодильей кожи. Зато бесплатно.

Эх, тяжела жизнь ассистента.


ГРУППА В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА

Однажды я решил сходить в группу в шесть часов вечера. Все группы в будни с семи-восьми-девяти начинаются. Поздно приходишь и потом по ночи домой возвращаешься.

А тут удобно: в шесть пришёл — и в семь свободен. Почти как на работу сгонял. Главное — проснуться пораньше. И пораньше вернёшься.

А все же наоборот на занятия подтягиваются — с работы. Им удобно позже. Думаю: и кто так рано ходит? Девочек толпа, наверное. Они же не работают. Они на ногти только и на ресницы ходят. А мужики до шести только на заводе пашут и в семь из него выползают. Им не до танцев. Им пива разве что выпить и в спортзале качаться и грушу бить.

Короче говоря, все мужики на заводе будут и мне точно будет с кем танцевать.

Пришёл я в группу, а там в коридоре сидят преподаватель Володя, две девочки и два парня. И я третий пришёл.

Я уже тогда заволновался. Я знаю, что Володя женские партии танцует. Я с ним уже как-то даже танцевал. Думаю: «Пацаны узнают, сто пудово скажут: дровосек». И кент мой Паха, водитель экскаватора, скажет: «Сегодня с преподом-мужиком танцуешь, завтра — с учеником препода, а потом в баре «Голубая устрица» на столе канкан танцевать будешь».

Ровно в шесть встаём с лавок, идём к залу, а там стоит девочка одинокая. Первый раз пришла.

У меня от сердца отлегло. Думаю: «Пацаны, всё нормально. Я нормальный пацан. Нормальные пацанские танцы, медляки, танцуем. Не в западло».

Володя музыку включил, мы разминаться стали, все бейсики отходили, разбились по парам, и тут в зал заходят ещё четыре мужика. Ассистенты, судя по всему. Потому что Володю все знают, и друг друга знают, и танцуют хорошо, в отличие от меня.

И получилось, что на трёх девочек у нас вышло семь мужчин. А не наоборот, как я рассчитывал.

То есть трое мужиков танцуют, а четверо — стоят. Володя, естественно, сразу женские партии стал танцевать, чтобы мы учились нормально, а не глазели друг на друга, и ошибки объяснять. И ещё один парень, с длинными волосами, тоже что-то объясняет всем, будто препод. Но его не очень слушают.

Подошёл ко мне Володя, взялись мы за руки с Володей, разбираем связку. Мне, с одной стороны, и неудобно, потому что с мужиком разбираем, но, с другой стороны, Володя — преподаватель, на время занятия он существо бесполое.

Он сразу говорит, где и что я не так делаю. Раз, объяснил, два. А я не понимаю. Я твержу себе: «Паха, препод — существо бесполое. С ним танцевать не западло». Володя видит, что я с Пахой внутренним разговариваю и на третий раз очень медленно и громко говорит: «Левой ногой шагаешь вперёд. А правой — назад!»

Я голову опустил, в глаза Володе не смотрю, как положено партнёршам во время танца смотреть, шагаю с Володей бейсики и фигуры всякие, а три ассистента стоят в стороне, по сторонам глазеют, скучают.

И тут один из них говорит: «А пусть Валя женские партии танцует. Валентин, сможешь?» Это он одному из их ассистенткой банды сказал. С тем же успехом он мог сказать: «А почему бы мы нам, поцики, прикола ради не расцеловаться в щёки по-пацански чисто?»

Я, как услышал, у меня внутри сердце сжалось и от страха в пятки ухнуло.

А у Валентина, того самого, который всем объяснял что-то и его не слушали, волосы по пояс распущенные, как у девочки. И лицо кукольное. Если бы не щетина, и со спины, и в темноте кромешной можно было бы подумать, что он девочка. Поэтому, наверное, его и отправили вместо девочки выплясывать. Но, конечно, не поэтому, а потому что с советами ко всем лезет, будто он второй преподаватель.

Валя посмущался немного, будто специально для приличия, посмотрел на Володю, вдохновился его примером и пошёл учить нас и танцевать женские партии заодно.

Пока «второй преподаватель» со своими кентами танцевал, объясняя им, как связки делать, я спокоен был: что хотите, то и делайте, я в этом не участвую.

Но вот Валентин дошёл до меня. Я взялся с ним за руки и отчётливо голос Пахи услышал: «Сначала — препод, потом — ученик препода, а потом — «Голубая устрица».

И музыка заиграла сразу так: дрово-сек, дрово-сек, дрово-сек-ушка. А Валентин ещё говорит: «Тут деликино», то есть приобнять его за талию надо.

А я думаю: «Какое деликино? Вон — окно. И бежать отсюда. С третьего этажа прямо». И музыка громче басами забила: «Кто рубит дрова? Тот дровосек!»

Думаю: «И нафиг мне сдались эти танцы? Жил так хорошо. Грушу бил, качался в спортзале, пиво пил с пацанами».

Короче говоря, еле дождался окончания занятий.

Вышел, переоделся, захожу в туалет, а из него как раз Валентин выходит. Волосы распущены, как у барышни семнадцатого века, и глаза такие голубые, глубокие. И смотрит на меня этими глазами голубыми, и мне кажется скажет сейчас: «Это деликино». И руку мою на талию себе положит.

Но он сказал: «Да я сам обломался. Но Володя же не обламывается. Я, может, тоже преподом стать хочу».

Ну хоти дальше. Только без меня.

Не пойду я больше в шесть часов на занятия. Нормальные пацаны в такое время не ходят.

И девочки не ходят. Они, похоже, на заводе как раз в это время пашут. А мальчики, по той же логике, ногти с ресницами делают и в шесть часов на занятия приходят. Деликино танцевать.



ШЛЯПА

И кто все эти мудрости народные придумывает? Сидит же где-то в сарае мужик в пуховике на три размера больше, чем надо, и шапке-ушанке с ушами в стороны и говорит: «Всё хорошее, пацаны, когда-нибудь заканчивается». И толпа пацанов вокруг него кивает головами: «Реально: всё хорошее когда-нибудь — всё». Купил банку протеина на пять киллограм, думал есть до конца жизни будешь, а всё — протеин на самом донышке. Собираешь его ложкой, трёшь по бокам банки, и слёзы на глаза наворачиваются. От боли утраты, смятения в душе и жадности: теперь же новую банку покупать надо. А такой больше не будет. Она единственная в своём роде. Ты же последнюю банку с малиновым вкусом из магазина забрал. И деньги тоже единственные и последние. Их тоже больше не вернуть.

Ничего вернуть нельзя. Всё только заново начинать. Покупать новую банку, привыкать к новому вкусу, искать новую группу.

Потому что группа, куда я время от времени ходил на танцы и где привыкли, что хожу я редко и танцую кое-как, закрылась. Исчезла, как банка с протеином. И теперь мне придётся искать новую группу, где не факт, что ко мне привыкнут и полюбят меня. Как любил меня мой малиновый протеин.

Арсений, парень из моей закрытой группы, посоветовал сходить к преподавателям Антону и Марине. Это группа в той же школе, но младше нашей. «Никто не заметит, что плохо танцуешь, — сказал Арсений. — Они младше нас на целых три месяца».

Ну, к младшим идти можно. И не страшно совсем. По-любому, я больше их знаю. Ещё удивлю всех, как на женские повороты веду. За полгода женским поворотам точно научился.

Пришёл я на сальсу в группу к Антону и Марине.

Сначала девочки из группы обрадовались. У них мужчин не хватает. Говорят: «Посмотри, может, кто-нибудь ещё из мужчин к нам зайдёт». Даже выглянули в коридор, но никого, кроме меня, не оказалось.

И я понтово так на разминке бейсики ходил и улыбался направо и налево малышам, пока Антон не объявил: «Свободный танец. Танцуют все!»

И как только все кинулись танцевать, они и поняли, что я дурогон. Потому что эти трёхмесячные партнёры и партнёрши так закружились по залу, что у меня в глазах рябить стало. И фигуры какие-то сложные делают, а я только женский поворот делаю и улыбаюсь.

Марина посмотрела на мои улыбки и повороты, подошла и спросила: «А как давно ты занимаешься?» И такое лицо у неё подозрительное стало. И мужик сразу рядом с Мариной появился, тот самый — в пуховике безразмерном в шапке, и говорит Марине хриплым голосом: «Да он на открытый рекламный урок для новичков припёрся, дверью ошибся». Я рукой взмахнул, чтобы мужика отогнать. А Марина так удивлённо посмотрела на меня: «Ты чего?» Потому что никакого мужика не было, он мне от стресса показался. И получилось, что я Марину от себя отгоняю, чтобы неудобных вопросов мне не задавала.

Марина на всякий случай отошла от меня подальше и наблюдает издалека за мной, за дурогоном.

И мужик в шапке рядом с ней стоит и тоже наблюдает: «Да не, пускай дурогон, зато учится быстро. Вон, Лена психанула — и сразу получаться у него стало. Он старается, если кричать на него. А если палкой бить, вообще танцор диско будет. Хоть на вечеринку гавайскую с собой бери».

В общем, всё было хорошо, пока не началась вторая связка.

Антон говорит: «Элемент называется сомбреро». Сомбреро — вообще-то, насколько я знаю, это шляпа. Да все знают. Даже мужик в пуховике. Он как «сомбреро» услышал, достал её из-за пазухи, ушанку скинул красивым жестом и сомбреро на голову надел.

«Шляпа, поцики!» — сказал он. Кроме меня, правда, мужика никто не увидел и не услышал. У них ведь у всех никакого стресса — обычное занятие. Они все запросто сомбреро сделали, а я сделал шляпу.

Да такую шляпу, что чуть не сломал Лене руку, она даже поморщилась. Потому что сомбреро на приём в самбо похоже, которое мы с Пахой недавно тренировали. Ну так, не то чтобы очень похоже... Но руки сами как-то по инерции, что ли, повели. Но я спохватился вовремя и не стал руку заламывать, но Лена всё равно поняла, что я хотел сделать. Не то чтобы хотел, но... > Denis: Стыдно, в общем. И я помню, что если стыдно, то лучше пошутить и сгладить острые углы, как складки утюгом. И сказал:
— Да просто на приём в самбо похоже. Я перепутал сначала.

А у девочек чувство юмора совсем не как у мужчин. Вместо того, чтобы посмеяться, Лена так недовольно на меня посмотрела снизу вверх, что я решил добавить шуток, добить шутками, так сказать. И сказал: «Да ладно. Если бы я не пришёл, ты бы вообще стояла. Как ползала партнёрш стоит». Сказал и думаю: «Это точно не смешно. Особенно вторая часть. Да и первая — особенно».

Я отвернул голову, думая, что ещё добавить, чтобы сгладить нервные складки утюгом. А слева от нас грустная девочка-неформалка в чёрной одежде с помадой чёрной и пирсингом за нами наблюдала и даже не пыталась танцевать. Неформалки вообще какие-то грустные всё время, будто у них протеин закончился и новая банка не появится уже никогда. «Вон, смотри, как ей грустно стоять», — сказал я в последней попытке развеселить Лену.

Но Лена посмотрела на меня ещё недовольнее и в какой-то момент мне показалось, что она меня ударит.

И мужик в пуховике и сомбреро подошёл к нам и сказал народную мудрость: «Если ударит, не переживай. Бьёт — значит любит. Ты же хотел, чтобы в группе новой к тебе привыкли и любили».

И где мужик эти мудрости народные берёт? Где связь: бьёт и любит? Гладит — значит любит. Почему бьёт?

Мужик пожал плечами.

А подошёл он, конечно, не один, а с Мариной.

«Если бы ты не пришёл, я бы стояла одна. А так — я стою с тобой», — сказала Лена.

«Лена правильно говорит, — сказала Марина. — Не стой, ходи бейсик».

И мы пошли с Леной вперёд и назад как ходят на сальсе, но Лена так недовольно смотрела на меня снизу вверх, что Марина убрала от меня Лену, взяла за руку неформалку и соединила наши ладони.

Неформалка грустно и спокойно ходила со мной бейсики, как в траурном салоне, и совсем не переживала ни о чём.

Мужик в пуховике постоял рядом с нами, поскучал, лениво побрёл к своей шапке, поднял её с пола, снял сомбреро, надел ушанку, зевнул, прикрыв рот рукой. И занятие закончилось.

«Для первого раза неплохо», — сказала неформалка.

«Скажи ей: это двадцать первый раз, а не первый!» — крикнул мужик, которого никто, кроме меня, не видит и не слышит. Я махнул на него рукой. Марина издалека удивлённо посмотрела на мой жест. А неформалка ничему не удивилась.

Я попросил Марину, которая при моём приближении опустила взгляд в телефон, будто что-то интересное в нём показывают: «Отметь меня, что на занятии был». Марина молча кивнула, не поднимая головы и не отрывая взгляд от телефона.

«Приходи ещё, — сказал невидимый для всех мужик в пуховике. — Вода камень точит. Привыкнут, полюбят. И побьют. Из любви, братан. Всё из любви, братишка».

Как тяжело всё-таки привыкать к новой банке протеина с новым вкусом и как тяжело менять привычную группу на новую.



МАГИЧЕСКОЕ ЧИСЛО

Ну не получается у меня сальса!

Потому что слишком быстрая, как припадок эпилептика. И змеями все сплетаются в ней на нелогичный счёт: раз-два-три, раз-два-три. А четыре где? Должно быть четыре. Как в рок-музыке, обычный квадрат. Как «Группа крови на рукаве!» И как «У любви у нашей села батарейка».

Хотя, если подумать, три — магическое число...

Сколько учусь, так и не запомнил ни фигуры в сальсе, ни названия их. И в группе Антона с Мариной, в которую приходил, где сомбреры танцуют, тоже, что учили, забыл.

Моментально. Только через порог зала шаг в коридор сделал, сразу стёр из памяти.

А зачем знать, что такое сомбреро, если в жизни не пригодится? Вот приём самбо пригодится. Вдруг в метро нападёт на кого-нибудь хулиган, а тут я — раз! — и руку ему заломал. И обезвредил преступника.

А если я вместо залома руки с хулиганом сомбреру станцую — ну, не знаю... Рассмешу преступника? Для телепередачи «Рассмеши преступника»? Или для чего?

Поэтому и не могу фигуры запомнить.

А ведь откатывался два раза, идя в группу помладше. Как хулиганы в школе, второгодники. Я, по идее, должен положенцем группы быть, как в школе, и подзатыльники всем раздавать, а я сомбреру и сентенту станцевать не могу. И в итоге я второгодник, но только тупой, а все вокруг — гении одарённые.

Короче говоря, решил пойти в третий раз. В сказочных историях всегда всего по трое: три мушкетёра, три богатыря, три поросёнка.

Решил двигаться по пути сказок. Они всегда заканчиваются хорошо.

Посмотрел в расписание. Вижу: на Новокузнецкой группа Олега всего три месяца ходит на занятие. Думаю: опять три — мой уровень. Уровень трёх мушкетёров.

Пришёл на занятие заранее за десять минут, а в зале сидят три смущённых женщины и два мужика. То есть я третий. Это знак свыше просто, что всё будет хорошо.

— Здравствуйте, — робко так одна женщина сказала.
— Здрастье, — говорю я.

И как-то гордость меня даже переполняет от величия момента, что так всё удачно складывается.

Зашёл в зал, хожу по нему туда-сюда и видео в телефоне смотрю с базовыми фигурами, чтобы хоть что-то сделать, когда закричат: «Свободные танцы!»

Я этих слов боюсь жутко. С тем же успехом преподаватель мог бы крикнуть: «Воздушная тревога! Спасайся, кто может!»

Потому что не помню ничего. Базовые шаги только.

Один мужик смотрел, как я вышагиваю туда-сюда, и говорит:
— А вы давно ходите? А то я ни разу не ходил.

Я говорю:
— Хожу-то я давно, а танцую — не очень.

Мужчина говорит:
— А я первый раз пришёл. Никогда на танцы не ходил. Вроде, говорят, здесь самая новая группа.

— Ну, смотря что новым называть, — отвечаю я. — Можно и рубашку из секонд-хэнда назвать новой, а ведь кто-то носил её до тебя. И хорошо, если на свадьбу, а то, может, и на похороны. Там с него и сняли рубашку и отнесли в секонд-хэнд. А группе уже три месяца.

Сказал я и ещё более гордый стал, потому что женщины ахнули:
— А нам сказали, что группа новая-новая. Не как вы говорите: из секонд-хэнда.

Я усмехнулся и глянул свысока на женщин, как второгодник на первоклашек, а в это время в зал по одному стали заходить робкие люди. Оглядываются вокруг, улыбаются смущённо, заходят и у стеночки становятся.

Потом появился Олег, встал в центре зала и объявил:
— Здравствуйте! Мы приветствуем вас на нашем занятии. Меня зовут Олег, и я буду учить вас основным базовым шагам. Сейчас музыку только включу.

И пошёл к колонке.

А я, как услышал эти базовые шаги, вспомнил про новую-новую группу, улыбки робкие у людей и застенчивость у стенок и вдруг понял, почему группа не из секонд-хэнда. И побежал к Олегу.

— Олег, это что: первое занятие?

Олег кивнул.

Это что: сейчас весь урок бейсик учить будем? За деньги? Да я дома его на кухне могу поучить. Бесплатно. Ещё и чай заодно попью.

— Вычеркни меня скорее, Олег, — сказал я. — А тут есть группа, которая три месяца ходит?

— Нет, — сказал Олег. — Есть группа Антона. Она полгода ходит. Или чуть больше.

Та самая, где сомбреры танцуют. И откуда я сбежал. Где я тот самый второгодник, которого никто не уважает потому, что он тупой, а в классе все — одарённые. > Denis: Стоп! Группе полгода, а то и больше! Так вот почему там сомбреры так хорошо танцуют. То есть я и не второгодник в ней был.

Я поднял взгляд на робких людей, посмотрел на них и подумал, что иду я путём не трёх мушкетёров или богатырей, а путём трёх поросят. А их в сказке — что? Правильно: съели.

И понял я, что либо возвращаюсь к сомбрерам на растерзание, либо остаюсь бейсики учить.

И я подумал, что не готов снова за бейсики платить. Это всё равно что покупать то, что у тебя уже есть и от чего никуда не деться. Как от волос на ногах. Даже если их сбреешь, они заколосятся снова.

Подумал я ещё раз и понял, что полгода — это две тройки. Тройка плюс ещё одна тройка. А это дважды магическое число.

— Тогда я иду к Антону.

И побежал к Антону с Мариной, думая, как буду танцевать с этими переростками полугодовалыми, которые сомбреры запросто делают.

К моему счастью, недавно где-то закрыли группу и к Антону с Мариной пришло десять новых танцоров моего уровня развития, второгодников. И нам объясняли все эти сомбреры и сентенты, и все забыли, что я ничего не умею.

Ходить только ровно сказали: раз-два-три, раз-два-три. На счастливое число.

Как в сказке про трёх мушкетёров, богатырей и поросят.



ДИКИЙ КОСТЁР

После неудачного похода в начинающаю группу и позорного возвращения к Марине и Антону я смирился с судьбой и понял, что каким-то образом придётся существовать в одном зале с бешеными сомбрерами. Благо, десять новичков из расформированной группы немного остудили пыл сомбрер, и Антон с Мариной на занятии вспоминали базовые элементы. Сомбреры злились: они базу давно выучили. Лена даже сказала:
— Верните деньги за занятие. Ничего нового.

Я ещё пошутил:
— Как ничего нового? Десять новичков и я — одиннадцатый. Наоборот, доплатить за заняте надо.

Но у Лены с чувством юмора совсем плохо: даже не улыбнулась. А новички смеялись. Особенно — мужчины.

И я сказал:
— Нет у тебя, Лена, чувства юмора.

И дела мои шли совсем неплохо до тех пор, пока я не опоздал на автобус, проехал свою остановку трамвая, решил не возвращаться назад, а найти остановку в сторону центра.

Центр оказался не там, где я думал, а где думал, оказался не центр. И я понял, что на Новокузнецкой окажусь слишком поздно и лучше идти к Володе на Пушкинскую, потому что Антон сказал:

— Все партнёры к следующему занятию должны выучить дома энчуфлу.

И я учил эту энчуфлу и на остановке автобуса, и в трамвае, и в метро. Ну так, незаметно для других: шаг в сторону делал и руку поднимал. Со стороны это выглядело немного странно, и даже одна бабушка спросила:
— С вами всё хорошо? Вам скорую вызвать?

И я понял, что со мной не всё хорошо, потому что меня ждут сомбреры и Антон с энчуфлой, и даже немного обрадовался, что опоздал на Новокузнецкую и успел на Пушкинскую.

В холле пятого этажа рядом с барной стойкой Марго, моя первая преподаватель сальсы и бачаты, ходила странными шагами на месте, смотрела на ноги и что-то шептала под нос. В какой-то момент она увидела мои кроссовки, подняла взгляд и, продолжая ходить странными шагами, сказала:

— Привет! А я учу хорягу.

— Это что-то от хорьков?

— Скорее, для хорьков. Хореографию. Я женский стиль здесь веду. А ты к кому?

— К Володе.

Марго остановилась, задержала взгляд на моём лице, опустила его на ноги, что-то подумала и сказала:
— Ну, удачи тебе.

— Зачем? — сказал я. Это же группа начинашек. Я был на старте у них три месяца назад.

— А, ну тогда нормально, — сказала Марго. — Порви там всех.

И неожиданно обняла меня и похлопала по плечу. Я помню, что тоже переживал, когда группу закрыли. А у Марго её группа тоже была первой, и она тоже переживала и за группу, и за нас, и я сказал:

— Не знал, что такая сентиментальная.

Марго пожала плечами, отошла в сторону и продолжила учить хореографию. А я отправился в группу Володи и столкнулся с ним у входа в зал.

Володя узнал меня, обрадовался и сказал:
— О, сегодня идеальный баланс. Сегодня будет ррр...

Вместе с володиным ррр заиграла музыка в соседнем зале, и окончание слова потонуло в ритмах латины.

— Рондо? — переспросил я.

Володя улыбнулся и сказал:
— Рррондо!

Мы с Володей зашли в зал, где нас ждали красиво, современно и культурно одетые партнёры и партнёрши: в футболках, брюках и кроссовках.

Сначала всё было нормально. Мы ходили базовый шаг, разминали шею, руки, ноги, веру в себя. И вот на разминке последней лучшая часть занятия и закончилась. Володя закричал что-то типа: «Свободные танцы!» Или что там преподаватели кричат.

И как только он закричал, партнёры принялись ловить ближайших к ним партнёрш, как дикари ловят добычу. Ну, то есть приглашать на танец. Хотя как сказать — приглашать? Ловить, в общем. И я тоже поймал партнёршу. Не глядя. То есть смотрел на ноги, чтобы не успела убежать, а то, как назло, партнёрши только услышат свободные танцы, сразу бегут куда-то.

Заиграла сальса, я улыбнулся, как учили преподаватели, поднял взгляд, посмотреть хоть, кого поймал... И так и застыл на месте. Потому что поймал я Лену. Из группы Антона. Ту самую, у которой чувства юмора нет.

— А ты как здесь? — спросил я.
— А ты? — спросила Лена.
— Да я на автобус опоздал, а потом на трамвае не там вышел, и так закрутилось...
— Ну вот и я не хочу с начинашками бейсики опять ходить. Лучше здесь.
— Так а здесь тоже начинашки, — сказал я. > Denis: Лена как-то подозрительно сощурила глаза, как их щурят, когда улыбаются, но одними глазами, и сказала:
— Ну-ну. Давай танцевать.

И мы стали танцевать. Я сходил бейсик вперёд-назад, сделал женский поворот, потом — эту, как её, когда ладонями встречаются, и дошёл до той самой энчуфлы, которую сказал выучить Антон.

Я шагнул в сторону влево и потянул Лену за руку. Лена сделала шаг ко мне и почему-то остановилась. Наверное, потому что я недостаточно повёл её. Я повёл Лену дальше, она сделала два шага и оказалась спиной ко мне. Я ещё раз взмахнул рукой, потянул Лену, и почему-то сам оказался спиной к ней. Тогда я снова взмахнул рукой и потянул Лену к себе, она закружилась передо мной, повернулась и стукнулась лбом о мой подбородок.

И в этот момент Лена так недобро посмотрела на меня, что я стал догадываться, что делаю что-то не так.

— Лена, я знаю, что не так делаю, — сказал я.
— Ну расскажи, если знаешь.
— Я неправильно веду на энчуфлу, — сказал я.
— А должен вести правильно, — сказала Лена. — Все правильные энчуфловоды правильно ведут. Смешно я пошутила?
— Очень.
— А теперь, когда у меня чувство юмора появилось, постарайся энчуфлить правильно.

И я старался энчуфлить правильно, только у меня получалась то недоэнчуфла, то переэнчуфла. И в итоге к нам с Леной подошёл Володя, посмотрел, как я то сам оказываюсь спиной к Лене, то её поворачиваю спиной ко мне и сказал:

— Ты почему на месте стоишь? Ты должен ходить кругами. Вы с Леной местами должны поменяться. Я же тебе, вроде, объяснял, когда ты с Валентином танцевал.
— С кем танцевал? — спросила Лена.

Я подумал, что Лена итак меня не очень уважает, а если узнает, что я танцевал с мужиком, ещё больше уважать перестанет, и сказал:
— Володя, ты в начале обещал эту, как её. Рррондо.

— О, точно! А я забыл, — ответил Володя, подбежал к колонке, добавил громкости и как закричит.

Что он закричал, в грохоте музыки я не услышал, но, судя по тому, что происходило дальше, Володя закричал:
— Дикий костёр!

И приличные начинашки, которые только что культурно ходили энчуфлы, услышав призыв дико костроваться, вдруг превратились в дикарей. Они сомкнулись кругом, встали по парам и как давай одновременно подпрыгивать, скакать, крутиться, запутываться в руках друг друга, распутываться и снова свиваться змеями.

И только Володя кричит и кричит им непонятные слова:
— Серенада! Сетента де лакая!

Лена схватила меня за руку, сделала шаг ко мне, оттолкнулась ладонью от моей ладони, и отпрыгнула от меня. А потом прыгнула ко мне снова и опять оттолкнулась ладонью. Я же оглядывался вокруг, пытаясь понять, что делать среди внезапных дикарей.

— Смотри, что делают остальные и повторяй за ними, — зашипела мне в ухо Лена.

А что делают дикари? Правильно. Прыгают вокруг костра и гогочут. От мельтешения рук и ног деревянный пол покачнулся подо мной, я едва не упал, но успел поймать равновесие. Вернее, равновесие поймала Лена и дёрнула меня вверх. Я успел увидеть кроссовки танцоров, а когда поднял взгляд, передо мной предстала страшная картина: культурные партнёры и партнёрши, видимо, сбросили свои красивые и современные футболки с брюками и вместо них надели набедренные повязки и топы из шкур мамонтов. Они одинаково синхронно прыгали вокруг пустого центра. Я пытался повторять за ними, но у меня всё время получались недоэнчуфлы и переэнчуфлы. Володя что-то кричал, Лена дёргала меня за руку, и в какой-то момент мне показалось, что в центре вспыхнул настоящий костёр. Искры полетели вверх, полыхнуло жаром. Я отшатнулся от огня, и сделал большой шаг в сторону стены, но Лена дёрнула меня обратно и зашипела в ухо:
— Куда собрался? Если выйдешь, и мне придётся: здесь же баланс.

— Так давай выйдем вместе, — попросил я.

А Лена в ответ засмеялась и закричала:
— Смешно! Видишь: у меня есть чувство юмора! > Denis: Весьма интересное чувство юмора, не такое, как у новых мужчин из группы Антона. Сказал бы я, если бы Володя не закричал:
— Дамы!

Что? Дамы? Володя, ты видел своих дикарей? Дамы — это же девушки в надутых игрушечных платьях с корсетами. А рядом с ними — кавалеры в белых париках и длиннополых костюмах.

На секунду я прикрыл глаза и представил, как дамы и кавалеры стоят в круге, играет Моцарт и Володя размеренно и неторопливо говорит:
— Раз, два, три, раз, два, три.

И вдруг как закричит, быстро-быстро:
— Раз, два, три! Раз, два, три!

Меня кто-то дёрнул за руку, я открыл глаза, и под быстрые ритмы сальсы полетел в объятия новой партнёрши в звериных шкурах. Она напрыгнула на меня, оттолкнулась от моей ладони, отпрыгнула и снова прыгнула ко мне. А вокруг всё так же бешено синхронно прыгали остальные дикари во главе с Володей.

Он снова закричал:
— Дамы!

Новая партнёрша отпустила меня, и я полетел в объятья следующей дикарки. И тут понял, что это мой шанс вырваться из порочного круга к спасительной стене.

Я вспомнил, как в детстве прыгал в длину с места на уроках физ-ры, присел, прицелился и прыгнул как раз между двух партнёрш прямо в стену.

Стена встретила меня крепкими объятиями из бетона. Но боль от удара лбом оказалась не так страшна, как стая синхронных диких танцоров.

Я стоял у стены, потирая лоб, смотрел на них и думал: как так получается, что приличные культурные начинашки превращаются в дикарей в набеденных повязках? Что с ними происходит на уроках сальсы? Когда дамы и кавалеры сбрасывают платья и костюмы, под которыми таятся наряды из шкур мамонта?

И ещё я думал, как сделать нормально энчуфлу, потому что Антон просил выучить, а энчуфла точно лучше дикого костра. Да и сомбреры не такие уж и страшные. Не страшнее дикарей и дикарок из группы Володи.



АРСЕНИЙ — МОЛОДЕЦ!

Восхищаюсь партнёрами, которые помнят все связки, показанные на уроке. Или хотя бы половину. Или хотя бы что-нибудь.

Потому что я не могу ничего запомнить. Последний раз пытался в первом классе средней школы вызубрить таблицу умножения. До сих пор для умножения восьми на восемь к восьми прибавляю восемь и вычитаю шестнадцать из восьмидесяти. То есть вместо таблицы умножения у меня таблица сложения и вычитания получается.

И во время танца, если четыре фигуры из той сотни, что учили, вспомнил, то хорошо.

А обычно в голове возникает, что проходили на первом, базовом, уровне.

И сейчас вспомнил поворот девочки под рукой, мужской поворот, поворот под двумя руками, обратный поворот, поворот девочки, ещё раз поворот девочки. О! Ганчо, и это, как его... головокружение.

— Хэдрол, — говорит моя партнёрша Настя.

Да, вот он. Ну что? Отлично! Дальше базовый шаг, базовый шаг... Поворот девочки. Что ещё сделать? Какие фигуры есть? Все же что-то делают вокруг, танцуют. Вон Арсений какой молодец. Как-то девочку повернул, развернул, под руку взял и вышагивает с ней, как важная цапля, точно к алтарю партнёршу ведёт. И она такая довольная, голову вверх подняла, словно фата назад её тянет. Торжественно носок ноги устремила перед собой и за локоть Арсения держит. И впечатление такое, что вокалист испанской песни, под которую сейчас танцует группа, на искажённом русском запоёт: «Арсений, берёшь ли ты в жёны рабу...»

И Арсений:
— Беру рабу.
— Да не рабу. Что ты несёшь? Дослушай до конца, Арсений.

А Арсению некогда слушать. Он другую фигуру делает уже. Потому что знает все сто фигур, а то и больше. У Арсения память хорошая, в отличие от меня.

А я уже бейсик два раза влево-вправо отходил, два раза вперёд-назад, один раз квадратом зачем-то сходил и женский поворот сделал.

В этой жизни я понял: в любой трудной ситуации делай женские повороты.

Девочка, пока крутится, не соображает, что происходит. Голова у неё кружится, перед глазами темнеет. И главное — по сторонам ей некогда смотреть, а то заметила бы, как цапля Арсений к алтарю приближается, и мне сказала бы:
— Денис, я тоже так хочу. А мы когда пойдём?

А мы пойдём бейсик. И женский поворот. Мужской поворот. Женский. Мужской. Ну почему песня такая длинная? Неужели нельзя было покороче сочинить? Полкуплета вокалист бы спел: «Я тебя любил, но ты меня не любила. А потом полюбила. И мы вместе любим друг друга». И припев: «Лалала, лалалала». Или вообще без припева. Чем короче песня, тем лучше. Чтобы бейсики выполнил, а там уже и расходиться пора. Напоследок волной колыхнулись, и каждый уплыл в свою сторону.

О! Точно! Волны же есть! А как в них перетечь? Это надо как-то в близкой позиции оказаться. Как Арсений. Который опять партнёршу под руку взял и повёл к алтарю. Видимо, все сто фигур закончились. Или нравится ему предложение:
— Берёшь ли ты в жёны..?

И Арсений такой радостный:
— Беру. Котлеты мне будет жарить, борщи варить.

Говорит и улыбается, точно кот в сметанно-масленичном царстве. Он, похоже, о борщах и котлетах и думает весь танец. Поэтому и радуется. А девочка за локоть Арсения держит и не подозревает ничего.

А как в близкую позицию перебраться? Я с дальней ещё не до конца разобрался. А мне сближаться пора. Бейсик, бейсик, женский поворот, разворот. О! Я как-то так повернул Настю, что она что-то своё поняла и пошла на прогулку. Ну не то, чтобы пуховик надела и на улице в снегу и ветре московском исчезла, а просто бродит влево и вправо передо мной, а я только плечи разворачиваю и делаю вид, что Настей управляю.

Нормально. Сейчас туда-сюда походит минуту, песня и закончится. Даже в близкую позицию перебегать не пришлось, в отличие от Арсения, который волны с девочкой изображает. Старается. Молодец.

Вот Настя справа налево от меня пошла, развернулась, пошла слева направо, развернулась, обратно направилась. Ну и хорошо. Пусть ходит. Ей полезно. У неё работа сидячая. И я отдохну. Наконец избавился от бейсиков и женских поворотов. Даже в груди какая-то лёгкость появилась, спокойствие. И певец в колонке запел на чистом испанском. > Denis: И субтитры с переводом внизу картинки поползли:

— Всё хорошо, Денис, ты молодец. Ещё немного, и я закончу петь.

Да уж заканчивай, братан. Попели, потанцевали и хватит. А певец продолжает:
— За окном крадётся вечер, исчезают тени, просыпаются фонари. Ещё немного, и Арсений уведёт свою партнёршу на алтарь.

Какой Арсений? При чём тут Арсений?

— Глаза открой, — говорит Настя. — Уснул, что ли?

Да ничего я не уснул. Расслабился ненадолго. Открываю глаза и вижу: Арсений снова цаплей шагает с девочкой под локоть и Настя который круг слева направо и обратно прогуливается, как манекенщица по сцене.

— И долго меня так водить будешь? — спрашивает она.

А это вопросы уже не ко мне, а к вокалисту, который обещал вот-вот песню закончить, или к тому, кто придумал сто фигур в бачате, а как их запомнить, не придумал. Так же, как и тот, кто придумал таблицу умножения.

Я считаю, если ума хватило на фигуры, то и шпаргалки изобрести могли бы. Книгой отдельной издали хотя бы. Чтобы перед каждым танцем книгу полистал, и в путь. А лучше прямо во время танца: одной рукой партнёршу держишь, а второй страницы переворачиваешь и из-за плеча девочки в шпаргалку подглядываешь.

А то так и получается, что я постоянно женские повороты кручу, а Арсений к алтарю добирается всю песню и добраться не может. За это время можно было и расписаться в загсе, и развестись, и алименты оформить.

— Сейчас, вспомню, — говорю я.

Смотрю на Арсения и пытаюсь разобраться, как же он партнёршу в походку цапли заманил. Как они локтями встретились? Так бы тоже неплохо встретиться для разнообразия.

Может, просто взять Настю под руку да повести? Без всяких поворотов, разворотов. К чему они, если всё равно в итоге путём цапли зашагаем?

Ну и пока я думал, как локтями с Настей встретиться, песня закончилась.

Я хлопнул Настю ладонями по ладоням, как принято в конце латинских танцев.

Мы переглянулись с Арсением. Я ему палец вверх показал: молодец! Столько фигур помнишь. Не то что я. Арсений кивнул в ответ. Усталый и довольный.

И как он фигуры в памяти держит? Может названия придумывает им? Эта фигура называется борщ, а эта — котлеты. И Арсений сразу — раз! — и девочку под локоть. И повёл в ресторан, или на кухню, или к алтарю. Так и запоминает фигуры.

Не обязательно же таблицу умножения учить. Можно просто вычитать и прибавлять. Или думать о вкусной и здоровой пище. Одним словом, Арсений — молодец!



СНЕЖАНА И ОСЬМИНОГИ

Одну связку я точно могу сделать идеально. И не одну и ту же. А каждый раз новую. Ту, которую только что показали на занятии.

К следующему занятию я забываю её, но здесь и сейчас я король связки. Сначала моё любимое — базовый шаг крабом в бок. Два базовых шага! Так Антон сказал. Вот за что я люблю Антона — сразу тебя не кидает, как щенка, в воду: сначала два базовых шага, а потом только закрутил девочку в прогулочку, как говорит Антон:
— Откручиваем, танцуем поворотик, танцуем хипсрол девочки. Дальше поворот под двумя ручками, забрасываем ручку, поворотик, ганчо одеваем, хэдрол, шесть, семь, восемь. Бейсик. Обоюдный поворотик, дальше у нас идёт: пять, шесть, семь, восемь...

И так далее. Всё понятно и легко: закручиваем, откручиваем, поворачиваем. Как пробку от газировки — закрутил, открутил. А потом как удочку в реку девочки руку закинул, повернул. Главное — поворачиваться почаще, на месте не стоять. Чтобы казалось, что происходит что-то невероятное. Что на сальсе, что на бачате — партнёр с партнёршей крутятся волчком и руки с ногами только сплетают в узлы и расплетают, словно гигантский осьминог.

Так я сказал Лене, на что Лена ответила:
— Шутить можно, осьминог? У меня камаз шуток приехал. Ты вокруг меня крутись, а не передо мной.

— Ну и где здесь шутка?
— Не смешно? А мне показалось: такую шутку смешную привезла. Нет, ну в целом ты нормально связку делаешь. Молодец, — похвалила меня Лена перед тем, как уйти к Арсению.

Молодец от Лены — это всё равно что премия от начальника. На её молодца можно в кабак идти, отмечать победу. И расплачиваться добрым словом молодец. В общем, на большом воодушевлении я к новой партнёрше поскакал. Молодец, молодец, молодец — прискакал к девочке и остановился.

А я раньше никогда её не видел. Маленькая такая, с Лену ростом. Платье на ней смешное, как на кукле, плюшевое. И причёска игрушечная. Снизу вверх смотрит на меня большими голубыми глазами и улыбается, будто рада встрече со мной.

— Меня зовут Снежана, — сказала маленькая игрушечная девушка.

И голосом ещё таким, будто она капризничает, но капризничает лично для тебя. За такой голос ты готов отдать что угодно, лишь бы услышать его снова. Я даже инстинктивно потянул руку в карман в поисках шоколадки, которой, конечно, никогда нет вовремя, но тут же остановил себя. Потому что Снежана сказала:
— А тебя зовут Осьминог? Лена так сказала. Я слушаю, кого как зовут заранее.

А вот и шутку Лены привезли. Вырезанный из картона камаз, полный шуток, подъехал сбоку от меня, поднимаю голову и вижу: на месте водителя сидит Лена и рукой мне машет.

— Я вообще-то не Осьминог, а Денис.

Лена открывает дверь со стороны водителя, выглядывает из кабины камаза и говорит:
— Я же сказала: смешная шутка.

Лена засмеялась справа от меня и попрыгала танцевать с Арсением. Камаз исчез, Антон крикнул:
— Затанцовываем связочку!

Арсений сразу, как тореадор, ринулся в бой, как он умеет: два поворота каких-то странных, Лену повернул, сам повернулся, сам качнулся волной, Лену разволновал, локоть подставил. Лена за руку Арсения взяла, и направились они куда-то в сторону загса, или куда там Арсений в своих пафосных мыслях шагает.

Ну, Арсений, конечно, молодец. Даже очень, чрезмерно очень. Не то чтобы я завидую ему. Так если, немного ненавижу. И то по-дружески.

Ну и ладно. Пускай Арсений в свой невидимый загс идёт — зато я сделаю сейчас только разученную связку просто великолепно.

Полный решимости, я взял за руки Снежану, почувствовал в своих ладонях её маленькие пальцы, улыбнулся ей в ответ и посмотрел в её глаза. В удивительные голубые глаза, как огромное прозрачное озеро. Да что озеро? — море с дельфинами и тёплым ветром, что развевает мягкие волосы Снежаны и обдувает мои волосатые руки и ноги, когда я стою на яхте, открыв грудь внимательному вежливому солнцу.

Я сделал шаг и, чтобы поддержать разговор и показать, какой я весёлый и хороший, спросил:
— Снежана — это как Снежинка? Снежинка и Жанна? Вместе?

Улыбка мгновенно слетела с лица Снежаны, и ветер вдруг стал холодным.

— Снежинка — моя сестра, — сказала девушка псевдокапризным голосом. — Она заболела. Мы в другую группу ходим. Снежинка заболела, и я сюда пришла.

Я подумал, что сказал какую-то ерунду и, как бывает, когда скажешь ерунду и пытаешься сказать, что-то умное, сказал ещё большую ерунду:
— А, ну всё понятно, если так, это же сразу всё на свои места. Ставит.

Сказал и опять заглянул в глаза Снежаны, и морская волна ударила в мой бок, сбила с ног, уронила с яхты. Я упал в мягкое бархатное море, и меня понесло по ласковым волнам, а рядом со мной веселыми нырками поплыл дельфин. Я присмотрелся и понял, что это не дельфин, а дельфиниха в весёлом плюшевом платье с лицом Снежаны.

Она повернула голову ко мне и сказала:
— Денис, ты что-то делаешь вообще? Я ничего не чувствую.
— Я это... — ответил я. — Делаю, я думаю, я плыву.
— Плыви со мной. Давай уже танцевать.

И как только Снежана это сказала, раздалось тарахтение двигателя и прямо по воде справа от меня подъехал картонный камаз, из него высынулась голова Лены и сказала:
— Онемел вдруг осьминог, и остался он без ног.
— Ничего не остался, — ответил я, сделал шаг и понял, что не могу его сделать. Я перевёл взгляд вниз и увидел, что вместо ног у меня щупальца. И вместо рук — щупальца.

И я понял, что не смогу никуда пойти: ни вслед за Арсением, который смеётся справа от меня на пару с Леной, показывая на меня пальцем, ни вслед за ритмом дорогой моей бачаты. Просто не смогу. И я понял, что спасёт меня только близкая позиция. Я вскинул перед собой руки-щупальца и обнял ими дельфиниху Снежану.

В этот момент как раз перестала играть музыка и Снежана сказала:
— Оригинально. Такого мужского стиля ещё не видела.

— Это стиль осьминога, — услышал я голос Лены.

Справа громко засмеялся Арсений. И каждая его смешинка иглами впивалась в мою кожу. Я стоял, обняв руками сам себя.

— Мой стиль круче твоего, — продолжала Лена. — Моя твоя победить.

— Смена! — закричал Антон и включил новую песню.

Заиграла тягучая красивая музыка без барабанов — вступление для сеншуала. Снежана сделала комичный реверанс и подала руку Арсению. Он усмехнулся, подмигнул мне, важным жестом, как мачо из боевика, взял Снежану за руку и подтянул к себе. Лена, с интересом следя за Арсением, шагнула вправо. Ей не хватило партнёра, и она вскинула вверх руки, протянула их ко мне.

— Я танцую женский стиль. Он круче стиля осьминога. Моя твоя победить, — сказала Лена.

Женский стиль в исполнении Лены, на мой взгляд, выглядел немногим лучше стиля осьминога. А всё потому, что Лена носит спортивные костюмы на занятия. Ещё и размера оверсайз: её тонкие руки и ноги тонут в рукавах и трико.

Но Лене я этого не сказал, опасаясь очередной шутки из её камаза.

Ко мне подошла новая партнёрша — я даже не заметил какая. Потому что глаз не сводил со Снежаны. Арсений, как величественный павлин, поднял руки Снежаны, положил их себе на плечи, снисходительно усмехнулся в мою сторону, сделал подготовку для боковой волны, заглянул в глаза Снежаны и... остановился.

Арсения накрыло морской волной, она окатила его с головы до ног, закружила, поволокла по воде. Арсений кувыркнулся на волнах, забарахтал щупальцами, потянулся ими к Снежанне, ухватил её за плавник, пытаясь взять под руку и повести к загсу, или куда там водит Арсений партнёрш в своём воображении.

Справа от Арсения затарахтел камаз с Леной за рулём.

— А стиль осьминога заразный. Это и не стиль. Это осминожья болезнь, — сказала Лена.

— Ничего не болезнь, — сказал я и подумал, что глупо заступаться за Арсения, который стоит на месте, не отрывая взгляд от Снежаны. Взял её за локоть и улыбается.

— Что с ним? — спросила неизвестная мне партнёрша, которую я держал за руки.

— Он плывёт, — ответил я.
— Он поплыл, — уточнила Лена.
— А ты? — спросила меня неизвестная партнёрша. — Тоже поплыл?
— Не, я не, — поспешно ответил я, поднял руку, сделал женский поворот, потом бейсик, как учил Антон, два бейсика, если быть точным, а потом, а потом... Вспоминай, вспоминай. Ты же король связки дня. Потом... Что-то было.

Продолжая смотреть на Снежану и Арсения, который держит её за локоть и улыбается во всю ширину рта, я сказал:
— Я это...

А что это? Превратился в осьминога? Как я объясню неизвестной партнёрше и Лене, что в глазах у Снежаны — море, что она — дельфиниха, и платье у неё игрушечное, и причёска, и голос капризный специально только для тебя? А у тебя из-за этого платья, причёски и голоса вместо рук щупальца, которыми ты не в силах управлять?

— Арсений, ты что-то делаешь вообще? Я ничего не чувствую, — сказала Снежана, и Арсений заулыбался ещё шире и сильнее сжал локоть Снежаны.

— Ой, ой-йо-йой, — сказала Снежана капризным голосом специально для Арсения. Для Арсения! А не для меня. Всё, меня убрали с яхты, вышвырнули из моря, выгнали из страны игрушек и дельфиних.

И только я вылетел из моря, меня взяла за руку неизвестная партнёрша и потянула вбок.

— Я тебе подскажу, — сказала она. —Там два базовых шага... Пойдём.

Мы пошли с неизвестной партнёршей крабом влево. Вернее, она пошла и поволокла меня за собой.

— Прогулка, поворот, хипсрол...

Машинально я что-то делал вслед за неизвестной партнёршей.

— Прогулка по-другому делается, — сказала неизвестная партнёрша. — Сначала поднять руку...

Какую руку? Что поднять? Куда гулять? Ну как она не понимает, что я ничего не могу сделать шупальцами? И Арсений, виртуозный надменный Арсений, тоже не может.

— Хочешь: давай спросим Антона? — предложила неизвестная партнёрша.

Какого Антона? Что он сделает? Вернёт море? Вернёт руки? Вернёт мне разум? Хотя Антон? Да, Антон! Это наше спасение. Преподаватель, который не боится никаких девочек. Он всех запросто ведёт, куда ему надо. Он ведёт, а не они его. Если ему надо, он всю группу девочек, куда надо, поведёт: и в бейсик, и в прогулочку. Одновременно! Да он же повелитель женщин, неукротимый победитель женских чар.

— Точно, точно! Антон! — сказал я. — Антон поможет! Он спасёт нас!

— Ну, прямо уж и спасёт? — спросила неизвестная партнёрша.

— Да, именно. Антон! — крикнул я. —Подойди, пожалуйста!

Вышло, наверное, немного истерично. Потому что неизвестная партнёрша посмотрела на меня с удивлением, а Лена опять продемонстрировала женский стиль и сказала:
— Осьминог зовёт на помощь. Но мой женский стиль всё равно сильнее.

Антон в это время отрабатывал с Мариной новые элементы связки. Я так громко крикнул, что Антон вздрогнул от неожиданности, повернулся и после небольших колебаний направился ко мне.

— Что у вас происходит? — спросил Антон.
— Связку не поняли. Покажи, пожалуйста.

Антон окинул меня взглядом, остановил его на щупальцах.
— Ну это не трагедия. Можно было спокойно подойти и спросить.

И Антон спокойно подошёл к неизвестной партнёрше, взял её за руки. Неизвестная партнёрша в этот момент, такое впечатление, что нырнула в руки Антона с головой и растворилась в нём, с любовью и нежностью ласкового тюленя. Так делают все девочки, когда танцуют с преподавателем. Она даже прижалась грудью к груди Антона и крепко обняла его в благодарность за волшебный танец. Так я это видел со стороны. На самом деле неизвестная партнёрша, конечно, не прижималась к Антону, но, судя по её виду, очень хотела.

Антон с невозмутимым видом поднял руку неизвестной партнёрше, и началась магия.

— Два базовых шага, — сказал Антон, — закручиваем в прогулочку, откручиваем...

Я не знаю, как Антон это делает, но у него все элементы получаются круто, пафосно и в то же время легко. Он женский поворот делает — элементарное, — а впечатление такое, будто и он, и партнёрша садятся на шпагат после сальто, да ещё и не на полу, а на потолке. Круто, в общем. Вот что значит уверенность в себе, харизма и стаж танца с четырёх лет.

Антон завернул неизвестную партнёршу в прогулку, развернул, и тут заметил Арсения со Снежаной.

На какое-то мгновение, только на миг, его лицо стало хмурым, но сразу спокойная полуулыбка стёрла беспокойство с его лица.

— Пять, шесть, семь, восемь, — невозмутимо сказал Антон.

— Девять, десять, — продолжила Лена. — Антон, объясни Арсению, как делать связку, а то он не алё совсем. > Denis: — Хорошо, — сказал Антон. — Арсений, смотри: два базовых шага, закручиваем в прогулочку, откручиваем.
— Нет, на его партнёрше объясни, — не унималась Лена.

Антон остановился. Посмотрел поверх головы Снежаны, перевёл взгляд на глупоулыбчивого Арсения. Лена с удовольствием наблюдала за Антоном.

В какой-то момент мне показалось, что она подъехала впритык к уху Антона на своём картонном камазе и сказала ему:
— Антон, ты что — боишься? Это женщина. Ты повелитель женщин. Ты преподаватель танцев. Ты женский король Антониан Первый. И ты испугался.

И Антон поправил волосы на висках, вытянулся в прямую линию, хотя, мне кажется, прямее, чем он был, просто невозможно, и ответил:
— Я ничего не боюсь.

Жестом повелителя трона он забрал из рук глупоулыбчивого Арсения Снежану и сказал:
— Сначала два бейсика, закручиваем в прогулочку, откручиваем...

И Снежана покорно, с хорошо нескрываемой любовью глядя на Антона, как все девочки из группы, последовала за ним.

Вот что значит харизма, опыт с четырёх лет и взгляд поверх головы Снежаны. О последнем я догадался позже.

— Танцуем поворотик, танцуем хипсрол девочки, — сказал Антон.

И, видя, как легко Антон управляет Снежаной, я вдруг почувствовал, что щупальца исчезают. На их месте появляются нормальные руки, ноги, голова, и я даже могу ими двигать.

И я задвигал руками и ногами и стал повторять за Антоном.

— Поворот под двумя ручками, забрасываем ручку, поворотик, ганчо одеваем, хэдрол.

И в этом месте, где ганчо и хэдрол, я вдруг потерял равновесие. Я ещё когда невидимую женскую руку забрасывал, его потерял, но умудрился найти, а тут вдруг потерял окончательно, споткнулся и с грохотом шлёпнулся на пол.

Антон отвлёкся от объяснений, проследил взглядом за моим падением и случайно, совсем случайно, зацепился глазом за глаз Снежаны.

У Антона было не море, его захлестнул океан во время шторма. Антон, как настоящий капитан, стоял на палубе и грозно смеялся шторму в лицо. Ливень хлестал по щекам Антона. Его команда, двенадцать девочек на каблуках в пиратских банданах и коротких стилизованных под морскую тематику платьях, привязывала Антона верёвкой к мачте корабля, чтобы он встречал опасность, не таясь, и радовался ей. Это был триумф воли и разума, победа преподавателя над чарами женщины. Антону всё было нипочём, он ликовал и смеялся над стихией.

— Шесть, семь, восемь! — бодро сказал Антон, опустил взгляд и замедлил шаг. — Девять, десять, — вдруг продолжил он, и музыка перестала играть. И Антон остановился.

— Антон, ты что делаешь? — спросила Снежана. — Я перестала чувствовать.

Антон стоял на месте. Лена подошла к нему со спины, похлопала Антона по плечу.
— Занятие оконочено.

— А, — очнулся Антон и отвёл взгляд от Снежаны, — да, действительно. Верно. Окончено.
— Семь, восемь, — добавила Лена.
— Верно, — подтвердил Антон.

Снежана сделала комичный реверанс, развернулась и поплыла из зала. Мы с Антоном и Арсением провожали её взглядом. А Лена наблюдала за нами. Продолжая идти глазами за Снежаной, Антон крикнул:
— Связку в следующий раз запишем!

Мы стояли втроём и смотрели вслед Снежане, как три одиноких осьминога смотрят вслед дельфинихе. Вокруг нас шевелилось море, где-то в нём жили другие обитатели воды, медузы, улитки, селёдки, акулы, и другие обитатели зала, партнёры и партнёрши. Мы никого не замечали. Справа от нас затарахтел камаз.

— Обомлели осьминоги и застыли на дороге, — сказала Лена. — Ладно, мальчики, я пошла. Можете не прощаться.

Никто из нас троих не обернулся на Лену, и её камаз с шутками поехал к выходу.

— Сколько? — сказал Антон. — Уже год у меня занимается. Так и не привык.

— Да как к такому привыкнешь? — сказал Арсений.

Антон кивнул.
— Хорошо, сестра её не пришла. Так бы весь зал встал, пока они вдвоём ходят.
— Снежинка? — спросил я.
— Не, — ответил Антон. — Жанна её зовут. Это мы пошутили: Жанна — Снежана, Снежана — Снежинка.

Снежана покинула зал, за ней к двери потянулись другие девочки и партнёры. Марина, второй преподаватель, подошла к Антону.

— Опять? — спросила она.

Антон кивнул.

Марина улыбнулась светлой, прозрачной улыбкой.
— Какие вы всё-таки мужчины...
— Осьминоги, — сказал я.

Улыбка Марины стала ещё светлей.
— Почему осьминоги?
— Когда видишь дельфиниху, превращаешься в осьминога.
— Я ничего не поняла, — сказала Марина, — это какие-то ваши мужские дела. Пойдёмте. Аренда зала закончилась.

И мы поплелись вслед за Мариной, три недавних осьминога, один из которых повелитель женщин, укротитель штормов и преподаватель по танцам, второй — отличный танцор и третий — король связки этого дня. Бывший король.



КОГО ВЫБРАТЬ?

Бессмысленно у меня спрашивать, правильно или неправильно ты что-то делаешь. Я сам во всём сомневаюсь и единственное, в чём уверен, что ни в чём не уверен.
Переодевались мы перед уроком бачаты с Арсением в раздевалке. Он достал из рюкзака нож и показал мне:
– Зацени: ручная работа, ручка из дерева, нержавеющая сталь. Купил бы такой косарей за пятьдесят?

И сунул нож в руки. Обычный нож. Красивый. Острый. Нож. Не знаю, что ещё сказать.
– Зачем? Дорого.

Арсений задумчиво взял оружие из моих рук, провёл пальцем по лезвию.
— Тоже думаю: дорого. Давно хотел такой. Дали на два дня погонять. Решусь — куплю. Нет — верну.
— А зачем тебе нож?

Арсений пожал плечами.
— Резать.
— Что резать?

Арсений снова пожал плечами.
— Колбасу. Хлеб. Врага.

И усмехнулся так неприятно. Для врага ему нож. Я представил, как Арсений стоит на кухне перед разделочной доской, а перед ним лежит булка хлеба, палка колбасы и мужик в трусах в горошек, белой майке и носках и с кляпом во рту и связанными руками и ногами.

И Арсений говорит:
— Буду резать, буду бить: всё равно тебе голить.

И замахивается лезвием, а у самого лицо перекошено злобой.

Я и не думал, что Арсений такой страшный. На вид вообще не такой. На кота похож. Маленький, с волосами на голове, спокойный.

По коридору идёт ленивой походкой, усами по сторонам водит и даже не смотрит ни на кого. Скользит в зал, шагает мягкие бейсики на разминке со всеми. Тихий, спокойный, добрый. И никто ведь не знает, что у него в рюкзаке лезвие смерти.
Разминка закончилась. Преподаватель включает музыку и объявляет свободный танец. Это когда каждый делает, кто на что горазд. Арсений обычно волнами всякими крутит девочек, и сейчас Настю закрутил, закачал в волнах. Да так здорово, что, будь я на месте Насти, у меня морская болезнь бы началась. А Настя — ничего, извивается, как река на горных тропах. Ещё и руки то и дело поднимает и сердечки в воздухе рисует.

А я ничего не рисую. А крабом иду, как ходят в бейсике, слева направо и считаю шаги: раз, два, три, четыре. И вдруг шаги становятся не три-четыре, а семь-восемь. А по счёту это крабовые палочки справа налево, а должны быть наоборот. И откуда они взялись? Как от них избавиться? И как теперь в ритм попасть?
Как они вообще, все эти люди вокруг, в ритм попадают? Арсений справа от меня ровно в ритм ступни кладёт и Настю умудряется всяко-разно рекой извивать.
Может, остановиться? Посчитаю, и дальше пойду? Как будто и надо так. Понтово остановился, а потом — раз! — и пошёл.

— Поменялись! — кричит преподаватель.

Как вовремя-то, а. Какой, всё-таки, хороший преподаватель.

Я хлопаю по ладоням своей партнёрше, она уходит к Лёше, а ко мне подходит Настя. Мы склеиваемся с ней ладонями и идём бейсик. Идём и идём. Я крабом передвигаюсь, а Настя грациозно плывёт, и бёдра у неё красиво слева направо и справа налево перекатываются. Настя пристально смотрит на меня, будто понимает, что мне трудно вспомнить, что делать дальше, и, видимо, чтобы поддержать, говорит:
— Я ушла от Арсения к Денису.

Хорошая шутка. В парных танцах принято меняться партнёрами на занятии. И Настя такой каламбур придумала: перешла от одного партнёра к другому, как будто от одного мужчины ушла к другому. Я поднимаю руку, делаю женский поворот и улыбаюсь.

– Что смешного сказала? – спрашивает Настя.

Опять шутит? Одна шутка поверх другой?

На всякий случай улыбаюсь чуть меньше. Но не до конца. Если что, скажу: просто понравилось, как женский поворот получился здорово. Поэтому и улыбнулся.

– Я ему серьёзно говорю, а ему смешно.
– Да не смешно, – говорю. – Просто женский поворот – так удачно, так здорово получился, как никогда вообще...
– Три года с Арсением прожили, и всё.

Вот это номер. Я и не знал, что Арсений женат на Насте. По нему и не скажешь. Настя – высокая, красивая.

– А вы разве вместе жили?
– Ну а как – отдельно? Зачем жениться? Клятву в загсе?

Я посмотрел на Арсения, который как раз в это время, как всегда, партнёршу под руку взял и вперёд с ней зашагал, точно к алтарю брачному. Что-то я не понимаю, он реально на всех женится, после занятия? А здесь просто репетирует походку к загсу? Но многожёнство запрещено, вроде? Или он только Настю замуж взял, а остальных просто в загс водит, а штамп в паспорте не ставит? И лезвие смерти у него в рюкзаке. Арсений точно не кот, за которого себя выдаёт.

И почему они с Настей раньше не сказали? И почему к Денису Настя ушла? Стоп! Ко мне, что ли? Это что — такие женские намёки? Или Настя хочет вызвать ревность Арсения, он меня зарежет в раздевалке после занятия, а с Настей у них новая страсть, как в «Прирождённых убийцах»,  вспыхнет,  которая угасла за три года совместной жизни? А оружие Арсений с намёком показывал.

И я представил, как лежу на разделочной доске в трусах в горошек, в белой майке и носках, с кляпом во рту и связанными руками и ногами. А надо мной Арсений с искажённым злобой лицом говорит:
– Буду резать, буду бить: всё равно тебе голить.

И замахивается остриём смерти. А позади него Настя хихикает манерно и сердечки руками в воздухе рисует.

Нравится ей, что натравила на меня мужа-психопата, чтобы он ревновал. Они меня зарежут, а потом у них страсть полыхнёт, как продуктовый магазин в ожидании ревизии. Какая парочка всё-таки страшная. Какие только люди на танцы не приходят! Я поэтому тех, кто парами ходит, и не люблю.

– Ты это... Подумай, – говорю я и продолжаю бейсики, потому что картина, которая внезапно в голове появилась, все знания  о фигурах в танце стёрла. – Может, не стоит уходить.

Настя, как услышала, что не надо уходить, сразу собралась в одну высокую линию и наклонилась надо мной, полная страсти и участия.

– Так же думаю. Зря ушла. Три года прожили. Штамп в паспорте. А Денис... Вдруг не захочет замуж? Вдруг он матроскин: поматросил и бросил.

Почему матроскин? Я не такой вообще. Я хороший. В смысле, не плохой.

– Денис – не матроскин, – говорю я. – Он хороший. То есть не плохой.
– Ну да, – кивает Настя. – Он да, не плохой, точно.

И зачем я это говорю? Там же маньяк справа от меня с орудием смерти в белой рубашке вперёд идёт. Руки по локоть в крови у него. Взял партнёршу под ручку и скалит зубы. А партнёрша даже не замечает, что белая рубашка Арсения по локоть красная. И на груди у него пятна крови, и, мне кажется, у него рога выросли. То ли чёрта, то ли те рога, что Настя ему наставила.
И Арсений поворачивается ко мне и говорит:
– Кто мне рога наставил? Ты? Наставничек.

И зубы скалит. И смеётся адским смехом.

Нет, не скалит. И не смеётся. Это музыка так заиграла, точно смеётся, задребезжала, запиликала быстрыми нотами. И рубашка у Арсения белая, без крови. Пока.

И я спешу сказать Насте:
– Арсений лучше. Штамп в паспорте и три года – это же такая дата и такой штамп. И паспорт.
– Тоже верно, – соглашается Настя.
– Арсений вообще хороший, даже лучше, чем я. И танцует классно, – пытаюсь отвести от себя беду.
– Он не танцует, – возражает Настя.
– Как не танцует? Вон, как танцует, – показываю на Арсения, а он, как назло, опять партнёршу под ручку взял и ведёт с торжеством к алтарю.
Настя долго смотрит на Арсения. О чём она думает? Что он гад такой: всех к алтарю тащит? Может, она Арсения ревнует, как эти пары, которые парами на танцы ходят? Сейчас бросит меня, подойдёт к партнёрше Арсения, отшвырнёт её в сторону и скажет:
– При мне, живой, чужих баб лапаешь? И к алтарю ведёшь!?

Но Настя посмотрела и сказала:
– Я поняла. Не тот Арсений. Это метр без кепки, а не Арсений. Муж мой Арсений. Имена одинаковые. Бывает.

Настя поняла, а я не понял. То есть понял, но не сразу. Но как только понял, что наш милый кот Арсений совсем не тот Арсений-психопат, я понял и другое.

– Так и Денис тоже не я? – спросил я. – К которому ты уйти?..

Настя посмотрела на меня сверху вниз, с каким-то снисхождением, что ли, или удивлением – я не разобрал, и сказала:
– Нет, конечно. Метр с кепкой. Мой Денис – моряк. Два метра ростом. А муж – баскетболист. Тоже два метра. И вот выбери между двумя метрами, который из них лучше.

Как только я узнал, что Денис, к которому Настя уходит, не я, и что наш Арсений совсем не психопат, а нормальный добрый кот, сразу танцевать стало легче. И я вспомнил много фигур, и преподаватель учил нас новым фигурам. И занятие прошло весело, и я забыл о смертельном лезвии в рюкзаке Арсения.

А после занятия Арсений подошёл ко мне и сказал:
– Спасибо, что помог мне. Решил: не буду покупать. Итак в коллекции дома тридцать ножей. Скоро жена из дома выгонит. Говорит: «Лучше бы марки собирал. Они маленькие и не опасные».

Настя заметила, что Арсений меня благодарит, и тоже подошла.

– Спасибо, – сказала она. – Помог мне.
– Выбрала, да? – спросил я.
– Не, не выбрала. Два метра против двух.
– А спасибо за что?
– Да ни за что. Так – из вежливости, – сказала Настя и поплыла по коридору на высоких каблуках, а бёдра её перекатывались влево и вправо, как на бейсике.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

А за Настей вслед пошёл Арсений, и мне показалось, что в какой-то момент он обернулся ко мне, усмехнулся, и руки его были по локоть в крови и в одной сверкало жало смерти. А потом я моргнул и увидел, что Арсений мягкими лапами бередёт в мужскую раздевалку, а Настя, словно по подиуму, плывёт в женскую.
Как же я не люблю эти пары, которые парами ходят и ещё советы у меня спрашивают. Хотя Арсений с Настей не пара, но всё равно – не люблю. И советы давать не люблю тоже.



ВЕДЕНИЕ

Занятия в моей группе только закончились, я перешагнул порог своего класса, а в зале напротив как раз собрались проводить практику. Это когда все подряд ученики из разных групп танцуют что попало, закрепляя знания, полученные на уроках.
В темноте мигает колонка, стучат басы, дразнятся быстрыми пересмешками гитары и несколько десятков пар грациозными тенями ходят, качаются волнами и сплетают и расплетают стебли тел в латинских ритмах. Дверь в полумрак открыта и как будто приглашает: «Денис, зайди на минуту. Один танец, и всё. Просто домашнее задание повторишь, и домой».

Манит дверь огнями, волнами, гитарами, а мне завтра в четыре утра вставать на работу. А ведь я ещё не лёг. И пока доберусь до дома, полночь будет: спать некогда. Нет, дверь, как-нибудь в другой раз.

Хотел я уже развернуться и уйти в раздевалку, которая говорила: «Практика в другой жизни, братан. А сейчас в четыре утра работа. Кто рано встаёт, тот не практикуется в танцах». И я успел сделать шаг в сторону раздевалки, и тут меня заметила Яна. Она как раз стояла у сакральной двери с огнями в полумраке и что-то обсуждала с компанией девушек.

— О, Денис! — сказала Яна. — Это тот самый, у которого руку красиво бросить получилось, — представила меня девушкам.

Как всё-таки хорошо, что получилось бросить руку. И красиво, к тому же. Я бы со стыда в пол провалился, прямо на первый этаж или сразу  в подвал, если бы Яна сказала:
— О, Денис! Тот самый, который кривой рукой меня из-под колена ловил и так и не поймал.

Лучше бы Яна вообще меня не помнила, конечно. Она и видела меня всего один раз на занятии, когда я к ней в группу на окраине мира приходил в образе ассистента.

— Денис, — сказала Яна, — скажи: если едешь на автомобиле и автомобиль попадает в аварию, кто виноват: водитель или пассажир?
— Ну, водитель, — сказал я и сделал шаг в направлении раздевалки, но Яна как бы невзначай выставила ногу перед собой и перегородила путь.
— А если машина по кочкам едет, трясётся, подпрыгивает? И пассажир в ней подпрыгивает, как будто по рельсам едет, кто виноват?
— Не знаю, — сказал я. — Машина. Или дороги.
— Ну, — ответила Яна. — Плохому танцору дороги мешают. Кто ведёт, тот и виноват, да, Денис?
— Кто везёт, на том и едут.
— Ты о чём?
— Не знаю. Ты поговорками говоришь, я — тоже. Всяк танцор знай свой бюджет.
— Какой бюджет?
— Не знаю. Я в поговорках не разбираюсь. Яна, мы учимся, можем ошибаться.
— В соло ошибайтесь. А партнёршу взял в руки, всё — ты сапёр на минном поле.
— Танцор на минном поле, — сказал я и снова попытался пробраться к раздевалке-братану, но нога Яны, кажется, удлинилась, как телескопическая удочка, и снова перегородила мне путь.
— Вот именно, — сказала Яна. — Одна ошибка, и всё — партнёрша взорвалась.
Я представил, как мы с Яной танцуем на минном поле. Лес вокруг, деревья уходят ветвями в небо, белки в деловых костюмах с галстуками сидят на ветках, а под деревьями стоят в грязных робах волки и медведи. В центре леса лысеет пятачок травы, колонка мигает огнями и табличка в землю воткнута с надписью: «Минное поле». И ниже знак опасности нарисован: пара танцоров с костями, сложенными крестом под ними, в круге красного цвета. А ещё ниже подписано: «Танцы».
Бачата играет, мы с Яной осторожно делаем шаги по минному полю, а волки с медведями едят попкорн, пьют пиво и наблюдают, получится у нас танцевать или взлетим к облакам, как фейверк из рук и ног. И вот мы делаем два шага влево, два вправо, один вперёд, и тут Яна как закричит:
— Сколько можно бэйсик ходить?! Кидай руку уже красиво!

И музыка сразу замолчала, волки перестали жевать попкорн, один медведь поднял бутылку пива к губам и так и замер. А белки на деревьях вытянулись в струну и делают вид, что им не интересно, хотя им очень даже интересно.

И один волк в тишине громким шёпотом спрашивает:
— Что это с ней?

А второй ему таким же шёпотом отвечает:
— Кажись, взорвалась.

И сразу громко заиграла музыка и передо мной возникла Яна и её подруги у двери в практику.

— Если руки кривые, то их выпрямлять надо! — громко сказала Яна.

А потом изменилась в лице, потому что подруги посмотрели на Яну с осуждением, и она поняла, что сказала что-то не то, или то, но слишком грубо. И Яна поправилась:
— Разве я не права? Ну взорвалась немного. Ну и что?

А я подумал, как исправить кривые руки. И представил всю ту же лужайку. На ней стоит очередь из танцоров: мужики обычные, волки, медведи в белых рубашках, классических брюках и танцевальных туфлях. Все держат руки перед собой, и у всех они кривые: у кого острым углом изогнуты, у кого — прямым, у кого буквой «зю». В общем, у всех проблемы.

Очередь тянется через всю поляну и заканчивается кузницей под открытым небом. А в центре её огромный медведь в костюме кузнеца с молотом и наковальней стоит. На губе у него висит сигарета и кивает при каждом слове.

— У кого кривые руки, с тем танцуют только мухи, — говорит кузнец и бьёт молотом по кривой заготовке танцора.

Танцор морщится, скрипит зубами от боли, рычит, но терпит. Красота, а точнее — прямота требует жертв. Перетерпев муки, танцор с перекошенным лицом от боли, но с прямыми, как горизонт, руками отходит от кузнеца.

Я подхожу к кузнецу с клешнями, согнутыми в прямой угол, кладу клешню на наковальню.

— У кого кривые руки, тот танцует лишь на брюхе, — говорит кузнец и замахивается молотом.

Я зажмуриваюсь и жду: сейчас кусок железа со всей силы ударит меня по локтю и острые зубы боли побегут от локтя вверх к плечу, вцепятся в подбородок, вгрызутся в него. Но вместо зубов чувствую мягкую ладонь на своём предплечье.

— Танцуешь? — спрашивает кузнец.

Я хотел ответить, что разве что на брюхе и с мухами, открыл глаза и увидел перед собой красивую девушку в платье. И она держала меня за руку. А справа от неё стояла удивлённая Яна.

— Я, да, — сказал я робко.

И пошёл вслед за девушкой в мир практики бачаты, где в полутьме мигали колонки и пары вокруг колыхались в волнах и плели узоры в воздухе.

Я потянул свои предплечья вверх и этими кривыми тяпками поднял прекрасные руки девушки, как принято во вступлении песни, когда ещё нет чёткого ритма, под который можно пойти крабом в сторону. Положил ладони девушки на свои плечи и моими граблями повёл девушку на волну.

Я думал, что сейчас просто уроню её на себя и останется сказать только «Ой». В лучшем случае — в самом лучшем случае — получится сделать не волну, а всплеск. С моими-то кривыми тяпками. Но неожиданно девушка колыхнулась волной, поднялась вверх, и над ней будто взлетели несколько искр. Я быстро попытался поймать, удержать её плечи и случайно повернул девушку, а потом случайно развернул и красиво положил в поддержку. И тут я понял, что девушка не просто девушка, а опытная танцовщица. И что пригласила меня, видимо, ещё случайней, чем я случайно сделал с ней красиво. Ей бы с преподавателями танцевать, а не с пациентом кузнеца.

И дальше происходило что-то невероятное. Девушка угадывала каждое моё движение и даже больше. В какой-то момент мне показалось, что она читает мои мысли. Настолько она легко, плавно и красиво перетекала в моих руках. Мне казалось, что я обнимаю море, а оно крутится в моих ладонях, гладит мои плечи, талию, проскальзывает под локтём и со смехом выныривает за спиной, а потом вновь прижимается к моей груди.

И кружась по танцполу в полутьме практики я понял: не важно, какие у тебя кривые властители перчаток и обуви, и не важно, что по грации с тобой сравнится только медведь — если с тобой танцует девушка-море, твои руки сами вдруг выпрямятся, на спине вырастут крылья, ты взетишь в небо, а в сердце хлынет горячая кровь и застучит: «Ты умеешь танцевать. У тебя всё получается».

Когда затихли последние звуки бачаты, я опустился с неба на пол, расправил крылья в стороны, широко-широко, от стены и до окна зала, улыбнулся девушке-морю и сказал ей:
— Спасибо.

Удивительно: она улыбнулась и сказала «спасибо» в ответ.

Я смотрел ей вслед, как турист из Сибири, поезд которого трогается и увозит его в холод и снег из мира солнца и пальм, смотрит на бирюзовую гладь ставшей за отдых родной морской воды.

Поезд тронулся, дёрнулся, засвистел, заиграла новая песня. Передо мной возникла Яна, положила ладони на мои плечи, надавила на них и вдруг отстегнула крылья за моей спиной, уронила их на пол, и мы пошли в сторону бейсиком.

Помня, как Яне понравилось, как я красиво бросил её руку, я решил удивить её и сделать накидку. Это когда поднимаешь ладонь девочки, а она сама гладит ей себя по голове. Но Яна руку подняла и сжала её так, что ни себя погладить не даёт, ни мои пальцы не отпускает.

Я попробовал ещё раз сделать накидку. Яна снова ладонь подняла и сжала в кулак.
После третьей попытки Яна остановились и сказала:
— Не переживай. Когда-нибудь у тебя всё получится. Руку же ты красиво бросил. Тогда ещё, помнишь?

Я вспомнил, как давным-давно удивил и почти восхитил Яну, поднял крылья с пола и побрёл с практики домой. Как человек, который возвращается в Сибирь из отпуска. А ведь недавно, только минуту назад, он обнимал море. И солнце. И управлял волнами.


УКРАШЕНИЯ

Столько украшений, как у Насти, в последний раз я видел на новогодней ёлке: браслетики, цепочки, колечки, кулончики, бантики, ленточки, бусики, серёжки. И это всё кроме помады, теней, маникюра, педикюра и всего остального, что делают девушки.
Первое впечатление, конечно, как от ёлки – восторг. И как у ёлки невозможно увидеть среди прочих игрушек и шариков какой-то отдельный нужный тебе шарик, так и у Насти невозможно увидеть гипс на руке.
– На тебе так много украшений, – сказал я Насте, как только мы пошли с ней бейсиком вбок. – Как на ёлке новогодней. Ну, дурацкое сравнение, – спохватился я.
– Не переживай, – ответила Настя. – Я в детстве была очень активная. Родители однажды, чтобы спокойно новый год встретить, сказали: вместо ёлки в этом году детей наряжают. Пообещали украсить игрушками.
Я представил, как в полумраке новогодних огней стоит Настя, в детстве, маленькая Настя. Лет двенадцати. Или семи. Или – четырёх. Или лежит в кровати девочка-младенец... Нет, пускай будет взрослая. Стоит взрослая Настя, справа и слева от неё стоят сгорбленные седые родители в тёплой домашней одежде и тапочках, у отца в руке тросточка, отец вообще старый-старый, но такой бодрый одновременно. Родители Насти достают из большой картонной коробки ёлочные игрушки и прикалывают их булавками к Настиной одежде. Гирлянда змеёй кольцами ползёт по Насте, мигает огнями, играет тихая новогодняя музыка с признаками бачаты. И один огонёк на гирлянде то загорится, то погаснет, то снова загорится, невпопад с другими. Он будто играет со мной, подмигивает мне, весёлый такой огонёк. Я тяну руку к огоньку, тяну палец к нему.
– Не трожь, – говорит Настя.
Что значит не трожь? Я нажму на нос весёлому огоньку, и всё. Точно коту на влажный нос нажму пальцем. В шутку. Так, чуть-чуть.
– Не трожь! – говорит громче Настя.
Я поднимаю глаза на лицо Насти и вижу, что никакой гирлянды на ней нет. Мы с ней на занятии по бачате разучиваем новую связку. Вокруг нас танцуют люди, горит яркий свет и вообще за окном лето.
Судя по всему, я тянул палец к Насте... И стыд-то какой! К какой части тела я тянул палец? Какой влажный нос я хотел весело нажать?
Настя поднимает руку с небесно голубым широким браслетом на ней и говорит:
– Ты не видишь, что ли?
– Вижу, – сказал я. – Красиво, – оценил я браслет. – Стильно, модно, молодёжно, – добавил, чтобы скрыть неловкость момента.
– Что модно? Что молодёжно? Гипс молодёжный, что ли?
– Ну такой, да. Весёлый. Гипс?
– Конечно, гипс. Десять оскольчатых переломов со смещением. А ты что думал?
– Да не, я так и думал. Гипс такой красивый. Модный, молодёжный. А тебе больно пальцы, когда задевают?
Настя кивнула.
– Ты извини, я не хотел сделать больно, – сказал я.
– Не переживай, – ответила Настя. – Не так больно пальцы, как боль в сердце.
– У тебя сердце болит? – спросил я и подумал, что мне ещё сердечного приступа на танцполе с партнёршей не хватало.
И представил: Настя как шла со мной боком, взявшись со мной за руки, вдруг остановилась, вскинула вверх руки, как в женском стиле, но только с моими руками вместе, и сразу обмякла в моих ладонях и повалилась на пол. И мои руки стремительно полетели вниз. Я с трудом поймал Настю, чуть не опустив её на пол, и стою в центре зала. Неловкая улыбка лезет на мои губы, а Настя безвольно висит в моих руках. Старенькие родители Насти подбежали, и мама Насти говорит:
– Не сберёг нашу девочку. Утанцевал до сердечного приступа.
– Да какой там утанцевал, – говорю я. – Мы с ней бейсик ходили еле-еле. Тут черепаху не утанцуешь.
– Черепаху не утанцуешь, – говорит мама Насти, – а нашу Настеньку, нашу красавицу, красивую, как ёлочка, утанцевал.
И отец Насти смотрит на меня бульдогом, поднимает тросточку свою, берёт её как биту, и говорит:
– Да о чём ты с ним говоришь? Сейчас как дам. За ёлочку нашу.
И размахивается стариковской битой. Я зажмуриваю глаза, будто если не вижу биту, она меня и не ударит, и слышу:
– Ты вообще меня слушаешь?
Открываю глаза и вижу Настю перед собой. Справа от неё стоит огромный мужик в баскетбольной форме с баскетбольным мячом, перекатывает его с руки на руку и поглаживает. А слева – такой же огромный мужик в форме моряка с фуражкой на голове.
– Ну и вот, – сказала Настя. – Помнишь, я тебя просила помочь мне выбрать между моим мужем баскетболистом и моряком из бара? Его Денисом, как тебя, зовут.
Я посмотрел налево на моряка. Он добродушно помахал мне огромной лапой. Перевёл взгляд на баскетболиста. Он нахмурился и, не выпуская мяча, сложил руки на груди в грозной позе.
– И как? – спросил я, и голос у меня почему-то дрогнул. – Выбрала?
Баскетболист сердито посмотрел на меня и, кажется, стал ещё больше.
– Нет, конечно, – ответила Настя с тихим возмущением.
– И это они тебе руку сломали? – спросил я.
– Нет, конечно, – сказала Настя с возмущением погромче.
– Один кто-то сломал? Муж?
– Нет, конечно!
Настя подняла наши с ней вместе руки и сказала:
– Я мужа ещё специально на занятие сегодня позвала.
Услышав о муже, я почему-то машинально сделал мужской поворот и оглянулся на открытую дверь, не стоит ли там мужа-баскетболиста. Не из моего воображения, а настоящего. Мой баскетболист обнажил зубы в улыбке, заметив мой взгляд, а потом довольно кивнул, заметив женский поворот, который я машинально сделал.
– Круто! – сказал баскетболист. – Парнишка жжёт! – сказал он моряку и ткнул в меня пальцем.
Моряк, полный восхищения, покачал головой и показал палец вверх: мол, молодец – Денис, тёзка.
– Ну и вот, – сказала Настя, – сказала я моряку, что я замужем, и что между нами так много преград, и что мужа люблю, и что вряд между нами что-то выйдет. А он мне ответил так больно в сердце.
– Ну-ка. И что ты ей ответил? – спросил баскетболист моряка.
– Спокойно. Я сказал: предупредила бы, что замужем. У меня у самого жена от меня ушла. Я не люблю это всё.
– Да он сердце мне разбил. Как хрустальный хэдрол.
– Что? – спросили баскетболист и я одновременно.
– Ну это так. Красиво.
Настя посмотрела на моё кислое лицо, подняла руку с гипсом и добавила:
– Стильная, модная, молодёжная. Красиво.
Я посмотрел на гипс и перевёл взгляд на баскетболиста. Он пожал плечами.
– И в итоге что? – спросил я и заметил краем глаза Лену, которая в отдалении наблюдает за нашим танцем из четырёх человек.
– Что-что? – сказала Настя. – Хотела, чтобы муж приревновал меня, а то он мяч баскетбольный больше меня любит, гладит его всё время.
Баскетболист, услышав о мяче, сразу замер, перестал гладить мяч и вытянулся в струну.
– Ку-ку вообще? – спросил моряк у баскетболиста, на что баскетболист виновато улыбнулся.
– Думала, увидет меня мой Арсений с Денисом, моряком, заревнует, что-то там сделает такое... Мужественное. И меня будет гладить, а не мяч. Я, может, и на танцы пошла, чтобы меня гладили.
Услышав, для чего Настя пошла на танцы, баскетболист перевёл на меня сердитый взгляд, медленно убрал подмышку баскетбольный мяч и сделал ко мне маленький по его меркам шаг, но этот маленький шаг в исполнении его ножищ приблизил вплотную его животогрудь к моему лицу.
– Я тут ни при чём, – сказал я. – Мы просто танцуем. Ничего неприличного.
– А я тебе что-то, разве, говорю? – спросила Настя.
– Э, ты, – сказал баскетболист, – танцор.
И баскетболист взял свободной рукой мою голову, как мяч.
– У вас всё нормально? – услышал я голос Лены.
– Отстань от него, – сказал баскетболисту моряк. – Парень – творческая личность, танцор. Хочешь драться – дерись со мной.
– До тебя тоже доберёмся, – ответил баскетболист.
Где-то далеко-далеко в другом измерении играла бачата. И откуда-то издалека в нашу сторону пошла Лена.
– Дерись, или умри, – сказал баскетболист откуда сверху и отпустил мою голову.
– Я не хочу драться, – сказал я куда-то в область то ли груди, то ли живота баскетболиста.
– Зачем драться? Ты танцуй лучше, а то мы бейсик туда-сюда ходим, – сказала Настя.
– Ага, – ответил я. – Твой муж сейчас на занятие придёт, вместо твоего любовника меня приревнует...
Договорить я не успел. В воздухе молнией пролетел небесно-голубой браслет и звонкая, но слабенькая пощёчина впечаталась в мои недосказанные слова. А бачата гремела, и весёлые пары прыгали под её гитарные переливы.
– Настя, ты с ума сошла? – услышал я голос Лены.
– Ой, больно, – ответила Настя обхватив здоровой рукой ладонь с гипсом.
– Сильно больно? – поинтересовался я, потирая щёку.
– Не как боль в сердце, – ответила Настя.
Лена в недоумении наблюдала за нами. Настя заметила недоумение Лены и сказала:
– Он сказал, что Денис – мой любовник. А он не любовник. Он просто, чтобы мужа приревновать. Моряк.
– Кто моряк? Денис? – спросила Лена.
– Денис, – ответила Настя.
– Но не я, – сказал я. – А другой Денис. Настя сделала так, чтобы её муж баскетболист приревновал к другому Денису, который моряк.
– Серьёзно? – спросила Лена.
– Ну, а что он свой мяч больше меня любит, – ответила Настя.
– Это муж тебе руку сломал? – спросила Лена.
– Нет, конечно.
– Моряк?
– Нет!
– А кто?
– Да никто! Это я на мотоцикле упала.
Вот тут удивились уже все, включая моих воображаемых баскетболиста с моряком.
– У тебя есть мотоцикл?
– Нет, он есть у моряка.
При этих словах моряк развёл лапы в стороны и пожал бетонными плечищами.
– Вроде, есть, – сказал он.
– Я попросила прокатиться и упала, – продолжила Настя, – а он свозил меня в травмпункт. Но гипс в травмпункте не красивый, поэтому мы ещё поехали за красивым. А потом он обиделся, когда я сказала, что замужем. А потом позвала мужа на занятие.
Лена молча смотрела на Настю. Я смотрел на Лену, а баскетболист с моряком смотрели на меня.
– Ты что-нибудь понял? – спросил баскетболист моряка.
– Ты сейчас на занятие придёшь, – ответил моряк.
– Я не приду. У меня игра, – баскетболист достал мяч из подмышки и показал его моряку.
– То есть сейчас твой муж придёт? – спросила Лена.
– Прекратите разговоры! Танцуйте! – где-то вдалеке крикнул преподаватель Антон.
– Да не придёт, у него игра, – сказала Настя, и голос её дрогнул от грусти. – Он вообще танцы не любит. Говорит: «Ты же не хочешь в баскетбол со мной играть, вот и я танцевать не хочу».
После занятия, когда мы с Леной стояли у входа в школу на улицу, я спросил у неё:
– Как ты догадалась, что украшение на руке – гипс?
– В смысле? – спросила Лена. – Видно же.
– Но он же синий, красивый такой, модный, молодёжный.
– Обычный гипс, – пожала плечами Лена. – Ну, красивый, конечно.
А потом я пошёл домой. И всё думал, как девушки всё-таки умеют красиво выбирать вещи. Все эти браслетики, колечки, цепочки, кулончики. Даже гипс у них красивый. Мужчины всё-таки так не умеют. Я и ёлку в детстве наряжал, как попало, лишь бы все игрушки развесить. Вообще не понимаю, как так можно сделать, что гипс похож на украшение. Да я много чего не понимаю. Лена, кстати, тоже не поняла. Но хоть гипс от браслета отличить сумела.