Бен Ааронович Распавшиеся семьи 7

7
Ярко-жёлтый

Есть инструкция размером со старомодный телефонный справочник по охране правопорядка на крупных общественных мероприятиях, но Найтингейл велел её убрать. Учитывая особый характер участников – чем меньше будет полиции, тем лучше.

– Не стоит беспокоиться о нарушениях общественного порядка в пределах Двора, – добавил он.

– Значит, проблемы не ожидаются?

– Представь, что будет футбольный матч, – ответил он. – Нам нужно заботиться только о зрителях, а не об игроках. Происходящее на поле нас не касается. – Что ж, я лишний раз убедился, как давно Найтингейл не следил за порядком на футбольном матче.

Он разрешил организовать развёртывание в этом районе резервной бригады, хотя и ворчал: это отнимет значительную часть нашего оперативного бюджета.

– Зачем нам целых три фургона? – недоумевал он.

Я объяснил, что тактическая группа поддержки (TSG) всегда развёртывается в полном комплекте, и это три фургона. В любом случае, в этом её особенность – она нужна только тогда, когда с вашим делом – полная труба. Больше вам нужно или меньше, но их будет три фургона.

TSG нужно было бы припарковать поблизости, как и сводящее с ума количество грузовиков, фургонов и аттракционов. Но их требовалось развести как можно дальше от TSG. Парковка на Южном берегу – это переплетение юрисдикций, в которое вовлечены все: от девелоперского фонда Coin Street Community Builders до муниципалитета Саутуорк. Организовать это было бы сущим кошмаром. Я не стал бы сваливать его на своего злейшего врага, поэтому, в лучших полицейских традициях мы передали проблему богине реки Тайберн.

Она была не в восторге, но что могла сказать? Как самозваной помощнице своей мамы, ей необходимо было доказать свое превосходство.

– Предоставь это мне, Питер, – услышал я, позвонив ей. – И позволь заметить, что с нетерпением жду возможности послушать музгруппу твоего отца.

– Мы знали, что ты не будешь возражать, – сказала мама, когда я позвонил ей и прождал обязательные полтора часа, пока она закончит болтать с кем-то в Сьерра-Леоне и вновь соединится со мной. Это стоило больших денег.

Что я мог сказать? Конечно, это большие деньги. Но платят Бог и Богиня реки Темзы, не имеющие к ней никакого отношения, зато распространяющие влияние и мягкую силу так же естественно, как вдыхали и выдыхали, и, предположу, регулировали воду в реке. Весьма вероятно, что они просто использовали отца, чтобы надавить на меня или привлечь моё внимание.

– Хорошо, – лишь сказал я маме. – Только не говори Эбигейл, куда идёшь.

– Почему ты не хочешь, чтобы Эбигейл пришла? – спросила мама тоном, характерным для наших разговоров типа "Но я думала, тебе не понравилась эта куртка, и что ж, я уже оплатила доставку". – Разве она не состоит в вашем полицейском клубе?

Я добавил в свой список дел: "Предупредить Эбигейл, чтобы вела себя хорошо". Это был длинный список.

Единственным человеком, о котором мне не стоило беспокоиться, оказалась Молли, отказавшаяся покидать "Безумие" в типичной для неё манере.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – спросил её Найтингейл, пока она отряхивала ворсинки с плечиков его костюма. – Тебе не мешало бы иногда выбираться отсюда.

Молли замерла, а затем отскочила назад, словно желая убедиться, что надёжно избавилась от его рук.

– Там ты будешь в полной безопасности", – мягко заметил шеф. – Реки провозгласили свой мир во всем мире, и ни одна сила на земле не позволит себе глупости бросить им вызов, видя, как они выстроились на берегах Темзы во всём своём величии.

Молли поколебалась, затем решительно покачала головой и направилась к задней лестнице. Она пряталась до тех пор, пока мы сами не сварили себе кофе тем утром и не отправились на Южный берег.

– Чего она так боится? – спросила Лесли.

– Хотел бы я знать, – пожал плечами Найтингейл.

В 1666 году в результате несчастного случая на производстве сгорел дотла Лондонский сити. Сразу после этого Джон Эвелин, Кристофер Рен и вся остальная королевская рать с криками ликования вошли в разрушенный город. У них были такие большие надежды, такие планы убрать извилистые (словно ослиные тропы) лондонские улицы, и заменить их бульварами и сетями дорог, такими же официальными и ухоженными, словно сад в загородном поместье. Город должен был стать удобным для джентльменов эпохи просвещения, торговцам их содержащих, и слугам, им прислуживающих. Предполагалось, что все остальные будут бродяжничать и умирать никому не нужными бедняками.

Но увы, этому не суждено было сбыться. Потому что, прежде чем пепел остыл, жители города вернулись в свои дома и восстановили контуры своих старых владений. Лондон превратился в город-тень, окруженный лачугами и наскоро сколоченными заборами. Здания, возможно, и сгорели дотла, но люди выжили и не собирались отказываться от своих прав без борьбы. Или, по крайней мере, от солидной суммы наличных. Поскольку Карл II, любивший шиковать, как известно, испытывал нехватку людей и уже вёл войну с голландцами, Лондон отстроили заново, сохранив в целости улочки-ослиные тропы. И знаменитому Рену, перестраивавшему центр Лондона, пришлось довольствоваться странными церквушками, разбросанными по всему этому месту.

В 1970-х годах группа девелоперов вынашивала аналогичные грандиозные планы в отношении участка на Южном берегу между Лондонскими Студиями и Оксо-Тауэром. Но, в отличие от Рена и его веселой банды в париках социальных реформаторов, их планы были амбициозными только финансово. Лучшее, что они смогли придумать с архитектурной точки зрения – это пара стеклянных коробок посреди бетонных площадей, продуваемых ветром. Это ничем не отличалось от сотен подобных проектов, предложенных жителям Лондона по окончании войны. В этот раз местные жители были не в восторге, но вы по-настоящему не увидите настоящую агрессию, пока не разозлите сообщество рабочего класса в южном Лондоне. Они боролись с планами в течение многих лет, пока, наконец, не одолели застройщиков с помощью организованного протеста, грамотного общения со СМИ и рифмованного кокни-сленга. Так родилось сообщество Coin Street Builders с неофициальным девизом "Строим дома, в которых люди действительно захотят жить". Это было действительно революционно.

Другая радикальная идея была о том, что живущие рядом с рекой люди могут хотеть гулять по берегу реки. Поэтому на Стэнфорд-стрит до Темзы был разбит прямоугольный парк. Именно в этом парке имени местного активиста Берни Спейна Бог и Богиня Темзы планировали провести свой весенний суд.

– Почему именно там? – полюбопытствовала Лесли.

Даже целый день, проведённый Найтингейлом в библиотеке, не помог ему ответить на этот вопрос.

Нанятые нами нескольких сотрудников полиции из местной команды по обеспечению безопасности в районе уже перекрывали Верхнюю улицу, когда мы прибыли поздно утром. Накануне был сильный дождь, прекратившийся к утру. Наступивший яркий перламутровый день был бы прекрасен, если б не знающая конца морось, затекающая за воротник. Я даже подумал о том, чтобы надеть форму, но Лесли возразила: со своей маской и прочим она станет пластмассовым полицейским-монстром из "Доктора Кто". Мне удалось сдержаться и не назвать ей их настоящие имена.

Как самый высокопоставленный полицейский, Найтингейл отправился расставлять местную безопасность, а мы с Лесли разбирались с владельцами киосков, начавшими прибывать с Верхней площадки. Рядом с парком находилась пристань Габриэля – что-то вроде постоянно действующей торговой ярмарки с кафе, пиццериями и парой элитных ресторанов. Лесли занялась этой стороной, пока я проверял правильность расстановки кабинок, отмечая их на своей слегка влажной планшетке.

Я как раз спускался по тропинке к Темзе, когда заметил приближающегося белого скинхеда с тяжелым электроинструментом на плече. Я зашагал быстрее, чтобы перехватить его, но обнаружил, сблизившись, что это всего лишь дядя Бейлиф, подрабатывающий у мамы Темзы и несущий угловую шлифовальную машину.

– Привет, – сказал он. Был он коренаст, средних лет, но крепкий, как каменная глыба. На шее имел татуировку в виде паутины. Если верить слухам, он приехал в дом мамы Темзы для взыскания непогашенного банковского долга, но так и не ушел. Лесли попыталась узнать про него всё. Но кем он был до прихода к маме Темзе, так и не смогла выяснить.

– Всё в порядке, – сказал я и кивнул на шлифовальную машину. – А это для чего?

– Нужен доступ, не так ли? – вопросом ответил он. – Для торжественной высадки.

В этом месте в реку вдавался деревянный пирс, оставшийся с тех времен, когда эта часть Южного берега еще могла похвастаться складами и промышленностью. Он был построен прочно, так что даже мои кроссовки одиннадцатого размера не стучали по доскам, когда я шёл за дядей Бейлифом вдоль него до конца. Был отлив, и я посмотрел через перила на блестящую грязь. Годом ранее я смог выбраться на берег после аварии метрах в пятидесяти ниже по течению. Я заметил, что на пирсе установлены металлические перила, предположительно, для того, чтобы туристы и маленькие дети не ныряли в воду. В ограждении вообще не было никаких зазоров для подъёма пассажиров на борт или схода с него.

– Эй, – обратился я к дяде Бейлифу. – Что значит “доступ”?

– Не волнуйся, – пробурчал он, наклоняясь и дёргая за пусковой шнур. Шлифовальная машина с рычанием заработала. – Это всего лишь небольшая настройка.

Ближе к вечеру начался отлив. А вместе с ним с востока наплыл речной туман. Все киоски были на своих местах, но с опущенными тентами, а их владельцы стояли вокруг, болтая и обмениваясь свертками, или, по крайней мере, вещами, которые я решил пока отнести к категории свертков. Это и есть знаменитая "оперативная осторожность" на службе. Появились балаганщики, пока дядя Бейлиф приводил в порядок пирс. Парк не подходил для проведения полноценной ярмарки развлечений, так что это было чисто символическое мероприятие – единственная старинная пародвижимая карусель и стенд, приглашающий вас проиграть три обруча за раз. Карусель и стенд тоже были тихи и закрыты ставнями, их владельцы пили кофе из картонных стаканчиков, обмениваясь сообщениями в чате.

Лесли и я встретились с Найтингейлом у киоска, который мы установили там, где Верхняя Граунд-стрит делит парк пополам, чтобы он служил командным пунктом и местом сбора потерянных детей. У нас даже был бело-голубой плакат с эмблемой столичной полиции и надписью под ним: "Работаем вместе  ради более безопасного Лондона". Неподалёку я заметил несколько знакомых в джазовой палатке, настраивающих свои инструменты. Подумалось – это будет популярное место, если погода не подведет. Барабанщик поднял голову и помахал мне рукой, это оказался низкорослый шотландец Джеймс Лохрейн.

– Питер, – произнёс он и сжал мою руку. – Твой папа ждет вас с мамой в BFI-кафе.

Я пожал руки басисту Максу Харвуду и гитаристу Дэниелу Хоссаку – они втроем, плюс мой отец, составляли нерегулярную команду Лорда Гранта. Мой отец предпринимал замечательную третью, или, быть может, четвертую, попытку сделать карьеру джазмена. Дэниел познакомил меня с худым нервным молодым белым парнем в дорогом пальто – рекламистом Джоном, которого мне так не хватало. Я уж подумал, не он ли последняя попытка группы набрать духовую секцию, пока Джеймс одними губами не произнёс за его спиной "бойфренд". Все стало ясно.

– Где Эбигейл? – поинтересовался я.

– У тебя за спиной, – раздался голос Эбигейл.

Из-за ряда досадных ошибок, в основном моих собственных, я был вынужден создать младшую кадетскую ветвь "Безумия" – только из одной Эбигейл Камары, надеясь уберечь ее от неприятностей. Найтингейл отнёсся ко всему этому более оптимистично, чем я ожидал, что лишь усилило мои подозрения. Учитывая его отношение, я отвел Эбигейл в нашу маленькую полицейскую кабинку – пусть теперь будет его проблемой.

Она была худенькой девушкой смешанной расы, имеющей прекрасный набор подозрительных взглядов, один из которых она с радостью устремила на Найтингейла.

– Вы собираетесь немного поколдовать? – спросила она.

– Юная леди, – сказал он. – Это полностью зависит от вашего поведения в ближайшие часы.

Взгляд Эбигейл явно означал – она не напугана. Даже добавила: “Справедливо”.

Сквозь туман колеблющийся диск солнца касался тёмных арок моста Ватерлоо. Я заметил, что среди затемнённых киосков бродило довольно много гражданских лиц, в основном туристов и работников близлежащих офисов. Всё это было частью нашего плана на случай непредвиденных обстоятельств. Пока ещё не прибыло ожидаемое их количество. Лесли отметила, что многие из них остановились в районе Габриэлевской набережной, где ещё работали кафе и магазины.

Когда солнце скрылось за горизонтом, и сгустился туман, я задался вопросом, когда же балаганщики включат свет.

– Думаете, это нормально? – спросила Лесли Найтингейла.

– Вряд ли, – Найтингейл глянул на часы. – Закат и прилив начнутся примерно в половине седьмого – думаю, что к этому времени прибудут наши руководители.

В общем, мы отослали Эбигейл за кофе и принялись ждать.

Мы услышали их раньше, чем увидели. А почувствовали раньше, чем услышали — как предвкушение, как пробуждение в свой день рождения, запах бутербродов с беконом, кофе на завтрак и эта восхитительная глубокая затяжка первой сигареты за день – из последнего я понял, что на самом деле это не мои чувства, но что-то внешнее.

И тут из темноты донеёся настоящий звук. Внезапно заработали большие, тяжёлые судовые дизели, когда из тумана показались тупые носы двух больших речных катеров, по одному с каждой стороны пирса. Они одновременно коснулись набережной и остановились. Надстройки за ними казались тёмными тенями во мраке.

И тогда Бог и Богиня Темзы объявили о своем присутствии.

Их сила накатила волной, смешав образы и запахи. Угольный дым и кирпичная пыль, кардамон и имбирь, влажная солома и тёплый хмель, пианино в пабе, мокрая вата и терновый джин, тоник и лепестки роз, пот и кровь. Ожидающие зрители опустились на колени вокруг нас, балаганщики медленно, с уважением, туристы с выражением крайнего удивления на лицах. Даже Эбигейл опустилась на колени, пока не осознала, что Найтингейл, Лесли и я всё ещё стоим. Я увидел, как на её лице появилось выражение, словно она  обсуждает что-то вполголоса на сборище учителей и соцработников. Она с трудом поднялась на ноги и посмотрела на меня так, словно это была моя вина.

Дизельные двигатели остановились, и наступила тишина — даже Эбигейл не произнесла ни слова. Неудивительно, что балаганщики преклонили колени в знак уважения. Констебль Барнум от восхищения готов был дважды стукнуться головой о землю.

Леди Тай появилась из тумана первой. Рядом с ней стоял жилистый мужчина с худым лицом и копной каштановых волос – Оксли, правая рука, хитрый Старец Реки.

Они остановились в месте, где пирс переходил в набережную, и Оксли, запрокинув голову, прокричал что-то похожее на валлийское, но, вероятно, гораздо, гораздо более древнее.

– Королева и Король Реки стоят у ваших ворот, – проревела леди Тай своим лучшим устрашающим голосом из шоу Логово Дракона.

Оксли вновь прокричал или пропел (трудно сказать, учитывая эти кельтские языки) еще одну фразу, и леди Тай снова перевела.

– Королева и Король Реки стоят у ваших ворот, выйдите вперёд, чтобы встретить их.

Я почувствовал тепло на затылке, словно от неожиданного солнечного луча и, обернувшись, увидел маленькую девочку лет девяти, в старинном шелковом жакете ярко-жёлтого цвета (императорского жёлтого, как она с гордостью сказала мне позже). И с волосами из настоящего китайского шёлка, закрученными в пучок серебряных и золотых нитей на круглом смуглом лице с большим ртом, растянутым в улыбке Чеширского кота.

Она вприпрыжку бежала по центральной дорожке, неся с собой солнечное тепло. Жёлтый шёлк сиял, разгоняя туман, а вместе с ней доносились запах соли, взрыв пороха и хлопанье натянутой парусины.

– Кто это? – прошептала Лесли.

– Некингер, – сказал Найтингейл.

И я вспомнил, как изучал свои формуляры, латынь и "Руководство по процедурам" Блэкстоуна.  И всё это время среди нас были такие божественные силы, как эта девочка, что могла принести в мир весну одним своим присутствием.

С другой стороны, эффект немного ослабляли чёрные хлопковые леггинсы и пара ботинок-ботфортов на ней.

Она протанцевала к Оксли и леди Тай, раскинула руки и низко поклонилась. Затем снова выпрямилась, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, как обычный ребенок, играющий главную роль в своей первой рождественской пьесе.

– Мы приветствуем короля и королеву Реки, – провозгласила она, встала между двумя взрослыми и, схватив их за руки, потянула на набережную. Даже леди Тай, доселе сохраняющая невозмутимое достоинство, улыбнулась.

– Питер, Лесли, – настойчиво прошептал Найтингейл. – Проверьте периметр. И возьмите с собой Эбигейл.

Найтингейл настаивал на осмотре периметра еще на стадии планирования, но мне не хотелось пропускать саму высадку. Учитывая, что наши настоящие боги собирались пройти среди нас, мне казалось неуважительным не остаться и не засвидетельствовать своё почтение. И, может быть, немного поаплодировать и, знаете, преклонить колени, просто чтобы показать готовность.

– Прочесать периметр, – приказал Найтингейл своим лучшим командным голосом. – Все трое, живо!

– Я хотела посмотреть представление, – прошипела Эбигейл, когда мы оттаскивали её, но за её обычной воинственностью угадывался страх. Я быстрым шагом направился к Оксо-тауэр, исходя из того, что Найтингейл явно волновался, а всё беспокоящее Найтингейла, не могло не волновать меня.

Мы прошли около десяти метров, когда позади нас раздался оглушительный рёв. Так бывает, когда хозяева забивают в компенсированное время и все болельщики знают: теперь все кончено. Свет пробился сквозь туман у нас за спиной. Вероятно, не следовало этого делать, но мы обернулись, чтобы посмотреть.

Это было словно из позднего рока или раннего Спилберга — лучи золотого света, пробивающиеся сквозь деревья и просветы между киосками. Волна ликования, ещё один рёв толпы и сокрушительное разочарование от того, что нас там не было, чтоб видеть это. Было невозможно отделить реальность от волшебства. Я слышал трубные фанфары, которые довели бы моего отца до слёз, а затем увидел белые вспышки и услышал свист, треск старинных фотовспышек. Толпа взревела в последний раз, и по изменившемуся положению огней я увидел, что процессия покинула набережную и направляется в парк.

Золото постепенно исчезало из огней над торговыми рядами, пока они не превратились в обычные вольфрамовые лампы. Слева от нас закашлялся дизель, рассмеялась женщина, и включилась газовая горелка. Прислушайся я повнимательнее, то услышал бы успокаивающий гул машин на Блэкфрайарз-роуд.

Лесли коротко рассмеялась: “Я больше никогда не назову кого-либо манипулирующим эмоционально, – сказала она. – Это было на высшем уровне”.

– Ха, – хмыкнула Эбигейл. – Ничего особенного. Тебе стоит познакомиться с моим братом.

– А я каждый раз думаю, что знаю, с чем имею дело. – Встрял и я.

– Тем хуже для тебя, – сказала Лесли. – Да ладно, этот периметр сам проверять не будет, пошли.

Поскольку мы всё равно были там, то потратили пару минут на проверку, накормлены ли и напоены ли сотрудники полиции безопасности, находящиеся в трёх снаряженных для защиты от беспорядков фургонах "Спринтер", и с электрошокерами наготове.

На Стэмфорд-стрит, окаймляющей наш район операций, было странно тихо – из-за перекрытого движения транспорта. Грузовики владельцев киосков и балаганщиков казались в тумане размытыми силуэтами. Мы проверили, что у сотрудников службы безопасности дорожного движения была нормально организована смена, и ответственный за нее капитан был доволен.

– У меня никогда не было такой лёгкой сверхурочной работы, – сказал один из их сотрудников. Он казался странно спокойным, что меня несколько встревожило.

Туман был заметно гуще по ту сторону красной кирпичной стены, отмечавшей конец парка. Заглянув через вход, я разглядел разноцветный вихрь, бывший, возможно, каруселью. Слышались приглушённые механические звуки органа.

Я как раз собирался спросить Лесли – не вернуться ли нам, когда мимо нас прошла европейская семья, очевидно туристы, судя по их одинаковым синим рюкзакам Swiss Air. Мы не успели их остановить, как они скрылись в глубине парка.

– Чёрт, – удивлённо произнесла Лесли. – Нам лучше вернуться туда, пока с ними не случилось что-нибудь странное.

– Может быть, мы уже запоздали, – сказал я, но мы всё равно последовали за ними.